***
Она плавно водила пальцами, вырисовывая на пыльной поверхности замысловатые узоры. Мелодичная песнь успокаивала, и она, поддавшись гармонии и блаженству, закрыла глаза. Мерный деревянный топот встревожил, и пальцы вздрогнули, — линия на пыльном зеркале получилась изогнутой. Она тяжело вздохнула. — Зачем вы меня отвлекли? — звонкий голосок эхом отозвался в пустом доме. Две фигуры переглянулись, переминаясь с ноги на ногу. Дурные вести принесли, подумалось ей. Она не винила незваных гостей, — это была всего лишь их прихоть. — Что они хотят? — Пальцы плавно скользнули по зеркалу, завершая узор незатейливым завитком. Она сделала несколько шагов назад и наклонила голову, чтобы рассмотреть свою работу. Улыбнулась. Они ей напоминали зиму, когда на окнах мороз оставлял след, вселяя в людские сердца холодную радость. — Они недовольны, — проскрипел один из незваных гостей. — Девушка опасна для них. — Нет, — возмущённо нахмурилась, разворачиваясь к куклам. — Девочка запуталась, ей нужно только указать правильный путь. — Это ошибка — отпускать её… во второй раз. Незнакомка сверкнула жёлтыми глазами. У этой говорливой куклы был дерзкий характер, и она нравилась ей, но когда та не пересекала черту. Плавно шагнув к кукле, она дотронулась до светлого локона, что спадал на плечо. Кукла была красивой — несомненно. И причинять ей боль она не хотела. — У тебя дерзкий язык, моя дорогая, — грубо прошептала она возле самого уха куклы. — Но я не виню тебя… Она провела тыльной стороной ладони по щеке, убирая непослушную светлую прядь. А затем отстранилась. — Они не сделают ей ничего плохого… не смогут. Они знают, что за этим стоит, — истинное бессмертие будет утеряно, возможно, навсегда. — И уже строже, грубым гортанным голосом, чтобы вся суть сказанного нашла отражение в пустых головушках у этих кукол: — И если я узнаю, что кто-то напал на неё, я превращу всех в прах…***
От невыносимо громкого звона я очнулась, лёжа на кровати. Голова от резкого пробуждения начала пульсировать, а в глазах помутнело. Уже такой знакомый ком подкатил к горлу, но сдерживать его не стала, — он всё время просился на свободу, кто я такая, чтобы запрещать? Чувства так и не возвращались ко мне, и от этого становилось спокойнее. Не чувствовать ничего намного приятней, чем ощущать страх или терпеть боль. Потерять смысл — значит, утратить саму жизнь… и я её лишилась. Дверь тихонько отворилась, и незаметной тенью кто-то прошмыгнул в маленькую комнатку. В коридоре тускло горела лампа, огонёк которой танцевал от лёгкого сквозняка. Я закрыла глаза. В кои-то веки мне выпал шанс на тихое и спокойное уединение, так упаду в его объятия… — Бекка… — нежный голосок пробивался сквозь дремоту. Сколько бы я его ни игнорировала, он всё равно не оставит в покое. — Меня нет. — Как это нет, когда ты здесь. Девчушка запрыгнула на кровать и улеглась рядышком со мной, закинув руку на живот. Прогонять её не было ни сил, ни желания. Я вновь закрыла глаза, окунаясь в темноту, но тут под боком зашевелилась Джо, а вскоре её тёплая ладонь скользнула по щеке. — Тебе больно? — Нет… больше нет… Она тяжело вздохнула и уселась рядышком. Её опечаленный образ пробуждал во мне потерянные чувства, и я боялась, — боялась, что это вновь со мной начнётся, ведь сопротивляться им я уже не буду, не смогу. — Что случилось? — Я подняла отяжелевшую руку и положила на колени девчушке. Джо не спеша опустила голову и легла на живот, большими пальчиками поглаживая мою кисть, все ещё облачённую в перчатку. — Я хотела предупредить тебя, но боялась… — пропищала девчушка, сжимая руку. — Ты не могла знать, что там произойдёт. Никто не знал… — Я боялась, что ты не поймёшь… До меня не сразу дошёл смысл сказанных слов. О чём она могла меня предупредить, ведь её там не было. Да, мы предполагали, но что на самом деле случится… Возможно ли вообще такое? Я единственная, кто видела всё… её… И как от одного взгляда в зеркало Билл превратился в пыль. — Джо? — окликнула девчушку, высвобождая руку, а затем мягко опустила ладонь на светлую голову, нежно, насколько могла в своём положении, поглаживая по волосам. — Чего я не пойму? Она встрепенулась. Встревоженность и боязнь горели в тёмных глазах, я могла спугнуть своим отношением ко всему, своим безразличием, но вот кого я не смела отталкивать, так это её. Мне понадобилось много усилий, чтобы приподняться на локтях. Взгляд невольно скользнул по телу: на мне все ещё было чёрное платье, перчатки, а на коленках наложены какие-то бинты, видимо, раны настолько серьёзные, что обычным пластырем не обошлось. Хотя… есть ли у них этот пластырь? Видя мой гуляющий взгляд, Джо расслабилась. — Я не позволила им снять перчатки… — Почему… — все так же равнодушно. — Тебе бы это не понравилось… Слишком рано им знать правду. — Джо, о чём ты? Какая правда? — спросила чуть громче и грубее, чем собиралась, но девчушка явно ожидала такого от меня. Я вновь упала на кровать под тяжестью своего тела, и сколько ещё тайн оно хранило? На эти вопросы даже я не могла найти ответа, не говоря уже о маленькой девочке. Джо нежно дотронулась до моей кисти и аккуратно стала высвобождать пальцы. По руке пробежали мурашки, когда мягкая ткань заскользила, обнажая серые раны. Я не пыталась её остановить, хотя знала, что это может напугать, оттолкнуть, вызвать новые вопросы. Но она лишь печально вздохнула, гладя шероховатые полосы большими пальцами. — Он тебе всё расскажет, но ты должна торопиться… Они будут искать тебя, переживать, — они заботятся о тебе, хотя ты этого и не просишь. Я на какое-то время затаила дыхание, переваривая слова. Мне даже не приходилось задумываться о возможностях Джо, они казались мне немыслимыми, — может, это все больная фантазия сумасшедшей девицы? Но если это правда, то как?! Я вновь приподнялась на локтях, заглядывая в печальные глаза. — Как? Как тебе это удаётся? — Я не знаю… Снятся сны, и иногда они страшные, пугают… Мне привиделось, как ты бегаешь по городу… — Макс говорил, что в тот день ты убежала из лагеря, — встревоженно пробубнила я, зная, к чему всё это идёт. — Да… — девчушка печально закивала. — И не только это видела. Но и как ты встретила что-то тёмное и страшное, что заставило тебя измениться. Джо снова обняла, не давая и шанса что-то ответить или возразить. Её поведение мне было непонятно, так же, как и то, что с ней творится. Но если всё сказанное истинно, могу только догадываться о её душевном состоянии. Утаивать такой секрет от людей. А скольким это могло бы помочь? Многие захотели бы знать больше, вероятно, своё будущее. Никто не откажется от такой возможности, если не испугаются… Я вновь погладила Джо по голове успокаивая. — Ты говорила о том старике. Он знает, что со мной, и кто она? — Да… Но тебе нужно торопиться. Никто не заметит твоего отсутствия… пока что. Мне понадобилось много усилий, чтобы перебороть себя и сесть на кровати. Голова продолжала кружиться и пульсировать в висках, но тошнотворный комок опять куда-то провалился. Джо спрыгнула с кровати и умчалась на кухню, откуда донёсся звон посуды и детский писклявый голосок. А спустя минуту, она примчалась с кружкой в руках, откуда пахло невкусно чем-то странным. — Это поможет тебе. Придаст сил, и боль пройдёт. — Моя боль никогда не прекратится, — все так же равнодушно прохрипела, принимая кружку. Это больше было похоже на смесь каких-то очень специфичных трав, но глядя на насупившуюся Джо, поняла, меня она не отпустит, пока все не осилю. Задержав дыхание, залпом выпила эту «бодягу». Холодная жидкость медленно заструилась по стенкам желудка, вызывая новую тошнотворную волну. В этот раз справиться мне не удалось: подорвавшись, я хромая помчалась в ванную комнату… Спустя какое-то время, Джо тихонько отворила дверь и замерла на пороге с вытянутой рукой, в которой опять находился стакан с какой-то жидкостью. Склонившись над тазиком, я замахала рукой, выгоняя девчушку и как бы говоря, что хватит с меня всяких целебный зелий. Но она не отступила: присела рядышком и чуть ли не силой стала вливать в меня. Благо, оказалось, обычной водой пыталась напоить, и, взяв стакан, я уже сама осилила. — А где остальные? И кто-нибудь ещё пострадал? — поинтересовалась я, сидя на кухне и натягивая тёплые колготки, принесённые Джо. — У них собрание… Макс очень «расстроился» из-за того, что ты пострадала. Билла они так и не нашли… Они не знают, что с ним. — Ещё бы, — хмыкнула я, переводя дыхание. Даже натянуть колготки оказалось не так-то просто: все тело ныло, а лишние телодвижения отзывались острой болью. — Тебя нашёл Коннор, его группа была на разведке возле театра. Услышал крики. — Джо спрыгнула со стула и помчалась в коридор, откуда принесла куртку. — Некоторые видели кукол, но они не нападали. Больше никто не пострадал. — Она помогла мне одеться и напоследок ещё раз обняла. — Тебе нужно спешить. На лодочной никого нет. Все мужчины на собрании, а женщины боятся там находиться. — Как же я доплыву дотуда. У меня даже сил нет, чтобы встать. — Ты должна постараться. У тебя мало времени. Спорить с девчушкой по-прежнему не имелось ни сил, ни желания, поэтому я под её проницательным взглядом вышла из дома и поплелась к лодочной. Как бы странно это не показалось, но с наступлением ночи туман осел. Найти ту самую тропинку оказалось на порядок легче, но вот спуститься — нет. Пока я шла дотуда, мышцы немного размялись, а кости перестало ломить. Хоть боль и ощущалась, но она оставалась терпимой. Некоторое время просто кружила возле тропинки, так и не решаясь спуститься. Но в какой-то момент что-то щёлкнуло в мозгу и, махнув на всё рукой, я заскользила вниз. Однако хорошо, когда не испытываешь ни чувств, ни эмоций. Пару раз чуть не шлёпнулась вниз, но даже не чертыхнулась — отряхнулась и почапала дальше. Как и обещала Джо, возле берега раскачивалась лодка. Людей также не имелось, поэтому, запрыгнув в посудину, поплыла к маяку… Ну как поплыла… До этого я ни разу не держала вёсла в руках, не говоря о том, чтобы грести. Поначалу оказалось тяжело: руки болели, а сил и вовсе не имелось. Злость с каждым новым гребком вскипала всё сильнее, и в какой-то момент я чуть не выкинула нафиг эти осточертевшие вёсла… Отдышалась, успокоилась и поплыла дальше. Из-за того, что туман более-менее осел, отчётливо разглядела узенькое место, где лодка смогла без проблем проплыть. Но чтобы дотянуть её до берега, пришлось опять мочиться в ледяной воде. С прошлого визита остров изменился: большого капкана и след простыл, так же как и мышеловок с «растяжками». А места, где вырыты ямы, помечены — вокруг вбиты колышки, на которых намотана красная ткань. Но я этому никакого значения не придала: просто шла вперёд. Я не знала, о чём стану разговаривать с психом, зачем вообще к нему снова припёрлась. Словно в голове установили задачу — поговорить, но каким образом и о чём не уточнялось… Дверь оказалась не заперта, — тоскливо поскрипывала от прибрежного ветра. Зайдя, обнаружила, что первый этаж изменился: стал чище, а дыра вообще заложена досками. Аккуратно обойдя место, куда не так давно я угодила по глупости, не спеша направилась вверх по витой лестнице. На самом верху меня поджидала темнота и тишина, в принципе, как и везде. Отворив дверь, прошмыгнула, попутно оглядывая круглую комнату. — А-а-а, снова ты, — откуда-то из глубины донёсся старческий голос. — Зачем пришла на этот раз? Я всё так же не спеша пересекла полкомнаты и облокотилась на осветительное устройство маяка. — В прошлый раз мы даже не попрощались. Как-то нехорошо получается, вы так не думаете? Старикашка зашевелился в углу. Что-то стукнуло, а кресло жалобно скрипнуло. Пол прогибался под ним, хотя в прошлый раз подобного не замечалось: вот ещё в чём прелесть отсутствия чувств — смотришь на мир ясным незатуманенным взором, замечаешь то, что оставалось скрыто под завесой эмоций. Вскоре из темноты появился он собственной персоной: всё такой же старый, иссохший и… со шляпой на голове. Могла поспорить, её-то точно не было. — Ничего, если я начну? — Я оттолкнулась от осветительного оборудования и зашагала по комнате, подбирая слова. — В прошлый раз вы упоминали, что она демон — девушка, что разгуливает по городу. Выходит, вам известно о ней куда больше чем нам. Не поделитесь информацией? — Ха! Ты её видела! — прохрипел старикашка щербато улыбнувшись. — Даже больше… общалась с ней. — Немного помедлив, продолжил: — И ты её боишься… — Это не име… — Тебе известно, кто она, — перебил ненормальный, явно злясь. Улыбка превратилась в оскал животного, а я отметила нервозность в движениях, которыми старик стискивал клюку. — Не лги себе! Ты можешь врать окружающим, мне, но не себе! Я сжалась. Потаённые, загнанные в самый дальний угол эмоции вырывались на свободу. Меня кинуло в жар только от одной мысли о ней, а по спине побежали мурашки. Он смотрел на меня диким взглядом, и с каждой секундой ярость закипала в нём всё сильнее, вытесняя остатки разума и страха. Я боялась признаться самой себе — кого видела. Кто это был. Но он знал, этот чертов старикашка все знал с самого начала! Почему не сказал?! Не предупредил?! Ненормальный откинул палку и шагнул ко мне. Он только притворялся немощным, потому что в следующее мгновение больно схватил меня за плечи длинными, мерзкими пальцами, — их оказалось не десять, как у любого нормального человека, а гораздо меньше. — Кто она?! — старик тряхнул меня, вызывая адскую боль во всём теле. — Ты знаешь! Признайся себе! Его пальцы впивались все сильнее, а впалые глаза гневно сверлили. Под таким давлением я готова была сделать и сказать что угодно, но только не признать истину. Сердце разрывалось на части, пытаясь всё ускоряющейся пульсацией горячей крови растопить леденящий ужас, а нервы выгорали словно толстые бикфордовы шнуры, оставляя лишь боль и пустоту. В голове всё отчётливей всплывал образ, как она беспощадно мучила Билла. А я ничего не сделала — абсолютно! Хотя даже понятия не имею, что вообще могла сделать в подобной ситуации… — Да, я её знаю! Я больше не могла терпеть. Старик разжал пальцы-тиски, и я, обессиленная, упала. Признаться себе, что всё правда — с самого начала — оказалось неимоверно страшно, лишёно какого-либо смысла и просто невыносимо… Старикашка снова ушёл в тень, и послышалось, как жалобно скрипнуло кресло. — Когда-то давно в забытый маленький городок приехал стекольщик и основал производство. Его фигурки, статуэтки и прочая мелочёвка распространялись очень быстро, даже за пределами города. Но ему хотелось известности, чтобы его работы славились. Он задумался об изготовлении зеркал. Но вот только, как и в любом производстве, имелись и свои проблемы… — Первая партия разошлась быстро, — разных форм, размеров, с ажурными рамами или, наоборот, простые. Ему захотелось большего. Жадность и гордыня съедали его. Он не желал делиться — уволил работяг, чтобы вся слава и деньги достались ему. И однажды произошёл несчастный случай. Была гроза. Производство шло, несмотря на шторм, и это спровоцировало пожар. Он всеми силами пытался его потушить, но пламя слишком быстро поглощало дом. Когда от здания остался один лишь пепел, он увидел, что в печи плюхается немного сырья. Превозмогая боль после тушения пожара, он, поддавшись порочной жажде, всё же изготовил зеркало — большое, — но из-за различных примесей, оно оказалось необычным. Стекольщику понадобилось время, чтобы изготовить для данного зеркала подобающую раму: расписную, в то же время красивую и вызывающую ужас. Он стал одержимым: от осознания того, что больше не сможет делать зеркала, заперся в доме, часами смотря в своё последнее творение. Ему казалось, что оно его слушает, иногда подбадривает. Зеркало стало проклятием… Старик замолчал, лишь изредка слышался скрип дряхлой качалки. — Затем в городе начали пропадать люди. Жители в страхе забились в дома, не понимая, что происходит под покровом ночи. Кто поумнее — уехали, а кто предпочёл остаться в родных краях — пропадали и больше не возвращались. Единственный, кто знал обо всём — стекольщик. Он навлёк страшное проклятие на город, сделав последнее зеркало. Но осознание своей ошибки пришло слишком поздно. Он пытался всё исправить, разбив его, надеялся, что проклятие спадёт, но ошибался… Зеркало не раскололось, оно впустило в мир одного из них — демона, олицетворение порока, гордыни с изуродованной внешностью стекольщика. Вновь скрипнуло кресло, и старик появился из тени. — Теперь ты понимаешь, девочка? — Это ты — тот стекольщик. Это ты… — Старик слегка покачнулся. Знать правду и слышать от другого — разные вещи. Могла поклясться, собеседника захлестнуло волной жара, он задрожал. Он знает, что оправдываться бесполезно — ни перед совестью, ни перед окружающими. — По твоей вине появились куклы, потому что ты не смог остановиться. Потерял пальцы, спасая детище, но даже это не заставило тебя одуматься… Макс узнал тебя… — Я вспомнила момент, когда мужик готовился накинуться на старика. — Он видел твоего демона в городе! — Не говори так, словно знаешь меня, малявка!.. — Как он появился? — поднимаясь с грязного и холодного пола, прохрипела я, откашливаясь. — Ты говорил, что пытался разбить зеркало, но появился он. Как? — Зеркало на расстоянии овладевало сердцами людей. Они приходили в мой дом лишённые чувств. Стоило человеку только на секунду задержать взгляд на ровной поверхности, как он начинал мучиться в страшнейших судорогах, а после — рассыпался в прах. Я пытался их задержать, выгнать прочь, но они либо не обращали внимания, либо причиняли мне боль. Когда страх полностью завладел мной, я пошёл на отчаянный шаг! Но отражение лишь злобно рассмеялось мне в лицо, когда кочерга срикошетила от поверхности. Тогда явился ОН! Вышел из зеркала и попытался схватить меня! Но лишь оставил эти серые отметины на руке. Старик подошёл ближе и закатал рукав выцветшего плаща. На кисти отчётливо прослеживались следы пальцев, — три полоски серого цвета с шероховатыми краями. — Я был циником, лжецом, алчным человеком. Но с его появлением, я стал меняться. Боялся всего, даже собственной тени, стал нервным. — Это неудивительно. Ещё и не таким будешь… — злобно фыркнула я. — Ты не понимаешь! Я приехал сюда, потому что не мог работать в больших городах, — боялся конкуренции, плохих слухов. Я являлся трусом. Но в то же время мой внутренний голос постоянно твердил: «работай, не опускай руки». Я хотел известности, богатства! Боялся, но лгал. Боялся, но обманывал людей. А когда появился он… Он словно — моя худшая сторона, по чьей причине все произошло! — Ты сам во всём виноват! Не стоит сваливать всё на демонов! Он был частью тебя, но действовал ты! Всё произошло из-за тебя! — Но теперь она разгуливает по улицам города! — И в этом есть моя вина! Я отвернулась, не в силах больше сдерживаться. Хотелось наполовину вылезти из больших круглых окон и закричать в пустоту что есть силы, до хрипоты, до потери пульса. Но требовалось сдерживать эмоции. Хватит с меня всех этих страданий. Я устала, что меня постоянно жалеют. Меня это бесит! Я должна измениться, чтобы покончить с этим раз и навсегда. — Что мне делать? Старик что-то пробубнил под нос, а затем не спеша подошёл и встал рядом, вглядываясь в спокойное озеро. Туман лёгкой дымкой начинал стелиться по поверхности, гонимый морозным ветерком. — Ты единственная, кто сможет остановить их. Только у тебя хватит сил, чтобы разбить зеркало. — Но ты же говорил, что его нельзя уничтожить? — отшатнулась я от старика. — Только до тех пор, пока демон внутри… Я струсил, когда у меня появился шанс. Убежал от проблем, оставив город умирать… Пытался исправить всё. Но он оказался таким же слабым. — Ты это о Карле? — меня настолько поразила эта новость, что просто застыла, открыв рот. — Он что, тоже? — Да. Но в отличие от меня, он смог сплотить людей. Я ему поведал все, что знал, а он предпочёл держаться от тварей подальше. И стоило ему увидеть своего демона, как он сдался. — Джил это знала? Он рассказал ей всё! Старик лишь скривился и устало качнул головой. — Макс точно сорвётся, узнав это. Старикашка выдохнул и, неуклюже оттолкнувшись, вновь направился в тень. Я продолжала смотреть на озеро. Здесь красиво, тихо, спокойно. Отличное место, чтобы скрыться от проблем. Отвернуться от жизни. Уйти в себя. Существовать вдали от сочувствия, отречься от мира, чтобы больше не чувствовать пронзающей насквозь боли. Я встрепенулась. Старикашка упомянул боль от касаний, но он не объяснил, как ему удавалось знать всё наперёд и предупреждать людей из лагеря об опасностях! — Скажите мне… — Резко развернувшись, я намеревалась решительно выведать то, что давно вертелось в голове, но темнота, из которой разносился скрип старой качалки, выбила почву из-под ног, и я смогла сделать только пару шагов к осветительному оборудованию и опереться на него. — Почему так мучительно, находиться рядом с ней? Меня словно выворачивало наизнанку, казалось, кости крошились от одного только её взгляда. А голова, я думала, что вот-вот взорвётся изнутри от такого давления. Качалка ещё пару раз скрипнула, прежде чем замолкнуть. Неестественная тишина прокралась под кожу, вызывая поток беспорядочных мыслей: от самых жутких до крайне диких. Затем послышалось кряхтение и стук. На секунду показалось, что старикашка вновь выйдет на свет, как всегда, невозмутимый и поведает очередную страшилку, от которой волосы не то что дыбом станут, скорее, вообще выпадут. Но послышался лишь скрип старой качалки и сдавленный кашель. — Не знаю, — всё что смог он выдавить кашляя. Но тут же продолжил: — Одно могу сказать наверняка… Установив тесную связь со своей сущностью, научишься чувствовать её. Заглянешь в потаённые уголки её сознания, выведаешь все тайны, мотивы. Начнёшь предугадывать действия — спасёшь людей. Заглянешь в самую тьму — поймёшь, как её уничтожить. Сглотнув подступивший комок, закрыла пересохший от волнения рот и зажмурилась, осмысливая слова. — У вас с вашим демоном своего рода ментальная связь? — выдала совершенно несвойственное мне умное изречение и поперхнулась от этого. — Не многим это удавалось, но да… — Погоди, — перебила я, — многим? — А ты что думала? Кто они? — Я остолбенела от подобного расклада, а старикашка продолжил: — И я испытывал страх, но любопытство никогда не покидало меня. Я думал о нём, и однажды пришёл образ, как он, стоя возле зеркала, держал в руках голову… Голову куклы. Тогда я не понял, не осознал до конца смысл видения, но спустя время, обнаружил — людей нет, зато появились марионетки. Прошло ещё время, и я увидел, как демон делает из обычных людей кукол, самых разных, превращая их в тупое полено! Но что поразительно, он не знал, что я за ним наблюдаю! Со временем видения становились всё чётче и яснее, и я стал подавать сигналы людям… — Азбука Морзе! — выкрикнула первое, пришедшее на ум, перебив старикашку. Но могла поклясться, что он кивнул догадке и продолжил: — Но я слишком поздно понял, что в городе не осталось людей. — Тогда они сами стали их привозить… Казалось, что меня уже ничем не удивишь, я как губка всё впитывала, иногда даже не обдумывая слова. Картинка немного выстраивалась, давала объяснение, но моё сознание отказывалось подчиняться, — оно устало, хотело забвения. Я нуждалась в спокойствии, хотя бы на миг, требовался свежий чистый воздух, меня даже не интересовали сигареты… «Почему я?» — твердило подсознание, держась из последних сил, чтобы не разбиться. «Остановись, дай спокойствия!» — умоляло тело, сохраняя сосуд от трещин и сколов. «Мой демон…» — слетали с губ слова, до конца неосознанные. — И запомни, девчонка: умру я — умрёт и демон.***
В каком-то трансе я покинула башню. Мысли роились в голове, пелена застилала глаза, а с губ срывалось имя, чужое, позабытое, вызывающее боль где-то в глубине. Шторм бушевал в сердце, оно, ледяное и безжизненное, готово было треснуть, рассыпаться прахом, маленькими крупинками улететь, раствориться в тумане. Озябшие руки перебирали вёсла, мокрые дорожки холодили щёки. Загнанные в самый тёмный уголок чувства и эмоции готовы были вот-вот разбить тонкую грань и прорваться на свободу. Слабость всё сильнее овладевала мной, а страх продолжал удушливо сдавливать горло. Как именно я добралась обратно, не знаю. Не доплывая до берега, я спрыгнула в ледяное озеро, надеясь, что хоть это сможет привести меня в чувство. Но это не помогло… Съедаемая противоречиями и ужасом происходящего, я припала к мокрой земле, содрогаясь в потоке обжигающих слёз. Вся боль, вся ненависть к себе вырывалась на свободу, съедая душу и царапая сердце в кровь. На протяжении всей своей жалкой жизни я считала себя сильной, независимой, думала, что смогу противостоять всему, не позволю никому себя сломать. Но как это было наивно! Я сама себя погубила. Я всего лишь маленькая глупая девчонка, возомнившая, что проблемы других — это мелочи для меня. Есть только я, никого больше. Притворялась, лицемерила — двуличная стерва, что наплевала на всех. Я получила то, что заслужила, — лучше бы они не находили меня тогда, в подворотне со вскрытыми венами… — Ты совсем обезумела! Ты вообще понимаешь своей пустой башкой, что творишь?! Сквозь приглушённые всхлипы я слышала, как Макс, бегом спускаясь с опасного склона, готовится рвать и метать. А ведь она меня предупреждала… Гнев и ярость на саму себя с новой силой вскипали внутри, и очередная волна эмоций захлестнула меня, вызывая новые слезы. Чувства, вырвавшиеся на свободу, проявлялись самым жалким образом: надрывными всхлипываниями и усталым содроганием избитого тела. — Бекка? Эй, ты чего? — Мужик осторожно приблизился и уселся рядом, мягко опустив руку на плечо. Но я только вновь встрепенулась и скинула его ладонь. Макс тяжело вздохнул и отвернулся. — Я ведь всё испортил, облажался… Билл был прав, я трус, уверял всех, что это ради людей, чтобы они жили без страха. Но это не правда… боялся сделать что-то не так, боялся осуждений со стороны. В итоге ещё больше наломал дров. Или как бы ты сказала, обосрался. Теперь Билла нет, а ты… Я ведь даже не знаю, что произошло… В какую-то минуту самобичевания и ненависти к самой себе в мою «пустую головушку» прокралась отчаянная и до ужаса несвойственная мне мысль. Мужик столько времени потратил на меня, даже несмотря на то, что я на него орала, унижала, а он, пуленепробиваемый, сидел теперь и слушал мои сопливые вопли. Он не хотел, чтобы я шла в этот сраный город, но из-за моей несдержанности и истерии погиб человек… ужасно мучительно, жестоко. И Макс имеет право знать правду, хотя бы ради Билла. Приподнявшись, стёрла с раскрасневшегося лица слёзы. Но мысль о том, что он пережил за все эти годы нахождения здесь, вновь воззвала к моей внезапно проснувшейся совести, вызывая ничтожность и убогость бытия новым потоком обжигающих слёз. А если ещё узнает о Карле и о том, что на самом деле творится в городе... Уткнувшись лицом в плечо мужика, снова взвыла. Макс от неожиданного проявления слабости с моей стороны неловко приобнял со спины и похлопал по плечу. — Ты это… чего? Прекращай. А то мне как-то не по себе. — Мужик неуклюже гладил макушку, попутно расчёсывал пальцами спутанные волосы. — Прости… — прохрипела я, глотая слезы. — Макс, прости… — Тебе незачем извиняться. Я облажался, оставил тебя. Бросил одну в городе, помчался за призраками. В итоге нам неизвестно, что с Биллом, и кто напал на тебя. Слова Макса обожгли не слабо, вызывая неприятное ощущение где-то в груди. Сердце затрепетало в предвкушении рассказа, и тело забилось в мелкой дрожи от промокшей одежды. Отстранившись от мужика, сняла куртку и, закрыв глаза с тяжёлым вздохом, стянула перчатку с правой руки. — Ты ни в чём не виноват, — прошептала я, стягивая вторую перчатку, — во всём виновата я… — При чём тут ты? — Макс осторожно взял меня за кисть и провёл большим пальцем по шероховатым ранам. И не менее растерянно продолжил: — Откуда это? Непроизвольно со вдохом вырвался прерывистый стон. Подобрать слова и правильно начать оказалось очень тяжело. Закусив губу почти до крови, я указала пальцем по направлению к остову. Начала рассказ с того, что сбежала из домика, чтобы поговорить со старикашкой, — Джо не стала выдавать, просто не имела на это права. Поведала историю, рассказанную им: про стекольщика, его творения, о пожаре и о том, как выпустил в этот мир демона. Макс с каждым разом всё сильнее вскипал: стало ясно, что нехорошие подозрения давно прокрадывались в его мысли, но они затухали и забывались под красивыми нравоучениями Джил. Но я, решившись, продолжала, всё же опуская некоторые моменты. Ему было интересно, что же произошло на самом деле в городе. Мучить его своими похождениями по заброшенному городу не стала, поэтому перешла сразу к делу: как наткнулась на ветхий и заброшенный дом, что, не подумав, зашла внутрь. Затем встретила её… Упоминание странной девицы вызвало во мне новый поток слёз, но я старалась их удержать, чтобы не сорваться окончательно. И чем дальше я всё это рассказывала, тем сильнее надрывался мой голос. — Она просто убила его… — утирала мокрые дорожки и всхлипывала, — а я ничего… не сделала… — Ты не могла ничего сделать. — Макс схватил меня за подбородок, заглядывая в глаза и вытирая слезы. — Билл спровоцировал, я не сдержался. Город этот со своими куклами окончательно вывел из себя. Но смерть Билла не твоя вина! — Но это моя вина! — Я сорвалась на отчаянный плач, больше не в силах сдерживаться. — Она — это я! Мой демон! Моя копия! Моя тёмная сущность, которую видели во мне окружающие!.. Лилит! Макс отстранился, выпуская меня. Уткнувшись в ладони, я вновь разревелась и отвернулась, поджав ближе к себе колени. Сквозь заложенные уши и шум прибоя было слышно, как мужик всё так же, тяжело дыша, поднялся на ноги и нервно мерил шагами берег. Какое-то время спустя, слёзы высохли, спёртое дыхание выравнивалось, но удушливый ком продолжал сдавливать горло. Промокшие насквозь ноги дали о себе знать: несколько раз громко чихнула и, обнимая себя за плечи, затряслась от холода. — Так, вставай. — Неожиданно Макс подкрался сзади и, ухватив за подмышки, резко поднял меня. Околевшие ноги подкосились, и я чуть было не шмякнулась, но мужик, видимо, это ожидал, поэтому и не выпустил; развернул меня на месте, выставил вперёд указательный палец и сказал: — Стой, не падать. Я как болванчик кивала, пытаясь разогнать кровь: дёргалась и приплясывала на месте, как ненормальная, стуча при этом зубами. Мужик, не раздумывая, стянул с себя куртку и накинул на меня, плотнее укутывая и растирая плечи. Подобного рода забота с его стороны окончательно выбила меня из колеи, но думать об этом не хотелось — совсем. Поэтому даже ни разу не пискнула, когда Макс, взяв промокшую куртку, прижал меня к себе, схватив за плечо, и направился вверх по крутому спуску. В полнейшем молчании мы добрели до лагеря. Всё так же, безмолвно, он передал меня в руки Джил, которая прямо-таки заохала, когда увидела меня всю промокшую. Заваливать меня вопросами женщина не стала, а вот у меня их имелось море, и чем больше я об этом думала, тем сильнее меня кидало то в жар, то в холод. Заболеть совершенно не входило в мои планы, поэтому покорно приняла вещи у женщины. Снимая платье, в какой-то момент промелькнула мысль, почему мы с ней были почти что в одинаковой одежде. Она хотела оставить меня в качестве своей зверюшки, но что-то пошло не так? Так почему же она меня отпустила, хотя могла бы просто выйти из дома и утащить в своё логово… Зависнув на какое-то время, не заметила, как в комнату вошла Джил. — Солнышко, откуда у тебя такие ужасные шрамы? — пролепетала женщина, и в голосе слышались нотки тревоги и дикого любопытства. Быстро сообразив, что стою наполовину с оголённым телом, натянула предложенную длинную кофту, собрала лохматые волосы в пучок и только потом развернулась, обдумывая, что ответить. Но встретившись взглядом с Джил, во мне вновь вспыхнул противоречивый огонёк: хотелось отчитать женщину за утаённые секреты, но в то же время я не имела на это право. Она защищала и оберегала тот порядок, что долгим и упорным трудом выстраивали в лагере, а те тайны, что касались Карла… Джил не хотела разрушать хрупкий мир в душе Макса. Томно выдохнув, плюхнулась на кровать, укутываясь в тёплое одеяло. — Я… ну… — Тряхнув головой, попыталась собраться с мыслями и вспомнить заданный женщиной вопрос. — Ну, в общем, долго объяснять. Да и не хочу. — Хорошо. Пошли на кухню, я там чай свежий заварила. Тебе поесть нужно. Вяло кивнув, сползла с кровати и, сильнее укутавшись в одеяло, неспешно пошагала. Я и не заметила, как пролетело время. В каком-то тумане я поглощала ужин, запивая всё горячим чаем. Видимо, лёгкий цветочный наркотик действовал лучше любых седативных препаратов — напрочь стер все границы. Без какой-либо цензуры рассказала о произошедшем в городе, не скрывая даже самых ужасных событий, поведала историю моего путешествия к маяку, встречу с полоумным стекольщиком. И чем дальше я рассказывала, тем сильнее менялась в лице Джил. В какой-то момент мне просто захотелось её обнять, успокоить, сказать, что всё будет хорошо. Банально, да и на меня это никак не похоже, но я поставила себе цель измениться, а это малая толика того, что могу сделать в данной ситуации. — Джил, я не вправе осуждать и уже тем более давать советы, но… Макс должен знать. Пусть лучше ему расскажешь это ты чем кто-то другой. Джил лишь устало закивала, продолжая крутить в руках кулон. Он ещё в первый день меня заинтересовал, судя по всему, вещица ей очень дорога, — когда ей печально, грустно или просто для успокоения души, она постоянно его теребит, будь кулон на шее или на запястье. По форме — круглый, винтажный, с узорами по краю, а в центре, соединяемый филигранными линиями, увенчан маленьким голубеньким камешком, не потерявшим своей красоты и блеска. Мне необходимо было как-то подбодрить собеседницу, смотреть на усталую разбитую женщину ещё тяжелее, чем ощущать собственную беспомощность. Отодвинув кружку, я поправила съехавшее с плеч одеяло и прошмыгнула на диван, усевшись рядом с Джил. — Он такой красивый. Откуда он? — как можно более невинно и с нотками искреннего любопытства спросила я, показывая пальцем на кулон. — Ах, это… Женщина намотала цепочку и протянула вперёд руку. Украшение легло мне на ладонь, тёплое и идеально чистое. Сколько надо труда и выдержки, чтобы прочистить каждую микроскопическую щель от пыли и грязи. Но если вещь по-настоящему дорога, то будешь ещё не так над ней трястись, — взять хотя бы мои кеды… — Если честно, то я уже позабыла, как выглядела Марта… хозяйка этого кулона. — Наверное, по моему дикому выражению крайней озадаченности женщина догадалась, что я жду некоторых пояснений если не полных с яркими описаниями, то хотя бы что-нибудь, чтобы утолить жажду любопытства. — Я её неплохо знала; она была молодой, жизнерадостной, весёлой — душой компании, — но и отлично владела некоторыми техниками кулачного боя. Мы частенько проводили время вместе, она-то и научила парочке приёмов. Вспомнив, как Джил зарядила кулаком Биллу по носу, невольно улыбнулась. Женщина, заметив это, немного приободрилась, но тут же сникла, видимо, тоже припомнила его. — Тогда была очередная вылазка, Марта оказалась в числе тех, кто впервые покинула лагерь: женщина, я имею в виду. Тогда и Макс, и Билл тоже отправились в город. Но что-то пошло не так… Женщина распустила цепочку и повесила кулон на шею. Затем подошла к столу, налила в кружки уже немного остывший, но не утративший вкуса чай. — Когда они вернулись, то все были поникшие, а озорной Марты и ещё одного паренька — Рича, видно не было. — Женщина протянула кружку, присаживаясь. — Говорили, что это произошло внезапно, никто не ожидал засады… Мы ничего не могли поделать. Единственное, что осталось, кулон, который сорвали с шеи эти твари. Но спустя какое-то время, Макс пришёл ко мне, рассказал, как всё было… Женщина замолчала. — Что случилось? — немного с хрипотцой от долгого безмолвия выпалила я. — Они и вправду попали в засаду, но у Билла имелся шанс их спасти — провести отвлекающий манёвр, который смог бы помочь избежать жертв! Но личное возобладало Биллом: он не только не помог им, но и попытался подставить Макса, оставить его там, загнанного в ловушку куклами! — Вот же… Я, конечно, понимаю, о покойниках либо ничего, либо добрым словом обхаять, но он… та ещё скотина! — вспылила я. Он сразу же мне не понравился: самодовольный кретин, которому своя шкура намного ценнее, чем жизнь товарищей. За что боролся — хотел же в открытую противостоять куклам, показать, что у него стальные яйца, — на ту и напоролся, что исполняет желания. — Я тогда молода была, — продолжала Джил, немного пришедшая в себя после моего бунта. — Ну, и тоже вспылила: на нём опробовала парочку приёмов, которым обучила меня Марта. На меня еще несколько дней парни косо поглядывали, а потом как-то услышала, что за спиной называют Бешеной Джил. — Мда… А я-то всё гадала, что за «любовь» у тебя с Биллом была. Зато своеобразный авторитет заработала среди местного населения: вон как шарахаются, когда ты на взводе. — Что есть, то есть, — уже более бодро улыбнулась Джил.