Save Our Endless

— Что ты чувствуешь ко мне, sweetheart? Признайся. — Серьезно? Я едва не поставила на уши ад ради тебя, Клаус, а ты сейчас задаешь такой вопрос? — нахмурилась блондинка, отстранившись от первородного гибрида, и он был крайне недоволен этому, ведь Клаусу всегда требовалось больше, чем Кэролайн говорила или давала ему. Он нуждался в ней. Хотел заполучить целиком, наслаждаясь единством желаний податливого стройного тела и порывами нежной души, смиренно признавшей, что битва страстей проиграна не в ее пользу. Вот только Форбс так и не озвучила своих чувств, скрываясь за отговорками и возмущенными возгласами. Увы, дальше тянуть нельзя было. Майклсон колебался. Он собирался сделать едва ли не самый важный выбор в своей бесконечной жизни, и для шага на правильную сторону требовался ответ Кэр. Честный или вновь петляющий по тропкам их неопределенных чувств, но ответ. — Ты же знаешь, Кэролайн, ранее я готов был ждать вечность. Вот только сейчас ее у нас нет. Слишком многое зависит от тебя и моего решения, отголоски которого прокатятся по фундаменту нашего будущего, либо разрушив его, либо сильнее укрепив, превращая в нерушимую крепость.       Блондинка измученно вздохнула. Не для того она, бросив все, ринулась на спасение Клауса, чтобы сейчас первородный изводил ее, выпытывая потаенные мысли, о которых становилось невыносимо страшно и жарко в груди. Себе-то Форбс давным-давно призналась откровенно, без ужимок и уклончивых фраз, но сделала это единожды, потом мгновенно заперев произнесенное откровение в потаенный уголок сознания. Наверное, туда, где Никлаус когда-то рассмотрел тягу Кэролайн к тьме, которую девушка теперь тщательно гнала из своего сердца и жизни во благо дочерей. — Я не могу, — отчеканила она, понуро склонив голову. — Почему? — его шепот скользнул по белокурым волосам, путаясь в их прядях, стирая до боли ласковыми нотками британского акцента печали Кэролайн, заставляя стихать тревоги в душе сомневающейся девушки. — Скажи мне, почему? — повторил он, вынуждая Форбс взглянуть в глаза Майклсона и увидеть в них бесконечную безмерную печаль от страданий, принесенных ему не проклятым кинжалом, а желанием возлюбленной держать между ними дистанцию, позволяя касаться ее тела, но, не пуская в трепещущее от близости Клауса сердце.       Гибриду хотелось закричать, чтобы хоть как-то нарушить повисшую в комнате тишину.       Мучительная. Неумолимая. Непреклонная.       Ради Кэролайн он совершал такие поступки, о которых ранее никогда не задумывался. Он жертвовал всем. Нарушал свои правила и принципы. Сохранял жизни. Становился милосердным. Великодушным. Даже добрым и покладистым, в любой момент, будучи готовым сорваться с цепи, угодив на нее по собственной воле в момент, когда во взгляде васильковых глаз впервые появились искорки запретного влечения к кровожадному монстру, и сердце Кэролайн пропустило удар от его прикосновения, ставший усладой для слуха того, кто топил города в крови, не моргнув и глазом при этом, просто наслаждаясь смертями, выдумывая все новые и новые казни в угоду своему возвышенному чувству садизма. Нет, Никлаус и сейчас легко мог убить, вновь превратив преступление в вычурный спектакль, после которого выжили бы далеко не все зрители, но так произойдет, только если эта девушка откажет ему и себе.       А дав согласие, она вдохнет жизнь в мертвое вот уже с десяток веков чудовище, позволив Клаусу и дальше становиться лучше ради нее. Ради Хоуп. И ради всех родственников, привыкших получать от брата лишь кинжал в сердце, да обвинения в предательстве, коими в прошлом он осыпал их регулярно подобно злату, подаренному королем за верность.       Теребя язычок молнии на кожаном жакете, Кэролайн все перебирала в голове варианты как бы озвучить свое признание, сделав это скрытно и мягко. Она сожалела, что не смогла научиться у Никлауса умению играть словами, выворачивая их наизнанку в угоду личной выгоде. Поэтому ей не оставалось ничего другого, кроме как использовать честность и прямоту, исполняя просьбу Майклсона, отвечая на его вопрос, возможно, этими словами разбивая не только свою жизнь, но и судьбу близняшек, ответственность за которую была возложена на плечи Кэр с самого рождения Джозетт и Элизабет. — Я люблю тебя, Клаус. Хочу не любить, но не могу.       Кажется впервые за свою бесконечную жизнь, зажмурившись, первородный гибрид воздал хвалу небесам, и благодарность матери, проклявшей его, заставив скитаться по миру столько сотен лет в поисках двойника, лунного камня и девушки, стоящей сейчас перед ним, способной утолить печали и все его душевные раны. Наверное, Эстер ликовала на том свете, видя слабость своего сына, не умевшего проявлять ее ранее, до встречи с Кэролайн Форбс.       Блондинка, сама того не зная, только что сделала выбор за обоих. Клаус не мог с уверенностью сказать, готов ли он был к такому ответу, ведь привык получать отказы, да тумаки судьбы, после становясь озлобленным монстром, сеющим смерть. Поэтому он не умел правильно реагировать на признания, пытаясь теперь побороть в себе ростки нежности и счастливого ликования, заполнившего душу, вмиг насыщая ее нестерпимо ярким светом. — Я думал бежать, как делал это тысячу лет, спасаясь от Майкла, — не найдя в себе силы выплеснуть свою любовь без угрозы испугать Кэролайн, Никлаус выбрал единственный правильный по его мнению вариант — ответить откровением, надеясь, что девушка сумеет прочитать посыл между фраз. — И я предложил бы тебе присоединиться ко мне, — услышав это, блондинка разочарованно болезненно выдохнула, и сердце первородного наполнилось страхом, который был чужд ему за все время борьбы с личными демонами, населявшими этот мир и его тьму, — но я не собираюсь повторять ошибки нашего общего друга. Мы покинем Новый Орлеан и вернемся в Мистик-Фоллс вместе, love. — А как же твои враги, Клаус? — Кэролайн не верилось, что он снова принес в жертву свои убеждения и неумную необходимость возмездия ради нее. Спустя столько лет ничего не изменилось. Она так же оставалась первой и единственной, наслаждаясь этим чувством, не веря в реальность происходящего. — Они вынудили мою дочь скитаться по миру. Я не прощаю такого. Но очередной виток войны поставит под угрозу быстротечное время прелести ее детства. Поэтому я сделаю то, к чему не привык. Отступлю ради будущего. Ее. Моего. И нашего, Кэролайн. Ты проделала слишком долгий путь, чтобы я мог перечеркнуть его неуемной жаждой мести, способной принести в наши жизни лишь гибель и прах.       Сожаление Кэр улетучилось с его фразой, уступая место благодарности и пониманию, вместе с осознанием того, что теперь ей придется столкнуться с новыми проблемами. Например, расстаться со Стефаном и испробовать отношения с первородным гибридом, прекратив ранее начатую игру в «кошки-мышки», увлекавшую обоих, делая эту забаву чем-то невинным и несерьезным. Сейчас же они стояли на пороге настоящей любви, и Кэролайн не знала, имели ли они право переступить его без приглашения, не понимая, что получили таковое еще задолго до этого момента единения и честности, когда им пришлось обнажить души, сделав шаги не в разные стороны, а по направлению друг к другу. Бесконечная погоня закончилась. Начинался путь рука об руку до самого заката вечности. — Что ты думаешь делать? — Выяснить все раз и навсегда, — процедив это сквозь зубы, Майклсон кивнул ей, а после, не сдержавшись, прикоснулся губами к щеке блондинки в ласковом, едва ощутимом поцелуе, зная, что имеет право на куда большее, но страшась размягчиться окончательно перед решающей встречей.       Он не говорил Форбс, что может не вернуться к ней, ведь, по сути, сейчас, направляясь к Марселю, Никлаус вновь рисковал оказаться замурованным в стене, а то и вовсе без сердца. Естественно, сдаваться без боя древнейший не собирался, но все же понимал, что перевес не на его стороне. Не в тот момент, когда он один, да еще и так слаб душевно, попрощавшись со своим мраком, уступив место, отведенное ему, для чего-то нового, неизведанного и невероятно прекрасного. Если бы Клаус только мог изобразить на холсте чувство, переполнявшее его, делая первородного гибрида невероятно сильным и слабаком одновременно. Но не трусом. Наоборот, храбрость словно текла могуществом по венам, подогревая кровь подвигом той, которую Клаус звал еженощно, на протяжном грубоватом волчьем языке рассказывая о своих чувствах к ней, делясь болью разлуки с призрачными слушателями и случайными прохожими, оказавшимися у «Бойни» в полночный час.       Подобно ангелу, пленившему его сердце, древний был окрылен, конечно, претендуя лишь на пару перепончатых обрубков за спиной, неспособных поднять его к солнцу. Но Клаусу этого и не требовалось, ведь тогда он бы вновь оказался далеко от своей Кэролайн, открывшей ему путь на свободу, преподнеся новую жизнь в мире с собой и семьей. Врагам же по-прежнему полагалась смерть и страдания, но не сейчас. Лишь в момент, когда иначе поступить уже будет просто невозможно.       Войдя в полуразрушенное поместье, кирпичные стены которого пропитались копотью и прогорклым дымом, Никлаус почувствовал холодок, пробежавший по коже, несмотря на то, что пожарище все еще тлело, угрожая Новому Орлеану продолжением огненной катастрофы.       Взглянув на место, где лежала умирающая Ками, Майклсон мысленно попрощался с ней, поблагодарив за жертву ради него. Он никогда не мог в полной мере принять чувства этой женщины, ведь ответного влечения не испытывал, и регулярно сожалел о собственной слабости и страхе остаться одному, поэтому не гнал Камилл от себя, все равно соблюдая дистанцию. Теперь же он не боялся, ведь знал, что признание Кэролайн не имело срока годности, запечатав клятву «навсегда» в их сердцах, словно обвенчав друг с другом без никому не нужной церемонии, являющейся лишь условностью, неписанной для вампира и уж тем более первородного гибрида. Усмехнувшись, Клаус дивился своим мыслям, ведь даже не мог припомнить, когда вообще за последний век думал о свадьбе. Да уж, Кэр многое привнесла в его жизнь, и казалось бы, древнейшего нечем было удивить, но блондинка Форбс делала это постоянно.