Dragon age. Пару лет жизни

— Папа! — двухгодовалый малыш, рассматривал замершие, покрытые снегом травинки неподалеку от старого сарая, когда услышал странный звук со стороны деревьев. Мальчик был укутан в плотный шерстяной балахон, поверх был намотан большой шарф с вышитыми долийскими узорами, явно предназначенный для более взрослого человека, на голове красовалась шапка-ушанка, а на ногах валенки. Мальчик глубоко дышал от волнения и переводил взгляд то в лес, то на своего отца, сидевшего на ступеньке сарая. — Это была птица, — спокойно ответил эльф на немой вопрос сына, продолжая вырезать древки для стрел, при этом, не поднимая глаз. — Птиса? — спросил мальчик, не понимая, как это создание может издавать подобные звуки. Ведь у них красивые голоса. — Да. Птица перепрыгнула с ветки на ветку, отчего та треснула, так как промерзла. Видимо, это была очень большая птица. — Про-мер-сла? — снова спросил малыш, в этот раз не совсем понимая значения нового слова. На что эльф, подумав пару минут, отложил нож, поднялся и осмотрелся вокруг себя. Найдя взглядом необходимую ему вещь для объяснения, он взял малыша за руку и повел в сторону леса. Мальчик уже начал трепетать от восторга, что сейчас он зайдет в лес, где сидит та самая большая птица, но они остановились возле одного из первых деревьев, не пройдя и пары шагов вглубь. Эльф не обратил внимания, как заискрились и тут же потухли искорки в глазах его сына, так как он оставил его на расстоянии пары метров от цели. А шел он к дереву, а точнее, к огромной ветке. Она лежала тут с тех пор, как отломилась от ствола во время сильных штормов этой осенью. Подойдя к ней, эльф сломал одну из тонких крайних веточек. — Когда наступаю холода, что происходит с водой? — спросил эльф сына, подойдя к нему — Она тановися льдом, — твердо произнес мальчик. Он очень сильно удивился, когда впервые увидел вместо луж возле дома, ледяные блюдца, поэтому точно был уверен в своем ответе. — Да. Ты прав. Вода замерзает везде. Даже в ветке. Она стала очень хрупкой и поэтому сейчас сломалась, хотя летом мне было бы уже не так легко ее отломить. И именно поэтому ветка стала трещать от тяжести птицы. — Это был тот свук? Сто я усышал? — спросил мальчик, снова обратив свой взгляд в лес. — Да… ты хочешь увидеть птицу? — вдруг спросил эльф, присаживаясь на корточки рядом с сыном, чтобы заглянуть ему в лицо. — Да, — прошептал мальчик. В его взгляде, направленном на верхушки деревьев, эльф увидел тихое восхищение, что совсем недавно уже вспыхивало в глазах малыша, и вот появились вновь. Порой, мальчик казался слишком одержимым новыми знаниями, по мнению эльфа. Но эти чувства никогда не приводили к опасным действиям, поэтому, родители могли только поощрять и наблюдать за своим сыном. — Хорошо! Отойди на пару шагов назад, прикрой уши руками и смотри в оба! — весело произнес эльф и снова подошел к огромной ветке. Обхватив руками оба конца, насколько он мог дотянуться, эльф начал медленно давить на них весом. При этом клейма, что виднелись из-под одежды, засветились светом и, через мгновение, ветка не выдержала напора и разломалась пополам. Гул и треск были такими громкими, что казалось, эхо этих звуков очень долго не прекращалось.       Только мальчик перестал жмуриться, как его взору предстала черная птица. Она своими большими крыльями, взмывала все выше и дальше, возмущенно и пронзительно восклицая. Удаляясь за горизонт. — Это был орел, — подметив, произнес эльф. — Они не едят траву? — спросил мальчик. — Почему ты так подумал? — удивленно спросил эльф, посмотрев на сына. Он не выглядел испуганным, но и интереса в его глазах больше не было. — У нее осень больсие лапы, — просто ответил малыш и снова вопросительно посмотрел на отца, все еще ожидая ответа на свой заданный вопрос. — Да. Она ест мышей и маленьких птиц. Такие большие лапы ей нужны, чтобы ловить их, — ответил эльф, присев перед сыном. Он натянул шапку мальчика пониже и, одним из концов шарфа, вытер стекающие сопли, после чего был снова повергнут вопросом: — Но…сатем?       Голубые глаза смотрели с большим непониманием. Мальчику было неприятно представлять, как эти лапы ловят маленьких, красивых птичек с их чудесными песнями. От таких мыслей, малышу захотелось плакать, но он не хотел этого делать перед отцом, потому что тот будет хмуриться. Поэтому, мальчик начал быстро вытирать подступающие слезы, но эльф уже поднялся, отводя взгляд. Он выгнул спину, глубоко вздохнул и сказал: — Знаешь, это…такое правило в природе. Есть животные, которые едят других животных. И не потому, что они им не нравятся, они на них злятся или они им мешают. А потому, что они могут выжить только так. — Начит, …и меня седят? — все еще вытирая глаза, спросил мальчик. Он начал глубоко дышать через нос, стараясь не расстраиваться еще больше. — Это потому, что ты маленький? — спросил эльф через пару минут, посмотрев на сына. Малыш перестал тереть лицо, но тоска с его лица так и не сошла. Он уже никуда не смотрел, кроме как себе под ноги, а на вопрос отца лишь кивнул в знак согласия. — Ты же вырастишь и будешь большим, … как я. А до этого момента я…и мама не дадим тебя кому-нибудь съесть.       Эти слова понравились мальчику. Так понравились, что он тут же перестал думать о глупых больших птицах и широко улыбнулся. В этот момент, послышались звуки шагов со стороны дома. — Мама! — еще больше обрадовался малыш, завидев приближающуюся женщину, и побежал ей на встречу. В ту же секунду и она ускорила шаг. На полпути женщина подхватила малыша и крепко обняла. — Хоук? — спросил эльф, у женщины, когда подошел ближе. — Ничего. Просто мама пришла позвать на обед своих мальчиков и заодно посмотреть, чем вы так шумели на всю округу, — ответила Мириам, смотря на своего сына. — Мы хотели посмотреть! На птису! Я услысал ее в лесу. — И посмотрели? — заботливо спросила Хоук, ставя на землю сына, после чего она взяла его за руку и повела в дом. — Да! Папа сломал ветку. И птиса испугалась, — уже более спокойно ответил мальчик, а Мириам, после его слов, обернулась посмотреть на ту самую ветку, способную произвести такой звук. Заметив возле леса два обломка, женщина перевела взгляд на позади идущего эльфа и на миг улыбнулась, после чего снова вернулась к разговору: — А ты? Ты испугался? — немного насторожено продолжила Хоук. Мальчик не сразу ответил. Он какое-то время просто шел, смотря вперед, а потом тихо сказал: — Мне не понавилась птиса. — Почему? — спросила Мириам, остановившись и присев напротив сына. Он хмурился, а в глазах заблестели слезы, но он не плакал, просто ответив: — Она ест дугих птисек. Так не хорошо. — Но по-другому не может быть, — вставил свое слово эльф, остановившись рядом. Эльф выглядел спокойно, а голос был тверд. Он хотел таким образом донести до сына мысль, что есть правила, с которыми можно лишь смириться или принять. И у него это получилось. Мальчик, посмотрев на отца, через минуту раздумий ответил «Да», и, взяв мать за руку, повел ее в сторону дома.

***

      Маленькие ножки быстро виляют под столом, пытаясь стряхнуть нелюбимые шерстяные носки. При этом сам Брей выглядит совершенно невозмутимо, продолжая что-то лепить из глины. Кажется, он выглядит таким сосредоточенным, перебирая маленькими пальчиками мягкую землю. Но, от того, что его взмахи ногами достаточно резкие, у него не получается вылепить хоть что-то. И это его совсем не расстраивает. — Брей, — произнесла я, привлекая внимание. И он тут же замер, быстро и испуганно подняв глаза. Как только он понял, что его задумка не удалась, мальчик отвернулся немного насупившись. — Они коляся, — сказал он, продолжая смотреть в окно. — Зато они теплые. Ты так не заболеешь, — попыталась в который раз объяснить своему обидчивому сыну. — Я не болею, — продолжал Брей настаивать на своем. — Сейчас нет. Но когда ты был еще меньше чем сейчас, ты очень сильно заболел. Мама с папой и не помнят, когда в последний раз так волновались. — Я не помню этого, — немного погодя ответил малыш. — Конечно, не помнишь. Ты же был маленьким. И у тебя была очень высокая температура. Хорошо, у нас тогда осталось волшебное лекарство, что однажды вылечило твою маму. — Мама тоже болела? — вдруг заволновавшись, спросил Брей. Теперь он во всем свои голубые глазки смотрел на меня, совсем позабыв про свои обиды и нежелания. — И не один раз. А знаешь почему? — лукаво спросила я, поймав сына в маленькую ловушку. — Посему? — уже со всем своим искренним интересом спросил мальчик, подвинувшись к матери чуть ближе. В ответ, я наклонилась к нему и тихо произнесла: — Потому что, у меня не было носков! — после чего, я обхватила его голову и немного потребила волосы. Брей начал сопротивляться, но он не мог сдержать смех. Немного поборовшись, малыш успокоился и, находясь все еще в моих объятьях, взял кусок глины со стола и продолжил лепить. Через пару минут он спросил: — А мне мосно будет савтра поти с папой? — Милый, ты еще маленький, чтобы ходить с папой на охоту, — ответила я простодушно, но мой сын умудрился и на эти слова немного насупиться, нахмурив свои бровки. Но через пару минут он спросил: — А когда вырасту? — Я думаю, папа будет только рад, — немного успокоившись, ответила я. Иногда казалось, что эта его черта — находить причины для обиды — непременно приведет его к глупым поступкам. Все-таки, она досталась ему от отца, а он, когда чем-то обижен, всегда ведет себя импульсивно. Но Брей, раз за разом удивляет меня и Фенриса, проявляя ум и терпение. Прямо как у взрослого человека. В этом он совсем не похож на нас. Больше на своего дедушку. Пока я была в своих раздумьях, Брей продолжал лепить, пока у него не получилось нечто, у которого есть крылья. Он положил фигурку на стол и потянул меня за рукав, чтобы я ее оценила. — Тебе нравися? — спросил он, очевидно гордясь своим творением. — Очень, — честно ответила я, рассматривая птицу ближе. Из-за того, что у нее было большое тело и маленькая голова, а шеи совсем не было, сначала она показалась мне чем-то бесформенным. Но присмотревшись, я увидела и обведенную грудку, и маленький клювик, и такой же хвост. Но больше всего, конечно, выделялись крылья: почти такого же размера как тело, они расправленные в сторону, кажется, идеально передавали форму. Брей всегда засматривался на птиц, что копошились на подоконнике кухонного окна. «Он становится очень наблюдательным» — подумала я, при этом спросила: — Будем запекать? — Да! — радостно ответил Брей, уже спускаясь со скамьи. Преодолев препятствие в виде высоты, он схватил деревянную доску, на которой начинал лепить, и побежал к небольшому мешочку, где мы хранили землю для запекания. Когда я подошла к нему, он уже равномерно распределял ее по поверхности доски, чтобы можно было запечь фигурку, как вдруг замер, не произнеся ни слова. — Брей? — окликнула его я, пытаясь понять, на что он отвлекся. Но звук, из-за которого он так себя повел, дошел до моих ушей в последний момент. — Там присел папа! — тихо воскликнул Брей, отложил доску и побежал к двери. Только он потянулся к ручке, чтобы открыть ее, как она сама отворилась, впуская морозный воздух в дом. Пока укутанное тело переступало порог, малыш медленно отходил назад, давая пространство входящему, но не уходил далеко, чтобы оставаться на расстоянии вытянутой руки. И хоть мне приходилось каждый раз за руку отводить его подальше, пока Фенрис стряхивал с себя снег, Брей продолжал неосознанно подходить ближе, рассматривая во все глаза прилипший снег, к медвежьей куртке и волосам. Когда же Фенрис полностью снимал с себя верхнюю одежду и наконец, обращал свое внимание на сына, малыш делал вид, что и не ждал его все это время, стоя на месте, но при этом отчаянно ища какую-нибудь причину глазами. Тогда Фенрис дергал Брея за прядь волос, заставляя посмотреть на себя, и с улыбкой спрашивал: — Как прошел сегодня твой день? На что, его сын, довольный, отвечал; — Хоросо!

***

— Фенрис, принеси еще немного дров на ночь, — сказала она, продолжая наблюдать за тем, как Брей рассматривает картинки подаренной ему книги, и улыбаться. Сейчас она такая же нежная, как в самом начале. Что невольно делает меня счастливым в три тысячи раз больше.       Я не стал дожидаться, когда она обратит свой взор на меня, сразу же пошел по ее поручению. Оглядываясь назад, я думаю, что всегда ждал, когда она посмотрит на меня, прежде чем что-то делать. Сейчас же, не думаю, что это так важно. Она как будто всегда смотрит на меня.       Быстро зайдя в дом, чтобы не запустить холодный воздух с улицы, где медленно падает снег в ночной тишине, я тихо положил дрова в углу. Брей, укрытый толстым одеялом, лежал рядом с Мириам и уже в полудреме посапывал. Но я уверен, если она сейчас перестанет читать, он тут же откроет глаза. Он очень любил истории. Каждый раз, когда я приносил новую книгу, он приходил в неописуемый восторг. «И в кого он так любит книги…» — подумалось мне, когда я посмотрел на нее. На расстеленном покрывале возле камина, Мириам лежала на боку, упираясь локтем. Брей сопел рядом с ее грудью, а книга лежала выше его головы. Оба они были укрыты одним одеялом. В таких комфортных условиях, даже мне захотелось зевнуть, но Мириам оказалась быстрее меня. После непродолжительного зевка, ведь прерывать чтения нельзя было ни в коем случае, она перевернула страницу. Рассказ был про очередного исторического героя, спасающего свою возлюбленную, и сейчас, я отчаянно захотел быть таким персонажем. Поэтому, тихо, на сколько только мог, я разместился с другой стороны от Брея. Мириам читала так степенно, что вклиниться в ее речь не составило никакого труда. Сменив засыпающего чтеца, я продолжил повествование тихим голосом. А она, лишь благодарно улыбнулась и, уложив голову на сымпровизированную подушку из покрывала, закрыла глаза.       Не знаю сколько прошло времени пока я читал. Я бы никогда не хотел, чтобы оно заканчивалось. Ведь именно этот момент — воплощение всех моих грез о свободной жизни. Но за окном послышался звук хлопанья крыльев, после которого незамедлительно последовал и вороний глас. Меня вырвали из мечтаний так неожиданно, что я невольно перестал читать. И только через пару минут, осознав свою оплошность, я посмотрел на сына. «Спит».       Проведя по его щеке, я хотел убедиться, что этот сон уже окончательный, как встретил встревоженный взгляд. Она смотрела на меня, пытаясь найти подтверждение того, что услышала. И я кивнул ей в ответ. Каждый раз, когда она получала письмо от Варрика, мы содрогались от того, что могли прочитать. Но из раза в раз, мы получали лишь незначительные новости, поэтому я ничего не ждал и в этот раз. Варрик мог написать и по пустяку, хоть даже Мириам его за это ругала.       Поэтому я со спокойной душой, аккуратно поднял Брея и направился положить его на свою кровать. А когда вернулся, она уже читала письмо. И ее лицо было все также искорёженным от тревоги. — Мириам? — мой голос дрогнул. Я видел, записка была короткой, она пробегалась взглядом по ней снова и снова. — Мириам, — более тверже сказал я, но так не сделал и шагу.       А она начала читать: « …Что-то случилось в Белом Шпиле. Круги Магов были расформированы. А между храмовниками и самими магами — открытое противостояние. Не высовывайтесь. Во всем этом играл свою роль Киркволл». — Фенрис, ты же знаешь, что это значит. Это — война, и я… — начала она шепотом причитать, стараясь проглотить слезы. Я как будто увидел ее снова, после победы над Мередит. Снова разбитую и отчаявшуюся. Отчего внутри все сжалось. Я не хотел больше видеть ее такой. Никогда. Поэтому со злостью вырвал это злосчастное письмо и выбросил в огонь. — Ты больше не можешь им помогать. Кого-то спасать, — произнес я, словно заклинание, смотря как горит бумага. Через мгновение от нее ничего и не осталось. — Фенрис… — попыталась она возразить мне, отчего моя злость возросла еще больше. — Ты. Им. Ничем. Не. Обязана. Тогда ты сделала свой выбор. Ты спасла больше жизней, чем может один человек. Ты была Защитнецей того города. Ты сделал все, что от тебя требовалось. Что ты от себя требовала, — отчеканил я, уже не совсем понимая, как громко я говорю. Кажется, я смог утихнуть, лишь, когда она взяла меня за руку и немного сжала ее. — Я и сейчас Защитница Киркволла, — тихо произнесла она и, не дожидаясь ответа, пошла в сторону спальни. Я понимал, что это значит, но не мог смириться. Поэтому ответил вслед: — Теперь, ты Защитница Брея. И всё.       Она остановилась. Уже в самом проходе. Остановилась, но не посмотрела на меня. Мне этого и не нужно было. Я знал, что сейчас она плачет. Плачет из-за меня. Но я впервые в жизни был даже немного рад этим слезам.