Феномен де Сада, или Как лишиться литературной девственности?

      Исходя из прочитанного, могу классифицировать их на три основные группы. Представительницы первой категории очень похожи на мужские персонажи, хотя, безусловно, занимают не столь высокое положение в «табеле о рангах». Доступные для множественных связей, разнузданные в своих желаниях, хладнокровные и безжалостные, они не задумываются о цене удовольствия. Среди них не только женщины лёгкого поведения, но аристократки, душой и телом отдавшиеся пороку. В десадовском понимании особа подобных качеств является достойным примером для подражания, идеалом, к которому должны стремиться юные девушки.       Впрочем, чувствуется, что расположение автора в большей мере принадлежит не грешницам, успевшим познать запретный плод, а тем, кому только предстоит пристраститься к его вкусу. Это вторая группа женских персонажей, которую можно условно назвать «ученицы». К ним относятся молодые девушки, что изначально не ведали соблазна, но благодаря добрым наставлениям мудрых учителей скоро находят в себе обширный потенциал к разврату.       Судя по всему, ученицы — это те, с кем и должен ассоциировать себя непросвещённый читатель, вне зависимости от пола. «Философия в будуаре» предлагает учиться разврату вместе с Эжени, шаг за шагам вычёркивая из головы благоглупости, навязанные семьёй, религией и обществом. Успехи в образовании всячески поощряются и учителями, и самой жизнью. Де Сад стоит на позиции, обратной традиционной формуле «добро торжествует над злом». В его произведениях всё наоборот: невинная и чистая Жюстина («Жюстина, или Несчастная судьба добродетели») обречена на страдания и жестокую смерть из-за того, что отказывается служить сладострастию, а её сестра Жюльетта («История Жюльетты, или Успехи порока», этакий реверс «Жюстины»), выступающая полным антиподом, вознаграждается за безнравственность и распущенность.       Процесс воспитания преемников своей философии видится маркизу не только полезным, но и чрезвычайно возбуждающим, в чём он исподволь признаётся в «120 днях Содома». В отрывке, предложенном далее, ведётся речь о мужчине, находящем удовольствие в единственном развлечении — совращать невинных девочек красноречием, даже не пытаясь к ним притронуться: «Истинным наслаждением для него было также искоренять предрассудки детства, заставлять презирать добродетель и приукрашивать порок самыми яркими красками. Он не пренебрегал здесь ничем: соблазнительные картины, льстивые посулы, восхитительные примеры, — все пускалось в ход, все было ловко обставлено, мастерски подбиралось в соответствии с возрастом, характером мышления ребёнка; и так он ни разу не потерпел неудачи». Это описание очень напоминает книги самого де Сада: всё те же интеллектуальные манипуляции и насилие над мозгом читателя с целью переманить на свою сторону.       Третья группа женских персонажей — воплощение чистоты и добра, которую растлевает её жестокое окружение. Это высокодуховные девушки с честными намерениями, добрым сердцем и нерушимой религиозной верой. И полностью отсутствующей личностью. Хотелось бы вновь обратиться к профессору Жаринову, процитировав следующие слова, описывающие героиню романа «Жюстина», но одинаково подходящее и для других женских образов маркиза со схожей судьбой: «Жюстина представляет собой не живой персонаж, а философскую концепцию изнасилованной добродетели. Следует учитывать, что все герои де Сада изначально “мертвы” и являются лишь носителями определённой мысли».       Это действительно так. Персонажи де Сада обладают внешностью, скрупулёзно описанной автором, определённой моделью поведения и предпочтениями, но совершенно безлики с психологической точки зрения. И на примере третьей группы женских образов это видится особенно ясно. Разве можно верить героине из романа XVIII века, пережившей изнасилование, инцест, пытки и жестокие оргии, которая продолжает со светлой надеждой смотреть в будущее, твердя, что хоть тело её и запятнано, душа же по-прежнему чиста? Если бы де Сад жил в наше время и публиковался на Фикбуке, читатели упрекали бы его в создании Мэри Сью. Среди всего прочего изврата, разумеется.