***
Ночью того же дня Уилл просыпается от чудовищного грохота на улице. Он ползком пробирается к окну и, отогнув занавеску, приникает глазом к щелочке. По улице катят танки с символикой Империи. Это гул их гусениц разбудил Брамбла. Вдали вспышками прорезают ночь огни, судя по всему, из танков федератов. — Что там? — сонным шепотом спрашивает Хорэс. — Не знаю. Ничего хорошего. — Но мы же здесь в безопасности? Уилл пожимает плечами. Вроде в городе боев не предвидится. Электричество идет с перебоями, так что на улицах время от времени мрак прорезает свет какого-нибудь фонаря, выхватывая неубранные закоченевшие трупы. Сюрреалистично и жутко. Брамбл отворачивается от этого зрелища и плотнее задвигает занавеску. — Давай спать. — Уилл тянет Хорэса за руку в сторону топчана, выделенного для них. Ближе к утру, часа в четыре по полуночи, прямо под окнами дома строевым шагом проходят колонны солдат под знаменами Империи. В полной тишине в сером туманном полумраке колонны выглядят как армия потустороннего мира. Уилл провожает глазами будущих мертвецов. Он только сейчас осознает, насколько сильно все изменится теперь. Весь его мир. Вся его жизнь. Хорэс сжимает его плечо и, затаив дыхание, смотрит на улицу. — Может… Зря мы не ушли? — шепчет он. — Видишь, как их много. Они сомнут любое сопротивление. Не боись! Просто отсидимся тут, поможем доктору, а уже через неделю будем со смехом вспоминать, как дрожали тут. — Брамбл храбрится, но это выглядит так жалко, что он замолкает. Хорэс улыбается ему. Напряженно, без веры, просто чтобы не молчать в ответ. Но ни через неделю, ни через две лучше не становится. А через месяц в самые лютые холода Император отзывает армию, оставляет столицу на растерзание. Федераты во главе с неизвестно откуда взявшимся Командиром наступают яростно, безжалостно, с первобытной жестокостью людей, дошедших до точки невозврата. Вся эта война по большому счету битва за хлеб. Нищие откуда-то достали передовое оружие, объявился человек с даром убеждения, вещающий с броневиков о лучшей доле для народа, срывающий овации своими пламенными речами о том самом мистически прекрасном «завтра», куда он всех приведет. Нужно всего лишь заплатить. А плата так… мелочь. Кровь. Жизнь. Но это же ерунда? Зато твои сын и дочь не узнают гнета имперской власти. Ну так как? По рукам? И люди тянули к Командиру руки, расписывались кровью и закладывали свои души. Неподготовленные, необученные, тем не менее они были невероятно мотивированы, так что регулярная, хорошо вымуштрованная армия не могла загасить этот огонь войны. И бои продолжались. Уилл постигает весь ужас гражданской войны, когда армия Империи покидает город, а буквально через пару часов после их ухода федераты занимают столицу. Квартира доктора за эти недели с начала боевых действий превратилась в импровизированный госпиталь, здесь помимо гражданских есть и раненные солдаты. — За укрывательство имперских собак расстрел, — мрачно произносит дородный мужчина с разорванным ушком и с какими-то нелепыми аксельбантами на грязной рубахе. Знаки отличия нового командования выглядят настолько глупо, что это даже вселяет страх. Хорэс вцепляется в руку Уилла и зажмуривается, отвернувшись, когда Джулиана уводят. Брамбл сжимает его руку в ответ. Он понял, что дело плохо, еще вчера и просил доктора выгнать солдат, но тот его не послушал. — Каждый страдающий имеет право на мою помощь. Я не делаю различий между своими пациентами, — сказал он, и Брамблу пришлось отступить. И вот итог. Но ведь он сделал все возможное! Это не его вина, что Осборн — старый пацифист, не внемлющий голосу разума. Однако этими мыслями не унять совесть. Всех раненных расстреляли тут же. Они избежали этой участи, только потому что за них двоих заступился Уоллес-младший, знакомый из сиротского приюта. Не иначе божье провидение привело его сюда в составе этой группы. — Неблагородные, значит? — Их лидер, огромный мужчина с красным лицом и гигантскими кулачищами, внимательно рассматривает Хорэса и Уилла, которые от страха забывают, как дышать под этим тяжелым взглядом. — Ну живите тогда. Оружием пользоваться умеете? — Нет. — Брамбл в такой панике, что у него дрожат колени, и он с ужасом чувствует, что еще немного такого накала, и он позорно напрудит в штаны. — Ладно, а кашеварить? — Вместе с этим вопросом раздаются выстрелы. Уилл готов поклясться, что слышит звук падения тела. — Исполнено. — Девушка, едва ли старше Хорэса, входит в комнату с ружьем на плече и в страшно замызганных сапогах. Почему-то именно сапоги врезаются в память Брамбла. Грязные до невозможности сапоги палача. Убийцы его друга. — Могу. Можем. — Уилл кивает, сжимая руку Хорэса. — Мы отлично готовим, сэр! — Э-э-э, нет… не сэркай мне тут, — посмеивается главный. — Уоллес! Берем их с собой. Авось сгодятся на что! В конце концов, в бою родятся истинные солдаты, а, мальцы? — Он подмигивает, и от его хохота внутри Уилла что-то обрывается. Вот она война. И он ее непосредственный участник.***
Уже осень. Зима прошла под знаменами окоченевших трупов. Кровь и снег. Снег и кровь. Рутина. Весна не принесла облегчения: к холодам прибавился голод и болезни. А летом все с ужасом обнаружили, что воюют уже много месяцев и до сих пор не видят конца боев. Федераты и армия Империи, измученные и искалеченные, продолжали скалиться и драться вместо того, чтобы сесть за стол переговоров. За каждый клочок земли кровь лилась с обеих сторон. Однако к середине осени измочаленную армию федератов выбили из столицы, а над руинами императорского дворца вновь гордо взвилось знамя с гербом Империи. Двое стоят напротив друг друга, глаза в глаза. Хотя если вглядеться, можно рассмотреть, что на своих ногах стоит только один, второй тряпичной куклой висит над землей. — Лейтенант! — раздается слева. Джин вглядывается в стекленеющие глаза напротив. Кость вдавилась в горло, и глаза противника закатились. Ро усиливает нажим, наблюдая, как жизнь покидает это тело. Хрип, дрыгание ногами, крупная дрожь по телу. Вот и все веселье. С утра до ночи убивать людей, чтобы убить время от заката до рассвета. Ужасная тоска. — Слушаю, рядовой. — Ро отталкивает от себя убитого, теряя к упавшему мешком трупу всякий интерес, и поворачивается к подошедшему. Рядовой сглатывает, встречаясь с взглядом лейтенанта. Все долго привыкают к разным зрачкам, делающим взгляд совершенно диким, к массивной дыхательной маске на пол лица. — Там, — тот указывает на здание впереди, — сержант кое-кого нашел. Велел вас позвать. — Ну пошли, посмотрим, что такого там нашел наш бравый сержант Фриз. — Какая ужасная рутина эта война. Война в отсталом государстве. Война за дурацкий «лучший день». Война бедных против нищих. Ро отряхивает перчатку и отсекает ненужные мысли. Не место лирике, меланхолия что-то зачастила, а тоска стала постоянной спутницей. Поправляя маску и стряхивая с форменного пальто брызги грязи, Джин входит в темное помещение с низким потолком. Сержант стоит в углу и держит кого-то на мушке. Ро подходит ближе, отвлекается от чистки пальто и спрашивает: — Ну? Что тут у нас, сержант Фриз? Тот оборачивается. — Видать, отступали в спешке. Своих забыли, сэр. Допрашивать будем? — Убрать. — Ро тычет пальцем в угол. — Всех, кроме этого. Джин снимает фуражку и, подтянув форменные брюки с идеальными стрелками, присаживается на корточки перед скрюченной на полу фигурой. — Ну, здравствуй, Хорэс. Вижу, ты все-таки приболел. — И слышит в ответ надрывный кашель.