Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

С момента бойни в Эрегионе прошло очень много лет. К концу подходил 3259 год Второй Эпохи, но верховному королю Нолдор до сих пор было больно вспоминать своего троюродного брата Келебримбора. Тъелпе был совершенно не похож на свою родню — в отличие от остальных принцев Первого Дома, на редкость чванливых, надменных и самовлюбленных, он всегда был открытым, общительным и очень непосредственным, за что в итоге и поплатился собственной жизнью. Временами Гил-Галаду при любой мысли о родиче казалось, что у него вырвали кусок души, при этом рана постоянно кровоточит и боль не утихает. Едва ли не самое первое правило, которое усваивали все малыши, едва научившись ходить — никогда не разговаривайте с незнакомцами и никому не доверяйтесь просто так, не разузнав сначала, кто перед вами. Сам Гил-Галад всегда следовал ему, потому что понимал, чем может грозить чрезмерная открытость и доверчивость — добрым и хорошим может притвориться кто угодно, даже Враг, а поэтому необходимо всегда быть начеку, лишняя осторожность не повредит. Тъелпе же постоянно нарушал этот постулат, невзирая на множество известных братьям ужасных случаев; в Эрегионе у него постоянно крутились какие-то странные типы, а мерзкий Аннатар с самого начала внушил королю Нолдор очень нехорошие подозрения. Он решил держаться от этого вкрадчивого льстеца подальше и пытался предупредить Тъелпе, но его брат лишь отмахнулся от слов Гил-Галада — как всегда, со своей солнечной беззаботной улыбкой. Да, он любил улыбаться и смеяться — и тем страшнее родичу было думать о том, какими оказались последние часы его жизни. Аннатар, предупредительный и подчеркнуто-вежливый Аннатар, оказался не кем иным, как Сауроном. Использовав мастерство несчастного Тъелпе для создания Колец Власти, он убил его, поняв, что брат Гил-Галада разгадал его злобный замысел. Король не знал, что именно произошло в Эрегионе — его герольд Элронд подоспел туда слишком поздно, когда Тъелпе уже ничем нельзя было помочь. Он был благодарен Элронду за то, что тот похоронил Тъелпе сразу, не дожидаясь прибытия своего повелителя в Ост-ин-Эдиль, потому что труп выглядел настолько жутко, что бедный король просто не вынес бы этого зрелища. Тъелпе — и несколько дней жесточайших, невыносимых истязаний. Чем он это заслужил? Его добрый, открытый, миролюбивый родич, который никогда не унывал и всегда радовался жизни, который умел создавать прекрасные вещи — равных ему мастеров среди Нолдор просто не было, который называл его в детстве Звездочкой… Сейчас Гил-Галад смотрел на одно из Колец Власти, созданных его братом. Вилья, Кольцо Воздуха с сапфиром. Он носил его на правой руке, это была его память о Тъелпе — и каждый раз при взгляде на него сердце эльфа обливалось кровью. Для себя он твердо решил, что как только ему представится возможность, он отплатит Саурону за все. Он ответит и за Гавани, и за смерть Финдарато в подземельях Тол-ин-Гаурхот, и за мучения его несчастного родича. Гил-Галад ненавидел Черного Майа и молил судьбу о встрече с ним. Он не хотел думать о том, что именно тот сотворил с Тъелпе перед тем, как убить, но воображение против его воли рисовало ему все более и более страшные картины. Глорфиндейл рассказал королю, что поначалу, взглянув на тело его зверски замученного брата, он даже не узнал его — подручные Саурона жгли Тъелпе лицо каленым железом, дробили и выворачивали кости, сдирали кожу… В тот момент, когда повелитель Нолдор это слушал, ему безо всякого преувеличения показалось, что земля уходит у него из-под ног и что он вот-вот лишится чувств. Несмотря на то, что Тъелпе был намного старше, те, кто не знал, кто они такие, часто думали, что это как раз Гил-Галад старше Келебримбора — он всегда был серьезнее, недоверчивее, сильнее… Он был воином, а его брат — творцом, и Эрейнион честно признавался, хоть для истинного Нолдо это и было позором, что совершенно ничего не умеет делать руками — разве что только махать мечом. Тъелпе же создавал удивительные вещи: ожерелья, кольца, диадемы, посуду, оружие… Все его творения отличались поразительной красотой; Гил-Галад помнил, как однажды увидел на своей тете Нэрвен диадему работы троюродного брата — поначалу ему показалось, что в ее волосах застыли сверкающие капли воды. Сейчас при взгляде на эту вещь на глаза у него наворачивались слезы. Нэрвен была сильной; она носила это украшение как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло, и старалась не вспоминать о том, что случилось в Эрегионе. Король же смотрел на свое кольцо и постоянно со жгучей болью в сердце думал о Тъелпе. Он мог бы защитить его от Саурона, ему не стоило оставлять все как есть и закрывать глаза на подозрительное знакомство Тъелпе…, но что сделано, то сделано, судьба распорядилась иначе. Он поступил глупо. До последнего момента он не хотел вмешиваться, просто взывал к разуму Тъелпе и умолял его быть поосторожнее с этим Аннатаром, видимо, в душе он рассчитывал на то, что все обойдется… не обошлось. Не обошлось, и, к сожалению, в этой жуткой смерти отчасти виноват был он сам. Наверняка его несчастный брат, страдая в лапах Сауроновых прихвостней, до последнего мгновения надеялся на то, что кто-то из эльфов успеет вмешаться и спасти его. Они не успели. Не успели — и это было вечным укором совести короля. За всю свою долгую жизнь ему не раз приходилось участвовать в сражениях, и, к счастью, он ни разу не был ранен, поэтому с трудом представлял себе, что такое сильная боль. Один раз Гил-Галад случайно опрокинул чашку с горячим чаем себе на руку; он сразу же опустил обожженную кисть в холодную воду, и боль довольно быстро утихла. Из-за этого он не мог перестать думать о том, каково было Тъелпе, когда подручные Саурона жгли ему лицо каленым железом. Его родич до самого конца надеялся на помощь брата и ждал его в темнице. Не дождался — когда Саурон понял, что Келебримбор отдал Три Гил-Галаду, то безо всякой жалости приказал добить бывшего приятеля. Элронд рассказал своему королю, что орки стреляли в прикованного к стене пленника из луков, а потом Черный Майа собственноручно прикончил его, всадив Тъелпе кинжал под сердце. Самому герольду Гил-Галада удалось узнать обстоятельства смерти своего брата от умирающего орочьего предводителя, которого Элронд собственноручно зарубил, застав за мародерством в Ост-ин-Эдиле. Король был очень благодарен судьбе за то, что она послала ему такого преданного глашатая, как Элронд — пусть он и был полукровкой, но зато верный герольд Гил-Галада беспрекословно выполнял все его приказы и поддерживал повелителя во всех его начинаниях. Должно быть, он немного стеснялся своего происхождения, поэтому с королем всегда был очень предупредителен и почтителен. К сожалению, многие эльфы из окружения Гил-Галада презирали Элронда за людскую кровь, текущую в его жилах, хотя при короле старались этого не показывать — их повелитель не терпел высокомерия и грубости по отношению к кому бы то ни было, а тем более к своему вернейшему слуге. Он считал, что если бы Элронд не поддержал его, когда он узнал о расправе Саурона со своим братом, то вряд ли смог бы должным образом пережить смерть Тъелпе и не тронуться рассудком. Единственное, что омрачало их отношения с Келебримбором — так это то, что ему никогда не нравился глашатай брата. Гил-Галад думал, что виной этому могла быть принадлежность Тъелпе к Первому Дому — хоть его брат и был настоящим солнечным лучиком, но кровь Феанариони все равно никуда не денешь. Их родичи из Дома Феанора никогда не любили людей и относились к ним с изрядной долей презрения; Гил-Галад считал, что отчасти на это повлияли те неприятности, которые сыновьям Феанаро пришлось пережить по вине Берена и его потомков. Наверняка и в Тъелпе при всей его терпимости и жизнерадостности дала себя знать память крови — как-никак он же был сыном Куруфина и племянником Келегорма, которому в свое время перешел дорогу смертный Берен. Элронд приходился Берену правнуком, и, скорее всего, именно из-за этого Келебримбор косо на него смотрел. Пару раз король все же пытался уговорить брата попробовать подружиться со своим верным герольдом, но Тъелпе только шипел сквозь зубы какие-то непонятные колкости, называя Элронда не заслуживающим доверия лизоблюдом и заявляя, что на месте родича он держался бы от такого глашатая подальше. К величайшему сожалению, несчастный Тъелпе абсолютно не разбирался в натуре окружающих — он непонятно за что невзлюбил и подозревал в чем-то нехорошем герольда собственного брата, а вот проклятому Саурону, прикинувшемуся дружелюбным доброжелателем, сдуру доверился. Последнее время короля очень беспокоило происходящее в Нуменоре. Он всегда дружил с нуменорцами, они казались ему интересными, добрыми и умными людьми, но с ними творилось что-то очень нехорошее, и, как говорится, чем дальше — тем хуже. Первым их королем был Элрос Тар-Миниатар, родной брат его верного герольда Элронда, и, может быть, еще и поэтому Гил-Галад всегда симпатизировал этому замечательному народу. Вместе они сражались с Врагом и его тварями, учились и созидали, но теперь сердца былых друзей и союзников эльфов оказались отравлены каким-то жутким ядом. Король никак не мог понять, что именно творится с нуменорцами, но они стали чудовищно жестокими и высокомерными и отвратились от прошлого. Никто не мог взять в толк, что за зло причинили им эльфы, но жители Эленны стали их ненавидеть. Говорить на эльфийских языках в Нуменоре теперь было запрещено; всех жителей этой некогда благодатной страны терзали непонятные страхи и злоба, а их нынешний король в глазах эльфов так вообще представлял собой истинное воплощение гордыни, жестокости и властолюбия. Ходили слухи, что он не то отравил, не то зарезал своего родного дядю Тар-Палантира, предыдущего короля Нуменора, и то ли силой, то ли хитростью взял в жены его дочь Тар-Мириэль, чтобы обрести право на трон. Саурон, естественно, в своей обычной манере тут же начал провоцировать этого высокомерного нуменорского дурня на открытое военное столкновение — Гил-Галад даже боялся представить себе, чем все это может кончиться. Иногда эльфу казалось, что Черный Майа в какой-то момент времени попросту начинает изнывать от скуки и тогда принимается развязывать какую-нибудь новую свару, чтобы всем окружающим жизнь медом не казалась. Увы, но Ар-Фаразон, случись что, никогда не обратился бы к Гил-Галаду за помощью — для этого он был слишком самоуверенным и надменным и чересчур ненавидел эльфов, но их король в свою очередь тоже не стал бы ни при каких обстоятельствах навязываться в союзники Фаразону, и Врагу теперь оставалось только перебить своих неприятелей поодиночке. Гил-Галад прекрасно помнил войну в Эрегионе — если бы нуменорцы не помогли ему тогда, он бы не сдержал натиск врагов в одиночку, и, скорее всего, об эльфах и их короле сейчас можно было бы говорить в прошедшем времени. Это еще было бы хорошо, если бы его просто убили в бою, а ведь могли обойтись и как с Келебримбором — бедного Гил-Галада бросало в дрожь, стоило ему представить себе, что бы с ним сотворили, попади он живым во вражьи застенки. Сейчас он вспоминал всю свою жизнь, полную бегств и скитаний, и прекрасно понимал, что в ней не было ни одного дня, когда он мог бы почувствовать себя дома и в безопасности. Король Нолдор родился в Белерианде, в 450 году Первой Эпохи. Детство свое он помнил довольно смутно — он жил со своими родителями в высоком замке или дворце, ему, ребенку, он казался просто огромным, вокруг него был большой сад, и он бегал там за бабочками и прятался от родителей среди цветов — эльф припоминал, что мать с отцом очень смеялись, когда его находили. Однако его безмятежное счастье длилось недолго. Однажды отец разбудил их с мамой среди ночи. Он был в полном вооружении, лицо вымазано грязью и кровью, косы растрепаны, золотые ленты лежали на плечах мятыми грязными тряпками — и принялся сбивчиво рассказывать, что Финголфин вызвал Моринготто на поединок и был жестоко убит. Фингон сказал жене и сыну, что они живут слишком близко от Ангамандо и что им нужно срочно уезжать в более безопасное место. Мама расплакалась и прижала маленького Эрейниона к себе, сказав, что все оборачивается как нельзя хуже. Она одела сына во все теплое, собрала его вещи и игрушки и крепко обняла на прощание. Отец хотел, чтобы она ехала с малышом, но жена сказала Фингону, что слишком любит его и не оставит одного в опасности. Ребенка доверили приближенным отца, которые сначала доставили его в Нарготронд к Финдарато, двоюродному брату Фингона. Там маленький Эрейнион прожил очень недолго: тьма наступала на земли Нолдор и становилась все сильнее с каждым днем, и в итоге родители приняли решение снова отослать сына подальше от беды — на этот раз в Гавани Фаласа на южном побережье Белерианда, где правил Кирдан Корабел. В городе Эгларест жила Файвэлль, родная сестра матери Гил-Галада. С детства Эрейнион ненавидел переезжать. Ненавидел спасаться бегством — с тех пор, как в ранней юности на его долю выпали все эти кошмарные скитания. Не успел он обжиться в Нарготронде и привыкнуть к новому окружению, как его опять заставили менять обстановку — Эрейниону, тогда еще совсем малышу, было очень трудно осознать все это, а тем более еще и смириться с вынужденной разлукой с родителями. Хотя его дядя Финдарато был очень добрым и приветливым, но ребенок по прибытии в Нарготронд первое время все равно не находил себе места, все время плакал и спрашивал, когда же наконец приедут его родители. В итоге ему как-то удалось с этим свыкнуться, но тут эльфенка снова заставили перебираться в другой город — теперь уже в Эгларест. Тетя Файвэлль встретила племянника очень ласково, но долго сокрушалась по поводу того, что ее сестра Лаэгмериль не приехала вместе с ним. В ту пору он еще не понимал, с кем и с чем именно связаны его постоянные скитания и отчаянные попытки спастись бегством, но до осознания истинного положения дел ему оставалось совсем немного. Будучи совсем маленьким, он воспринимал разговоры старших о Моринготто и его наводящем ужас прислужнике Сайроне скорее как страшную сказку, а не реальную угрозу. Точно так же он не понимал, чем все это может обернуться для него лично, все эти постоянные переезды из города в город Эрейнион считал просто некоей необходимостью. Под опекой Кирдана и Файвэлль он постепенно взрослел, превращаясь из ребенка в подростка, но и тогда еще не осознавал всей степени существующей опасности. Его дед Финголфин погиб, когда будущему королю было всего лишь пять лет — он ни разу не видел его, поскольку тот так и не смог приехать к Фингону посмотреть на внука. Эрейнион знал о том, что его убил Моринготто, но до какого-то времени еще плохо понимал, что такое смерть — когда тетя говорила с ним о Чертогах Мандоса, малыш представлял себе, что дед просто отправился жить в какое-то другое место очень далеко отсюда, и он из-за этого больше его не увидит. Вскоре юного эльфа настиг новый удар. Ему было всего двадцать два, когда в Гавани пришли дурные вести. В Битве Бессчетных Слез войска сил Света потерпели сокрушительное поражение, Фингон пал в бою, а его жена пропала без вести. На какое-то время Гил-Галад замкнулся в себе, поглощенный собственными переживаниями, но Враг и его прихвостни не ограничились тем, что лишили несчастного обоих родителей. В следующем году они напали на Гавани — естественно, в самый неожиданный момент, когда эльфы меньше всего этого ждали. В ту пору Эрейнион был еще подростком, ему не было и тридцати, и он совершенно не представлял себе, что такое война, ведь весь его боевой опыт в то время заключался в учебных поединках на деревянных мечах со сверстниками. Ему никто не доверил бы «взрослое» оружие, но судьба распорядилась иначе. В день нападения на Гавани он наконец осознал, что такое смерть, и увидел ее вблизи. Гил-Галаду очень хотелось бы вычеркнуть все пережитое из памяти, но у него ничего не получалось, невзирая на все его старания. Все случилось ночью — немногим позднее полуночи. Эрейнион уже успел заснуть, когда его разбудили крики с улицы — вернее сказать, вопли, полные боли и отчаяния. Файвэлль, вбежав в комнату, сбивчиво объяснила племяннику, что на Эгларест напали орки и что им нужно спасаться, бежать к кораблям, иначе их убьют или, что еще хуже, уведут пленниками в Ангбанд. Юноша трясущимися руками натянул одежду, успев спросить тетю, не удастся ли эльфам все-таки отбиться. На это она ответила, что врагов слишком много, а помощь прийти не успеет — да и есть ли кому помочь своим родичам и товарищам после страшных потерь в Нирнаэт Арноэдиад? Тут Эрейнион увидел, что она держит два меча; один из них она дала племяннику, сказав, что он любой ценой должен спасать свою жизнь и выбираться из города. Они осторожно спустились вниз по лестнице, стараясь не споткнуться в темноте, и вышли на улицу. В городе творилось что-то страшное; кругом лежали трупы — эльфов и их врагов, на камнях мостовой то тут, то там растеклись кровавые лужи, дома горели, и пылающие крыши периодически обрушивались, хороня под собою тех, кто не успел или не смог выбраться из своих жилищ. Гил-Галад обнажил свой меч, держа за руку тетю Файвэлль, и, быстро сориентировавшись в пространстве, благо в зареве горящих зданий все было хорошо видно, нашел дорогу, ведущую в порт, где еще стояли эльфийские корабли. Нужно было торопиться, потому что если оркам удалось бы добраться до гавани раньше, чем эльфы успеют отплыть, и поджечь суда, их враги оказались бы заперты в ловушке и обречены на жуткую смерть. Они бежали, не разбирая дороги, спотыкаясь обо что-то и не видя ничего вокруг себя, а их преследователи, которых было не просто много, а слишком много, подбирались все ближе. До пристани оставалось совсем немного, как вдруг Файвэлль без единого стона или крика выронила меч и рухнула на камни. В спине у нее торчала длинная черная стрела. Гил-Галад понял, что она мертва, и краем сознания успел подумать о том, что ему тоже пришел конец. Повернувшись лицом к нападающим, он стиснул рукоять меча в похолодевшей ладони. В ту страшную ночь он впервые увидел заклятых врагов эльфов — орков — и успел про себя удивиться тому, насколько же они похожи на них. Юноша ожидал столкнуться лицом к лицу с грязными чудовищами, вообще не имеющими сходства с разумными живыми существами, но перед ним стояли практически полные подобия эльфов — только с довольно-таки темной кожей, черными удлиненно-раскосыми глазами и гораздо более грубо и крепко сложенные; с первого взгляда ему показалось, что фигура их предводителя состоит из сплошных мышц. Их одежда и оружие тоже не отличались красотой и утонченностью — скорее практичностью, а из-за манеры орков сутулиться казалось, что они еще и ниже ростом, нежели эльфы. Эрейнион стоял с мечом над телом Файвэлль, смотрел на здоровенного орочьего предводителя в вороненой кольчуге, вооруженного огромным ятаганом, и готовился умереть с честью в неравной схватке. Его противник стоял где-то в тридцати шагах чуть поодаль; он оскалил клыки, предвкушая, как разделается с Гил-Галадом — еще бы, ведь враг всего один, да еще и без доспехов и почти ребенок! — как вдруг за его спиной раздался чей-то голос: — Дургхаш! Орочий предводитель обернулся. Эрейнион увидел, что позади него на вороном коне сидит одетый в черное всадник — человек? Эльф? Он всмотрелся в лицо того, кто окликнул орка — и понял, кто пожаловал в Гавани и чьих рук делом было это ночное нападение. Это была не просто бродячая орочья банда — врагами командовал вернейший приспешник Моргота. Саурон, Черный Майа. Он жаждал смерти Гил-Галада, но, к счастью, его случайное появление спасло эльфу жизнь. Главарь орков отвлекся, и это дало Эрейниону драгоценную отсрочку — едва он успел взглянуть на Саурона, как интуиция подсказала ему, что у него есть возможность спастись, и он со всех ног бросился к кораблям. Он успел вовремя — до сих пор королю Нолдор так и не удалось понять, почему орки тогда не стали стрелять ему вслед. Кирдан, увидев Эрейниона, очень обрадовался тому, что он жив и не ранен, а юный эльф какое-то время сидел, привалившись спиной к мачте, и беззвучно плакал, думая о смерти Файвэлль и вглядываясь сквозь слезы в удаляющееся пожарище Эглареста. Где-то там на берегу Саурон со своими прихлебателями наверняка праздновал победу. Черный Майа принял на удивление красивый зримый облик, но почему-то его прекрасное лицо казалось Гил-Галаду почти отвратительным; в бессильной злобе он сжимал кулаки, горько жалея о том, что не может его ударить. Застывшая в ярко-синих глазах Саурона холодная жестокость намертво врезалась ему в память. В какое-то мгновение эльф обнаружил, что до сих пор сжимает в руке обнаженный меч; кисть у него сильно затекла, но из-за пережитого ужаса он совершенно не замечал этого. Тогда Эрейнион вновь с ненавистью подумал о Сауроне, из-за которого в очередной раз лишился дома и близких; гнев и горе застилали ему глаза, и тогда эльф поклялся, что если вдруг судьба даст ему возможность встретиться с Морготовым прихвостнем в бою, то ему не будет ни прощения, ни пощады — он заставит мерзавца ответить за всю кровь, пролитую по его вине! Долгое время Гил-Галад и Кирдан жили на острове Балар. В 510 году сына Фингона ждало новое страшное известие — при штурме Гондолина вражескими войсками погиб его дядя Тургон. Самое страшное заключалось в том, что его предал собственный племянник и двоюродный брат Гил-Галада Маэглин. Все называли Маэглина выродком и предателем, но королю Нолдор почему-то было его очень жаль — узнав о том, что Саурон при помощи жестоких пыток вытряхнул из бедняги местонахождение города, он сразу вспомнил себя и свое бегство из Эглареста. Он никак не мог забыть жуткий взгляд Черного Майа, который, казалось, выворачивал наизнанку душу того, кто все-таки решался посмотреть ему в глаза. Когда Эрейнион впервые увидел Саурона, то был еще совсем ребенком — испуганным ребенком, и он думал, что если бы в тот момент ему не посчастливилось попасть к негодяю в лапы, то он бы сломался безо всяких пыток под одним только этим ужасным взглядом. Сейчас Гил-Галад был уже совсем взрослым, но тем не менее в душе сочувствовал несчастному Маэглину. Ему даже не хотелось думать о том, что несчастному пришлось пережить перед тем, как все-таки согласиться делать все, что прикажет Саурон. Наверняка в душах всех, кто его видел, поселился страх перед этим чудовищем в прекрасном обличье. Теперь к тем, за кого Гил-Галад в любом случае собирался мстить проклятому Черному Майа, прибавились еще Маэглин и Тургон. Пусть он даже и не знал обоих — эти эльфы были близкими родичами короля Нолдор и погибли по вине Саурона и его повелителя. …В Войне Гнева Гил-Галад не участвовал, и разрушение Белерианда практически не затронуло его остров — на Баларе было только несколько сильных штормов. Вскоре после этого Кирдан предложил королю переселиться в Линдон, и тот согласился — отчасти потому, что ему хотелось быть поближе к Тъелпе. Со своим горячо любимым троюродным братом он очень сдружился еще во времена своего детства в Нарготронде, и ему было с ним очень интересно, хоть тот и был намного старше Гил-Галада и родился еще в Валиноре. После Войны Гнева король к тому же понимал, что потерял почти всю свою семью и ему ни в коем случае нельзя терять связь с теми немногими родичами, которые остались в живых. В то время он порой наивно надеялся, что зло, возможно, навечно ушло из нашего мира вместе с Морготом. Сейчас Гил-Галад думал, что никогда не простит себе своей тогдашней глупости — если бы не его безалаберность, несчастного Тъелпе можно было бы спасти. Его до сих пор отчасти мучила совесть и за Маэглина — если бы он тогда оказался рядом и попробовал остановить Саурона, не дал бы своего родича в обиду… Гил-Галад надеялся, что эльфам уже ничто не сможет угрожать, но жестоко ошибся. Он не знал, что Саурон остался в Средиземье и замышлял жестоко отомстить Нолдор за своего повелителя. Потом… потом случилось то, что случилось. Подозрительный Аннатар наведался в Эрегион, втерся в доверие к слишком доброму и общительному брату короля, а после этого жестоко его убил. И кто бы мог подумать, что под прекрасной личиной Аннатара прячется сам Саурон! Эрейнион пытался предупредить Тъелпе, но тот не только не пожелал слушать брата, но и сказал, что это Гил-Галад, а не он, не разбирается в окружающих. Из-за этого его жизнь и оборвалась так нелепо — король Нолдор никак не мог взять в толк, чем беднягу так прельстил проклятый Черный Майа и почему Келебримбор так невзлюбил Элронда, верного герольда Гил-Галада. С Элрондом король сильно сблизился уже в Линдоне. До Войны Гнева тот жил со своей семьей на побережье Белерианда, но потом точно так же, как и Гил-Галад, потерял всех — к счастью, его родичи не погибли, а всего лишь разъехались в разные края; родители отправились в Валинор, а брат Элрос, избрав Дорогу Людей, стал первым королем Нуменора. Эрейнион прекрасно понимал Элронда — ему было тяжело без своей семьи, и в какой-то момент он стал ему доверять и назначил брата Элроса своим герольдом. Гил-Галад страстно желал мира, спокойствия и радости. Временами он ловил себя на ужасных мыслях: неужели ему так никогда и не суждено почувствовать себя в полной безопасности? Неужели мир никогда не наступит? После Войны Гнева он мог бы в любой момент уйти на Запад, но все же остался, потому что он был нужен здесь — нужен тем, кто живет в Средиземье, потому что ему следовало попробовать выкорчевать ростки зла, посеянного Морготом. Нравилось ему это или нет, но это был его долг, и он не имел права от него отступиться — он должен был исполнить его любой ценой. Его предназначение заключалось в том, чтобы быть воином. Быть защитником мира и отомстить за страдания и смерть Тъелпе. Для себя Гил-Галад решил, что сделает это, чего бы ему это это ни стоило.