Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Неприятности у Зимрабет начались где-то недели через три после того, как она впервые на деле убедилась в том, что ничто человеческое Майар не чуждо. Ранним утром, когда девушка вставала с постели, у нее неожиданно закружилась голова, перед глазами замелькали темные точки, а очнулась она уже на ковре около собственной кровати. Ее служанка, Инзильмит — так Зимрабет назвала ту несчастную безымянную девушку-рабыню после того, как все-таки выкупила ее у подонка Фаразагара — в испуге бросилась к ней. — Госпожа, что с вами? Все хорошо? Вы здоровы? — Что случилось? — спросила та, поднимаясь с пола и поправляя ночную рубашку. — Я что… в обморок упала? — Кажется, да, я поэтому и спросила… Может быть, вы не пойдете завтракать со всеми, я вам сюда поесть принесу? Зимрабет согласилась и через несколько минут убедилась в том, что поступила правильно. Стоило ей проглотить пару ложек каши с ягодами, как она почувствовала подступающую к горлу тошноту; руки у девушки похолодели, в ушах зазвенело, и она едва успела добежать до умывальника, как ее вывернуло наизнанку. Обернувшись, Зимрабет увидела, что позади нее с полотенцем в руках стоит встревоженная Инзильмит. — Госпожа, вам нехорошо… Ложитесь скорее в кровать, я сбегаю за врачом. — Ничего страшного, — как можно спокойнее ответила та, — весна выдалась жаркой, наверное, я чем-то отравилась, до завтра пройдет… В душе родственница короля уже опасалась, что ее тайные ночные встречи с Зигуром не остались без последствий, поскольку во время них Зимрабет и советник не только вели интересные умные беседы обо всем на свете, но все же попыталась убедить себя и Инзильмит в том, что ее утреннее недомогание было чистой случайностью или действительно обычным отравлением, тем более что вечером она уже чувствовала себя совершенно здоровой и даже смогла поужинать вместе с королем и королевой, делая вид, что ничего не произошло, однако мысли и душу девушки занимало нечто совсем другое, нежели текущие государственные дела Нуменора. Вот уже три недели ее сердце было полно совершенно необыкновенным чувством; Зимрабет ходила по улицам столицы, словно во сне, понимая, что никогда еще не испытывала ничего подобного, но в какие-то минуты ее охватывал страх: а ведь она и Саурон могли бы и не встретиться. Если бы король не отправился в Средиземье… Однако случилось так, что Зигур все-таки оказался в Нуменоре, и изо всех женщин, которые ему встречались, он выбрал именно ее! Ее верная служанка Инзильмит, кажется, тоже ощущала необычное волнение госпожи, но из деликатности сделала вид, что ничего не замечает — ведь та не только спасла ее от этого озабоченного недоноска Фаразагара, но и сняла с нее рабский ошейник и вообще обращалась как с человеком, а не как с вещью, и поэтому она вела себя с Зимрабет в высшей степени предупредительно, опасаясь вызвать гнев или недовольство хозяйки. Злиться на нее девушке, в общем-то, было не из-за чего, но служанка на деле имела возможность убедиться в том, что в гневе Зимрабет может быть отнюдь не безобидна! Инзильмит уже давно заметила также и то, что добрую половину ночи Зимрабет проводит неизвестно где, а потом спит до полудня, но опять же ничего не говорила. Сказать что-то она решилась только после того, как на следующий день хозяйка снова странно себя почувствовала — мало того что ее снова вывернуло наизнанку во время завтрака, так еще в течение дня ей постоянно хотелось то спать, то беспричинно плакать, а потом Зимрабет неожиданно начала ругать Инзильмит за то, что она намазалась омерзительными духами. — Но госпожа Зимрабет, ведь вы же мне сами их подарили… послушайте, а вы случайно… Она нерешительно замолчала. Ее госпожа таких вещей терпеть не могла даже из вежливости — начал высказываться, так доводи свою мысль до конца! — Ну говори, что там тебе показалось! — разозлилась родственница Ар-Фаразона. — Вы часом не ждете дитя? У девушки внутри все похолодело, и она, не выдержав, разрыдалась. Служанка смотрела на нее с сочувствием. Все сходилось: в этом месяце у нее к тому же не было обычных женских кровотечений, а Зимрабет, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что ничего не произошло, объяснила эту неожиданную задержку необычной для весеннего времени жарой. Первой ее мыслью было — что скажут по этому поводу король с королевой? Участь Нилухиль ей, конечно, не грозила, убивать Зимрабет за незаконнорожденного ребенка никто бы не стал — король все-таки не полубезумный Нолондил и не помешанный на соблюдении традиций и порядков Амандил, тем более что у Фаразона и Зимрафель свои дети почему-то никак не появлялись, но когда девушка пыталась представить себе их реакцию на то, кто отец ее будущего малыша, ее охватывал леденящий ужас. Зимрабет знала, что король иногда бывает не слишком сдержанным человеком, остается только надеяться на то, что он не выпустит своему советнику кишки, узнав о том, что тот злоупотребляет его гостеприимством и нагло обесчестил его родственницу в его же собственном дворце. И что у нее вообще родится? А что будут говорить остальные приближенные Фаразона и вообще весь народ? Верных Зимрабет, разумеется, во внимание не принимала, это как-никак были люди вне закона, да они и не могли подумать и сказать о Сауроне ничего хорошего, но и среди арузани было много предубеждений против нового советника короля. — Почему вы плачете? — забеспокоилась Инзильмит. — Ваш любимый вас бросил или не хочет ребенка, да? — Нет, он меня не бросал. Он вообще пока что ничего не знает. — Ну так скажите ему. — Пока не надо. И ты, пожалуйста, никому ничего не говори, я тебя очень прошу. Инзильмит клятвенно пообещала госпоже молчать. Зимрабет тоже изо всех сил пыталась скрывать свое состояние, но король и королева все-таки заметили, что их воспитанница похудела и побледнела, и принялись выяснять, не больна ли она какой-нибудь серьезной болезнью. Положение неожиданно для нее спас сам Саурон, которому все после истории с Аглахадом безоговорочно доверяли в вопросах исцеления ран и болезней. Он понял, что Зимрабет не очень-то хочет говорить о своем здоровье с Фаразоном и его женой, и наплел им что-то о том, что в этом году весной на нашем острове стоит небывалая жара, которая и не думает спадать, и многие, в том числе и их родственница, плохо ее переносят. Однако ему было ясно, что с ней на самом деле происходит — тем же вечером, дождавшись, пока никого рядом не будет, он решил вызвать ее на откровенный разговор. — Зимрабет, нам надо с этим разобраться. Дело серьезное. — Ты о чем? — Зимрабет решила продолжить до конца играть в неведение, пока ее совсем уж не приперли к стенке. В душе девушка понимала, что рано или поздно правда выйдет наружу и ей придется честно во всем признаться королю, но ей хотелось хоть как-то отсрочить неизбежное. — Как о чем? Ты сама до сих пор не поняла… ну, что мы с тобой наделали? У нас через семь месяцев сын родится, а ты делаешь вид, что ничего не происходит? Та молча опустила глаза. — Слушай, так дальше не пойдет. Давай я завтра же все расскажу Фаразону, надеюсь, он не будет очень на нас злиться, и попрошу у него твоей руки. — А… ну, как ты все это понял… и что именно сын… — Я же майа. Я на расстоянии чувствую. Зимрабет снова принялась плакать от отчаяния — теперь уже у него на плече. — Пожалуйста, не говори пока никому! Я… я просто боюсь того, что король нам после этого скажет и что он с тобой сделает! — Со мной? — Зигур, казалось, был сильно удивлен. — А с кем же еще! Он решит, что это ты виноват! Он прижал девушку к себе и начал гладить по голове, успокаивая. — Не переживай так… Прежде всего — со мной не так-то легко справиться, к тому же я вполне в силах и словесно убедить твоих родичей не наломать дров. Во-вторых, я как мужчина действительно виноват в том, что произошло, а поэтому мне и следует приложить все усилия для того, чтобы это исправить. Мне следовало вовремя совладать с собой и сначала действительно попросить у короля твоей руки, а потом уже лезть обниматься. Я же понял, что тоже тебе небезразличен, ну и воспользовался случаем. — Все равно не говори пока ничего Фаразону. Я сама постараюсь все объяснить. Обещай мне, что без моего разрешения разговаривать с ним не пойдешь. — Ну хорошо, обещаю, — он слегка нахмурился. — Только не волнуйся так сильно. Тебе сейчас нельзя. Ничего страшного не случилось и не случится. Впоследствии, когда Зимрабет вспоминала об этой истории, ей становилось просто смешно из-за своего тогдашнего испуга — она не могла понять, почему тогда решила, что ее и Саурона непременно ждут какие-нибудь неприятности! Однако тогда девушке действительно было сильно не по себе, и она подозревала, что в этом отчасти были виноваты ее не изжитые до конца воспоминания о «счастливом» детстве в родительском доме. В те минуты Зимрабет даже и не подозревала о том, как ей повезло, что она оттуда сбежала. Потом она злилась на себя саму за то, что у нее еще хватило глупости считать себя несчастной… потом, когда через случайных свидетелей и знакомых Зимрабет узнала, что случилось с ее младшей сестрой, которую ей так и не довелось увидеть, она поняла, какой же все-таки была дурой. Фаразон всегда любил свою воспитанницу и никогда не смог бы причинить ни ей, ни тем более своему лучшему другу и советнику какой-либо вред, но на тот момент девушка, по-прежнему терзаясь воспоминаниями о выходках своих родителей, не могла правильно оценивать происходящее. Они с Сауроном решили, что Зимрабет сама попробует все рассказать королю, но ей было настолько страшно, что каждый раз, когда она собиралась с духом и пыталась завести разговор о своем нынешнем состоянии, то вместо этого впадала в какое-то оцепенение и тут же принималась говорить о чем-то другом, совершенно не важном! Саурон порой злился на нее за то, что она все время откладывает откровенную беседу, но обещание есть обещание — нарушать данное слово было не в его правилах, уж если он поклялся Зимрабет в том, что ничего не разболтает Фаразону, то пусть она делает, как задумала, и говорит со своим родичем сама. *** Еще через пару месяцев живот у воспитанницы Фаразона начал расти; поначалу Зимрабет удавалось как-то скрывать его под одеждой, но чуть позже он уже начал бросаться в глаза. Как ни странно, первой, кто заметил это, была ее глупая подружка Гимилбэль. — Слушай, а ты что-то растолстела, — наивно произнесла она. — Ты что, ешь одни пирожки? — Да ничего подобного, — та по-прежнему продолжала все отрицать. — С чего ты взяла-то? Вовсе я не растолстела. Тебе кажется, это просто у меня платье с широким поясом. Гимилбэль недоверчиво пожала плечами — видно было, что объяснение подруги не пришлось ей по душе. — Ты заканчивай со сладким-то, иначе вообще ни в одно из своих платьев не влезешь! — Новые сошью, — отшутилась Зимрабет, про себя подумав, что, к счастью для нее, эта дурища была настолько наивной, что ей не пришло в голову никакого другого объяснения для странной полноты подруги. Однако вскоре, где-то через месяц или даже меньше, она почувствовала, как ее сын начал шевелиться, и впала в панику и глубокое отчаяние. Что ей теперь делать, ведь уже совсем скоро скрывать интересное положение уже не получится?! Оставалось только надеяться, что король не придет в совсем уж безумную ярость… К сожалению, опасения Зимрабет были вовсе не беспочвенными: несмотря на то, что Фаразон никогда не срывал зло на ней или других близких ему людях, его воспитанница еще в детстве прекрасно понимала, что характер у короля довольно тяжелый. Порой он вел себя попросту не очень умно, проявляя чрезмерное неуместное упрямство и не слушая ничьих здравых советов, и Зимрафель в такие минуты особенно злилась на мужа; несколько раз Зимрабет слышала, как она говорила ему, что глупая упертость не доведет его до добра и что он таким образом может рано или поздно погубить себя и всех. Помимо этого, Ар-Фаразон был очень обидчив и злопамятен; он долго таил злобу на оскорбившего его человека и, помня о причиненных ему неприятностях, мог изощренно отомстить врагу. Когда девушка подросла и стала вникать в государственные дела, то узнала, что он не просто запретил Элентиру и Амандилу после их выходки появляться в столице, но и ввел множество жестоких ограничений в отношении всех Верных без исключения — в частности, они должны были платить намного более высокие налоги, чем остальное население Нуменора, не имели права покидать свое место жительства без особого разрешения местных властей, а все их имущество могли конфисковать по первому решению чиновников. Смутьянов принудительно переселили на восток страны, в Роменну, чтобы они случай чего не смогли общаться с эльфами из Валинора; мало того, Фаразон по сути дела поставил их вне закона — он запретил Верным обращаться в суд и жаловаться на зверства и произвол арузани, в то же время закрывая глаза на то, что многие из них чуть ли не ежедневно становились жертвами жестоких преступлений без наказания. Временами у короля случались приступы плохого настроения и черной тоски; в такие минуты он злился на весь белый свет и мог начать беспричинно кричать на придворных или обвинять других людей в своих неприятностях. Что же касается Верных, то Зимрабет сама их терпеть не могла, не только памятуя о своем кошмарном детстве, но и думая вслед за многими, что от этих смутьянов и врагов короля в нашем государстве одни неприятности, поэтому относилась к гонениям на них если не одобрительно, то по меньшей мере сочувственно. Однако как-то раз, поделившись своими мыслями с Сауроном, девушка услышала от него нечто неожиданное. Как ни странно, он сказал, что считает все эти репрессии в отношении Верных откровенным произволом и несправедливостью. — Знаешь, я считаю, что бить за какой-то нехороший поступок надо того, кто гадость сделал, а не того, кто рядом стоял или по воле судьбы оказался родичем или другом виновника. В свое время я очень сильно поругался с отцом из-за Маэдроса, потому что тоже счел более чем глупой идеей карать внука за преступление деда… вернее, даже не деда, а моего мерзкого дядюшки, я до сих пор думаю, что Финвэ не виноват в том, что сделали с Эльфами Тьмы, его Манвэ либо просто запугал, либо вообще угрозами заставил принимать участие в этой казни. Если Манвэ сделал всем пакость, так надо было ему и навешать, а не отыгрываться на том, кто ближе всех оказался, хотя ни его самого, ни даже его родителей в ту пору еще и на свете не было. До братика же дотянуться у моего папаши оказались руки коротки, так он ни в чем не повинного Маэдроса на скале и повесил. Сейчас же я с этими вашими Верными почти ту же историю наблюдаю, один придурок со своим занудным братцем короля оскорбил, а страдают ни в чем не повинные люди. Я таких вещей не одобряю. Подло это — карать человека или издеваться над ним за чужой проступок. — А почему же ты тогда ничего не скажешь Фаразону? — искренне удивилась Зимрабет. — Если тебе это так неприятно… ведь с Мелькором же ты поругаться не побоялся? — Знаешь, тут не все так просто… Мелькор все-таки мой отец, а в вашей стране я гость. Как ты сама понимаешь, в чужом доме не злоупотребляют доверием хозяев и не устанавливают свои порядки. Одно дело — в своей семье с родичами ругаться, и совсем другое — знакомым и друзьям выговаривать. Мы с королем друзья, и он назначил меня своим советником, но это не повод наглеть. Это его страна, его подданные, и он тут в своей воле. Он имеет право хоть казнить всех по собственному желанию, если сочтет нужным, и я не думаю, что могу в это вмешиваться, даже если сто раз буду считать его действия неправильными… и даже в том случае, если он будет зверски убивать Амандила с Элентиром у меня на глазах, медленно разрезая их на кусочки. Он король, а они его подданные и родичи, так что захочет — простит, захочет — повесит. Он же не говорит мне, как я у себя в Мордоре со своими людьми и орками обращаться должен. Конечно, поставить тысячи людей вне закона — не самая лучшая идея, но тут я уж ничего ни делать, ни говорить не буду. Сама знаешь, что король к тому же не выносит, когда на него начинают давить, а мне не очень-то хочется разрушать наши хорошие отношения. — Так Верные ж тебя ненавидят! — девушке его взгляд на обстановку внутри страны казался более чем странным, однако в глубине души она была очень рада тому, что вмешиваться в кровавые расправы с внутренними врагами Нуменора он все-таки не собирается. — Неужели тебе их жалко? — Если честно, то мне всегда в таких случаях жалко жертв необоснованных нападок, но все-таки это дело ваше, тем более что оно еще и семейное. Элентир и Амандил — троюродные братья Ар-Фаразона, а вмешиваться в чужие родственные ссоры — вообще дело неблагодарное. Влезешь, а потом тебе скажут, что ты еще и виноват. А что Верные меня терпеть не могут — для меня это не новость, но меня это как-то особо и не трогает. Насильно никому не понравишься, я вон в свое время, когда Кольца Власти делал, пытался с чокнутым братцем Келебримбора отношения наладить, да толку что! Гил-Галад как был безмозглым ушастым кретином, так им и остался, и ему что ни говори, он все равно видит не то, что есть на самом деле, а то, что себе навоображал в собственной дурной башке. Помяни мое слово, огребет он еще от своего герольда-урода по самое не могу, а мы посмотрим и посмеемся. — Так ты ж Келебримбора и убил в итоге, потому что он не хотел тебе Кольца отдавать! — снова изумилась Зимрабет. — Ага, эту замечательную сказку Элронд, как я понимаю, успел изложить не только своему обожаемому королю. Конечно, при наличии такого, как я, кто ж обвинит в убийстве несчастного наивного Келебримбора кого-то еще, можно подумать, что бедный безвинно замученный эльфийский мастер не знал и не понимал, что именно, зачем и для кого делал! Мы, между прочим, с Кэлом знали друг друга еще со времен Аст Ахэ! Саурон произнес это таким злым тоном и с такими гневно сверкающими глазами, что Зимрабет решила больше не говорить ни о смерти Келебримбора, ни о Кольцах Власти — было видно, что ему вспоминать всю эту историю до сих пор очень неприятно и что-то там вообще не совсем так, как рассказывают. Она тем не менее по-прежнему откладывала откровенную беседу с Фаразоном, и Саурон, кажется, уже даже махнул рукой на ее упрямство, но все тайное стало явным, когда Зимрабет умудрилась дотянуть уже до седьмого месяца. Она о чем-то беседовала с королем в тронном зале и уже собралась уходить, но тут он жестом остановил свою родственницу у самой двери. — Зимрабет, задержись на минуту, мне надо кое-что у тебя спросить. — Да, конечно… — та посмотрела на него с самым невинным видом. — Что такое? — Вот это что? — он указал на ее уже более чем заметно выпирающий живот. — Уже все на тебя косо поглядывают, а ты до сих пор делаешь вид, что ничего не происходит? Девушка залилась краской до корней волос, при этом подумав, как нелепо выглядит с неизменным мечом на поясе на таком сроке беременности. — Ну… — Слушай, я все понимаю, ты девушка-то взрослая, но отец-то кто? Она смотрела в пол, не зная, как теперь во всем признаваться. — Зимрабет, если у ребенка есть мама, то должен быть и папа. Я, к счастью, не Верный и прекрасно знаю, что детей в капусте не ищут. Так кто у нас папа? — Твой советник. — Какой именно? — казалось, что король сильно ошарашен ее словами. — Ну, кто из твоих советников единственный пока еще не женат? — его родственница нагло улыбнулась, решив, что терять уже нечего. — Это… Зигур, что ли? — Фаразон сделал шаг назад, схватившись рукой за край подоконника. — Что ли, — передразнила его Зимрабет. — Час от часу не легче… Это как у вас вообще получилось-то? — Как и у всех! Тебе что, подробности рассказать? — Подробности, конечно, не надо, но… не ожидал я такого. Немедленно сходи за моим советником, у меня к Зигуру срочное дело, — обратился он к одному из стражников. — И хватило у него совести еще врать мне, что ты просто неважно себя чувствуешь из-за жары… — Это я не хотела, чтобы он тебе говорил, — решительно ответила девушка. — Так что меня и отчитывай. — Пусть только сюда явится — тут и решим, что с вами делать, — нахмурился Фаразон. На ее счастье, Зигур пришел довольно быстро — с совершенно невинным видом и неизменной саркастичной улыбкой, но стоило ему увидеть Зимрабет и упорно пытающегося скрыть свое недовольство короля, как все его благодушное настроение мигом испарилось — он прекрасно понял, в чем дело. — Твоя работа? — грозно спросил Фаразон, указывая на свою родственницу. — Даже не собираюсь отрицать, моя, — в следующее мгновение к Черному Майа вернулась его обычная иронично-спокойная манера себя вести. — Я вообще-то давно предлагал Зимрабет с этим разобраться, но она почему-то стеснялась. В тот момент она не видела себя со стороны, но наверняка в очередной раз залилась краской до ключиц. К сожалению, ее раннее детство, проведенное в окружении Верных, по-прежнему давало себя знать: одно дело — пытаться просвещать дурочку Гимилбэль, почему птицы несут яйца, и совсем другое — когда о тайной любви и ее последствиях узнал весь дворец. Зимрабет пыталась собраться с мыслями, понимая, что ей тоже надо что-то сказать, и тут встретилась взглядом с королевой. Девушка ожидала увидеть в ее глазах все что угодно — осуждение, страх — но уж никак не зависть, смешанную с горечью и досадой. Она завидует своей воспитаннице? Ее позору, когда она не знает, куда деваться от стыда? Быть того не может, наверное, это ей просто показалось… — И что мне теперь с вами делать? — король смотрел на своего советника и Зимрабет теперь уже с укоризной. — Ну, брачная церемония вообще-то занимает совсем немного времени… — ответил Зигур. Король вздохнул с облегчением — к счастью, с досадной неприятностью удалось разобраться куда быстрее, чем он думал. Девушка ожидала, что на этом все и закончится, но вмешалась королева, которая решила, что без праздника всем не обойтись. Фаразон сказал, что пышная свадьба, когда невесте через два месяца рожать, будет выглядеть более чем неуместно, но его жена принялась настаивать на том, что отсутствие всякого торжества для персон нашего ранга — это попросту неприлично, перед ними же не какие-нибудь там простолюдины из глухой деревни. Препирались они довольно долго, но в итоге король пошел ей навстречу и согласился на небольшое торжество только для самых близких и доверенных людей. Свадьбу назначили на послезавтра, но тем не менее Фаразон отправил Зимрабет с ее теперь уже нареченным спать в разных комнатах; невзирая на все возражения родственницы, он заявил, что на сегодня с него хватит позора и что он его еще нахлебается во время предстоящего празднества. Зимрабет пошла к себе и радостно объявила Инзильмит, что все наконец разрешилось и послезавтра она выходит замуж. Служанка сильно обрадовалась, но потом долго удивлялась, когда хозяйка все-таки сказала ей, кто отец ребенка. — Госпожа, как это вы решились-то? Ведь с ним люди-то по большей части не то что заговорить, а даже взглядом встретиться боятся. У него такие жуткие глаза… — Ну вот, опять! И ты туда же! Никакие они у него не жуткие, мне очень даже нравятся! — Простите, — Инзильмит никогда не спорила со своей госпожой. — Главное, чтобы вы его любили и были счастливы. — Ты, кстати, в числе приглашенных. Будешь сидеть рядом со мной. Служанка подняла на воспитанницу Ар-Фаразона круглые от удивления глаза. — Я?! Как?! — Это моя свадьба, и гостей зову я! Ты пойдешь на мой праздник, потому что я хочу тебя там видеть! Инзильмит снова скромно опустила глаза в пол. — Госпожа, простите мою неучтивость, но мне не место на таком пиру рядом с благородными лордами. Они вас не поймут. Я останусь здесь. — Я что сказала? Ты пойдешь, и все, а платье мы тебе подберем! Она ничего не ответила, видимо, поняв, что с Зимрабет спорить бесполезно, но тут до них из-за стены спальни донесся голос королевы. Что это… кажется, она плачет? Воспитанница короля снова, как в детстве, прижалась ухом к стене, пытаясь понять, в чем дело. — Ну почему? — причитала Ар-Зимрафель сквозь слезы. — Я не знаю, что со мной не так! Мы с тобой уже сколько лет женаты, и детей у нас как не было, так и нет! Я же здоровая женщина, и со мной все в порядке! — Дорогая, перестань, — успокаивал ее Фаразон. — Ведь у многих людей вовсе не сразу рождаются дети. Может быть, просто еще не время. — Я же вижу, на нас уже наши приближенные косо посматривают, если у нас не будет детей, нам не избежать неприятностей… Наверно, это моя вина, и… — А с чего ты взяла, что твоя, а не моя? — перебил ее муж. — У меня, знаешь ли, внебрачных детей нет, и я от тебя налево не гулял и не собираюсь, чтобы мы могли проверить на деле, кто из нас двоих виноват в том, что ты пока не забеременела. Поэтому ложись-ка сейчас спокойно спать и прекрати убиваться. Скорее всего, у нас все в порядке, просто время еще не пришло. Я сам много людей знаю, у которых дети далеко не в первый год после свадьбы родились. Зимрабет вздрогнула: так вот почему Зимрафель так на нее посмотрела! Родственница правящей четы никогда бы не подумала, что королеву это так беспокоит, ведь та ни разу в жизни даже виду не показывала, что ей настолько плохо из-за того, что она не может родить ребенка. И у нее еще хватало совести считать себя несчастной! Нет уж, по сравнению с королевой Ар-Зимрафель… Ход ее мыслей прервала Инзильмит, которая принялась радостно щебетать о предстоящем свадебном пире и о том, что именно будут подавать к столу — к сожалению, в детстве она натерпелась не только ругани и побоев. Нардуминал и его семейка нередко забывали ее кормить, а потом ей еще и сильно попадало за попытки стянуть что-то со стола или рыться в мусорном ведре, как будто у них еды не хватало. Зимрабет время от времени со злостью думала о том, что они могли бы еще десять человек содержать, не то что одну маленькую девочку. — Ну вот, а ты говоришь, что я тебя зря на праздник позвала, — рассмеялась она. — Зато попробуешь всяких вкусностей! Служанка снова расстроилась. — Мне все-таки не место среди вас. Что скажут другие гости? — А мне все равно, — беспечно ответила Зимрабет. — Они мне, в отличие от тебя, каждый день не помогают и наверняка только хихикали да показывали на меня пальцами, когда видели, что у меня скоро будет ребенок! А тебя я все-таки хочу видеть на своей свадьбе, и пусть только попробуют что-нибудь сказать — сразу получат. Она обняла Инзильмит, и обе девушки сидели на кровати, как две подруги, и продолжали болтать о тех вкусностях, которые наверняка смогут попробовать послезавтра.