Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Исилвэн, младшая дочь Нолондила, выросла послушной, доброй и отзывчивой девушкой, но с раннего детства она чувствовала, что родители почему-то ее не любят — она никак не могла понять, почему. Разве она не была почтительной и старательной, не выполняла всю работу по дому, не училась в высшей степени прилежно, тем более что все науки ей давались более чем легко? Несмотря на это, ей доставалось за любую мелочь. Каждый день родители повторяли ей, как она их раздражает и что было бы гораздо лучше, если бы у них родился еще один сын, а не никчемная девчонка, но чем она хуже своего брата? Исилвэн сочла за лучшее смириться и лишний раз не нарываться на неприятности, поэтому никогда не пререкалась с родителями и делала все, что ей говорят. Когда она была совсем маленькой, жизнь в родительском доме была еще относительно сносной по сравнению с тем, что стало твориться потом. Жизнь Верных в Нуменоре благодаря королю Ар-Фаразону и его приближенным становилась все более и более невыносимой; министры и советники главы государства, желая заслужить его одобрение, постоянно изобретали новые жестокие способы давления на ненавистных смутьянов. Исилвэн помнила, что когда ей было около семи или восьми лет, министр финансов в очередной раз объявил о перераспределении налоговой нагрузки — говоря простыми словами, арузани, в особенности имеющие на иждивении несовершеннолетних детей или престарелых родственников, должны были платить в казну значительно меньший подушный сбор, чем раньше, а вот Верных королевские чиновники решили ободрать как липку, не считаясь с наличием у кого-либо из них большой семьи: для них все налоги подняли в три раза. Родители Исилвэн были в ужасе: Нолондил, конечно, был одним из лордов Андуниэ, и какие-то деньги у него имелись, но и их запасы были не беспредельны. Девушка и ее старший брат Лаирэндил очень сильно жалели о том, что их отец и мать все-таки не простые ремесленники; несмотря на советы своих знакомых, Нолондил решил, что искать какую-то работу, чтобы иметь возможность как следует кормить семью и не считать каждую мелкую монету, ниже его достоинства — все-таки он нуменорец из рода Элроса, а не какой-нибудь там землепашец или гончар или тем паче Низший, чтобы от зари до зари гнуть спину и месить грязь! — поэтому его домочадцы стали беречь каждый грош. Его жена Аэрин была неплохой рукодельницей, умела шить, вышивать, вязать и плести кружева, поэтому предложила мужу хорошее решение — делать что-то на заказ или просто продавать свои работы на ярмарке, однако Нолондил оказался категорически против. — Ты свою семью обшивай как следует! — кричал он на супругу. — И вообще — ты жена лорда Андуниэ, а не какая-нибудь харадская грязная торгашка! Пусть Низшие стоят на рынке! Не смей даже думать об этом! Теперь Нолондил и Аэрин принялись лупить обоих детей, если те вдруг попадались под горячую руку, с удвоенной силой. Ссоры между родителями становились все чаще, а материальное положение семьи ухудшалось день ото дня; Лаирэндилу и его сестре постоянно доставались пощечины и оплеухи, так что несчастные дети Нолондила тряслись от страха, стоило отцу или матери хоть немного повысить голос или бросить в их сторону недовольный взгляд. Дом их с течением времени сильно обветшал, но на ремонт денег не было, равно как и на лишние дрова, поэтому зимой в жилище Нолондила стоял пронизывающий холод, а стены то отсыревали, то покрывались инеем. Старые тряпки, которыми семья пыталась затыкать щели под дверью и в растрескавшихся оконных рамах, совершенно не спасали от сквозняков, и по этой причине Лаирэндил, который с детства отличался слабым здоровьем, практически постоянно болел и даже летом порой заходился в приступах мучительного кашля. Исилвэн оказалась покрепче брата, но и на нее такая жизнь наложила свой отпечаток: однажды какой-то немолодой, а поэтому более добросердечный стражник, увидев на улице жалкого вида худенькую девчушку с сероватым неумытым личиком и плохо причесанными блеклыми темными волосами, одетую в заштопанное во многих местах платье, из которого она уже давно выросла, пожалел малышку и отдал ей свой завтрак, который захватил из дома с собой на службу. Гордыня не позволяла Нолондилу обратиться за помощью к отцу, дяде или двоюродному брату, поэтому питалась его семья тоже отвратительно: если раньше у них в супе всегда было мясо, то сейчас — в лучшем случае одни кости, в худшем — вообще ничего, кроме овощей, если у мясника после окончания рабочего дня не оставалось дешевых костей и обрезков. Аэрин тоже сильно похудела и постарела, хотя по нуменорским меркам она была еще вполне молодой и полной сил женщиной. Других детей у них с мужем так и не получилось, что было еще одной причиной для постоянных ссор — в последнее время Нолондил все чаще не только кричал на жену, но и дубасил ее до потери сознания. В таком кошмаре для Исилвэн и Лаирэндила прошло больше пятнадцати лет. Единственной отдушиной в жизни несчастных детей Нолондила оставались их родичи со стороны отца; брат и сестра любили бывать у них дома, потому что двоюродный дядя и его сыновья обычно принимали их очень ласково, утешали и подкармливали — к сожалению, заступаться за племянника с племянницей Элендил уже не рисковал, потому что Нолондил становился все более и более непредсказуемым, а его припадки ярости — все более частыми и длительными. Забитая мужем мать в свою очередь срывала злобу на детях; если вдруг у Исилвэн что-то не получалось по хозяйству, ей доставалось гораздо хуже, чем в свое время ее старшей сестре за плохо сделанные уроки. К сожалению, с домашним обучением детям Нолондила пришлось распрощаться: денег на это в семье больше не было, а в государственную школу отец бы их не пустил никогда в жизни. Несмотря на плохое питание и далеко не самые лучшие условия жизни, Исилвэн со временем превратилась в очень красивую девушку, и на нее стали заглядываться юноши. Если бы ей посчастливилось появиться на свет несколькими десятилетиями раньше, когда Верных никто не травил и не ставил вне закона, то ее жизнь сложилась бы, может быть, даже вполне неплохо — ведь она как-никак принадлежала к роду Элроса. Скорее всего, когда она достигла бы брачного возраста, отец выдал бы ее замуж за какого-нибудь молодого человека из хорошей обеспеченной семьи, и она родила бы мужу нескольких ребятишек, но сейчас, на ее беду, страной правил Ар-Фаразон, и красота подросшей Исилвэн часто привлекала далеко не добрые взгляды. Сыновья предателя Абарзагара, жестокие и кровожадные близнецы Ломизир и Уризагар, которые в детстве отбирали у Лаирэндила конфеты и мелочь, тоже выросли, с грехом пополам домучили школу и пошли на службу в городскую стражу — какая-либо другая общественно полезная работа была для них слишком сложной. По нуменорским обычаям жениться двум юным подонкам было еще рановато, однако вид красивых женщин пробуждал в них уже отнюдь не целомудренные мысли, и они вовсю предавались разговорам о том, как и с кем им хотелось бы удовлетворить свои низменные потребности. Естественно, на Исилвэн они тоже посматривали, и однажды, когда мать послала ее купить муки, два малолетних озабоченных выродка подстерегли ее около лавки и принялись лапать за все места. Девушка кричала не своим голосом, пытаясь вырваться, но никто за нее не вступился — жена и сын лавочника, несмотря на то, что их семья не принадлежала к числу Верных, смотрели на нее из окна с сочувствием и ужасом, однако побоялись вмешаться, еще самим достанется, от королевской стражи всего можно ожидать. К счастью, Исилвэн как-то умудрилась вывернуться и убежать; в слезах она вернулась домой и рассказала обо всем родителям, но они вовсе не горели желанием утешить или защитить дочь. — Наверняка ты сама виновата! — принялась кричать Аэрин. — Не глазей по сторонам, когда идешь по улице, и к тебе никогда никто не пристанет! Сама наверняка на парней вовсю пялишься, почему это к другим девушкам они не лезут? На самом деле родители Исилвэн в душе прекрасно осознавали свою беспомощность перед произволом Людей Короля и, убеждая себя в том, что на самом деле это их дочь плохо себя ведет, пытались таким образом бессознательно вернуть себе хоть каплю контроля над происходящим. Ужасные вещи творились на улицах Роменны уже давно, у многих Верных бесследно пропадали или становились жертвами изощренных издевательств и убийств родичи и друзья, и Нолондил не мог не помнить, при каких именно обстоятельствах его старший племянник Исилдур познакомился со своей будущей женой. Тем не менее он тоже обвинил в произошедшем свою дочь. — Мать права! — отец Исилвэн встал на сторону супруги. — Уверен, что ты с ними даже разговаривала! — Ну… — оправдывалась девушка, вытирая слезы. — Они подошли ко мне и спросили, за чем именно я пришла и открыта ли лавка… — Ну вот, ты сама и виновата! Не надо было разговаривать и отвечать! В следующий раз молчи и опусти глаза в землю, и ничего с тобой не случится! — рявкнул Нолондил, не забыв влепить дочери увесистую оплеуху. — А мы по твоей милости остались без хлеба, и хорошо еще, что ты деньги не потеряла, у нас их и так нет! После этого происшествия Исилвэн стала подавленной, замкнутой и молчаливой. Она пыталась понять, в чем все-таки ее вина, но так и не находила ответа на свой невысказанный вопрос. С детства она привыкла жить с мыслью, что если родители считают ее виноватой, значит, это так и есть и для этого имеется конкретная причина: к примеру, она плохо постирала белье или обед подгорел. Но тут-то что? Она никогда не смотрит по сторонам, и очевидно, что простой вопрос, с которым к ней обратились молодые стражники, был лишь предлогом… Единственными людьми, которые ее выслушали и поддержали, были Лаирэндил и жена Исилдура Фириэль; брат Исилвэн сам жил в постоянном страхе перед детьми Абарзагара, а ее невестка успела побывать в похожей ситуации. — Только, умоляю, не говори ничего моему мужу, — умоляла она родственницу. — Я последнее время очень за него боюсь. Если вдруг случится что-нибудь нехорошее, с него станется полезть в драку с этими грязными тварями, и для нас всех это обернется очень плохо. Раньше он как-то держал себя в руках и пытался останавливать других, да и арузани одно время попритихли, а сейчас снова повылезали. Теперь Исилдур все чаще мне говорит, что терпеть такое выше его сил и что он за себя не отвечает, если вдруг кто-то тронет его родичей. Тем временем полубезумные сыновья Абарзагара, окончательно утратив контроль над собой и не зная, что с этим делать (девушки из арузани встречаться с ними почему-то не хотели, называя их между собой злобными тупыми недоносками), принялись заниматься всякими гнусностями друг с другом, но они не учли того, что их отец, несмотря на явное протемнение, был воспитан в достаточно консервативном духе. Одним прекрасным утром он застал Уризагара и Ломизира в одной постели в достаточно недвусмысленной позе; от увиденного он пришел в безумную ярость и сначала избил обоих до полусмерти, а потом сказал, что отныне они будут спать в разных комнатах, и он лично проследит за тем, чтобы они больше не уединялись. На службе у юных озабоченных дегенератов было еще меньше возможностей остаться вдвоем, однако низменные инстинкты по-прежнему никуда не делись, и тогда они в очередной раз вспомнили о существовании ненавистных Верных, за издевательства над которыми им ничего не будет. Однажды, когда они шли по улице, им на глаза вновь попалась Исилвэн, и два слабоумных гаденыша-маньяка решили, что она вполне им подойдет, а тот факт, что в прошлый раз ей удалось убежать, еще больше раззадорил обоих. Они дождались удобного момента, когда на улице почти не было народу, и, завидев несчастную девушку, притаились в какой-то подворотне. Когда она проходила мимо, они схватили ее за руки и, зажав рот, втащили в проулок между домами. — Слушай сюда, ты, Верная падаль, — зашипел Ломизир. — Будешь вести себя хорошо, мы тебя быстро отпустим, а вот если попробуешь дернуться… Уризагар для пущего эффекта вытащил из висящего на поясе чехла здоровенный тесак и показал его девушке. Первой мыслью Исилвэн было — сопротивляться как угодно, кричать, драться с сыновьями Абарзагара, пусть силы и явно неравны, звать на помощь, но любой ценой не дать двум выродкам над собой надругаться — пусть уж лучше убьют ее! — но в следующее мгновение она вспомнила о своей семье. Родители, разумеется, тут же обвинят во всем ее и скажут, что она сама вела себя неподобающим образом, но от них другого ожидать и не приходится, да и к их побоям и брани она уже привыкла, можно будет как-нибудь и перетерпеть, если вдруг они узнают. А вот Исилдур… Девушка прекрасно помнила, что ей сказала Фириэль, и с ужасом подумала: а что, если он тоже узнает? Если близнецы ее действительно убьют, и все поймут, кто это сделал? Если он полезет в драку с Людьми Короля, чтобы за нее вступиться, и за это достанется не только ему самому, но и всей их семье? Ведь за бесчестье девушки из семьи Верных никого судить не станут, а вот если кто-то из смутьянов поднимет руку на арузани, то расправа будет скорой и крайне жестокой. Лучше уж сделать все, что они потребуют, может, они действительно быстро ее отпустят и ничего не выплывет наружу… Главное, чтобы ее семья была в безопасности. Исилвэн не могла ничего ответить — ведь Ломизир зажимал ей рот ладонью, но отчаянно закивала, дрожа от ужаса и всхлипывая. — Ты смотри, согласна, — хихикнул Уризагар, убирая тесак. — Вот и молодец. Не глупи, а то хуже будет. Ломизир наконец убрал руку от ее лица. Парализованная страхом девушка не пыталась даже дернуться. — Пожалуйста, только не рвите мое платье, я не хочу, чтобы мои родители что-нибудь заметили, — прошептала она дрожащими губами, когда Уризагар начал стягивать с нее одежду. — Хорошо, так уж и быть, не будем, раз ты такая сговорчивая, — глумливо заржал тот, — нам лишние сплетни тоже ни к чему. Исилвэн, несмотря на очень строгое воспитание, уже давно прекрасно знала, что именно сейчас с ней будут делать детишки Абарзагара и что это довольно болезненно, но она никогда не думала, что настолько — в какой-то момент ей подумалось, что именно так себя чувствовали те, кого в легендах о Первой Эпохе сажали на кол подручные Моргота. Она стиснула зубы, чтобы все-таки не закричать, и в какой-то момент перестала воспринимать окружающую действительность, а когда очнулась, то поняла, что лежит совершенно раздетая на каких-то досках в самом глухом и темном углу проулка, а ее скомканное платье валяется неподалеку. Уризагара и Ломизира рядом уже не было, и девушка, чуть не плача от стыда и боли, принялась трясущимися руками натягивать одежду — она изо всех сил старалась не разрыдаться, еще не хватало, чтобы дома ее увидели с красными опухшими глазами, хорошо еще, что эти два ублюдка не позарились на те немногие гроши, что отец выделил ей на покупки.