Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

После того, что случилось с семьей Нолондила, Исилдур еще сутки просидел в своей комнате, запершись изнутри и ни с кем не разговаривая. Потом он все-таки спустился к очередному завтраку, но вернуться к привычной жизни, как бы он сам ни хотел этого в душе, у него не получалось. И не получилось — в нем как будто что-то окаменело или заледенело со смертью родичей. Отец пытался ему за что-то выговаривать, но он плохо понимал, за что и о чем тот вообще говорит — с тем же успехом Элендил мог бы ругать каменную статую. Исилдур ел, но не чувствовал вкуса; жизнь утратила привычные краски, у него было такое ощущение, будто он наблюдает за происходящим со стороны или вообще все это случилось не с ним, а с какими-то другими людьми, и он сейчас просто слушает или читает их историю. Впоследствии этот день словно стерся из его памяти — что он делал после завтрака? Фириэль, кажется, о чем-то спрашивала — что он ей отвечал? И отвечал ли вообще? Что было днем и вечером, до того, как он лег спать? Все стерлось, исчезло, к тому же будто бы ему было мало собственной боли — так еще и отец с дедом добавили: нашли время и место снова обвинять его в непочтительности и неуважении к старшим. Хотя это, к счастью, продлилось недолго — у родичей появилось более важное дело: они решили забрать себе дом Нолондила, на который имели все права по закону как члены семьи и наследники первой очереди. Амандил, естественно, отправился со всякими соответствующими бумагами к королевскому чиновнику, занимавшемуся имущественными вопросами — Исилдуру в тот момент почему-то показалось, что его попытка заполучить дом старшего племянника не увенчается успехом. Предчувствие в очередной раз его не обмануло: вернувшийся домой дед выглядел совершенно потерянным и расстроенным. — Неужели они посмели тебе отказать?! — искренне удивился Анарион, который явно не ожидал такого поворота событий. — Ведь этот дом по закону наш! — Наших соседей сожгли живьем тоже по закону? — разозленно ответил Амандил. — Теперь закон ничего не значит, а в особенности в отношении Верных! Немного успокоившись, он наконец объяснил родичам, что ему сказал чиновник. Во-первых, выяснилось, что они наследники второй очереди, потому что Мериль, которую считали пропавшей без вести, на самом деле жива и здорова — все эти годы она жила в Арменелосе вместе с Аглахадом, а сейчас замужем за каким-то придворным, и поначалу дом Нолондила хотели передать ей. Однако она почему-то отказалась, наверное, за богатого человека вышла, и у ее супруга и так все кладовые от серебра и золота ломятся, он может себе позволить построить хоть сто домов во много раз лучше. Во-вторых, несмотря на отказ старшей дочери Нолондила от наследства, семье лордов Андуниэ этот дом все равно не отдадут — проклятый прислужник Ар-Фаразона мотивировал это тем, что вскоре с материка должен приехать вместе с семьей какой-то знатный морадан из числа ближайших подручных аж самого старшего советника Зигура (о Эру, уже старшего, хорошо еще, что пока не короля Нуменора…), и ему на первых порах понадобится хоть какое-то жилье. Амандилу пришлось убраться несолоно хлебавши. Поначалу он пытался спорить с наглым чиновником, но дело кончилось тем, что тот посоветовал ему валить по-хорошему: у его семьи и так достаточно места, а будет продолжать выеживаться — лишится и того жилья, которое имеет, и вся его паршивая семейка быстро отправится посреди зимы жить под забором, и даже без вещей. Исилдура эта новость немного вывела из того страшного оцепенения, в котором он находился все эти дни. Потеря дома Нолондила, из-за которой так злился Амандил, его совершенно не волновала — он бы просто не смог себя пересилить и войти туда после того, что случилось с семьей дяди. Сама мысль о том, чтобы просто переступить порог или даже открыть калитку, казалась ему совершенно невыносимой. Однако его сильно смутили слова королевского чиновника о том, что в пустующем доме теперь будет жить семейка морэдайн, да еще высокого ранга. Только этого не хватало, пусть там еще Саурон собственной персоной поселится, и останется только либо самому на себя руки наложить, либо тихо сидеть и ждать смерти — которая, скорее всего, придет после страшных мучений. Где-то дня через два случилось новое несчастье. Нэстар, приятель Исилдура, который мечтал жениться на зверски убитой Исилвэн, после произошедшего тоже замкнулся в себе и почти ни с кем не разговаривал, общаясь с домашними только по насущным повседневным вопросам. Обеспокоенные душевным состоянием сына родители попытались обсудить с ним его горе, но Нэстар только отмалчивался — лишь один раз сказал, что жизнь в этом кошмарном мире не имеет смысла и для него лучше было бы быть бездушным камнем и ничего не чувствовать либо просто умереть. Вскоре после этого в дверь дома Исилдура постучала перепуганная мать его друга — она с порога поинтересовалась, не к нему ли в гости пошел ее сын. Тот отрицательно покачал головой: он не виделся с Нэстаром уже больше недели. — Простите меня, я не стала бы вам мешать, — с отчаянием в голосе произнесла женщина, — но мой сын не ночевал дома. Дверь в его комнату заперта, но его там нет. Мы стучали. Мой муж тоже пошел его искать. Вы сами знаете, каково моему Нэстару сейчас… мне больше не к кому обратиться. Исилдур испугался. — Подождите, не уходите. Я с вами. Он выбежал из дома, даже не накинув плащ — мама кричала ему вслед, чтобы оделся, потому что на улице очень холодный ветер, но он ее не слушал — его слишком беспокоила судьба Нэстара. Потом, вспоминая этот день, Исилдур так и не мог понять, что повело его в правильную сторону — случай или интуиция. Возле дома его друга уже много лет стоял какой-то полуразвалившийся сарай — соседи запрещали детям туда ходить, хоть местную малышню и одолевало искушение поиграть в заброшенном строении; все боялись, что ветхое сооружение обрушится им на головы и ребятишки пострадают. Почему-то он сразу отправился с матерью Нэстара именно туда; полурассыпавшаяся дверь оказалась запертой изнутри даже не на засов, а на какую-то палку. От первого же удара она слетела с петель, и в следующий миг глазам Исилдура предстало жуткое зрелище. Нэстар был мертв — наложил на себя руки. Запершись в этом сарае и понадеявшись, что никто его тут не найдет и не помешает страшному замыслу, он бросился на собственный меч. Его мать, увидев тело сына в луже застывшей крови, упала без чувств на пороге. Потом были похороны, слезы безутешных родителей, потерявших единственного сына, Исилдур и его родные говорили им какие-то слова утешения… Амандил, разумеется, в очередной раз повел себя более чем неуместно — во время тризны сначала выдал, что Нэстар, покончив с собой, повел себя не слишком хорошо, потому что не подумал о своих родных и близких, а потом намекнул, что несчастный юноша чуть ли не сам виноват в том, что произошло с ним самим и с Исилвэн, потому что нечего было развратничать до свадьбы. Его старший внук внутренне кипел от злости, но промолчал: говорить деду, что он неправ, было бы и бесполезно, и опасно. Во-первых, он все равно его не послушает и в очередной раз обвинит в непочтительном поведении, во-вторых, все думают, что в бесчестии Исилвэн повинен именно Нэстар. Один Эру знает, кто это был на самом деле, но пусть уж лучше все считают, что девушку соблазнил несчастный самоубийца, чем домысливают себе неизвестно что и треплют доброе имя покойной на всех углах. Наверняка какой-нибудь заезжий торговец или моряк с тех судов, что иногда бросают якорь в порту Роменны и здесь выгружаются, нашел юную неопытную дурочку, наврал ей с три короба про любовь, пообещал жениться и увезти жить в прекрасную усадьбу на берегу моря, а потом… Великие Валар, Исилвэн ведь была такой наивной, по сути еще ребенком, наверняка она даже и не поняла, что этот негодяй с ней сделал, а потом, когда живот стал расти, было уже поздно сокрушаться. Глупо обвинять в разврате тех, кто в силу молодости и неопытности даже не представляет себе, что это такое, а уж тем более — немилосердно говорить родителям, похоронившим сына, что он сам виноват… Исилдур, конечно, знал, что Нэстар однозначно ни в чем не виноват и вообще ни разу в жизни не касался женщины, но даже будь он и в самом деле повинен в соблазнении бедной Исилвэн, он не заслужил такой смерти и даже таких слов! При таком раскладе — нужно было их поженить, как полагается в таких случаях, чтобы скрыть позор, но не убивать же кого-то за то, что ребенок зачался вне брака! На следующий день после похорон Нэстара Исилдур заглянул в гости к их общему другу Валандуру — тот тоже был на поминках, но поговорить они так и не успели. Его жена Вардильмэ снова ждала ребенка, но будущий отец выглядел отнюдь не радостным. Запершись с приятелем на кухне, он поведал ему, что его гнетет не только то, что случилось с Нэстаром, но и то, что должно произойти — или не произойти — совсем скоро, по всем расчетам — в конце марта или самом начале апреля. — Знаешь, я уже не верю в благополучный исход, — Валандур проверил, плотно ли закрыта дверь, чтобы, не дай Эру, не услышали родители или тем более жена. — Я очень хочу ребенка, мне уже совершенно не важно, сын или дочь, главное, чтобы он был здоровым! Или она, я же сказал — все равно… Только я действительно уже ни на что не надеюсь. Сейчас я скажу кое-что такое, после чего ты, наверное, меня осудишь и не станешь больше со мной разговаривать, но мне не хочется скрывать правду от друга. Я молил Эру, чтобы он пощадил нас, и у нас не было больше детей. Я уж надеялся, что не будет, но мои молитвы помогли ненадолго. Боюсь не выдержать. Я и так уже один раз сорвался. С одной стороны, я понимаю, что моя жена ни в чем не виновата, она очень хорошая и добрая женщина, прекрасная хозяйка, и я очень ее уважаю. С другой… ты не можешь себе представить, как себя чувствует человек, ребенок которого умирает у него на глазах. Я смотрел на это — и не знаю, как сам не умер. Дай Эру тебе никогда такого не испытать. Хуже, чем мне, наверное, только родителям Нэстара, я удивляюсь, как они еще держатся, я бы на их месте наверняка с ума сошел. — Я не собираюсь тебя осуждать, — тихо ответил Исилдур, — к сожалению, у тебя есть повод и причина так говорить. Не знаю, как бы я поступил на твоем месте, но уж точно скорее бы беспокоился, а не радовался. Мне очень жаль, что с твоими детьми такое случилось, буду молиться, чтобы хоть в этот раз все прошло благополучно. Он не стал говорить и без того опечаленному и удрученному Валандуру о том, что Нэстар наверняка умер не сразу — когда мать его друга потеряла сознание, он остался в сарае один на один с телом и подошел к покойному, чтобы закрыть ему глаза. Внимание Исилдура привлекло то, что губы у Нэстара были все искусаны, нижняя так вообще прокушена насквозь, а руки судорожно сжаты в кулаки — как будто он из последних сил терпел совершенно невыносимую боль, но пытался все же не стонать и не кричать, чтобы никто не пришел на помощь и не увидел его там… хотя дело было все равно безнадежное, даже если бы Нэстара и нашли еще живым — рана была однозначно смертельна, с такой жуткой дырой в груди протянул бы он в лучшем случае несколько часов, и самый лучший врач бы его не спас. Наверное, оно и хорошо, что этого не произошло, и родители не смотрели на предсмертные мучения собственного сына. Он вспомнил свое детство — ему было десять, когда родился Анарион, и в то же мгновение подумал о том — или той — кто скоро тоже должен появиться на свет. Исилдура передернуло: ребенок приходит в этот мир таким маленьким, беспомощным, учится ходить, говорить, держать ложку, читать, писать, родители заботятся о нем, он становится взрослым, а потом все может оборваться в одно мгновение. Как у Нэстара. Как у Исилвэн. Они могли бы сейчас жить. Они уже ничего не смогут. Даже Радруин — уж на что старший сын Элендила его не выносил — тоже не заслужил такой жуткой и нелепой смерти. Однако ведь ничего сделать нельзя. Остается только молить Валар и Эру, чтобы все обошлось, чтобы ребенок Валандура родился живым и здоровым. После того, что случилось с Исилвэн, Исилдура еще больше тревожила судьба его будущего младшего брата или сестры: мало всех неприятностей и подонков-арузани в городе, так еще семейка морэдайн вскоре поселится в доме покойного дяди, а Амандил с Элентиром гордые, наверняка ведь просто так с этим не смирятся. Не дай Эру, навлекут беду на всех родичей, и пиши пропало — ведь если подручным Ар-Фаразона что не по нраву, так они и беременную женщину не пощадят. Обещанные гости — вернее, не гости, а пришедшие навеки поселиться — действительно появились в Роменне где-то недели через две. Все это время дом Нолондила стоял пустым, с распахнутой настежь дверью и открытой калиткой, но туда никто не заходил, даже уличные мальчишки, которые обычно любили озорничать и лазить по всяким заброшенным постройкам, обходили место недавней трагедии стороной. Исилдур, наблюдая за этим, про себя горько усмехался: наверняка пройдет так лет двести — все начнут наперебой рассказывать всякие истории, одна другой страшнее, и твердить, что дом был проклят. Как-то ранним утром, когда вся семья Элендила собралась в столовой за завтраком (Амандил, как назло, в этот день тоже заглянул к сыну в гости), с улицы послышался шум — как будто к соседнему дому подъехала телега или повозка. Исилдур подошел к окну, из которого можно было прекрасно видеть присыпанное ранним снегом пепелище, оставшееся на месте дома Радруина, и сбоку — бывшее жилье Нолондила. Ну что ж, тот чиновник, с которым разговаривал Амандил, к сожалению, не врал: подручный Саурона с семьей пожаловали в Роменну. — Что ты там рассматриваешь? Садись есть! — окликнул его отец. Исилдур повернулся к Амандилу. — К сожалению, ты ошибся, когда решил, что тот прислужник короля решил приберечь дядин дом для собственных родичей. Вон, полюбуйся, у нас новые соседи. — Ненавижу морэдайн, — процедил сквозь зубы Анарион. Амандил тоже посмотрел в окно. У крыльца дома Нолондила и в самом деле стояла какая-то невзрачная видавшая виды повозка, и одетый в черное худощавый светловолосый мужчина в годах вместе с двумя королевскими стражниками выгружал из нее вещи, осторожно складывая всякие сундуки, тюки и коробки возле калитки. Потом он учтиво поклонился своим помощникам, поблагодарил их, пожав им руки на прощание, и из повозки вышла женщина с маленьким мальчиком на руках — у нее были такие же светло-русые волосы, как и у мужа, только заплетенные в длинную косу. Исилдуру бросилось в глаза, что мораданэт тоже уже отнюдь не молода, даже странно, что у людей в возрасте такой маленький сын — ребенку на вид было года два, от силы два с половиной. Интересно, он у них родной или приемный? Вроде похож на родителей. — Вот грязные твари, — скривился Амандил. — Уже скоро шагу нельзя будет ступить, чтоб не встретить какую-нибудь мораданскую рожу. Да добро б они еще все при дворе короля сидели, так нет же, уже возле нашего дома толкутся и даже в нашем доме живут. Вообще-то по закону дом Нолондила должен принадлежать нам, и если я увижу на улице этого белобрысого ублюдка — скажу ему, чтоб валил назад к себе в Мордор вместе со своей подстилкой и отродьем. Исилдур покосился на родных; мать побледнела как полотно, Элендил смотрел на отца со смесью страха и недоумения, Анарион молчал, глядя в тарелку. Великие Валар, они что все тут — с ума посходили? — Давай, иди, скажи, можешь прямо сейчас, пока эти морэдайн только приехали, — не выдержал он. — Думаю, они тебя охотно послушают, сразу соберут свои пожитки и уедут назад в Мордор. И, разумеется, ничего не скажут ни королю, ни Саурону. Просто объяснят все тем, что им, например, всего лишь город не понравился. Зато на следующий день к нам явится Тайная Стража во главе с самим старшим советником, и хорошо, если тебя просто сразу убьют, как Радруина. Если бы я был круглым сиротой, то с удовольствием пошел бы к этому морадану и дал ему в зубы, а потом наведался в королевский дворец и прикончил Зигура, только у меня, знаешь ли, есть родители, жена, младший брат, и мне не очень-то хочется, чтобы на них потом отыгрались. Тебе прекрасно известно, что король на это способен. Ты там, кажется, говорил, что старшая дочь дяди Нолондила жива и замужем за каким-то придворным, так? А не боишься, что после твоей неуместной выходки ее мужа выгонят со службы и по приказу свыше не возьмут даже чистить сточные канавы, и Мериль пойдет вместе с ним просить милостыню? Амандил в бессильной злобе сжал кулаки, но не решился ударить своевольного внука на глазах у сына. — Когда я был маленьким, то читал книгу об одном вастаке, который тайно служил Маэдросу, но делал вид, будто верен прихвостням Моргота, — продолжал Исилдур. — Однажды об этом прознал кто-то из внуков Ульдора Проклятого. Знаешь, что сделали с этим несчастным? Понятное дело, убили, поджарили живьем на деревянной решетке, только самое страшное было в том, что этот вастак жил со своими родителями и недавно женился, а его жена ждала двойню. Сначала слуги Врага убили у него на глазах старика со старухой, а потом распороли живот беременной женщине. Перед тем, как умереть самому, муж смотрел на ее мучения. Надеюсь, ты понял, о чем я? Если тебе самому жить надоело, пожалей хотя бы мою мать! Пока эти морэдайн никого из моей семьи не трогают — пусть живут себе спокойно! Если тронут, это уже другое дело, но будем надеяться, что этого не произойдет! Амандил пару минут смотрел на внука с перекошенным от злости лицом, потом молча покачал головой и вернулся за стол. Исилдур отошел от окна. — Мне что-то есть расхотелось, уж простите, — он решительно вышел из кухни и захлопнул дверь. *** Дня через четыре Исилдур случайно увидел у отца в комнате на столе распечатанное письмо от эльфийского короля Гил-Галада, с которым Элендила связывала давняя тайная дружба — видимо, кто-то, рискуя жизнью, переправил весточку с материка в Роменну. То, что читать чужие дневники и письма без разрешения нехорошо, Исилдур прекрасно знал с раннего детства, однако в этот раз любопытство взяло верх над хорошими манерами, и он, убедившись, что никого из родных нет рядом, все же заглянул в послание верховного повелителя Нолдор. Судя по его содержанию, Гил-Галад знал не только обо всем происходящем в Нуменоре, но и о недавней кровавой трагедии в семье лордов Андуниэ. «Мой дорогой друг, когда я прочитал твое последнее письмо, то был глубоко потрясен случившимся. Прежде всего — хочу выразить свои искренние соболезнования тебе и всем твоим близким. Я уверен, что это наверняка происки проклятого Саурона, потому что мне точно так же, как и тебе, совершенно не верится в то, что твой родич мог убить собственную дочь. Скорее всего, с ней и ее братом разделались морэдайн, а вину свалили на лорда Нолондила и его супругу, чтобы под благовидным предлогом заполучить в свои кровавые когти их жилье и имущество. Мне это все знакомо отнюдь не понаслышке — когда погиб мой любимый брат Келебримбор, потерявший всякий стыд и совесть Враг, который собственноручно подвергал Тъелпе чудовищным пыткам, в своей лжи дошел до того, что сваливал вину на моего герольда Элронда. Разумеется, ему никто не поверил, кроме его собственных головорезов, готовых по первому приказу своего властелина даже броситься в жерло Ородруина. Поэтому я все же уверен, что благородный лорд Нолондил невиновен, а все произошедшее — дело рук прислужников Саурона. Однако сейчас мы оба находимся в таком положении, что не сможем предпринять против Врага ровным счетом ничего — в особенности после того, как он нашел себе нового союзника в лице могущественного Ар-Фаразона. Я уверен, что впоследствии он точно так же воспользуется вашим королем, как в свое время моим братом, а при случае от него избавится, как только он перестанет быть ему нужен, но сейчас дела обстоят так, что ты сам и вся твоя семья находитесь на краю пропасти. Я очень за вас боюсь. Все осложняется тем, что скоро у тебя должен родиться еще один ребенок. Поэтому я очень прошу тебя — уезжай с Острова. Ради своих сыновей. Ради того, кто скоро должен родиться. Ты знаешь, что ты мой лучший друг, я тебя очень люблю и всегда с радостью приму вместе со всей семьей. Приезжай ко мне, поживете у меня, сколько понадобится, а там, может быть, все как-нибудь со временем наладится. Твой любящий друг Финэллах Эрейнион Гил-Галад» Исилдур тяжело вздохнул и положил письмо назад на стол, после чего подошел к окну и, отодвинув занавеску, посмотрел в сторону дома Нолондила. Пока что поселившиеся в нем морэдайн вели себя очень даже прилично — в основном они целыми днями наводили порядок в своем новом жилье, подмели крыльцо, почистили дорожки во дворе и даже поменяли две рамы. За ограду они не выходили, но днем мораданэт обычно гуляла возле дома с малышом. И родители, и ребенок были одеты всегда в черное без каких-либо украшений или узоров, старались внимания к себе не привлекать и не общались с другими жителями Роменны. Ну ладно, пока они никого не трогают — пусть себе и в самом деле живут, главное, чтобы никому из Верных от этого плохо не было. К счастью, Амандил все же не пошел ругаться с семейкой морэдайн, и все обошлось благополучно. В глубине души Исилдур надеялся на то, что отец все-таки послушает Гил-Галада и они на время уедут с Острова, чтобы переждать смутное время, но Элендил всегда был не в меру упрям и точно так же, как Амандил, король и многие другие из их рода, любил настоять на своем. По правде говоря, покидать Нуменор даже ненадолго ему вовсе не хотелось — отличительной чертой подавляющего большинства дунэдайн была сильная привязанность к своей родине, но находиться здесь для Верных и в самом деле стало крайне небезопасно. Люди Короля жестоко травили «проклятых смутьянов», и месяца не проходило без того, чтобы кого-то из ненавистных Ар-Фаразону сторонников Амандила не находили жестоко убитым или полузамученным…, а то и вообще не находили, человек шел по своим делам и исчезал бесследно. Где-то в начале января 3281 года с самим Исилдуром произошел очень неприятный случай: засидевшись в гостях у Валандура, он поздно ночью на улице наткнулся на компанию арузани, которые чуть его не убили — еле спасся. Выйдя из дома своего товарища, старший сын Элендила свернул в переулок и услышал доносившиеся из полуразвалившегося сарайчика сдавленные хриплые стоны. Не раздумывая, Исилдур бросился туда и шагнул в темноту. В дальнем углу тускло горел светильник, поставленный прямо на залитый кровью дощатый пол. Осторожно ступая и стараясь не споткнуться в полумраке, Исилдур подошел к лежавшему чуть поодаль в луже крови человеку. Бережно, стараясь не причинить дополнительной боли, он перевернул раненого на спину и с ужасом узнал Эктелиона — парня, который жил недалеко от них. Судя по всему, неизвестные убийцы расправлялись с ним долго и жестоко: юношу не меньше десяти раз ударили кинжалом и переломали ему все кости, а потом, по всей видимости, решили посмотреть, сколько он после этого проживет… — Эктелион, — позвал Исилдур умирающего, — Эктелион… Несчастный приоткрыл глаза и посмотрел на него, но ответить ничего не смог: изуверам показалось мало нанесенных увечий, и они вырезали своей жертве язык. Эктелион снова слабо застонал, из уголков губ и многочисленных ран ручейками стекала кровь, и это медленно отнимало у несчастного жизнь… Тут Исилдур услышал какое-то шевеление позади себя и повернулся к двери. Шагах в пятнадцати от него стояла компания юных арузани — трое парней и четыре девушки. Исилдур с ужасом осознал, что это и есть убийцы Эктелиона. И зачем он только сюда пришел… — Ой, у нас гости! — радостно взвизгнула какая-то из девушек. — Смотрите, Верный! Наверное, приятель того, которого мы только что порезали! — Да какой хорошенький! Слушай, Ургухор, это по твоей части, — вторая девушка слегка толкнула локтем стоящего рядом с ней высокого громилу с ярко-зелеными кошачьими глазами. — Посмотрим, что останется от его смазливого личика после твоего ножа. Исилдур понял, что дело плохо. Эти люди его не пощадят. Нужно было любой ценой отбиваться, вырываться и бежать. Подняв с пола тяжелый бронзовый светильник, он запустил им в зеленоглазого морадана. Светильник угодил тому в лицо, и парень с полусдавленным криком свалился на окровавленный пол, схватившись за сломанную челюсть. Четверо его приятелей кинулись к товарищу, а Исилдур, воспользовавшись замешательством среди врагов, отшвырнул с дороги двух других, благо животный страх за свою жизнь придал ему сил, выбежал из сарая и со всех ног кинулся к дому Валандура — хвала Эру, не успел далеко отойти. Исилдуру и тут повезло — родители Валандура уже давно спали, и он был избавлен от лишних вопросов. Попросив у друга чистую одежду, во избежание новых неприятностей старший сын Элендила решил остаться у него, упросив Валандура никому не рассказывать о ночном происшествии. Родственники, понятное дело, назавтра принялись кричать на Исилдура, что он не ночевал дома, но он так и не сказал отцу правду о том, что случилось — мать жалел, ей за полтора месяца до родов еще такого не хватало. — Ну и где ж ты был всю ночь? — Элендил гневно смотрел на старшего сына, который умудрился явиться домой только к завтраку. — Прости меня, отец, я засиделся у Валандура и не заметил, как летит время. Поэтому я решил остаться у него на ночь, чтобы не возвращаться домой поздно, ты же знаешь, отец, что ночью на улицах опасно, — осторожно ответил Исилдур, стараясь не вызвать у родителей лишних подозрений, иначе неприятностей не оберешься. Хорошо еще, что Валандур сдержал слово и никому ничего не сказал, а вымазанную кровью одежду друга тайком сжег в печке. Элендил окинул сына недоверчивым взглядом. — На тебе вчера была серая рубашка, а сегодня ты в синей. — Можешь спросить у Валандура, это его рубашка — я за ужином нечаянно опрокинул на себя соусник. И вообще, что ты мне за допрос устраиваешь? Поговори с родителями Валандура, они тебе подтвердят, что мы все время были у него дома и просто разговаривали. Что ты так на меня смотришь? — Знаешь, я понимаю, что сейчас затрону не очень приличные вещи, — покосился на Исилдура отец, — но у тебя, между прочим, молодая жена. А она тут недавно пожаловалась твоей матери, что ты очень редко обращаешь на нее внимание как на женщину. Приходишь к себе в комнату, ложишься в постель вроде как с Фириэлью, но даже на нее и не смотришь — накрываешься другим одеялом, отворачиваешься и делаешь вид, что спишь! Тебе не кажется, что это все-таки не слишком хорошо? — А что я, по-твоему, тогда делал вчера? Спал с беременной женой Валандура у него на глазах? Отправился с ним пьянствовать или развлекаться с гулящими девками, пока ты не видишь? — Да как ты смеешь говорить такие вещи! Элендила последнее время непрестанно терзал страх за детей, особенно за своевольного старшего, поэтому он пытался контролировать каждый их шаг. Ему тяжело было скрыть свое волнение: в городе действительно творились более чем нехорошие вещи. Мало того: Амандилу недавно рассказали, что их безвестно исчезнувшая родственница Мериль на самом деле жива и здорова и живет при дворе Короля, но это только больше встревожило всю семью. Эру знает, чем ей там забили голову, но она наверняка ненавидит всех Верных. Может быть, она хочет стать преемницей Ар-Фаразона? В таком случае она вполне может попробовать уничтожить всех своих кровных родичей, чтобы никто, кроме нее, не мог больше претендовать на трон! — С тебя станется пойти шляться, особенно если учитывать твое отношение к жене, — возмущенно произнес Элендил. — Садись есть, что уж с тобой делать. Исилдур чувствовал, что отец ему не верит и наверняка что-то подозревает, но не мог рассказать ему правду. Ему было и так страшно после вчерашнего — и страшно об этом говорить, страшно думать. Если отец об этом узнает, так с него станется вообще запретить ходить к Валандуру в гости, а мама… лучше об этом не думать, она и так не слишком хорошо себя чувствует. Что же до Фириэли… с одной стороны, он понимал, что ему в жены досталась прекрасная женщина — добрая, покладистая, хозяйственная, разумная, спокойная, мужу и его родным не перечит. С другой — мало того, что сердце его к ней не лежало, и Исилдур с большей охотой хотел бы видеть ее просто своим другом, а не женой, так еще каждый раз, когда он оставался с Фириэлью наедине и начинал ее обнимать, в памяти его всплывали те жуткие обстоятельства, при которых они познакомились. При всем своем желании он никак не мог забыть перекошенные злобой рожи арузани, их глумливый смех, мерзкую ругань, похотливые взгляды, которые они бросали на бедную Фириэль, и брошенный в него булыжник, который едва не размозжил ему голову. Очень хотелось бы все забыть, но не получалось — вот почему, спрашивается, отец не мог найти ему в жены какую-нибудь другую женщину, хорошо хоть, еще сейчас к Анариону с женитьбой не пристает. Неудивительно, что при таком раскладе супружеская близость у Исилдура с Фириэлью случалась не слишком часто, а жена не выдержала — пожаловалась свекрови, да только что он может с собой поделать? Память-то не сотрешь, хотя ему много что хотелось бы из нее вычеркнуть — что тех проклятых арузани, от которых он спас свою будущую жену, что Саурона с его жуткими синими глазами. Бывают же такие чудовища, что одним взглядом повергают всех в ужас! Если уж он так выглядит, что тогда о Морготе говорить — Исилдур с трудом мог себе представить, как король Финголфин в свое время вышел с ним на поединок и даже нанес ему семь ран. Менее смелый эльф или человек наверняка бы выронил меч и умер от страха при одном виде Черного Врага. В тот же день за обедом старший сын Элендила вспомнил о письме Гил-Галада. Конечно, он не собирался признаваться отцу в том, что тайком его читал, но после ночного происшествия молчать было выше его сил. — Знаешь, отец, я тут подумал об одной важной вещи… Помнишь, Анарион недавно предлагал нам уехать с Острова? Здесь нам на каждом углу грозит опасность. Если мы и в самом деле отправимся во владения Гил-Галада… — И? — Элендил нахмурился, поняв, что сын все-таки сунул свой нос куда не положено. Придется теперь дверь комнаты на ключ запирать, чтоб не читал чужие письма. — Я тебе уже сказал: наш дом здесь, и не болтай больше глупостей. — Я не предлагаю уезжать насовсем. Выслушай меня. Пожалуйста! — в голосе Исилдура зазвучала мольба. — И что же ты придумал? Вообще-то матушке нашей рожать скоро, нельзя ее сейчас расстраивать! — Анарион дернул брата за рукав. — Вы сами видите: нам здесь жизни не дадут. А идея у меня вот какая. Наш отец дружит с эльфийским королем Гил-Галадом, и мы можем отправиться пока к нему. Нам нужно собрать силы для борьбы с Сауроном, иначе он перебьет нас поодиночке. Подумайте сами. Сначала старший советник, будь он трижды проклят, разделается с нами, если мы останемся в Нуменоре. Потом… примется за тех, кто в Средиземье. За тех Верных, которые живут в Эндорэ. За наших друзей-эльфов. Что в итоге? Весь мир под властью Тьмы, а мерзкий Враг будет властвовать в нем единолично и радоваться жизни. Мы поедем во владения Гил-Галада, найдем союзников, соберем большое войско, построим хороший флот. У Саурона хватает врагов в Средиземье, многие захотят пойти с нами против него. После этого мы сможем освободить нашу родину от его власти, а короля и других людей — от его черного колдовства! Гил-Галад поможет нам во всем, он наш друг! Я уже говорил вам об этом, нам нужно что-то делать, но очень осторожно, чтобы Враг ничего не прознал! Элендил печально вздохнул, бросив на старшего сына не то расстроенный, не то виноватый взгляд. — Звучит хорошо. Кроме того — твой план даже можно претворить в жизнь, если бы не одно важное обстоятельство. Нашел ты место и время, ничего не скажешь. Сам посуди: ну куда я твою мать сейчас потащу? Или даже не сейчас, а чуть позже — с грудным младенцем на руках? Все, на сегодня разговор окончен, и больше этот вопрос пока не поднимай. Мне со своим отцом еще посоветоваться нужно, если мы что надумаем — поставим тебя в известность. Исилдур грустно смотрел в сторону. Ничего не вышло. Его отец за время обеда тоже больше не произнес ни слова. В общем-то, голова у старшего сына светлая и он все очень хорошо придумал, обстановку тоже прекрасно видит. Однако легко сказать — трудно сделать. Взять вот так вот и уехать неизвестно куда, пусть даже к лучшему другу, но придется менять всю свою жизнь, бросать все, к чему привык, с чем сроднился с детства… Умом Элендил понимал, что Нуменор уже давно не тот, что прежде, что с любым Верным здесь могут сотворить все, что угодно, и не понести за это никакого наказания, и что с проклятым королевским советником действительно надо что-то делать, но покинуть родину и оторвать ее от сердца было выше его сил — несмотря на то, что речь шла о будущем его собственных детей и, возможно, даже всего мира.