Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Летом того же года, где-то в начале августа, Зимрабет вечером укладывала спать маленького сына и в открытое окно услышала, как ее муж с кем-то ругается у дворцовой ограды. — Он любит тебя, и я прощаю тебя! — донесся до нее писклявый девичий голосок. Саурон хрипло рассмеялся. — Меня? Ты? За что? Помнится, в свое время я сказал тебе, что ты дура, а мой отец заставил меня перед тобой извиниться и сказать, что я сожалею об этом. Так вот, я еще раз повторю тебе свой тогдашний ответ: Элхэ, я очень сожалею, что ты дура. Жену старшего советника разговор заинтересовал, и она, уложив ребенка, подошла ближе к окну и прислушалась. Неужели здесь появилось очередное воплощение кого-то из многострадальных Эллери Ахэ, или Эльфов Тьмы, о которых пару раз с явным неудовольствием говорил ее супруг? — Ты не только дура, но еще предательница и безответственная мать, — продолжал Саурон. — Мой папаша сам был без мозгов и позволял вам творить все, что пожелаете. У меня такого не увидишь. В моих владениях царит идеальный порядок. Во-первых, я построил для всех детей школы и обязал всех своих подручных — и людей, и орков — обязательно учиться писать, читать и считать. Я создал на основе орочьих наречий единый литературный язык, и вместе с Келебримбором мы придумали для него письменность. Благодаря этому любой из них может прочитать мой приказ, а я, знаешь ли, не люблю, когда мои требования не выполняются с точностью до предлогов, союзов, междометий и мельчайших черточек. Во-вторых, мои подчиненные прекрасно знают, что если они осмелятся со мной спорить, игнорировать мои распоряжения, своевольничать или еще что-то в этом духе, то им же будет очень плохо. Я бы тебя за неисполнение приказа, да еще в военное время и в крайне опасной ситуации, не просто по головке не погладил — я бы с тебя содрал заживо кожу, а то, что осталось, вывесил бы на внешней стене Барад-Дура, причем не тогда, когда оно уже сдохло, а когда оно еще дергается и пищит. Остальным для острастки, чтобы ни у кого даже малейшей мысли не возникало о дезертирстве и самоуправстве. — Ортхэннэр, ты жесток! Правильно про тебя Учитель говорил, что ты жесток! — встрял в беседу высокий мужской голос. — Наурэ, заткни хлебальник, пока не заболел переломом челюсти, — оборвал его старший советник; Зимрабет с интересом слушала, как ее супруг словесно расправляется с явно не слишком симпатичными ему гостями из прошлого. — Я пока с Элхэ беседовал, а до тебя еще очередь не дошла. Неприлично встревать в чужой разговор. Так вот, Элхэ, или как тебя там сейчас зовут — Алмиэль вроде, да? В смертельно опасной ситуации ты не выполнила приказ, подставила всех и сорвала план, который мой отец так долго готовил. Мелькор был слишком добрый и безалаберный, поэтому такое дело сошло тебе с рук. Что я бы с тобой сделал за прямое игнорирование моих распоряжений, я уже сказал. Увидел бы в бою — сам бы тебя зарубил. Идем дальше. Чего ты все на Учителя своего драгоценного пялилась и до сих пор по нему сохнешь, который ты там раз в Арду возвращаешься? Дело безнадежное, не нужна ты ему, да его, поди уж, и на свете давным-давно нет. Подцепи себе какого-нибудь нуменорца посимпатичней да поприличней, выходи замуж и живи, как все. Если хочешь, могу тебя и с кем-нибудь из своих познакомить. Есть у меня и люди, и орки, и эльфы, на любой вкус. Конечно, тебе наверняка больше всего понравился бы Келебримбор, он же правнук Тайли, да только он уж давно занят. Вон Маэглин, мой комендант. Красавец, мастер на все руки, не женат — чем тебе не подойдет? — Он правнук того, кто погубил мой народ! — запищала Элхэ. — Вот ведь вас заклинило, хрен знает когда это было… Ладно, не по душе тебе родич Финвэ — идем дальше, — Саурон явно издевался, ему было интересно, как среагирует собеседница на такие предложения. — Дургхаш, предводитель мордорских орков и мой командующий восточной армией. Не такой красавец, как эльфы да нуменорцы, зато сильный, дети будут здоровые, умный, исполнительный. Эрион, мой пятый назгул. Целитель великолепный, если заболеет кто в семье чем — быстро на ноги поставит. Когда в доме свой врач, так никакие беды не страшны. Аргор, мой главнокомандующий. Женщинам нравится, кто с ним связывался — говорят, что в постели просто огонь, не пожалеешь. А еще… — Ортхэннэр, ты бессовестный и бесчувственный! — снова встрял Наурэ. — Мы можем истинно любить только раз в жизни! Ты же… — Слово «заткнись» тебе непонятно, да? — разозлился старший советник. — Еще одно слово, и я тебя и в самом деле навеки избавлю от необходимости чистить зубы. Так вот, Элхэ, закончим сначала с тобой, и ты по-хорошему отсюда свалишь, после чего сосчитаешь до десяти, выкинешь всю дурь из головы, забудешь моего папашу и выйдешь замуж за какого-нибудь обычного парня либо просто займешься чем-нибудь полезным. Помнится, отец, когда ты опять вылезла в качестве Ахтэнэ и принялась ему надоедать, тебя пристроил. Был у тебя вполне приличный супруг, Хурином звали, так? Чем он тебе не угодил? Вроде не пил, руку на тебя не поднимал, в доме достаток, дети сыты и одеты, к чужим бабам под юбки не лазил. Так нет же, померла ты гордо, из-за родителя моего дражайшего вся в печали, и детей непонятно на кого оставила, к тому же незаконченную вышивку, по словам свидетелей, тебе было куда жальче, чем младшенького. Не смотри на меня с таким удивлением, у меня везде есть уши, и я все про тебя знаю. Теперь ты, Наурэ, проповедничек и черный менестрель недоделанный — удивляюсь, как это тебе Верные в Роменне сразу в рожу не дали, я бы засветил, нашел ты время, место и благодарных слушателей про любимого Учителя вещать. Хотя поешь ты все равно хреново, голос у тебя как в жопе волос — тонок, да не чист. Эллеро обиженно что-то пробурчал, но Саурон не собирался слушать его возмущенные тирады. — Первое, что я хочу тебе сказать: сейчас, когда отца нет, главный здесь я. Умные люди, да и не только люди, давно это поняли и держатся ко мне поближе, потому что знают, что со мной проще выжить, да и не просто выжить, а жить хорошо. Аллуа, например, все это осознала, и поэтому мы до сих пор прекрасно с ней общаемся. Я, знаешь ли, верный друг и заботливый властелин, могу протянуть руку помощи и вызволить тебя из любой неприятности, как в свое время Келебримбора и Эриона, но я и крайне опасный враг. Не хочешь со мной дружить и быть моим союзником — просто сиди тихо и не смей мне мешать и вставлять мне палки в колеса. Объявишь мне войну — проиграешь. Только попробуй сделать что-нибудь мне поперек, и я тебя из-под земли достану и убью, причем запомни, что сдохнешь ты не сразу, а, возможно, через несколько крайне неприятных лет. Я много чего умею, в частности, я прекрасный мастер по металлу, ювелир и целитель, но лучше всего у меня получается убивать, и с особым наслаждением я вышибу тебе мозги, если ты посмеешь перейти мне дорогу. Наурэ глубоко вздохнул. — Тебя не зря прозвали Жестоким. — Не зря, и за дело, — не без гордости согласился Саурон. — Подумай как следует. Я никого рядом с собой насильно не держу. Если не хочешь мне помогать, не надо, главное — только не мешай. Кто не со мной, тот не обязательно против меня, а вот тем, кто попробует мне мешать, хорошо не будет. — Я слышал, что ты запрещаешь Гэленнару видеться с Аллуа! — возмутился эллеро. — Слушай меня внимательно, ты, остроух скудоумный! — рявкнул старший советник. — Я не знаю, кто пустил тебя в Нуменор, надо будет вообще устроить серьезный разнос береговой охране за халатность, но сюда ты приперся и Элхэ, как я вижу, нашел. Так вот, ты ведь наверняка по Средиземью-то мотаешься, да? Если вдруг встретишь своего друга Соото, то передай ему от меня еще раз: если этот оживший аборт еще раз нарисуется рядом с ней и примется навязывать себя в качестве идеальной пары, то умоется кровью и целых костей у него не останется, а после этого я свяжу это отродье свиньи и жабы узлом и скормлю дракону. Что ты так на меня пялишься? Какое из слов в этой фразе тебе непонятно? — Почему ты… — Ты глуп как полено, а на светлой и чистой любви к строго определенному объекту вас всех, как я смотрю, уже заело, — Саурон прибавил какое-то грязное ругательство на Черном Наречии. — Объясняю для особо неумных еще раз. Аллуа твой долбанутый Гэленнар триста тысяч лет не снился, она его видеть не хочет и знать не желает. Да, ее смертный супруг отошел в мир иной, но это не значит, что Соот-Сэйор станет ей мил только потому, что бредит бедной Аллуа с раннего детства. С меня хватило уже того, что я терплю твоего мерзкого Элвира. Не надейся, вечно это не продлится. Я уж нашел было достойного кандидата на место Шестого, но у бедного парня оказалась запущенная чахотка в тяжелейшей форме, и ему было уже ничем не помочь. Однако на Лаирэндиле свет клином не сошелся, и как только я подыщу новый вариант, Элвир пойдет лесом, и не советую со мной спорить, иначе твой протеже после этого проживет в лучшем случае полчаса. Зимрабет улыбнулась, стоя за занавеской: надо же, оказывается, как высоко ее муж на самом деле оценивал ее брата. — Твой будущий Шестой совсем недалеко отсюда, но ты, Ортхэннэр, с ним еще такого горя хлебнешь! — напыщенно воскликнула Элхэ. — Ой, ты ж у нас Видящая, а я-то и забыл, — съязвил старший советник. — Не стращай, мы уже пуганые, и не с такими справлялись. Все лучше, чем слушать мерзкие песенки. — Даже если он тебя убить попытается? — Что, наконец-то достойный противник? Я польщен, а то Элронд с Гил-Галадом мне уже как-то поднадоели. Столько лет, и все одни и те же ушастые рожи. Тем интересней будет игра. Тем веселее будет его дожать. — Тебе что, смешно? Во что ты превратился, Ортхэннэр? Ты себя сейчас со стороны не видишь! Ты и впрямь собрался… сломать другого человека и превратить в одного из своих прислужников? — Я ж говорю, что ты дура. Зачем мне кого-то ломать? Смысл? Можно, конечно, затащить кого-то в камеру пыток и заставить служить мне силой и угрозами, но это очень глупо и банально, кроме того — ненадежно. Можно надавить на больное место и запугать, типа, не пойдешь ко мне на службу — убью твоих жену, детей и любимую кошечку, а также расскажу всему свету, что у тебя есть любовница, но это тоже в высшей степени тупо. Можно еще пойти самым простым путем и найти какого-нибудь вастака или морадана, который изначально на все согласен и будет с обожанием на меня глядеть и выполнять все мои приказы, но это вообще в высшей степени скучно. А вот найти кого-то, кто как раз не согласен, выбрать подходящий момент и сделать так, чтобы он согласился, причем по доброй воле, безо всяких пыток и угроз четвертовать его близких — вот это уже интересно. — Элхэ, пошли отсюда, — Наурэ потянул девушку за рукав. — Наш Ортхэннэр превратился в чудовище, которое считает, что живые существа — это игрушки. Нам больше не о чем с ним разговаривать. — Вот самое правильное решение. Проваливай первым же кораблем из Нуменора, и чтоб больше я тебя тут не видел. Ее можешь прихватить с собой. Я ее не убил только потому, что ее старший брат служит в Тайной Страже и даже не подозревает о том, что его сестренка на самом деле не обычная нуменорская девушка, а очередное воплощение предательницы из Круга Девяти, из-за которой весь план и развалился. Если надо — подкину пару золотых на дорогу. — Ортхэннэр! — скорбно воскликнул Наурэ. — Я услышал от Элвира, что тебя держат здесь в плену, и решил приехать, может, тебе помощь нужна, нашел здесь Элхэ, а ты… ты… — Слушай, ты, кретин ушастый, заткнись, в самом деле, у меня ребенок спит! — не выдержала Зимрабет, высунувшись в окно. — Найди другое место моему мужу нотации читать, а еще лучше — обойдись без них, без тебя разберемся, как нам быть! Эльф удивленно покосился сначала на нее, потом на Саурона. — Это что, в самом деле твоя… — Да, как видишь, у меня молодая жена и дети. Тебе это непонятно, ты слишком дивный для этого, а некая часть тела у тебя давно отсохла за ненадобностью, — старший советник откровенно веселился, глядя на пунцового от смущения Наурэ. — Я тебе еще раз напоследок скажу: не смейте путаться у меня под ногами, и будете жить долго и счастливо. А сейчас меня Зимрабет ждет, супружеский долг исполнять, а вы оба — проваливайте. Наурэ покраснел еще гуще и, схватив Элхэ за руку, быстро скрылся из виду. Саурон, показав ему вслед неприличный жест и произнеся несколько особо мерзких ругательств на Черном Наречии, поднялся в покои к жене. — Слышала, что за хрень нес этот неумный тип? Зла на них не хватает! Сколько лет прошло, а вместо мозгов у них по-прежнему каша. Мало было отца моего, который погубил всех из-за собственной тупости, так теперь еще продолжатели его дела развелись во множестве, уже устал устраивать зачистки. Лет так с тысячу назад мы с моей Восьмой обнаружили на северо-востоке целую кучу маленьких копий Аст Ахэ, там завелся даже свой тано — Учитель то бишь, так моего папочку его поклонники величали, как же я теперь ненавижу это слово! Придурок развлекался тем, что резал себе ножом лицо и потом в ранах гвоздем ковырялся, чтоб подольше не заживали, а еще совал руки в камин, поклоннички же его чуть не выли от восторга. Естественно, я отправил туда под предводительством Хонахт немаленькое войско, лже-Аст Ахэ мы сожгли, подражателя Мелькора выловили и посадили на кол, часть фанатиков сама удавилась, часть удавили мои орки, в общем, долгое время все было чистенько. Так потом они опять начали вылезать, как грибы после дождя, то там, то здесь, жалко, что этого урода Наурэ вместе с его подружкой твои Верные родичи в Роменне не убили! — А кто такой этот Гэленнар и чего он хочет от Солнечной Девы Ханатты? — поинтересовалась Зимрабет. — До того, как стать Солнечной Девой, Аллуа была одной из Эллери Ахэ. Потом ушла на юг, стала жить в тех землях, которые впоследствии стали Ханаттой или Харадом, была замужем за одним из королей этой страны, поэтому девой ее называть не очень-то правильно, но это скорее почетный титул, — улыбнулся старший советник.- Так вот, этот ублюдок Гэленнар Соот-Сэйор, он же Соото, был одним из наилюбимейших учеников моего отца и утверждал, что якобы обожает бедную Аллуа и жить без нее не может. Ха, как же, любит он ее — примерно так же, как я овсяную кашу: кушаю с удовольствием, а как при этом себя чувствует каша — не мое дело. В юности он ее постоянно преследовал, домогался, требовал, чтобы она стала его женой. Аллуа его ненавидела. Мы с ней дружили, и я пригрозил этому недоумку, что переломаю ему все кости, пока отец не видит, а потом поимею его дохлым ежом поперек шерсти во все естественные отверстия, если он не отстанет от бедной девушки. — Это как — в нос и в уши тоже? — рассмеялась его жена. — Было бы неплохо, он это заслужил, — согласился Зигур. — Потом началась война. Я надеялся, что Соото сдох, но он вскоре появился снова — в Ангбанде у папочки, о чем-то они там беседовали. Впоследствии, уже после Войны Гнева и смерти мужа Аллуа, он приперся еще и в Керанан, столицу Ханатты, на праздник Гневного Солнца, и вновь принялся домогаться своей якобы возлюбленной. Я не убил его на месте только потому, что в день летнего солнцестояния, по обычаю харадрим, запрещено устраивать ссоры и даже повышать голос. Традицию я все же слегка нарушил и Соото в очередной раз пригрозил. Надеюсь, что он меня понял, потому что в Ханатте рядом с Аллуа больше не появлялся, однако лет так сто назад до меня дошли слухи о том, что этот милый эльф основал где-то в лесах Средиземья очередную действующую копию Аст Ахэ, вроде как Аст Алтар называется, и засел там со своими поклонниками. Ну ничего, помогу Фаразону с делами, будет время — разыщу папочкиного обожателя, выкурю его из убежища и приведу в исполнение свою угрозу насчет ежа. Надо будет только дохлого ежика покрупнее найти. С его защитничком Наурэ можно еще что-нибудь посмешнее вытворить, хорошо, что меня сейчас отец не слышит. — Туда ему и дорога, — согласилась Зимрабет. — И чего, спрашивается, они привязались теперь уже и к Маэглину? Саурон неопределенно пожал плечами. — Я, как ты сама давно могла заметить, в общем-то не обидчив, не злопамятен и довольно отходчив, если только речь не идет о целенаправленной гадости и подлости, и в связи с этим мне не очень понятна страсть многих людей и эльфов то кому-то непременно мстить, то вспоминать события многотысячелетней давности и вешать вину за них на того, кто не то что ничего не делал и даже рядом не стоял — в то время еще и на свет-то не родился. Маэглин виноват только в том, что его прадедушкой волей случая оказался Финвэ, хотя сам Финвэ, как я тебе уже говорил, на мой взгляд тоже ни в чем не повинен — просто в неподходящий момент моему гаду-дядюшке под руку подвернулся. Тут выбор будет невелик: либо ты квакаешь что-то в угоду нашему гордому Королю Мира, который точно изобразил бы себя стоящим на земном шаре, если бы не был так уверен в том, что Арда плоская, либо разделяешь судьбу несогласных, а это больно и неприятно. Мало кто из эльфов или людей в здравом уме добровольно на такое пойдет, поэтому я не виню Финвэ, хоть Наурэ и бесится — он бы предпочел, чтоб я мечтал его четвертовать. Ну да это ладно, пусть даже Финвэ и был сто раз виноват, но что сделал мой папочка? Он проклял не только его самого, но и весь его род, что меня изрядно рассмешило еще в те годы — сильно он вопил, когда я посоветовал дурью не маяться. Папочкины верные ученики, как и следовало ожидать, верны ему во всем, донельзя последовательны и, прямо как в одной вастакской поговорке, никак не могут слезть с дохлой лошади и продолжают ее стегать. От бедного Финвэ, как и от большинства Эллери, давно уже и костей не осталось, и могилы их не то что бурьяном поросли, а вообще на дне морском скрылись, а эти ребятки по-прежнему все память со скорбью хранят, да еще и вину за произошедшее то на Маэглина, то на Гил-Галада вешают, хотя в те времена не то что они сами — дед их Финголфин еще на свет не родился. Я себе прямо картину представил: вот пойду я сейчас и убью кого-нибудь, а потом через несколько тысяч лет кто-нибудь придет к нашим правнукам и скажет: да это вы виноваты, вы ж потомки проклятого убийцы! Его жена невольно рассмеялась. — А хорошо ты их послал, — она обняла мужа. — Пока Тхэсс спит, а Зимрамит с Мортауром сидят в библиотеке, может, отвлечемся на кое-что более приятное? *** Получив гневную отповедь от Саурона, Эллери поспешили побыстрее убраться восвояси; отойдя подальше от дворца, они присели на лавочку в городском парке и принялись сокрушаться по поводу произошедшего. — Элхэ, — горестно причитал Наурэ, — ну почему наш Учитель нас покинул? Как он мог оставить нас с этим чудовищем? Ты видела, каким стал Ортхэннэр! Он же действительно превратился в злобного монстра, в котором не осталось ничего чистого и светлого и которому плевать на чужие чувства! — Надо попробовать ему объяснить, — девушка угрюмо чертила носком туфельки какие-то узоры в пыли. — Я уверена, что в нем еще осталось добро. Он нас услышит, он поймет! Нужно лишь подобрать правильные слова, чтобы растопить этот лед в его сердце, и Ортхэннэр снова станет прежним! — Наверное… — неуверенно ответил Наурэ; ему после недавнего разговора уже не думалось, что такое вообще возможно. Он не сказал сыну своего любимого Учителя о том, что во время странствий по Средиземью ему все же удалось повидаться с Гэленнаром; выглядел тот довольно-таки скверно, жарким летом носил зимнюю одежду, словно его постоянно знобило, и походил скорее на смертного, согбенного годами и болезнями, нежели на эльфа. Несчастный по-прежнему переживал из-за своей любви к Аллуа, только теперь он был уверен в том, что она на самом деле тоже к нему неравнодушна и могла бы быть с ним, если бы не жестокий властолюбивый Ортхэннэр. — Он меня ненавидит, потому что я ему мешаю, — поделился Соот-Сэйор со своим старым другом. — Аллуа — просто игрушка в его руках. Она не вышла бы за этого смертного с юга, если бы он ее не заставил. Ему был нужен военный союз с южанами. Теперь, когда ее муж умер, мы могли бы быть вместе, но Ортхэннэр пообещал меня убить, если я к ней подойду. Мне с ним не справиться, он слишком силен, и я ничего не смогу сделать. Он снова будет ее подкладывать в постель к своим прихлебателям, а они для него за это на все пойдут, даже на смерть, потому что она слишком красива. Для любого из них высшее наслаждение — обладать такой женщиной, как она, и Аллуа не может воспротивиться тому, чтобы в очередной раз стать наградой за верную службу Гортхауэру Жестокому. Я не избирал путь Видящего, но недавно мне явилось вот что… и не во сне, наяву. Гэленнар, зябко кутаясь в подбитый мехом плащ, подошел к шкафу, открыл потайной ящик и вынул оттуда большую толстую тетрадь в темном кожаном переплете с замком. С детства он неплохо рисовал, и вот теперь глазам Наурэ предстало отнюдь не целомудренное изображение — можно сказать, даже сильно за гранью приличия для стыдливых Эллери: ведь в Лаан Гэлломэ они даже купаться ходили одетыми и спать ложились в длинных рубашках. На белом листе грифелем и красками была нарисована обнаженная пара во вполне недвусмысленной позе, причем в светловолосой эльфийской женщине, на лице которой было написано неприкрытое удовольствие, нетрудно было узнать Аллуа. У человека, который держал ее в объятиях, были длинные черные волосы, заплетенные в косу, и однозначно нуменорская внешность. Рисунок на следующей странице был еще хуже: возлюбленная Соот-Сэйора раскинулась на простынях с бесстыдно разведенными ногами, закатывая глаза от наслаждения, а тот же юноша с косой целовал ее… даже подумать страшно, куда. Попав на Остров, Наурэ поначалу здорово испугался, а потом все же вздохнул с облегчением, подумав, что рисунок — всего лишь игра расстроенного воображения Гэленнара. Дело было в том, что такие прически носили обычно только Верные, арузани предпочитали собирать волосы в хвост — не станет же Ортхэннэр заставлять бедную Аллуа на полном серьезе с одним из своих заклятых врагов в постель ложиться. Тогда же, увидев неприличную картинку, Наурэ густо покраснел от стыда, поскольку сам в подобных делах был совершенно невинен, Соото же, казалось, совершенно не заметил смущения приятеля и продолжил жаловаться.  — Мне это привиделось прямо посреди бела дня, и потом я взял и зарисовал все в этой тетради… Не знаю, зачем я это сделал, потому что теперь я еще хуже мучаюсь, когда думаю о том, что кто-то еще может прикасаться к Аллуа. Она моя! Только моя! Она должна принадлежать мне! Мне было бы легче увидеть ее мертвой, чем знать, что ее целует какой-то смертный! Люди созданы нашим Учителем для того, чтобы служить тем, кто выше их по происхождению, и никто не давал им права касаться наших женщин! Их удел — умирать, а наш — править миром! Наурэ покачал головой, но ничего не ответил. Сейчас, вспомнив о странном рисунке Соото, он поначалу хотел было рассказать все Элхэ, но потом передумал, решив, что это слишком личное, к тому же девушка всегда недолюбливала Гэленнара. — Мы должны бороться, нельзя оставлять все так, — продолжила тем временем она, оторвав своего спутника от неприятных воспоминаний. — Нужно сделать все для того, чтобы исцелить душу Ортхэннэра, и тогда он станет прежним. Он слишком сильно ранен злом этого мира и много времени провел среди орков и жестоких людей, потому и превратился в чудовище. Она закрыла лицо руками и горько заплакала. — Мой старший брат такой же. Он каждый вечер приходит домой и начинает мне рассказывать, кого за что сегодня арестовали и с кем что сделали, а я не могу это слушать, выбегаю из-за стола и прячусь в своей комнате. Родители очень злятся и меня за это бьют, считают, что я очень изнеженная, а я не могу… не могу даже делать вид, что мне безразлична такая жестокость. Отец постоянно на меня кричит, чтобы я жила как все, что мне уже пора выходить замуж, но я же тоже так не могу. Нельзя предавать свою любовь, я один раз уже вышла просто так… — Совершенно верно, — утешил ее Наурэ. — За свою любовь надо бороться, и вы с Соото здесь правы, а Ортхэннэр — просто бесчувственная ледяная статуя. Он никого никогда не любил и сейчас не любит, ему этого не понять, я уверен, что и женился-то он только из-за того, что его человеческое тело просто требует своего. Любви нужно добиваться. И Ортхэннэра мы попробуем сделать прежним, все у нас получится, нужно только верить.