Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Над пауком глумятся на глупых своих страницах сварливые упрощенцы с психологией мухи: он и палач, и обжора, и похотлив, и коварен, но ведь это сужденье скорей говорит о судьях: паучишко — конструктор и часовщик волшебный, идиоты его шельмуют из-за какой-то мухи, а я бы его попросил, чтоб он мне выткал звезду. Пабло Неруда «Зверинец» Ее удел был светлый трон, Он в черной башне был рожден… Синтари Феалиндэ «Еретик» Достаточно долгое время Верные в Роменне жили относительно спокойно — королю, видимо, наскучили кровавые расправы, и он переключился на другие насущные дела. К сожалению, они и представления не имели о том, что Ар-Фаразон тем временем все больше и больше погружался в бездну безумия: его чудовищно пугали мысли о приближающейся старости и смерти, он панически боялся утратить красоту, лишиться мужской силы, а вместе с тем — и любви обожаемой супруги. В итоге король достал через каких-то заезжих торговцев неизвестно кем написанные книги по низкопробной черной магии и принялся их изучать. За содействием и советом он обратился к Зигуру, но его старший советник, заглянув в эти сочинения, только пожал плечами и посмеялся. — Во-первых, — сказал он, — я, честно говоря, с большим сомнением отношусь к возможности применения различных чар и заклятий любым человеком или даже эльфом с улицы только на основании того, что ему, видите ли, так захотелось. Любого, если он только не страдает тяжелой формой слабоумия, можно научить читать и писать, но не каждому дано быть поэтом. Точно так же всех, у кого не бездействуют руки, можно научить оказывать простейшую помощь, если кто-то из их близких болен или ранен, но не каждому дано быть целителем. У меня в Мордоре есть прекрасные черные маги, но я перед тем, как браться за чье-то обучение, сперва смотрю, есть ли у этого человека способности к чародейству или он может только мечом махать. Во-вторых, то, что в этих книжках написано, похоже скорее не на черную магию, а на рецепты малограмотных деревенских знахарок типа «если вас замучили юношеские прыщики, то поймайте в полнолуние на перекрестке трех дорог крупную лягушку, сдерите с нее кожу, протрите шкуркой лицо, а тушку отдайте на съедение черному коту». У меня вон один знакомый еще в Первую Эпоху все это в Хитлуме у хадорингов наблюдал — они детей от кори и оспы поили можжевеловой водкой с примесью пепла сожженных заживо в печке ежей и мышей. Думаю, то, что подобные «чародейства» никому не помогали и не помогут, в комментариях не нуждается. Не знаю, что за неумный человек все это писал — наверняка какой-нибудь очередной самоучка-недоучка, вообразивший себя великолепным черным магом, а на деле вряд ли способный на применение даже простейшего приема. Он что — всерьез считает, что можно помолодеть и стать красавцем, умываясь кровью праведно живущих людей — кстати, что он вообще имел в виду под этими словами? Или что можно вернуть к жизни моего недоброй памяти папашу, принося человеческие жертвы, а потом потребовать у Властелина Тьмы всяких благ? Сейчас, между прочим, Властелин Тьмы — я! Саурон, естественно, не просто не хотел возвращения Мелькора с того света, но и был вполне обоснованно убежден в том, что подобная странная идея вряд ли осуществима на практике. Однако Фаразон пропустил всю речь своего советника мимо ушей, несмотря на огромный возраст Зигура и его колоссальный опыт в применении на деле различного колдовства; гордыня не позволила главе государства попросить дальнейших разъяснений, и король Нуменора решил, что во всем разберется сам. С одной стороны, слова Саурона заронили в его сердце зерно сомнения — а вдруг и в самом деле чушь! С другой, он постепенно, будучи не в силах совладать с искушением заглянуть в гнусные книжонки еще раз… и еще… и снова… — приближался к мысли опробовать что-нибудь из советов и рецептов неизвестного некроманта на практике: а вдруг поможет? Тем временем в Роменне все шло своим чередом. Правда, о полном покое и безопасности говорить было нельзя — то и дело кто-нибудь из Верных исчезал бесследно или попадал в темницу по совершенно ложному абсурдному обвинению, но все же жить стало немного лучше, хотя в связи с выросшими налогами кто-то продал свои дома и перебрался к друзьям и родственникам — ведь платить за один дом двум семьям куда легче, чем одной, кто-то перебрался на материк, а кто-то, увы, отрекся от Эру и Валар и превратился в арузани — и таких, к сожалению, было не так уж мало. Элендур рос здоровым, крепким и умным ребенком, что очень радовало его родителей, однако Орхальдор, пока что единственный сын Валандура, с детства страдал неизвестной сердечной болезнью. Мальчик не мог бегать и играть, как все обычные дети его возраста — пытаясь принять участие в какой-нибудь забаве со сверстниками, он буквально через пару мгновений начинал бледнеть, задыхаться и жаловаться на сильное сердцебиение. Обеспокоенные родители, понимая, что с сыном что-то не так, запретили ему всяческие нагрузки — даже повседневная помощь старшим по дому была для Орхальдора непосильным трудом, ему тут же становилось нехорошо. Врач, которого тайком позвали к ребенку, сказал, что недуг неизлечим, однако, если оберегать мальчика от излишних волнений и не позволять ему носиться по улице с другими детьми или вообще как-либо напрягаться, он, возможно, доживет и до глубокой старости — такие случаи известны, правда, больные при этом оружие видели разве что на картинке, а о том, чтобы обзавестись собственной семьей, и думать не могли. Валандур и его жена понадеялись, что если они будут исполнять все предписания врача, то им удастся сохранить сыну жизнь, однако с течением времени состояние Орхальдора все больше и больше ухудшалось. По сравнению со сверстниками он плохо рос, мало ел, казался очень худым и измученным, словно его по меньшей мере несколько лет держали в темнице на хлебе и воде, а лицо, губы и ногти у него постоянно выглядели синеватыми. Исилдур, наблюдая за сыном друга, поначалу сам очень боялся за своего Элендура — вдруг и у него есть какой-нибудь скрытый недуг! — но, на его счастье, малыш рос вполне здоровым и красивым, с румяными щечками, и все кругом говорили, что он очень похож на отца. Родители тайком учили его читать эльфийские книги, которые в большом количестве были спрятаны в доме Элендила, и рассказывали ему старинные легенды о сражениях с силами Врага и о прекрасных, отважных и благородных властителях древности, в том числе и о доблестном Фингоне — отце нынешнего верховного короля Нолдор Гил-Галада. Разумеется, Элендур знал, что говорить об этом никому нельзя: если Люди Короля прознают о том, чему его учат отец с матерью, всей семье несдобровать. В конце весны 3309 года, когда сыну Исилдура исполнилось уже десять лет, бедному Орхальдору стало совсем плохо — он почти не вставал с постели, даже поход в уборную, чтобы умыться, превращался для него в серьезное испытание. Разумом Валандур понимал, что тут вряд ли что-то уже поможет, но сердце отказывалось принять то, что единственный ребенок медленно умирает и тает на глазах. Несчастные родители проводили целые дни в молитвах Эру и Валар, надеясь, что случится чудо и их сын пусть даже не выздоровеет окончательно, но хотя бы не умрет. Несмотря на свою тяжелую болезнь, Орхальдор был очень спокойным и добрым мальчиком, никогда не капризничал, ничего не требовал, напротив, из последних сил делал вид, что с ним все в порядке, и пытался поддержать близких. Все очень его любили, и Исилдур очень сочувствовал другу, но тоже осознавал, что сыну Валандура осталось жить считанные месяцы, а может быть даже — недели или дни, странно, что он с таким тяжелым недугом вообще продержался так долго. Вскоре грянул гром среди ясного неба — и это была не преждевременная смерть Орхальдора, к которой все уже стали потихоньку морально готовиться; в Роменну приехал королевский курьер и с высокомерным видом вручил Исилдуру послание от Ар-Фаразона. В этом письме король приглашал своих нелюбимых родственников через неделю всенепременно явиться к нему на торжественный ужин, причем, что больше всего напугало старшего сына Элендила — в полном составе, то есть вместе с женщинами и маленьким Элендуром. В ужасе они попытались вежливо отказаться, сославшись отчасти на занятость, отчасти на личные обстоятельства, но никакого действия это не возымело. — У одного моего товарища в семье большое горе, — как можно вежливее сказал Исилдур. — Его единственный сын тяжело болен, он может умереть со дня на день, и я должен его поддержать, а не ходить на веселые пиры, есть, пить и развлекаться в то время, как он и его супруга проливают горькие слезы у постели мальчика. Я думаю, что поступать подобным образом по отношению к нему и его семье, с которой меня и моих родных связывает давняя дружба, было бы крайне нехорошо. — Думаешь? — глумливо ответил морадан. — Так вот, объясню тебе, если до тебя еще не доперло: это приглашение, от которого невозможно отказаться, и мне плевать, что ты там себе думаешь. Будьте любезны явиться в назначенное время во дворец, и если хоть кого-то из вашей семейки там не окажется, мало вам не покажется! А твоему приятелю я соболезнования выражать не буду: напротив, я очень рад — одним Верным гаденышем меньше! Исилдур с трудом сдержался, чтобы не дать посланнику Фаразона в морду — к счастью, жена вовремя схватила его за руку. Тот ухмылялся, видимо, в душе упиваясь собственным остроумием. — Хорошо, — прошипел сквозь зубы старший сын Элендила, в душе благодаря Фириэль за то, что она вовремя его остановила, а то иначе им было бы не избежать беды. — Согласно приказу короля, мы приедем во дворец на пир по его приглашению. Однако мне бы не хотелось тащить с собой в такую даль ребенка, тем более что подобные вечера, на мой взгляд, предназначены исключительно для взрослых. — Без разговоров, вы приедете все вместе, — холодно ответил королевский курьер и надменно распрощался. Сказать, что семья Исилдура была напугана — это значит не сказать ничего. Никто из них даже и представить себе не мог, что за гадость в очередной раз замыслил Ар-Фаразон — а ведь было очевидно, что пригласили их туда не просто так. Более того, на пиру наверняка будет и его обожаемый старший советник, будь он неладен, а также Аглахад, который, по слухам, в настоящее время сильно сдружился с проклятым Зигуром! Посоветовавшись, Амандил и его родственники решили, что будут по возможности вести себя вежливо и почтительно, в пререкания не вступать, делать вид, что наслаждаются изысканными яствами и напитками, но оружие с собой в любом случае возьмут — кто его знает, что придет в голову королю и его прислужникам, а сдаваться без боя в случае угрозы жизни никто из лордов Андуниэ не собирался. Конечно, женщинам и ребенку вообще-то нечего посещать подобные сборища, где арузани наверняка будут сквернословить, кто-нибудь напьется до полусмерти, примется всех оскорблять, да не дай Валар еще и драку затеет, но приказ есть приказ — придется ехать в Арменелос, сидеть на пиру и еще созерцать мерзкого старшего советника. Исилдура бросало в дрожь при одной мысли о кошмарном взгляде этого чудовища, и он слабо себе представлял, что будет делать, если Саурону снова взбредет в голову начать на всех таращиться. С тяжелым сердцем он попросил прощения у Валандура и Вардильмэ за то, что покидает их в такое страшное для них время, хотя самому ему было не легче. — Если со мной что случится, не поминайте лихом, — сказал он на прощание своему лучшему другу и его жене. В назначенный день нелюбимые родственники Ар-Фаразона, облаченные в свои самые нарядные одежды, в сопровождении нескольких слуг приехали в Арменелос на королевский пир. Распорядитель, советник Миналзир, встретил их у входа во дворец. Как ни странно, морадан вел себя вполне любезно и приветливо, поинтересовавшись, благополучно ли дорогие гости доехали до столицы. — Благодарю вас, лорд Миналзир, мы добрались прекрасно и даже не слишком устали, — учтиво ответил ему Элендил на Адунаике, зная, что на Синдарине в столице говорить запрещено. — К сожалению, король возражает против того, чтобы гости приводили с собой слуг, поэтому вашим сопровождающим, к моему глубочайшему сожалению, придется подождать окончания пира в дворцовом саду, где они смогут отдохнуть и насладиться прекрасной погодой и свежим воздухом, — сказал Миналзир. — Мои люди проводят их туда и угостят вкусными блюдами. А теперь я хотел бы просить вас последовать за мной. Элендил подумал, что у него, возможно, есть шанс заодно избавить внука от явно не предназначенного для детей сборища — в семьях Верных было не принято пускать малышей и подростков на пиры. В таких случаях их место в детской и только в детской, а не среди взрослых, которые могут вести разговоры, явно не предназначенные для ушей ребенка. — Простите меня, лорд Миналзир, — осторожно начал он вместо своего старшего сына, который практически не говорил на Адунаике, — но нельзя ли мне отправить вместе с ними и моего внука Элендура? Мы в соответствии с приказом короля привезли его с собой, но мне все же кажется, что для таких вечеров он еще слишком мал. Ему всего лишь десять лет, и это может быть слишком утомительно для ребенка. Советник поначалу изобразил на лице гримасу легкого недовольства, но потом немного призадумался и снисходительно кивнул. — Пожалуй, соглашусь с вами, лорд Нимрузир. У меня тоже есть дети, и я думаю, что им нужно играть со сверстниками, а не проводить время со взрослыми. Пусть ваш малыш пока побегает и отдохнет во дворцовом саду, уверяю вас, что с ним все будет в порядке. Для ребенка его возраста такой вечер и в самом деле может оказаться чересчур утомительным. — Сердечно вас благодарю, — учтиво поклонился Элендил, после чего быстро объяснил все встревоженному Исилдуру. Попрощавшись со слугами и взяв с Элендура обещание, что он будет вести себя хорошо и слушаться старших, они отправились во дворец в сопровождении Миналзира, который вел себя подозрительно вежливо для советника короля. Исилдур был уверен, что Ар-Фаразон однозначно придумал очередную мерзость, но вслух говорить ничего не стал. Пиршественный зал был богато украшен, хотя и тут король оказался в своем репертуаре — скатерть и гардины были подобраны в торжественно-мрачной черно-золотой гамме. Откуда-то доносилась заунывная музыка: Исилдуру подумалось, что его опасения наверняка подтвердятся, а Ар-Фаразон решил заранее создать подходящую обстановку и настрой. Потихоньку на званый вечер подтягивались и другие приглашенные; по-прежнему любезный и учтивый Миналзир указал гостям их места, и вскоре в зале появились король и королева, облаченные в соответствии с последней модой в черное с золотом. По левую руку от них сидел их племянник Аглахад, которого его давно покинутые родственники сразу же узнали, по правую — проклятый Саурон собственной персоной в сопровождении какой-то темноволосой молодой женщины, с которой он время от времени перебрасывался парой слов: Исилдур решил, что это, скорее всего, одна из придворных дам королевы Тар-Мириэль, не от большого ума увлекшаяся учением Тьмы. Ар-Фаразон церемонно поприветствовал собравшихся и предложил им отведать разных вкусных яств и напитков, приготовленных специально для дорогих гостей, после чего загадочным тоном добавил, что сегодня ближе к концу пира намеревается сообщить всем нечто очень важное. Элендил, видимо, поняв, о чем сейчас думает его старший сын, тихо шепнул ему: — Исилдур, я догадываюсь, что добром этот «званый вечер» не кончится, но, во имя всего святого, хотя бы пока сделай вид, будто все в порядке. Мне тоже кусок в горло не лезет, но зря привлекать к себе внимание нам тоже не стоит. К столу были поданы самые изысканные блюда: жареные утки и гуси, начиненные дольками дорогих ароматных оранжевых плодов из далекого Харада, раковый суп, тушеная щука с грибами, отваренные в вине окуни, жаркое из рубленой трески, фаршированная жареная сельдь, печеные раки с кореньями, тушеный язык в сметанном соусе, баранина с фасолью, цыплята в сухарях, биточки из телячьих мозгов. Гости с большим удовольствием принялись за еду, нахваливая мастерство королевских поваров и прекрасные вина, однако Верные чувствовали себя очень неуютно и с нетерпением ждали, когда этот вечер все-таки закончится. Напитки и яства были в самом деле на редкость хороши, но Исилдур с трудом смог заставить себя ради приличия проглотить хотя бы пару кусков. Когда приглашенные наконец наелись и, отложив приборы, стали беседовать друг с другом о том-о сем, Фаразон понял, что настало время объявить всем о своем важном решении, которое он принял единолично, не поговорив ни с супругой, ни с советниками. — Мои дорогие приближенные и родичи! — поднялся с места король Нуменора. — Я еще раз хотел бы приветствовать всех на этом пиру и сердечно поблагодарить вас за то, что вы пришли. Сегодня у нас особый день, потому что, согласно моему указу, завтра в центре нашей столицы, славного города Ар-Миналэта, начнется строительство большого храма, посвященного Великой Тьме и ее создателю Арун-Мульхэру. В пиршественном зале воцарилась гробовая тишина. Саурон, повернувшись к своей соседке, саркастически-скептически ухмыльнулся и что-то ей сказал, пользуясь тем, что упивающийся собственной высокопарной речью Фаразон не обращает на окружающих никакого внимания. На лице Амандила отразился неподдельный ужас, он выронил нож и вилку, которые с противным звоном упали на тарелку. Кое-кто из арузани, напротив, сидел с довольной улыбкой: некоторые нуменорцы, начитавшиеся тех же книжек, написанных тайными поклонниками Мелькора, что и король, уже давно увлекались черными культами и скрыто проводили различные кровавые ритуалы во славу Владыки Тьмы. О том, что на самом деле их обожаемый повелитель мрака на деле был совершенно бездарным военачальником, за которого всю жизнь воевали то Саурон, то орки, а славные рыцари Аст Ахэ постоянно жрали маковый отвар, который в свою очередь жрал рыцарей Аст Ахэ (и выжрал большую часть их головного мозга), никто из них, естественно, и не думал. — Что он говорит? — спросил Исилдур, который по выражению лиц отца и деда понял, что те сильно напуганы речью короля. — Он хочет построить Храм Тьмы. В честь самого Моргота, — шепотом ответил ему Элендил. — Ты на Саурона полюбуйся. Сидит вон, ухмыляется, хотя на самом деле это наверняка его идея. Понятно, для чего ему это нужно. — Великие Валар, о нет! — проговорила бледная от ужаса Алдамирэ. — Храм Тьмы, здесь, в столице Нуменора? Король в своем уме? Этот остров был дарован нам… — Тише! — одернул ее муж. — То, что он не в своем уме, ясно любому, потому что только помешанный может высказывать такие идеи и слушать Саурона, но не стоит тут публично озвучивать свои мысли по этому поводу, а то вдруг кто из приближенных короля хорошо понимает Синдарин… да хоть тот же его старший советник. Исилдур покосился на Саурона со смесью страха и ненависти. Хорошо еще, хоть Черный Майа сейчас разговаривает со своей спутницей и на окружающих не смотрит, а то было бы совсем плохо. Интересно, что это вообще за девица и как она может спокойно беседовать с этим чудовищем — многие люди на ее месте давно б от страха чувств лишились. Ар-Фаразон же, казалось, наслаждался испугом своих родичей. — И что же вы молчите? — он обвел собравшихся взглядом, в котором читалось злорадное торжество. — Какие будут мысли по этому поводу? Некоторые морэдайн продолжали радостно улыбаться, послышались восторженные возгласы, кое-кто даже предложил пожертвовать деньги на постройку здания, однако королю важна была реакция Амандила или кого-то из его семьи. Если бы они промолчали и сделали вид, что им все равно, может быть, все и обошлось бы, но Элентир все же решил высказаться — при этом зная, как Фаразон его ненавидит. — Всем понятно, — произнес он, — что храм, как правило, никогда не обходится без проводимых в нем ритуалов. Однако я наслышан о том, что служение Арун-Мулькэру предполагает кровавые жертвы, не так ли? И что же ты намерен с этим делать? Кого бросить на алтарь? Люди для этого будут отбираться добровольно или принудительно? — Ммм, хороший вопрос, — Ар-Фаразон с неприятной усмешкой отхлебнул из тонкого бокала с позолотой дорогое харадское вино с гвоздикой и корицей. — Можно, конечно, найти тех, кто действительно согласится добровольно отдать свою жизнь во славу Владыки Тьмы, тем самым приближая его возвращение, и если таковые найдутся, я, разумеется, не стану отказывать им в возможности послужить нашему общему делу — потому что великий Арун-Мулькэр впоследствии вернет их к жизни и дарует нам всем бессмертие. — Как думаешь, у него в самом деле поехала крыша, он сильно перебрал или просто намеренно издевается над твоим дедом? — чуть слышно шепнул Саурон своей спутнице, но в следующее мгновение по лихорадочному безумному блеску в глазах короля все же понял, что это уже однозначно не опьянение и тем более не дурацкие шутки — видимо, Фаразон и в самом деле тронулся рассудком из-за преследующего его страха перед неизбежной кончиной. — Я согласен! Я первым отдам свою жизнь! — выкрикнул какой-то молодой светловолосый морадан с такими же фанатично горящими глазами. — Спасибо тебе, мой дорогой Азрузан, — милостиво произнес король, — но, думаю, у тебя еще будет время. Я полагаю, что есть и другая возможность найти тех, кто будет принесен в жертву Великой Тьме и ее создателю. — Ой, мама, — снова прошептал Саурон, — вот неужели трудно сообразить, что мой отец никакой тьмы не создавал? Тьма — это явление природы, то есть отсутствие источников света, точно так же, как и засуха — это отсутствие влаги. Кто ее мог создать? Кто вообще выдумал эту чушь? Что за бред? — Итак, — продолжал тем временем Ар-Фаразон, — в любом государстве всегда найдутся нарушители законов, бунтовщики или просто дурно себя ведущие люди. Вот этот подонок, который сидит тут себе спокойненько, именует себя моим родичем, ест и пьет на мои денежки и корчит из себя праведника, например, приставал к моей жене и пытался ее лапать! — внезапно лицо его стало страшным, он перешел на крик, указывая пальцем на Элентира. Его троюродный брат испуганно вздрогнул, не зная, что делать. — По-моему, нам пора отсюда убираться, — нерешительно произнес Элендил и в следующий миг, повернувшись в сторону, оцепенел от ужаса. Один из слуг Фаразона приставил нож к горлу его младшему сыну Хэрендилу. — Только попробуйте дернуться, — злорадно произнес король, — и ваш мелкий ублюдок будет захлебываться собственной кровью, и ему уже не поможет ни один целитель. По правде говоря, я рассчитывал на Элендура, но его непредусмотрительно отпустили на прогулку. Ладно, сойдет и этот. Саурон сидел с каменным лицом, делая вид, что все происходящее его совершенно не волнует, хотя ему уже было очевидно, что Ар-Фаразон сошел с ума. Конечно, Черный Майа был отнюдь не самым добрым созданием и не испытывал угрызений совести, перерезая глотки врагам, но поднимать руку на детей — это уже было здорово за гранью даже его понимания. С одной стороны, ему очень хотелось поставить безумца на место, с другой — тогда все их Верные родственники точно отсюда живыми не выйдут. Хэрендил не сопротивлялся — только смотрел на всех расширившимися от ужаса глазами. Проштрафившийся Миналзир был бледен от страха и судорожно хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба — он боялся не дожить до рассвета из-за своего не в меру хорошего отношения к сыну Нилузана. — Чего ты от нас хочешь? — дрожащим голосом пробормотал Амандил. — Отпустите Хэрендила, и мы все немедленно вернемся в Роменну и не только не станем мешать тебе поклоняться Морготу, но и вообще никогда больше не покажемся тебе на глаза. Фаразон снова отпил вина. — Иди сюда. Нет, не ты, Арбазан. Братец твой проклятый. Ты-то живи. Пока. Пока я добрый. И уясни себе: если я еще раз услышу, как ты, твой сынок или кто-то из твоих мерзких внучат называет великого Арун-Мулькэра Морготом, я пересажаю вас всех на колья на главной площади столицы, а Элендур будет смотреть на вашу медленную смерть — это послужит ему хорошим уроком, если он, конечно, после этого вообще останется в здравом уме. — Дядя, ты что такое говоришь? — Аглахад смотрел на короля с недоумением, ему на мгновение показалось, что он спит и видит кошмарный сон. Ущипнув себя за руку, он понял, что происходящее все же реально. — Я долго буду ждать? — рявкнул Фаразон. — Считаю до трех, и если до тех пор Элентир не вылезет сюда, отродье Нимрузира отправится на тот свет. Брат Амандила медленно поднялся с места и вышел к королю. — Чего ты хочешь, в конце концов? — почти прокричал он. — Я? Прежде всего — сними с пояса меч. Вот так, хорошо. Положи его на пол чуть подальше, около светильника. Тар-Мириэль, естественно, недолюбливала Элентира, но не настолько, чтобы желать ему смерти. Сейчас же она поняла, что дело явно пахнет чем-то очень нехорошим. — Фаразон, ты что… — воскликнула она, но даже не успела понять, как ее супруг в следующее мгновение выхватил собственный меч, а Элентир без единого стона медленно, словно срубленное дерево, упал лицом вниз на черный с золотом ковер — острое лезвие вошло ему в сердце легко, будто горячий нож в масло. Королева застыла в оцепенении, будучи не в силах даже закричать от испуга, Аглахад в ужасе переводил взгляд то на мертвого отца, то на безумного дядю, придворные взволнованно перешептывались. — Это была первая жертва во славу Арун-Мулькэра из числа недостойных, не желающих оказывать ему должного уважения и именующих его Черным Врагом Мира! — Фаразон спокойно вытер меч полой своего черного плаща, украшенного золотой тесьмой. Амандил рыдал в голос, закрыв лицо руками. Элендил, Алдамирэ и Фириэль тоже вытирали слезы. Анарион потрясенно молчал; Исилдур сжал кулаки, с трудом сдерживая ярость — если бы не его младший брат, мать, жена и Элендур, он определенно с наслаждением бы изрубил Фаразона и его прислужников в капусту, а потом будь что будет! — Будьте вы все прокляты, — наконец заговорил он. — Будьте вы прокляты за то, что только что сделали. Жизнь накажет вас за это — сейчас или чуть позже, но накажет! Тут его взгляд упал на идеально спокойного Саурона. — А ты наверняка радуешься, хотя виду не показываешь. Одним потомком Эарендила меньше, для тебя это лучше. Я бы на месте вас всех ему не верил. Он нарочно втерся в доверие к королю, чтобы погубить вас всех, и только и ждет удобного случая! — А с чего мне радоваться, это ваши семейные разборки, — невозмутимо ответил Черный Майа. — Что же до Эарендила, то не надейся, я не настолько злопамятен. К тому же мой близкий друг Маэглин, который, кстати, по сей день живет и здравствует, почему-то считает, что Эарендил — его сын, хотя я сильно сомневаюсь, что у него с Итариллэ что-то и в самом деле было: наверняка ему это либо в бреду привиделось, либо приснилось. Хотя как бы там оно ни было — я не могу злиться на сына или племянника моего друга. Саурон хотел было прибавить, что Эарендил к тому же косвенным образом избавил всех от Мелькора, и всем, включая многих его бывших подчиненных, сразу стало легче жить, но при полусумасшедшем Ар-Фаразоне решил лишнего не болтать — кто его знает, как он среагирует, что-то он больно трепетно последнее время к Арун-Мулькэру относится. От взгляда Черного Майа Исилдуру снова стало не по себе. — Элентир получил по заслугам, — неожиданно заговорила на ломаном Синдарине молодая женщина рядом с Сауроном. — Я бы на вашем месте так о нем не жалела. Он действительно грязно домогался королевы Ар-Зимрафель, и если бы ее не защитил ее будущий муж, все могло бы закончиться трагически. Он выгнал из дома своего младшего сына только за то, что тот вернулся с вечеринки не совсем трезвым, кроме того, Аглахад рассказывал, что добрый папочка постоянно поднимал руку и на него, и на Нолондила, и на свою покойную жену — еще неизвестно, отчего та умерла. Когда его старший сын почем зря дубасил уже своих собственных супругу и детей, Элентир не счел должным вмешаться. Так ему и надо, уж извините за прямоту. Исилдур посмотрел на нее почти с сочувствием. — К сожалению, я не имел чести познакомиться с вами, прекрасная леди, и не знаю вашего имени, но хочу вас предостеречь: зря вы завели дружбу с Врагом. Может быть, Элентир и сделал в своей жизни много плохого, но тот, кто сидит рядом с вами, во много раз хуже, потому что… Та вдруг резко встала; старший сын Элендила с удивлением увидел у нее на поясе меч. — Не смей говорить в таком тоне о моем муже, иначе отправишься вслед за нашим милым родственником, — женщина вдруг резко выдернула из ножен оружие и приставила острие к горлу растерянному Исилдуру. — Еще одно слово, и я за себя не ручаюсь. — Ну что, давай, — горько усмехнулся тот. — Сначала Элентир, теперь я, кто следующий? Смелее, тебя никто не остановит. Саурон схватил ее за руку. — Зимрабет, сядь! Прекрати, он, в конце концов, твой брат! Хватит на сегодня кровопролитий! — В самом деле, не кипятись, он ничего такого из ряда вон не сказал, чтобы его за это убивать, — поддержал его Аглахад, решив, что нелишним будет все-таки заступиться за племянника. Он был сильно удручен и растерян: с одной стороны, он никогда не находил с Элентиром общего языка и вообще сомневался в том, что тот его любил, с другой — это все-таки как-никак его отец… Тут до Элендила внезапно дошло, кто эта женщина. Как это он раньше не узнал Мериль? — Мериль? — растерянным голосом произнес он. — В каком смысле… о твоем муже? — В самом прямом, дорогой дядюшка, — ответила та. — Как будто ты не знаешь, как женщины замуж выходят. Кстати, позволь представить тебе наших детей — Мортаура и Зимрамит, — Зимрабет указала на сидевших рядом с ней юношу и девушку и с напускным неудовольствием наконец все-таки вложила меч в ножны. — Ч… что? — только и смог пробормотать Элендил; остальные застыли с раскрытыми ртами, даже Амандил прекратил лить слезы. — Что слышал, — коротко ответила его племянница. — Это мой муж и наши дети. Самого младшего тут нет, потому что мы решили, что малышам тут делать нечего, поэтому не имею возможности вас с ним познакомить. Ар-Фаразон все это время наблюдал за их перебранкой с высокомерным презрением, одновременно прихлебывая вино из бокала. — Послушай меня, Нимрузир, — наконец сказал он племяннику, — если ты не приструнишь своего сыночка и не сделаешь ему строгое внушение на тему того, что грубить в моем доме моим же гостям неприлично, этот вечер станет последним в его жизни. Пусть только посмеет сказать еще одну гадость моему советнику, и я довершу то, от чего Зигур по доброте душевной только что удержал свою супругу. Если бы у меня были дети, я бы никогда не стал, в отличие от тебя, столь безответственно относиться к их воспитанию и обучению их хорошим манерам. Кстати, обрати внимание на сына и дочь Зимрабет — они, в отличие от твоего умственно отсталого отродья, неспособного даже выучиться внятно излагать свои мысли на нормальном человеческом языке, весь вечер смотрели в свои тарелки и не встревали в дела старших. Кроме того, позволь предупредить тебя и твоего милого сына: если я еще раз услышу в своем присутствии хоть одно слово на эльфийском, я отрежу тому, кто его произнес, язык, и он больше в своей жизни уже никогда ничего не скажет. Пусть твой обожаемый Нилузан либо учится изъясняться по-человечески, либо вообще не открывает рот. Второе, думаю, было бы лучше. — Хорошо, — дрожащим голосом ответил Элендил уже на Адунаике. — А теперь, пожалуйста, прикажи своим людям отпустить Хэрендила, и мы сейчас же уйдем отсюда. — Вы отсюда действительно сейчас уйдете, — зловеще бросил король, — только, к сожалению, без младшенького. Он пока что поживет у меня, потому что от вас, Верных, всего можно ожидать, а он будет достаточной гарантией того, что вы не начнете хулиганить. Будете сидеть тихо — обещаю, что мы его не убьем, не изуродуем и даже не будем очень сильно бить. Попробуете что-нибудь вытворить — на следующий день я пришлю вам его голову. Уведите этого отсюда, — он указал своим слугам на бледного от ужаса Хэрендила, — и заприте где-нибудь в подвале под надежной охраной. А этого, — он с деланным отвращением тронул носком сапога тело Элентира, — унесите на площадь, сложите там костер и сожгите его труп во славу Арун-Мулькэра. Двое подручных Фаразона, схватив младшего сына Элендила за руки, выволокли его из зала; юноша не кричал, не сопротивлялся, лишь в последний раз со страхом и надеждой глянул на своих родных. Еще два закутанных в черное человека с неподвижными, как у статуй, лицами, молча подняли с ковра мертвого Элентира и вынесли его за дверь. — А теперь убирайтесь и сидите тише мышей, иначе на следующий день и в самом деле получите своего Хэрендила по кусочкам, — оскалился Фаразон, глядя на Верных родичей. Те медленно поднялись со своих мест и направились к выходу из зала. Впереди шел Элендил, который, несмотря на все произошедшее, еще как-то держался; его отец следовал за ним, почти ничего не видя от слез. — Жалко, ковер испортил, это ручная харадская работа, дорого стоит, — бросил вслед своему троюродному брату король. Исилдур смерил Ар-Фаразона и его старшего советника ненавидящим взглядом, но сейчас его волновало нечто другое. Элендур. Какое счастье, что он все-таки не притащил его с собой на пир… иначе сейчас бы он был на месте его брата… неизвестно, правда, что лучше, но Хэрендил все-таки почти взрослый, а Элендуру всего десять лет. Нужно как можно быстрее забрать его и всех слуг отсюда и уезжать в Роменну. Ночью дорога для Верных небезопасна, но оставаться в городе тоже нельзя. *** Тем временем Элендур, оставшийся под надзором слуг во внутреннем дворе королевского дворца, завороженно рассматривал все вокруг; мальчик впервые своими глазами увидел Белое Древо, о котором доселе слышал только в легендах, и величественное здание, в котором уже много веков жили короли Нуменора. Он сел на мраморную лавочку возле фонтана, глядя в прозрачную чистую воду, и хотел было опустить туда ладонь, чтобы проверить, холодная она или нет, как вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Обернувшись, он увидел мальчика примерно своих лет с длинными волосами, насыщенно-темными, как чернила, и необычными ярко-синими глазами, одетого в черное с золотом. Элендур сразу подумал, что это наверняка сын какого-то знатного арузани, но он не выглядел враждебно, скорее даже приветливо, поэтому внук Элендила даже не испугался. — Здравствуй, — сказал тот. — Что, тоже родители на пир не пустили? Мои старшие брат с сестрой пошли, а мне мама с папой сказали, что я еще слишком маленький и мне там делать нечего! Обидно, честно говоря, я тоже хочу вкусненького! — Не пустили, — согласился Элендур. — Правда, меня тут уже только что накормили. — А я буду чуть позже у себя ужинать. Тебе сколько лет? — Десять. — И мне десять. Меня, кстати, Тхэсс зовут. — Элендур, — сын Исилдура нерешительно протянул ему руку. — А ты хорошо говоришь на Синдарине. — Я так и подумал, что ты наверняка Адунаика не знаешь. Многие Верные не знают. А меня отец разным языкам учит, он даже харадский знает и Черное Наречие. Элендур решил, что отец его нового знакомого — наверняка какой-то придворный переводчик или королевский эмиссар и однозначно в милости у Ар-Фаразона. — У тебя братья и сестры есть? — поинтересовался Тхэсс. — Нет пока. — У меня брат и сестра, но они меня сильно старше, им со мной скучно, да и мне с ними тоже. Тебе, наверное, тоже играть не с кем? Может, поиграем вместе? Элендур с опаской оглянулся на присматривавших за ним родительских слуг — отец и в самом деле не пускал его играть с другими детьми на улице, опасаясь за его жизнь и благополучие, в школу он не ходил, и никаких развлечений у него по сути дела не было. Те вроде бы не усмотрели в Тхэссе угрозы — пусть это и ребенок арузани, но, в конце концов, всего лишь ребенок, который в силу возраста еще невинен и уж никак не может быть причастен к кровавым преступлениям своих соплеменников. — Ну хорошо, давай, — ответил он. На лавочке чуть поодаль сидела с тряпичной куколкой в руках Сильмариэн, дочь Артамира, одного из слуг Элендила. Ее мать умерла вместе с младшим ребенком во время неудачных преждевременных родов, а отец по приглашению своего господина продал дом, за который и без того с трудом мог платить налоги, и вместе с восьмилетней девочкой перебрался к нему. Тхэсс бросил на малышку беглый взгляд. — Она с тобой? Может, пригласим ее с нами поиграть, а то чего она там так скромно сидит одна-одинешенька? — Так она же девочка, — пожал плечами Элендур. — Моя мама говорит, что нам нечего вместе возиться. — Странно, я с девочками у себя в школе дружу, — Тхэсс подошел к Сильмариэн и взял у нее из рук тряпичную куклу. — Симпатичная, ты сама сшила? Та робко кивнула. — У меня старшая сестра тоже хорошо шьет, а мама вот не умеет. — Как это у тебя мама шить не умеет? — изумленно посмотрел на него Элендур. — Ты, наверное, шутишь. Твой отец на нее за это не злится? — Не-а, она и в самом деле не умеет. Зачем ему на нее злиться, сейчас вон можно пойти на рынок в город и купить любой наряд по вкусу, мои родители вообще никогда не ссорятся. — Ее зовут Сильмариэн, — наконец представил застенчивую девочку сын Исилдура. — Она с нами живет, ее отец — слуга моего деда. — У моей мамы тоже была служанка, Инзильмит, она с моими сестрой и братом играла, когда они маленькими были, а потом она замуж вышла за кхандского посла, теперь у нее уже свои дети есть, но иногда она к нам приходит в гости, — задумчиво сказал Тхэсс и провел указательным пальцем по поясу куколки. Неожиданно все золотые нитки в плетении засветились, словно солнечные лучи — на улице сгущались сумерки, и это выглядело на редкость прекрасно. — Как ты это сделал? — с изумлением посмотрел на него Элендур. — Не знаю, оно у меня само как-то получается иногда, — засмущался его новый приятель. — Я даже не могу понять, как и почему. Мой папа считает, что в тех случаях, когда я хочу кому-то помочь или кого-то порадовать. — Спасибо, — несмело и еле слышно прошептала Сильмариэн. — Ну что, будешь с нами играть? — спросил ее Тхэсс. — Давайте в жмурки, что ли? — Я тут посижу, — тихо сказала девочка. — Если я буду носиться по саду, у меня отец рассердится и станет ругаться. Увлекшийся веселой игрой с новым знакомым Элендур и не подозревал о том, что в это время в дворце разыгралась очередная трагедия, более того — не заметил своих родственников, выходящих из боковой двери. — … боюсь, сын, что ты оказался прав, — горестно вздыхая, говорил Исилдуру Элендил. — Нам нужно было уезжать к Гил-Галаду! Если бы мы уплыли отсюда, ничего этого не случилось бы и Хэрендил был бы в безопасности! — Что с ним теперь будет? — Алдамирэ вытирала слезы рукавом платья. — У меня, милая, другой вопрос — что теперь со всеми нами будет, — ответил ей муж. — Ты видишь, что произошло! Все гораздо хуже, чем мы думали! Как ты прекрасно знаешь, у короля нет прямых наследников, а Саурон… — Слышали, что он там говорил? — злился Исилдур. — Что Маэглин якобы его лучший друг и до сих пор жив, а Идриль родила Эарендила от своего злобного двоюродного братца! — Да врет он все, не бери в голову, — сказал ему отец. — У Врага не может быть друзей, только слуги, а Маэглин погиб в Гондолине. Меня куда больше беспокоит то, что случилось с Мериль. Король запросто посадит на трон ее старшего сына, а на деле страной будет управлять Саурон за спиной у своего отродья, а то и с полного ведома всех и вся, и тогда нам конец. Надо было мне тебя слушать, мы же теперь из-за Хэрендила даже не можем отсюда сбежать. Исилдур только печально нахмурился. — Мне Мериль жалко. Она ведь, наивная девочка, наверняка влюблена в эту злобную тварь по уши и уверена, что взаимно, а он совмещает приятное с полезным — решил получить таким образом трон Нуменора да заодно и свои низменные потребности с красивой женщиной удовлетворяет, ведь не кого-то там в свою постель уложил, а девушку из рода Элроса. Хотя я, говоря честно, всегда искренне думал, что Майар это не надо. — Не забывай, что это Черный Майа, — глухо бросил Амандил. — Глупо было бы ждать, что Ар-Фаразон твоему отцу или тебе трон отдаст. Тем временем Элендур, пытаясь ловить Тхэсса с закрытыми глазами, случайно оступился и упал, почувствовав резкую боль в правой ладони. Он напоролся на торчавшую из земли ветку, и из глубокой раны сильно шла кровь. — Что случилось? — подбежал к нему обеспокоенный приятель. — Я, кажется, руку поранил, — Элендур, изо всех сил стараясь не плакать, пытался остановить кровь подолом рубашки. Тхэсс, ничего не говоря, взял ладонь товарища в свои, лицо его на пару мгновений стало сосредоточенным, а когда он убрал руки, на месте раны остался лишь небольшой шрам. — Спасибо… — только и смог сказать сын Исилдура, но в этот момент к детям сзади приблизился разгневанный Элендил; ему достаточно было одного взгляда на синеглазого ребенка в черном с золотом, чтобы понять, кто это. — Элендур! — гневно окликнул он внука. — Ну-ка, немедленно отойди от Сауронова отродья и не смей больше с ним разговаривать, мы сейчас же едем домой! Тоже мне, нашел себе приятеля! А ты чем тут занимаешься, чернокнижник малолетний — пытаешься моего внука заколдовать? Конечно, весь в папашу! Мальчик, недоуменно глядя на деда, растерянно улыбался. Элендил схватил его за руку, но тут случилось нечто неожиданное — за Тхэссом тоже пришли его родители, решив, что пора звать сына ужинать. — Ты как с моим ребенком разговариваешь, хам? — возмутился Саурон, услышав речь родственника жены. — Что он такого сделал? Это же дети, в конце концов! Мог бы вообще спасибо сказать, а то заработал бы себе твой внучек без моего Тхэсса столбняк, нагноение или заражение крови, пока бы вы его до Роменны довезли и рану обработали. Бледный от плохо сдерживаемого негодования Элендил схватился за рукоять меча, тяжело дыша и сжав зубы. Он был готов совершить опрометчивый поступок и начать драться с наглым Врагом, но его остановила мысль о Хэрендиле, которого в этом случае однозначно убьют прислужники Фаразона. Глаза Элендура наполнились слезами. — Дедушка, прости, я не знал, что это… — пролепетал он. — Я тебя о чем предупреждал? Никогда не разговаривай с незнакомцами, кто бы это ни был — взрослые или дети! — отчитывал его Элендил, направляясь к выходу из внутреннего дворика. — Ты же не знаешь, на кого доведется нарваться! Надеюсь, что с тобой ничего не случится от проклятого чародейства этого маленького чудовища! Саурон криво усмехнулся вслед Верным, которые то и дело оборачивались, с ненавистью глядя на Врага, и погладил сына по голове. — Нда, не повезло тебе сегодня… А у тебя талант, Тхэсс, такое редко встречается — я почему-то так и думал, что кому-то из моих детей непременно передадутся мои целительские способности. Давай-ка я буду тебя учить, только сразу предупреждаю: не бери пример со своего дедушки-маразматика Мелькора и не вздумай тянуть силы из себя, с какими бы пусть даже самыми страшными ранами к тебе кто-нибудь ни попал. Я понимаю, что морально это на самом деле очень тяжело, потому что иной раз к тебе с выпущенными кишками или раздробленными костями могут притащить твоего близкого друга или даже родича. Сам прекрасно помню Маэглина с переломом позвоночника в трех местах и Келебримбора, которого изуродовали так, что мы с Дургхашем его и опознали-то только по прическе, долго сомневались, что он вообще выживет, но он все-таки оклемался, пусть и полторы недели без сознания пролежал. Однако искушению поддаваться не стоит; поначалу горе-целитель этого не замечает, но попытки поддерживать в раненом жизнь за счет собственных сил на духовном уровне — примерно то же самое, что на физическом выкачивать из себя кровь или отрезать себе какие-нибудь части тела. Когда до человека доходит, что он с собой сотворил, как правило, бывает уже поздно и он медленно угасает без видимых причин. Из бессмертного Айну или эльфа это тоже будет постепенно высасывать жизнь, поэтому лучше такого не делать даже в крайних обстоятельствах. — Не повезло мне с дядюшкой, как видишь, — покачала головой Зимрабет. — Не нравишься ты ему. — Да что он вообще про меня знает?! — с явным сарказмом произнес Саурон и перевел взгляд на сына. — А вообще у меня нехорошее предчувствие, что нашему Тхэссу непременно доведется еще раз лечить своего четвероюродного брата, и тогда все будет куда серьезнее, поэтому пусть учится как следует, может, со временем и нас с Эрионом превзойдет. Тут Саурон заметил, что они стоят как раз под Белым Древом. Дерево было старым, дуплистым, почти засохшим; подняв голову, он увидел свисающие с немногочисленных живых веток спелые на вид плоды. — Интересно, они вкусные? — Сомневаюсь, еще лето не началось, наверняка незрелые, не ешь, — ответила Зимрабет. — А выглядят как спелые и сладкие. Вообще на месте Фаразона я бы давно срубил эту мерзкую полудохлую корягу и посадил новое дерево, благо фруктов на нем хватает. Еще свалится, придавит кого-нибудь, а тут все-таки люди ходят, у деревьев, как и у прочих живых существ, тоже есть свой жизненный цикл, а старые растения в саду держать опасно: они разносят заразу, превращаются в рассадники вредных насекомых и могут упасть кому-нибудь на голову. Вон полюбуйся, сколько на этом дереве гусениц, — сказал Саурон и, протянув руку, сорвал один из плодов. — Надеюсь, он не червивый. Откусив кусок, Черный Майа мгновенно переменился в лице, с отвращением скривился и бросил недоеденный плод в траву, после чего долго плевался. — Тьфу, мерзость какая, кислая и к тому же горькая! — Я же тебе говорила — не ешь, неспелые, невкусные, сейчас же только весна, они не успели созреть! — смеялась над ним Зимрабет. В этот момент к ним подошел Ар-Фаразон, который слышал большую часть их беседы и видел, как его ненавистный племянничек Нимрузир утаскивал из сада внука, а также в душе после неосторожных слов своего советника был уже морально готов хоть завтра порубить Белое Древо на дрова. — Зигур, у вас тут все в порядке? Если этот недоумок Нимрузир или его мерзкое отродье тебе грубили, то достаточно одного твоего слова, и я завтра же прикажу сжечь обоих живьем на главной площади столицы! Саурон и Зимрабет переглянулись. Нимрузир, конечно, и в самом деле недоумок, но ничего такого, чтобы заслужить сожжение живьем, он все же не сделал. — Да нет, — ответил старший советник, — у них ребенок с нашим Тхэссом тут по саду бегал, упал нечаянно и себе руку веткой распорол, ну так дедушка на него и кричал, что тот испачкался и испортил новую рубашку. — Вот у меня племянник и в самом деле недоумок, — возмутился король. — Рубашку ему жалко, а ребенка не жалко.