Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Мортауру, старшему сыну Саурона и Зимрабет, в феврале того года исполнилось уже двадцать восемь лет — по нуменорским меркам уже не ребенок, вроде как совершеннолетний, но и совсем взрослым он еще пока считаться не мог, поскольку в брак согласно местным обычаям, как правило, вступали лет в шестьдесят и старше, если только не было каких-то чрезвычайных обстоятельств типа незапланированной беременности. Однако он, в отличие от своих Верных сверстников, был воспитан отнюдь не в ханжеском духе, прекрасно знал, как и почему рождаются дети, и в какой-то момент почувствовал, что у него возник вполне определенный интерес к девушкам. Когда родители вечером уединялись в спальне, их старший сын, терзаясь лютой завистью, думал о том, как хорошо любить и быть любимым — вот бы познакомиться с какой-нибудь красавицей, которая будет смотреть на него так же, как мать на отца, и такие же слова говорить, и за руки держать, ну и… все остальное! — но для этого ему, как и многим другим юношам его возраста, не хватало храбрости. Вдруг он подойдет к кому-то, заговорит, но ей не понравится, и она пошлет его куда подальше? Верным тут, конечно, заметно проще — их женщины, если родители найдут кому-нибудь жену, уж точно с мужем так разговаривать не станут, однако это уже не так интересно — а если тебе самому уже будущая жена не понравится? Да и мало хорошего в том, чтобы жить друг с другом по родительскому велению, а не по своему согласию. В таких раздумьях и терзаниях юный Мортаур провел довольно много времени, однако вскоре судьба подбросила ему счастливый шанс. Однажды вечером его родители ушли из дома — леди Зимрабет с детства обожала харадскую культуру, а в нуменорскую столицу приехал давать представления придворный театр Ханатты. Такое событие она, разумеется, пропустить не могла и со спокойной душой отправилась с мужем на культурное мероприятие — она была уверена в том, что двое ее старших детей, которые не пошли с родителями, поскольку терпеть не могли харадскую музыку, ничего нехорошего не натворят, а Тхэсс тем более был спокойным воспитанным ребенком и в постоянном надзоре не нуждался. Когда родители ушли, Мортаур подошел к окну, думая, чем бы интересным и полезным ему заняться в их отсутствие, и посмотрел на улицу, но в этот миг ему на глаза попалось нечто из ряда вон. Он увидел Миналбэля, начальника Тайной Стражи, в сопровождении пяти вооруженных подручных; они вели в дворцовую темницу какую-то совсем еще юную девушку со связанными руками. Судя по одежде — явно Верная. Мортаур криво усмехнулся: какого хрена эти идиоты на жаре тяжеленные кольчуги напялили — боятся, что эта перепуганная девчонка кого-нибудь из них его же собственным мечом проткнет? Да она и поднять-то его не сможет, и вообще наверняка побоялась бы и мышонка убить. Хотя красивая-то какая… Разметавшиеся по плечам длинные темные волосы и огромные серые глаза подчеркивали бледность лица арестованной, и у сына старшего советника возникли вполне определенные мысли по поводу того, что он хотел бы с ней сделать. Отец с матерью, конечно, однозначно бы не одобрили такое, но пока их нет дома… хорошо, что у Нуменора с Ханаттой в последнее время дипломатические и торговые отношения все лучше и лучше. Пусть родители смотрят свое представление… может быть, они ничего и не узнают. Мортаур еще раз пристально посмотрел на девушку, мысленно раздевая ее донага, и направился к выходу. Сестра сидела в кресле и читала книгу; она заметила, что ее старший брат куда-то собрался. — Ты куда? — окликнула она его. — Да так. Я ненадолго. Зимрамит пробурчала что-то нечленораздельное и снова уткнулась в книгу. Мортаур же, не надевая плаща — и без того жарко — отправился вслед за Миналбэлем во дворцовую тюрьму. Интересно, что натворила эта девушка — во всеуслышанье разговаривала на Синдарине или хранила под подушкой эльфийскую книжку? Старший сын Саурона был наслышан о кровавых расправах с Верными и знал, что его отец, в отличие от короля, относится ко всем этим жестокостям с явным неодобрением, но тем не менее он всегда просил детей молчать, не вмешиваться и делать вид, что их это не касается, даже если твориться будет что-то уж совсем страшное. — Я не одобряю подобного, — говорил он, — однако сомневаюсь, что я вправе и вообще в силах что-либо тут предпринять. Есть древняя харадская поговорка: как слепой с рождения не видит солнца, так и безумный не слышит ничьих речей. Уговаривать короля бесполезно, я рассказывал вам, что произошло с вашим дядей Лаирэндилом и советником Бэльзагаром, он все равно никого не послушает, а вот сделать еще хуже очень даже можно, он тогда вообще прикажет казнить половину Нуменора, и всех Верных — в первую очередь, включая его собственных кровных родичей. Миналбэль также не пользовался благосклонностью старшего советника. — Меня не зря прозвали Жестоким, и я отнюдь не ягненок, более того — я придерживаюсь мнения, что форсированный допрос третьей степени может быть весьма полезен, когда нужно срочно добыть важные сведения. Тем не менее пытка должна быть способом быстро вытрясти их из кого-то, а казнь — заслуженным воздаянием за тяжкое преступление, а не просто жестокостью ради жестокости. Миналбэль же — попросту умалишенный, ему нравится пытать и убивать для собственного удовольствия. Держитесь от этого человека подальше, он не в себе. Если бы он сотворил с кем-то такое у меня в Мордоре, я бы содрал с такого дознавателя заживо кожу, а его поганую тушку повесил бы на крючьях в крепостном коридоре Барад-Дура и так оставил, пока не сдохнет, однако, к сожалению, я не дома. Нуменорцам остается только надеяться, что это чудовище рано или поздно загнется само. Мортаур давно понял, что его отец умен, изворотлив и хитер, как сотни лис — он уже несколько раз умудрялся блестяще отводить гнев короля от тех, кто этого не заслужил, и отвлекать Ар-Фаразона в те минуты, когда ему в голову приходила очередная безумная идея кровавой расправы с кем-нибудь из многострадальных Верных или просто чем-то не угодивших ему подданных — да так, что тот даже ничего и не подозревал. Теперь для него самого настало время проявить ум и хитрость и уломать Миналбэля отдать ему арестованную так, чтобы тот и согласился, и не разозлился. Задача была достаточно сложной, однако вполне выполнимой, и у Мортаура уже был свой план. В глубине души его грызла совесть — ему думалось, что он поступает не слишком хорошо, по сути дела решив заставить эту Верную заплатить ему своим телом за свободу, но он успокаивал себя мыслями о том, что ничего ужасного не случится. В конце концов, он же не голову ей отрежет, никто еще от этого не умирал, и вообще — говорят, что многим женщинам это очень даже нравится. Потом он отпустит ее на все четыре стороны, и страшная смерть от рук безумного Миналбэля ей уж точно не грозит. *** Начальник Тайной Стражи в сопровождении своих гвардейцев на чем свет стоит клял про себя сегодняшний тяжелый день: он надеялся вечером пойти со своей невестой в таверну и немного там расслабиться, выпить хорошего вина и послушать музыкантов, в конце концов, должен же у него быть хоть один выходной! — а вместо этого на его бедную голову свалилась очередная Верная мразь, с которой пришлось возиться. В Роменне жила одна бездетная семья, ранее тоже считавшаяся Верными, однако потом из личной выгоды решившая сделаться арузани; их близкие родственники умерли от какой-то болезни, и супруги решили взять на воспитание свою оставшуюся сиротой племянницу. Все бы хорошо, да вот девушка оказалась упрямой дурой; несмотря на королевский запрет, пыталась на Синдарине разговаривать да читать мерзкие эльфийские книжки. Дядя с тетей долго не думали и даже уговаривать девчонку не стали: как застукали ее с этой пакостью в руках — так и сдали вместе с книжкой в качестве доказательства Тайной Страже. Теперь Миналбэлю предстояло вместо заслуженного отдыха допрашивать арестованную. Он, конечно, предпочел бы общество своей любимой, вино и таверну, однако и здесь можно было себя не обидеть — в конце концов, слегка поразвлечься ему никто не запрещает, поскольку даже на самое гнусное насилие над женщинами Верных король благополучно закрывал глаза. Девчонка не стала отпираться — она быстро призналась в своих прегрешениях, даже угрожать ничем не пришлось. На запретный Синдарин она несколько раз сорвалась случайно — видите ли, ей трудно разговаривать на Адунаике. — Ладно, это еще куда ни шло, — раздраженно произнес Миналбэль, — тогда объясни, зачем ты хранила у себя мерзкую книжку? Ты не слышала о королевском указе или намеренно его проигнорировала? Девушка задрожала от ужаса и, запинаясь, проговорила: — Эта вещь досталась мне от моих родителей! Это единственная память о них! — От родителей? Звучит трогательно, но это не повод нарушать закон и хранить у себя запрещенные книги. Неужели трудно было оставить себе что-нибудь разрешенное, например, колечко там какое или платочек вышитый? Теперь же тебе придется за это ответить, — в глубине глаз Миналбэля вспыхнул зловещий огонь. Арестованная Верная заплакала. — Пожалуйста, не надо! Отпустите меня! Я вам обещаю, что больше не буду… — Не проси, не выйдет, — гвардеец не дал ей договорить. — Однако такую красоту было бы жаль просто так убивать. Поэтому сейчас мы немного развлечемся, а то что-то нам скучновато стало. Потом ты умрешь, и, к сожалению, — со злорадным торжеством прошипел глава Тайной Стражи, — придется тебе помучиться. Посмотри вон туда, — он указал кивком на дальний правый угол. Трясясь от страха, девушка повернула голову и увидела металлический столб около полутора метров в высоту, на самом верху которого была железная четырехгранная пирамида. — Знаешь, что это такое? — Нет, — прошептала пленница, опустив глаза. — Сначала, как я уже обещал, мы с тобой хорошенько развлечемся — все по очереди, а может быть, даже и по двое-трое одновременно. Надеюсь, не маленькая, знаешь, как такое бывает? После этого я посажу тебя твоим самым сладким местечком на эту железку, а к каждой ноге мы тебе подвесим по мешку с песком или по гире. После такого обычно не живут. Посмотрим, сколько тебе потребуется. А теперь раздевайся. Серые глаза девушки расширились от безумного ужаса. — Нет. — Что?! Давай-ка, снимай с себя все тряпки сама, иначе я помогу, а потом ложись вот на эту лавку. Несчастная Верная принялась медленно стаскивать с себя платье и нижнюю рубашку. Сгорающему от нетерпения Миналбэлю пара минут показалась вечностью, однако то, что он увидел, его не разочаровало. Какое совершенное тело! Жаль будет такое увечить, но ладно — Верных кругом полно бегает, будет кого потыкать, а он любил разнообразие, тем более что его невеста была девушкой из очень приличной семьи и ее родители не приветствовали плотские отношения до брака — придется потерпеть. Он подошел к перепуганной до полусмерти пленнице и положил ей одну руку на грудь, а другую — на низ живота и начал грубо лапать за самые сокровенные места. Та сгорала от стыда, но в душе молилась, чтобы это длилось подольше — даже самое жестокое насилие со стороны гвардейцев страшило ее меньше, чем предстоящая мучительная смерть на железном столбе. В этот момент дверь камеры внезапно скрипнула, и стоявшие на страже гвардейцы с подобострастными поклонами пропустили внутрь незваного гостя. Миналбэль поначалу в полумраке не рассмотрел, кто к ним пожаловал, а потом узнал сына самого старшего советника и тоже принялся кланяться с церемонными приветствиями. Тот же, казалось, не обращал на гвардейцев никакого внимания, вовсю рассматривая пытающуюся стыдливо прикрыться руками Верную. По горящим неутоленной страстью глазам начальника Тайной Стражи Мортаур понял, что пришел вовремя — Миналбэль еще не успел попользоваться своей добычей и серьезно ей напакостить. — А ну, убери руки, а то я их тебе отрублю, — прикрикнул на арестованную один из гвардейцев, — не видишь, сам сын советника Зигура пришел тобой полюбоваться. — Завязываем, сегодня моя очередь развлекаться, она мне понравилась, — как можно более самоуверенно сказал тот. — Найдите себе кого-нибудь другого, а можете и сами с собою позабавиться. Мортаур чуть было не сказал «друг с другом», потому что слухи про начальника Тайной Стражи ходили более чем омерзительные: будто он использует для удовлетворения своих низменных потребностей не только арестованных женщин, но и симпатичных юношей, и даже собственных гвардейцев. Отец как-то раз обмолвился, что у себя в Мордоре приказал бы за такое отыметь самого Миналбэля треснутым черенком от лопаты, да еще на глазах у всего гарнизона Барад-Дура, чтобы у других в свою очередь не возникало таких поганых мыслей и желаний. — Как скажете, лорд Мортаур, — с глупым видом провинившегося школьника, пойманного учителем на списывании, кивал начальник Тайной Стражи. — Мы сейчас отсюда все уйдем, а вы делайте с ней что хотите… Вон лавка… — Ты мне тут намекаешь, что я должен ее трахать в этой грязной дыре? — гневно проорал сын старшего советника. — Да ваша поганая комнатушка не годится даже под хлев или под отхожее место! Развел тут свинарник, я все про тебя отцу расскажу, что ты не содержишь дворцовые помещения в чистоте! Если крысы и тараканы побегут отсюда в королевскую спальню или на кухню, ты быстро сам окажешься на колу, урод! — Простите, мой господин, мы все уберем, все вычистим, сегодня же, — Мортаур, услышав его жалкие заискивания, очень захотел пнуть Миналбэля сапогом в рожу или вмазать ему чем-нибудь тяжелым по почкам. Можно и по позвоночнику — либо шок и смерть, либо до конца жизни больше с кровати не встанет и женщину уж точно окучить не сможет. — Я пойду к себе. С ней, — он властно указал на юную Верную. — Она теперь моя! Желаю вам приятного вечера, и будьте добры все вычистить и проветрить! А ну, одевайся и идем! — прикрикнул он на девушку. — Чего стоишь, думаешь, я тебя тут в голом виде потащу через весь дворец? Та, вздрагивая и всхлипывая, натянула на себя свое светло-голубое платье, порванное и испачканное во многих местах. Мортаур схватил ее за руку и выволок за дверь. Когда они оказались достаточно далеко от Миналбэля с прислужниками, он все же решился наконец заговорить с бывшей пленницей. — Я слышал из-за двери, что они собирались с тобой сделать, — сказал он. — Для тебя бы это и в самом деле кончилось смертью. Не надо так пугаться, я тебя не обижу. Всего один раз… ну, ты поняла… невелика плата за свободу и жизнь, это не так долго длится, и я отпущу тебя на все четыре стороны. Та кивнула, глядя на него полными слез глазами. Выбора у нее не было, но в любом случае один мучитель, пусть и Сауроново отродье, лучше шестерых, да еще и железного орудия то ли пытки, то ли смерти вдобавок. — А если я обещаю, я всегда держу слово, — не без тени гордости произнес Мортаур, подумав, что сейчас в точности повторяет одну из любимых фраз своего отца. Час был далеко не ранний, и его младший брат Тхэсс уже спал, поэтому старший сын советника Зигура был избавлен от здорового детского любопытства — у ребенка сейчас возраст как раз соответствующий, с него станется начать в замочную скважину подглядывать. Зимрамит по-прежнему увлеченно читала какую-то книжку; увидев брата, она с легким удивлением оторвала взгляд от страниц. — Мортаур, это твоя девушка? — поинтересовалась она; тот пробурчал что-то невнятное и быстро заперся вместе со спутницей в своей спальне, про себя думая, какого хрена сестра тоже не ушла отдыхать чуть пораньше. Начнет потом задавать глупые вопросы и выяснять, что да как. Верная, которую он отобрал у Миналбэля и его гвардейцев, забилась в угол, от смущения, стыда и страха не зная, как себя вести. — Слушай, я уже сказал, что тебя не обижу, — Мортаур сам стеснялся и не знал, как говорить с девушкой, но на всякий случай сам перешел на Синдарин, чтобы ей было все понятно. — Сейчас мы с тобой займемся тем, для чего сюда пришли, а потом я отпущу тебя на все четыре стороны, пока родители не вернулись и ничего не узнали, надеюсь, что моя сестра тоже сейчас ляжет спать. Ты свободна, и постарайся больше не попасться в лапы Миналбэлю, а запрещенные книжки спрячь подальше. Как ты видишь, я тоже знаю эльфийский, но не болтаю на нем прилюдно. Не стоит дразнить спящего дракона — голова дороже. Она хотела было снова начать раздеваться, но Мортаур остановил ее властным жестом: — Я сам. Юноше, впервые оказавшемуся наедине с девушкой, казалось безумно соблазнительной сама мысль самому с нее все снять. Та пыталась застенчиво отводить взгляд, но тем не менее заметила, что глаза Мортаура в полумраке выглядят почти черными из-за расширившихся зрачков. — Погаси свечу, пожалуйста, — едва не плача, прошептала она, подумав о том, что сейчас первый раз в жизни увидит обнаженного мужчину, а к такому она, воспитанная в самых строгих правилах, была совсем не готова. — Это ты закрой глаза, если стесняешься, а я хочу на тебя смотреть, — нахально ответил ей Мортаур, укладывая ее на кровать. Юная Верная крепко зажмурилась, стыдливо вздрагивая от его поцелуев и прикосновений ко всему телу, но ни разу не сделала попытки отстраниться — ведь он обещал ее отпустить, если она позволит ему творить с ней все, что он пожелает. В это мгновение она совершенно не думала о том, куда потом пойдет и что именно будет делать, потому что все ее мысли занимало то, как ей окончательно вырваться из лап арузани. Может быть, пойти к кому-то из Верных, и они сжалятся над ней и приютят, или попроситься в услужение? Из разговоров старших женщин она кое-что слышала о неприятностях первой брачной ночи, однако все оказалось не так больно и страшно, как она предполагала, и вовсе не омерзительно. Когда все закончилось — к счастью, довольно быстро, она боялась, что мучиться придется намного дольше — она по-прежнему лежала с закрытыми глазами, но слышала, как Мортаур одевается. Потом он куда-то вышел на пару мгновений и так же быстро вернулся. — Вставай, — сказал он, и девушка все же решилась на него посмотреть; она увидела, что он держит в руках черное с золотом платье. — Вот, стащил у своей сестры, у нее их и так полно, а твое старое только в печку, оно вообще никуда не годится. Она, правда, выше тебя ростом, но, надеюсь, тебе подойдет. Юная Верная взяла у него чистую одежду и, краснея, принялась натягивать ее на себя под одеялом. Мортаур усмехнулся — к удивлению девушки, без издевки или злобы. — И что ты там прячешь, чего я пока еще не видел? Она смущенно опустила глаза и покосилась на столик, где стояла вазочка с печеньем. У нее уже давно не было во рту ни крошки — естественно, Миналбэль не предложил ей даже хлебного ломтика, зачем такие расходы, все равно к вечеру она уже труп! Девушка до сих пор не могла поверить в то, что все обошлось — ей казалось, что все произошедшее с ней было кошмарным сном, хотя совсем недавно она чудом избежала страшной мучительной смерти. Мортаур, видимо, заметил, куда она смотрит, а его новая знакомая тем временем уже подумывала о том, чтобы тайком украсть хотя бы одно печенье — несмотря на то, что с детства ей внушали мысль о недопустимости воровства, девушка была настолько голодна, что боялась без этого упасть в обморок. — Есть хочешь? Давай я чай согрею. Девушка быстро кивнула. Мортаур на самом деле стеснялся не меньше, чем она, ему хотелось расспросить ее о том, кто она такая, откуда, как ее зовут, как так вышло, что она попала в лапы к этому извергу Миналбэлю и вообще не отпускать ее — куда она пойдет на ночь глядя, но он не знал, как лучше начать разговор, и очень боялся, что скоро вернутся родители и застанут его за таким неподобающим занятием — они в театр ушли, а он взял и незнакомую женщину в дом привел. Наверняка отец сильно разозлится, если увидит все это. К сожалению, опасения юноши оказались отнюдь не беспочвенными: пока он угощал свою гостью печеньем, на пороге больших многокомнатных покоев, отведенных старшему советнику и его семье, и впрямь появились родители. Поначалу Саурон решил, что это Мортаур и Зимрамит вместе пьют чай в неровном свете свечей, но потом понял, что это не его дочь, а какая-то незнакомая девушка в ее платье — ростом пониже и волосы не прямые, а слегка волнистые. — Так, это уже очень интересно, — шепнул он жене. — Только не бей его, — Зимрабет схватила его за руку. — Я когда-нибудь бил своих детей? — удивленно поднял брови старший советник; смятая постель и валявшееся в углу скомканное голубое платье вполне красноречиво говорили о том, что здесь произошло. — Сначала побеседую с этим малолетним развратником, а потом посмотрим, стоит ли ему слегка отвесить. Я не сторонник рукоприкладства, но все зависит от ситуации. — Вообще-то он не такой уж и малолетний, я ненамного старше была, когда за тебя замуж вышла, — прокомментировала его жена. — Ладно, сейчас все выясним. Мортаур, явно увлеченный любованием своей новой знакомой, даже и сообразить не успел, когда перед ним внезапно появился вернувшийся родитель. — Ну что ж, позволь узнать, кто это тут с тобой? Почему ты нас с ней не знакомишь и вообще делаешь вид, будто нас не замечаешь? Юноша поднял глаза и глубоко вздохнул. Проклятье, он не заметил, как быстро пролетело время и вернулись отец с матерью…, а ведь он даже и не успел спросить у этой Верной, как ее зовут! — Прости, папа, я и в самом деле не заметил, как вы вошли… Это… это… — Ты что, переспал с женщиной и даже не поинтересовался ее именем? — отец никогда не поднимал на Мортаура руку, но тот прекрасно знал, когда Саурон злится — он умел внушать людям страх и без каких-то внешних проявлений жестокости. — Алмариэль. Меня зовут Алмариэль, — осторожно проронила девушка, которая в это время скромно сидела, опустив глаза и сложив руки на коленях. — Простите меня, господин старший советник. Мне не стоит больше здесь находиться, я сейчас же покину ваш дом. — А ну, сиди тихо! — грозно прошипел Саурон, не повышая голоса; про себя он подумал, что девочка не из трусливых — мужественно держится в присутствии воплощенного зла, другой человек на ее месте наверняка бы уже в обморок упал. — Куда ты пойдешь, ты вообще знаешь, что время уже далеко за полночь? Пусть лучше мой милый сын поведает мне в подробностях, кто ты такая и как ты здесь оказалась. Алмариэль залилась краской — она понимала, что сейчас речь пойдет о вещах очень неприличных. Мортаур принялся сбивчиво рассказывать о том, как отобрал девушку у Миналбэля и его гвардейцев, привел домой, пообещав отпустить после того, как…, а потом… — Все, хватит, остальное можешь не рассказывать, и так ее смущаешь, мне все понятно, — остановил его отец. — С одной стороны, безусловно, ты повел себя достойно и по сути дела спас ее от верной смерти, с другой… ну ты и придурок. Я все понимаю, ты хотел как лучше, пообещал Алмариэли жизнь и свободу, но сам подумай: куда она теперь пойдет и что будет делать? А если она от тебя забеременеет? Девушка вздрогнула. Мортаур тоже испуганно опустил глаза. — Слушайте, хватит тут краснеть и бледнеть, вы уже не маленькие, должны знать, как и почему дети-то рождаются. — Отпустить он ее решил, умник, — прокомментировала мать. — Знаешь, само желание кого-то спасти можно назвать похвальным, но тут надо и о другом думать: что ты будешь потом с этим спасенным делать. Если ты кому-то помогаешь, так отвечай потом за него и помогай как следует, а не только отчасти. Кроме того… ты, конечно, не ведешь себя подобно этому выродку Миналбэлю, но насиловать кого-то, пользуясь его беспомощным состоянием… знаешь, я не думала, что мой сын на такое способен. — Я ее не насиловал! — возмутился Мортаур с видом оскорбленной невинности; Алмариэль пыталась сохранять спокойствие, хотя ее едва не трясло от ужаса. — Да, да, конечно, — покачала головой Зимрабет. — Видимо, она сама к тебе приставала, так я и поверила. Был у меня один знакомый, Фаразхил, тоже пытался при помощи каких-то витиеватых словесных уловок всех убедить в том, что насилие и принуждение — это якобы разные вещи и в последнем нет ничего страшного. Так вот, я тебе прямо скажу: до такого, как Миналбэль и его дружки, ты, конечно, не опустился, но большой разницы между тем, чтобы избить женщину до бесчувствия или привязать ее к кровати, а потом зверски над ней надругаться, и тем, чтобы принуждать ее с тобой спать, пользуясь тем, что она попала в беду и ей некого больше просить о помощи, я не вижу! Мортаур опустил глаза — ему было очень стыдно. — Можно мне все-таки уйти? — нерешительно произнесла Алмариэль еле слышным голосом. — Я, честное слово, ничего не… — Молчать, — Черный Майа смерил ее таким взглядом, что девушку словно парализовало. — Никуда ты не пойдешь, пока у меня не будет точной уверенности в том, что ты снова никуда не вляпаешься. Моя жена права: если кому-то помогаешь, то делать это надо так, чтобы этому человеку уж точно потом плохо не было, а то мой сыночек тоже надумал — отпустить тебя в никуда, да еще если и в самом деле без последствий не обойдется… Никак не могу взять в толк, откуда в народе бытует глупая уверенность, будто с первого раза забеременеть нельзя. Алмариэль снова вздрогнула. Мысль о том, что такое может произойти, пугала ее, хотя она изо всех сил старалась держаться стойко. — Во времена моей юности, когда я еще жил в Лаан Гэлломэ, — с легкой усмешкой продолжал старший советник, — мой младший брат Тевильдо очень любил гулять по окрестным лесам в зверином обличье. Как вы наверняка все знаете, я могу предстать перед другими в виде черного волка, а вот он предпочитает черного кота харадской породы — ушастенькие такие, узкомордые и раскосые, причем Тевильдо по сути дела неотличим от обычного драного сорного уличного зверька. Неудобные случаи уже бывали, когда кто-то выдавал в присутствии моего братишки нечто нежелательное, думая, что это всего лишь дворовый кот, а он внезапно принимал человеческий облик и сильно всех смущал. Так вот, в обличье кота Тевильдо и питается тем, что всегда едят эти животные — мышами, птичками, кроликами, лягушками и прочей мелкой живностью. Однажды мой старый недруг Гэленнар, который в ту пору был еще ребенком, со скандалом, дракой и слезами отобрал у моего брата свежепойманного крольчонка, а кот, когда ловит добычу, запускает в нее все зубы и когти. И что же вы думаете? Кролик с распоротым животом и вылезшими кишками долго загибался на глазах у этого придурка Соото, а тот потом три дня рыдал и причитал: он же как лучше хотел, он зверюшку спас. Я ему так и сказал: башкой думай, тупица, либо ты учись целительскому делу, либо уж не берись и отдай крольчонка Тевильдо доедать. Алмариэль плохо понимала, о чем он говорит, но подумала, что убивать ее Саурон однозначно не собирается… и вроде он даже не такой уж и страшный, если только не смотреть ему прямо в глаза. — Папа, но я же не хотел ничего плохого… — виновато произнес Мортаур. — Мне стало ее очень жалко, и она мне очень… — Понравилась, я все понимаю, — ответил тот. — А вот теперь подумай, куда бы она потом пошла и каково бы ей было оказаться среди чужих людей с подарочком, да еще и не просто от какого-то рядового морадана? — Слушай, солнышко ты мое, я сама жила в детстве среди Верных и прекрасно знаю, чем там для женщин чревато такое, как они считают, бесчестье, — укоризненно произнесла Зимрабет. — Правда, обычно неприятную историю удавалось замять, люди просто прикрывали позор свадьбой на скорую руку, хотя все вокруг говорили про них нехорошее, но бывали случаи, когда с незамужними матерями очень жестоко обращались их собственные родственники. С твоей стороны было очень гадко пользоваться чьей-то беспомощностью, пусть ты и не посчитал это таким уж мерзким поступком. — А я что… если неприятную историю надо замять, — собрался с духом Мортаур, — можно и замять. Почему бы мне, собственно говоря, и не жениться, — он осторожно покосился на Алмариэль. — Это ты не у меня спрашивай. И не передо мной извиняйся, — ответила его мать, — мне вот еще интересно, как теперь нам придется выкручиваться перед королем. — Я… я думаю, что смогу его полюбить, — нерешительно подала голос Алмариэль, тоже искоса глядя на Мортаура. — Ваш сын… он добрый. Он меня ничем не обидел. — Так уж прямо и ничем? — ехидно ухмыльнулся Саурон. Воспитанная в строгих традициях Алмариэль предпочла смириться — она была даже рада, что все так кончилось, и незаметно вздохнула с облегчением. Значит, вот он, ее суженый, раз уж так вышло, значит, так тому и быть. В конце концов, Мортаур — отнюдь не самый плохой жених, по крайней мере, он и в самом деле руку на нее не поднимал, не был с ней грубым и не называл ее дурными словами. С ней могли случиться куда более страшные вещи: те морэдайн имели возможность безнаказанно над ней надругаться, а потом жестоко убить, да и если бы она по-прежнему жила в родительском доме — кто знает, кого бы ей отец с матерью выбрали в мужья? Вон соседская дочь впервые увидела своего супруга в день свадьбы — страшно и подумать: ниже ее ростом и к тому же без одного глаза, в детстве во время игры себе палкой его выколол. Мало того, нет бы во время торжества, как полагается, поблагодарить родных и друзей за поздравления и подарки, улыбаться, обнять и поцеловать невесту — так ведь смотрел в пол и молчал, будто ему рот зашили. Ничего не поделаешь, иди и живи, раз родители так решили, Мортаур хоть красивый, хотя стесняется не меньше, чем она. Что же до его отца — ну, прежде всего, родителей не выбирают, ее теперь уже нареченный не решал, в чьей семье ему предстоит появиться на свет. Кроме того, Саурон вроде бы не такой уж и кровожадный, как рассказывают, вполне мог бы убить ее на месте, но не убил ведь и вроде бы как пока не собирается. — С королем я разберусь сам, недаром я зовусь самым омерзительным лгуном Средиземья, а вот Мортауру надо еще очень долго учиться, — добавил Черный Майа с легким оттенком самодовольства. — Слушайте внимательно: вы завтра будете продолжать изображать из себя провинившуюся и нашкодившую малышню, молчите в тряпочку и не смейте произносить ни единого слова. Все понятно? Алмариэль покорно закивала. — Сама-то как? — спросил у нее будущий свекор. — Ничего не болит, кровотечения нет? Девушка залилась краской и предпочла промолчать, отрицательно покачав головой. К счастью, Мортаур обошелся с ней вполне осторожно, крови было немного, и она остановилась сама собой, но говорить о таком вслух ей совсем не хотелось. — Смущаться тут вообще-то нечего, — Саурон наклонился и вытащил из-под шкафа какую-то толстую книжку в кожаном переплете. — Посредством того, чем вы тут занимались в наше отсутствие, можно человеку и невообразимое наслаждение доставить, и в гроб его вогнать, сделав с ним такое, что ни один целитель не поможет. Вот вам мой подарок на свадьбу, читайте, просвещайтесь и учитесь, только большая просьба эту книжку никому не показывать, потому что это перевод с харадского на Синдарин, а за последний кое-кто из присутствующих уже чуть было не огреб. Алмариэль взяла у него книжку и раскрыла на первой попавшейся странице; картинка там оказалась такая, что она снова покраснела. — Десять веков назад в Ханатте, то бишь в Хараде, жила прекрасная принцесса Сариеми-анни, однако прославилась она не только как первая красавица; она была к тому же великолепной поэтессой, ученым и воительницей, — начал Черный Майа. — Мы сегодня ходили на представление, которое как раз и рассказывало о ее жизни и подвигах, — прокомментировала Зимрабет. — Так вот, у Сариеми-анни было двенадцать детей, а ее мужем был прославленный харадский военачальник Эрмианна, — продолжил Саурон. — Естественно, всех своих многочисленных отпрысков они нашли не в капусте, а о том, как их надо правильно делать и получать при этом как можно больше удовольствия, она и написала эту книгу — «Трактат о любви и браке». Ее перевели на множество языков, в том числе на Черное Наречие и Синдарин, и среди моих подручных всех рас и национальностей она пользуется большим успехом. Самой Сариеми-анни уже много лет как нет в живых, но дело ее живет. — Там такие рисунки неприличные… — смущенно пролепетала Алмариэль. — Показывать их, конечно, никому не надо, а вот с мужем наедине читать можно и нужно. Там много и других полезных сведений — про беременность, роды, уход за ребенком, отношения в семье… в общем, просвещайтесь, дети мои. Эта книжка каким-то непонятным образом попала в одну из конфискованных библиотек, когда у Ар-Фаразона начала съезжать крыша, и он издал указ об изъятии всех книг на эльфийских языках. Несколько особо полезных, ценных и мне приглянувшихся я стащил и спас от сожжения, спрятав у себя под шкафом; теперь вот отдаю вам и надеюсь на ваше благоразумие. Кстати, — обратился он к будущей невестке, — я понимаю, что на Адунаике тебе разговаривать достаточно трудно, это вообще язык сложный в плане изучения для тех, кто изначально не является носителем, однако провоцировать не совсем вменяемых людей не нужно, не можешь объясниться — лучше сиди и молчи. Ты, дорогой мой Мортаур, тоже готовься к тому, что заработаешь на свою голову кучу сплетен и осуждения, а смотреть на тебя из-за твоей женитьбы будут как на чокнутого. — Плевать я на всех хотел, — пробурчал юноша. — Это правильно, оправдываться перед сумасшедшими бесполезно, ты все равно никому ничего не объяснишь и не докажешь, они тут уже все помешались на почве ненависти к Верным, но все равно… На провокации не поддавайся, в обсуждения не лезь, все вали на меня, будто это мое решение и я тут вас заставил, я, если что, тебя прикрою. А теперь отправляйтесь быстро спать, иначе мы так и до рассвета досидим.