Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Безумие не слышит слов, не видит света тьма… Анариэль Ровэн «Эол» Безумие Ар-Фаразона с каждым днем становилось все более явным и заметным. Если раньше он мог хоть как-то прислушаться к голосу разума и поступить в соответствии со здравым смыслом, то сейчас он почти перестал воспринимать какие-либо советы со стороны жены и приближенных, более того — у него появилось странное желание делать все назло. Так, например, однажды он показал Саурону проект Храма Тьмы; тому откровенно не понравились ни архитектурное решение, ни предварительный вариант расположения здания. — Во-первых, должен отметить, что Храм будет слишком громоздким, — сказал старший советник. — Если построить его в центре столицы, то он перегородит всю площадь, кроме того, испортит весь внешний облик города, а в окружающих зданиях станет слишком темно — их обитателям так даже и солнечным днем придется сидеть со свечами и лампами. Во-вторых, почему в нем такие маленькие окна? Чтобы свежий воздух внутрь вообще не проникал? И чем тогда жрецы дышать будут? В-третьих, делать купол из серебра было бы серьезной ошибкой. Этот металл очень хорошо проводит тепло, поэтому летом на солнце он накалится так, что в здании будет попросту нечем дышать, а зимой остынет так, что никакие печи не помогут. Я лично предлагаю прежде всего разработать другой проект и сделать строение несколько более изящным, а не с такими толстыми стенами, затем — вынести его на окраину города, а крышу и купол покрыть самой обыкновенной черепицей. Храм должен вписываться в общий архитектурный стиль города, а не уродовать его облик, все-таки это здание государственной важности. Кроме того, следует иметь в виду, что серебро к тому же имеет свойство сильно тускнеть и чернеть под воздействием непогоды, а потому сверкающий купол быстро станет выглядеть как попросту грязный. Можно, конечно, отправить слуг его начищать, но мне кажется, что для людей это будет попросту небезопасно. Естественно, Ар-Фаразон и не думал прислушиваться к мнению Зигура, поскольку считал, что сам в состоянии во всем разобраться и сделать все наилучшим образом. Старший советник же про себя в свою очередь сделал вывод о том, что король Нуменора и здравый смысл — вещи еще более несовместимые, чем огонь и вода. Ну что ж тут поделаешь, его дело и его деньги, хочет он тут соорудить прямо на главной площади Арменелоса эту кошмарную постройку и тем самым окончательно и бесповоротно изуродовать весь внешний облик столицы — имеет полное право, он же здесь король. Однако зачем тогда брать себе советников, если ты не собираешься слушать их советы, или тем более спрашивать у них совета, а потом делать все с точностью до наоборот? Внезапная женитьба Мортаура, естественно, тоже не вызвала у него понимания, однако тут Саурону удалось в очередной раз искусно выкрутиться. — Я, к сожалению, сам проявил себя не с лучшей стороны, потому что взял Зимрабет в жены, когда до рождения Мортаура оставалось два месяца, однако всему есть границы. Я прекрасно понимаю, что мой сын — парень взрослый и у него есть некоторый интерес к женщинам, однако рабынь и наложниц я ему держать не позволю, нечего тут меня позорить. От этого отвратительного обычая, равно как и от многоженства, даже харадцы и вастаки отказались много веков назад, у людей, по счастью, хватило мозгов осознать, что потом дети от законной жены начинают взаимно ненавидеть детей наложницы, и дело кончается у знати междоусобицей, а у простолюдинов поножовщиной. Хочет спать с этой девчонкой — пусть женится. Кроме того, когда мужчина и женщина спят вместе, у них часто появляются дети. Я не такой глупец, чтобы упускать из виду своих возможных потомков — моя кровь слишком драгоценна. Более того, я не сторонник пустого расходования человеческих ресурсов. Безусловно, я мог бы убить ее на месте, но зачем? Она молода, хороша собой и может произвести на свет здоровых детей. Последней фразой Саурон умело надавил высокомерным морэдайн на больное место: они были помешаны на том, что каждая капля чистой нуменорской крови должна тщательно сберегаться, потому что у потомков Трех Племен и так обычно очень мало детей. Отчасти именно поэтому они до сих пор еще и не вырезали всех Верных под корень: жестокости со стороны короля возымели определенное действие, и некоторые из тех, кто не хотел или не мог платить высокие налоги, а также боялся стать жертвой расправы, время от времени сознательно переходили на сторону арузани. Ар-Фаразон сочувственно покачал головой, придя к выводу, что прекрасно понимает чувства Зигура, и смирился с произошедшим, к тому же Алмариэль показалась ему достаточно тихой и безответной — такую его старший советник и его семья однозначно либо быстро забьют, либо заставят вести себя так, как нужно им. Кроме того, у самого Ар-Фаразона детей пока что, несмотря на все его старания, так и не было, и мысли о том, что им с женой предстоит остаться бездетными, повергала его в глубокое отчаяние. Выходки короля Нуменора становились с каждым днем все более и более частыми, странными и безумными: он отдал приказ о начале строительства Храма Тьмы, однако начал его не с фундамента и стен, как полагается при постройке любого здания, а с закладки алтаря в его предполагаемом центре. Саурон опять же только пожал плечами, но объяснять любезному родственнику, что это совершенно нелогично, уже не стал — бесполезно. — Это примерно как начинать возводить дом с мебели, — поделился он с женой своими мыслями. — А что, можно сначала занести стулья и стол, сложить печь, а вокруг кухню сделать. Бред безумца? А вот наш дорогой Фаразон считает, что это самое оно. К несчастью, вскоре король вспомнил и о другой своей не менее странной идее — срубить Белое Древо. Собственно говоря, ничего плохого в том, чтобы срубить старое растение и на его месте посадить новое, нет, и многие люди так делают, однако Ар-Фаразон опять же вопреки всем советам своих приближенных и здравому смыслу решил изничтожить его совсем — настолько ненавистно ему было все, так или иначе связанное с эльфами и Валар. По правде говоря, король Нуменора был вообще сильно склонен к разнообразным крайностям: жечь книги на Синдарине — так сразу все, вне зависимости от их практической полезности и содержания, хотя многое из того, что попало под горячую руку венценосного безумца, было отнюдь не вредным. О своем замысле устроить костер из Белого Древа, да к тому же даже не просто костер, а своего рода жертвоприношение, он открыто объявил своим приближенным. — Я приказываю, — сказал он, — срубить эту поганую эльфийскую корягу, когда осень будет близиться к концу, и распилить на дрова. Пусть немного подсохнут, а в день зимнего солнцестояния мы сожжем Белое Древо! Пусть этот костер станет символом того, что люди Нуменора избрали свой собственный путь и больше не намерены следовать за эльфами и их хозяевами! Со стороны эта пафосная речь смотрелась довольно забавно, однако многие — не только Верные, но и арузани — были напуганы. Они слышали о пророчестве Тар-Палантира, и им подумалось, что теперь беды не миновать. Послушал бы, в самом деле, своих советников, вырастил новое Древо из плодов, посадил, а потом уж и срубил старое! Известия о решении Ар-Фаразона дошли и до его троюродного брата Амандила в Роменне. Сказать, что его родичи тоже испугались — это значит не сказать ничего. Они были потрясены и совершенно деморализованы. Белое Древо для них было святыней, чем-то совершенно незыблемым и привычным; с раннего детства они привыкли почитать его, как символ королевского рода Нуменора, и нечестивая задумка Ар-Фаразона казалась им несусветным кощунством. — Мой венценосный родич окончательно сошел с ума, — причитал Амандил. — Наверняка Саурон подбивает его на такое злое дело. Всем вам известно пророчество Тар-Палантира, согласно которому род Элроса будет существовать до тех пор, пока живо Белое Древо. У короля нет наследников, Тар-Мириэль бесплодна, и ему уже все равно — пусть после него весь наш остров погибнет или достанется Черному Майа и его выродкам. Однако мы все тоже принадлежим к роду Элроса, и сожжение Древа будет означать конец и для всех нас! Его сын пытался придумать какое-нибудь решение этой проблемы, но ему ничего не приходило в голову — вернее, приходило, но Элендил всегда был Верным в полном смысле этого слова и никогда бы не пошел на какой-либо бесчестный или отчаянный шаг даже ради спасения собственной семьи. Убить короля? Немыслимо. Саурона? Невозможно. Бежать в Средиземье к Гил-Галаду? А что это изменит? Попытаться упросить Ар-Фаразона не губить Древо? Глупая идея, он никого не послушает, только наверняка разозлится еще больше и устроит строптивым родичам публичную казнь. Анарион сидел с безразличным видом: он понимал, что все равно ничего не сможет поделать с решением безумного короля. Сейчас его куда больше занимала семейная жизнь: его молодая жена Тиндомиэль, в прошлом Гимилбэль, ждала первенца. Ее отец, узнав о бегстве дочери с Верным, хотел было устроить серьезные разборки, однако предприимчивая девушка заявила Нардуминалу, что любит Анариона больше жизни и что утопится в речке, если отец посмеет причинить ему хоть какой-то вред, и советнику ничего больше не осталось, кроме как смириться, пожелать дочери счастья и замять дело. Исилдур прекрасно понимал, что все происходящее добром не кончится, но при этом не собирался сидеть сложа руки и покорно ждать расправы со святыней Нуменора. Он делал вид, будто тоже переживает и не знает, что предпринять, но в душе уже решил, как поступит. Из соображений безопасности он не сказал родным ни слова о своем плане, тем более что у него были все основания не доверять своей новоявленной родственнице. По правде говоря, он не сомневался в том, что она действительно сильно любит его младшего брата, но тем не менее он полагал, что Тиндомиэль-Гимилбэль вряд ли забудет, кто она по крови. Если вдруг она прознает, что кто-то из семьи ее мужа затевает что-то против короля и его верных приспешников, так наверняка потом донесет своим, и тогда последствия могут быть самыми что ни на есть ужасными. Исилдур вел себя с женой брата вежливо и учтиво, однако довольно холодно, и старался ничем с ней не делиться; Фириэль, видя такое настроение супруга, тоже отнюдь не спешила подружиться с новой родственницей. Элендил и его жена, напротив, относились к невестке очень тепло и сердечно; наивность отца порой сильно злила Исилдура, а Элендил в свою очередь постоянно ругал сына за неподобающее, на его взгляд, поведение. — Мы должны радоваться, что эта прекрасная девушка свернула с дурного пути, а любовь к твоему брату поспособствовала тому, что она осознала неправильность взглядов и образа жизни арузани, — говорил он. — Скоро у тебя родится племянник или племянница, а ты вместо того, чтобы поддерживать ее, ведешь себя с ней так, словно волей случая оказался в одном доме чуть ли не с самим Сауроном! — Прости, отец, — возражал Исилдур, — но я ничего не могу с собой сделать. Я ей не доверяю. Хочет Анарион с ней жить — дело его, пусть живет, но я бы советовал тебе быть бдительным и не болтать лишнего в присутствии Тиндомиэль. Кто знает, что там у нее на уме. — Нельзя быть таким подозрительным! — злился Элендил, у которого не вызывало одобрения поведение сына. Исилдур же тем временем считал про себя дни до конца осени. У него был свой план, теперь нужно было только дождаться удобного момента… *** Семейная жизнь Мортаура началась, может быть, и не самым лучшим образом, однако юноша явно не жалел о том, что случилось. Старший брат беглянки Гимилбэль Фаразагар, к тому времени назначенный начальником дворцовой охраны, поначалу со свойственным ему ехидством высказал сыну старшего советника свои соболезнования по поводу того, что папаша заставил юного совратителя жениться — его сильно разозлило то, что учудила его младшая сестра, и он возненавидел всех Верных с удесятеренной силой, но вскоре начал ему завидовать. Мортаура с его молодой женой постоянно видели вместе, и Фаразагар неоднократно наблюдал за тем, как они то о чем-то разговаривали, держась за руки, то вообще обнимались и целовались. Ему очень хотелось сказать обоим какую-нибудь гадость, но он никак не мог выбрать удобный момент. Алмариэль же после того, как их с Мортауром на скорую руку поженили в очень скромной церемонии, жила со своим мужем в его покоях в королевском дворце. Старший советник, который, по всей видимости, понял, что невестка его побаивается, старался лишний раз с ней не заговаривать. Тем не менее он строго-настрого запретил ей куда-либо ходить одной — а по мере возможности вообще не покидать пределов дворца и все время держаться рядом с Мортауром и его семьей. — Народ, к сожалению, в этой стране живет не самый доброжелательный и хороший, мало ли что может случиться, уродов хватает, возьми вон того же Миналбэля, и он ведь тут не один такой, — сказал Саурон, вспомнив в это мгновение то, чем поделился с ним несчастный Лаирэндил. Увиденное он, разумеется, сохранил в тайне, как и пообещал брату жены, а в разговорах с ней продолжал поддерживать версию о том, что Исилвэн якобы была замужем и умерла от родов. — У меня вообще-то есть план при первом же удобном случае спровадить вас с Мортауром отсюда на материк в мои владения, там тебя никто не тронет, говори на каком хочешь языке, делай что хочешь и ходи куда хочешь. Однако пока мы торчим здесь — провоцировать придурков не стоит, у них же любое слово на Синдарине вызывает едва ли не припадок ярости. Никак не могу понять, почему людей так на этом клинит, я вон своим подручным разрешаю использовать любой нравящийся им язык, главное, чтобы окружающие их понимали. Его слова немного обнадежили Алмариэль; теперь она тайно питала надежду когда-нибудь все-таки покинуть этот ужасный остров, который по сути дела так и не стал ее родиной, и жить спокойно где-нибудь в другом месте, пусть даже в Мордоре или Хараде. Иногда ей казалось, что орки в общении и то должны быть приятней, чем морэдайн. Про свое неожиданное замужество теперь она думала, что ей в какой-то мере даже и повезло: Мортаур по характеру был довольно спокойным, уравновешенным, к пустякам не придирался, вернее сказать — вообще к ней не придирался. За несколько месяцев брака они так ни разу и не поссорились, хотя она еще во время своей жизни в родительском доме много слышала от подруг и соседок о том, что им приходилось сталкиваться с тем, что некоторые мужья только и ищут, к чему бы прицепиться: и не так села, и не туда встала, и не то приготовила, и не так одета, и хорошо еще, если просто отругают, а то и поколотить могут. Мортаур руку на нее тем более никогда не поднимал, но пару раз, начитавшись советов в той самой книжке с неприличными картинками, предлагал ей попробовать в постели кое-что такое, что она потом наутро краснела при одной мысли о прошедшей ночи… однако, по правде говоря, на деле это оказалось очень даже приятно, хотя лучше бы ее муж все-таки погасил свечку (а он по-прежнему наотрез отказывался это делать — зачем, если у него такая красивая жена, есть на что посмотреть!). Вообще они очень даже хорошо друг друга понимали, правда, была одна вещь, которая была очень интересна Алмариэль, но она никак не решалась заговорить об этом со своим супругом: его родители. Ведь как-то они познакомились? И Саурон в повседневной жизни отнюдь не похож на того кровавого монстра, рассказами о котором Верные матери пугали детей. Интересно было бы, конечно, узнать, что он на самом деле за личность и чего от него можно ожидать…, но ей казалось лучшим выходом не затрагивать этот вопрос, несмотря на любопытство. С младшими сестрой и братом мужа она тоже неплохо поладила, и порой ей почему-то казалось, что со временем уйдет и страх перед Сауроном.