Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Вечер был безнадежно испорчен: почти сразу после ухода Элендила Саурон тоже засобирался домой. — Извини, пожалуйста, что так получилось, — сказал ему Аглахад. — Мой брат сначала нагрубил тебе на ровном месте, хотя ты ему ничего не сделал, даже помощь предложил, а потом еще меня обвинил в предательстве, хотя я его и чаем угостил, и поддержать пытался. Теперь ведь со мной и разговаривать больше не захочет. Верный, одним словом. Мне тоже очень обидно, хотя он, по-моему, сильно тебя испугался. — Да ты не переживай, я не обиделся, мне, честно говоря, не привыкать к подобному, — ответил Черный Майа, надевая плащ. — Просто я сегодня что-то немного не в настроении продолжать нашу беседу, давай лучше завтра вечером увидимся. — Упрямый тупица, — негодовал Аглахад по поводу действий родича. — Заявил мне тут, что ты меня погубишь. Это он племянничка погубит со своей надеждой на помощь Эру — и все из-за того, что он себе невесть что про тебя навоображал. — Будем надеяться, что все-таки не погубит, — вздохнул Саурон, — все-таки вы, нуменорцы, народ крепкий. Судя по тому, что ты мне рассказывал про характер нанесенных ранений, жить наш любитель невкусных фруктов все-таки будет, хотя лечиться ему придется долго. Главное, что никакие органы не задеты, однако потеря крови там приличная и наверняка еще, несмотря на поверхностные травмы, в открытые раны грязь попала, пока он без сознания на улице лежал. Говоря по-хорошему, ему с таким надо было тихо сидеть дома, а не ездить на дальние расстояния — уверен, что хуже ему как раз после долгой дороги до Роменны и стало, но я понимаю, что прятать племянничка у себя ты попросту не мог. — А я буду надеяться, что твоя потрясающая интуиция и в этот раз тебя не подведет, — с плохо скрываемой тревогой сказал Аглахад, закрывая за старшим советником дверь. Саурон изобразил на лице ободряющую улыбку, хотя на деле не по себе ему стало отнюдь не от перебранки с Элендилом, а от того, что ляпнул он сам. Аглахад прав, интуиция у него от природы действительно потрясающая и никогда его не подводила, но временами он сам боялся своей способности предвидеть будущее — и это у него порой прорывалось в виде случайных фраз, внезапных предчувствий или странных снов. «А что будет, когда он наконец встанет на ноги? Снова то же самое — до следующего раза, возможно, куда более страшного?» — почему-то сейчас, ругаясь с упрямым Верным родственником, он внезапно, произнеся эти слова, подумал, что в этот раз с Исилдуром все обойдется, хотя лечиться ему и в самом деле придется долго. В этот раз. До следующего, куда более страшного. И… когда его ждать? Чувства, что его замысел с поиском замены Элвиру провалится, как в свое время с несчастным Лаирэндилом, у него сейчас не было, но на душе было неспокойно и тоскливо. Ведь в свое время он так вот предсказал страшную смерть папаше Гил-Галада, с которым поругался на переговорах: «интересно было бы расколоть твою пустую голову, чтобы посмотреть, мозги там у тебя или яичница». Пророчество сбылось: после Нирнаэт Арноэдиад тело надменного нолдо нашли на поле боя как раз с черепом всмятку и чудесными длинными косами в ошметках мозгов. Черный Майя уже несколько раз клялся себе, что будет стараться вести себя осторожнее со словами, но оно время от времени само вылезало — против его воли. Маэглину он, помнится, ляпнул, что его наивный братец Гил-Галад еще огребет от Элронда вследствие излишней доверчивости не тому, кому надо, а Тхэссу пообещал, что ему непременно придется еще раз оказывать помощь четвероюродному брату. Сейчас Черному Майа казалось, что все эти события однозначно окажутся в будущем как-то связаны, но ему пока не удавалось понять, как именно. С одной стороны, конечно, надо следить за своим языком и не говорить вслух все, что придет в голову, с другой — если чего-то и в самом деле не миновать, то какой в этом смысл? По дороге домой он увидел, как во дворцовом саду, невзирая на проливной дождь, да еще с грозой — необычно для поздней осени! — около Белого Древа собрались гвардейцы короля и стражники с топорами и пилами. — Эй, ребята, — окликнул их старший советник, не снимая с головы капюшона, — по-моему, сейчас однозначно не слишком подходящая погода для того, чтобы спилить эту хрень. Что это вас разобрало, да еще на ночь глядя? Шли бы вы по домам, завтра утром, если дождя не будет, так и займетесь этой корягой. — Ох, мы бы с радостью пошли домой греться, — ответил ему нынешний начальник дворцовой стражи Урибэль, тяжело вздыхая, — но у нас приказ. У меня вон еще раны не зажили, и я бы лучше лежал сейчас в постели, но король повелел срубить Белое Древо сегодня же вечером и распилить его на дрова, завтра он хочет, кажется, торжественно его сжечь. Саурон про себя подумал, что Исилдур с плодом Древа подсуетился однозначно вовремя, хотя не стоило так глупо рисковать. — Слушайте, вы тут поосторожнее, — сказал он Урибэлю, глядя на небо, время от времени озаряемое яркими вспышками молний. — Вообще-то в грозу не стоит находиться рядом с одиноко стоящими деревьями, да еще с металлическими предметами в руках, а если учесть, что на вас еще и кольчуги… надо бы вам все-таки спрятаться где-нибудь в закрытом помещении и если не дождь, так хоть грозу переждать. — Вы правы, господин старший советник, — согласился тот. — Однако у нас приказ его величества, и если мы его не выполним — гнев короля будет пострашнее грома и молнии! По правде говоря, главе дворцовой стражи и в самом деле было очень страшно. Когда он был маленьким и, как и все дети, любил гулять на улице с друзьями даже в плохую погоду, дедушка объяснил ему, как определить, насколько близко от него в землю ударила молния: увидев вспышку, нужно начать считать вслух или про себя, пока не услышишь удар грома. Если успел досчитать меньше чем до двадцати — нужно немедленно бежать домой: гроза уже совсем близко, и уж точно не стоит прятаться под деревьями и вообще к ним приближаться. Умом Урибэль понимал, что Зигур совершенно прав, однако страх перед безумным Ар-Фаразоном был сильнее здравого смысла. Увидев вспышку молнии, он стал, как в детстве, считать про себя и успел досчитать только до трех, как тут же раздался оглушительный раскат грома. Значит, молния ударила почти совсем рядом. Однако делать было нечего: король шутить не любит, приказал срубить Белое Древо — значит, придется рубить, пусть тут хоть гроза будет, хоть ураган. — Так, давайте все-таки побыстрее закончим нашу работу и пойдем по домам, — скомандовал он своим людям. — Начинайте. Старший советник учтиво попрощался со стражниками и пошел прочь, про себя подумав, что нужно успеть как можно скорее убраться подальше от дерева, а еще лучше — попробовать уговорить короля пожалеть своих людей и отложить затею до утра. Однако не успел Черный Майя пройти и сотни шагов, как вдруг на мгновение от очередной вспышки молнии вокруг стало светло, как днем, а потом громыхнуло так, что у него заложило уши. Почти сразу же после этого со стороны Белого Древа до него донеслись вопли боли, ужаса и отчаяния; обернувшись, он увидел, что молния угодила прямо в ствол, расколов его пополам, и теперь полузасохшее дерево пылало безо всяких стараний короля, несмотря на проливной дождь. Трое стражников, в том числе невезучий Урибэль, видимо, оказавшиеся ближе всех к Белому Древу в момент удара молнии, лежали на земле неподвижно, еще один кричал не своим голосом, корчась в муках и пытаясь отползти в сторону. Старший советник тут же бросился к ним, про себя подумав, что сейчас ему придется призвать на помощь все свое целительское искусство — а виной трагедии снова стало безумие короля. *** Очередная бредовая идея Ар-Фаразона стоила его подручным четырех жизней. Двое несчастных, пытавшихся рубить Белое Древо как раз в тот миг, когда в него ударила молния, погибли на месте, еще двое лежали при смерти, получив тяжелейшие ожоги, и даже Саурон при всем его мастерстве только разводил руками, объясняя рыдающим родственникам, что отнюдь не всесилен и не может вставить умирающему новые органы или заменить кожу на всем теле. Сам же король заявил, что молния была однозначно не просто молнией, а местью Валар за то, что нуменорцы пошли против их воли; попытки его советника объяснить, почему в грозу не стоит подходить к одиноко стоящему дереву, да еще и будучи при этом в полном вооружении, оказались тщетными — Ар-Фаразон просто пропустил все слова Зигура мимо ушей и повелел окончательно изничтожить все, что осталось от злосчастного Белого Древа, в том числе выкорчевать и сжечь пень. Начальник дворцовой стражи Урибэль лежал без чувств, не приходя в сознание, жить ему оставалось считанные часы — у несчастного были начисто выжжены глаза, обожжены некоторые внутренние органы, на всем теле не осталось ни единого кусочка целой кожи, а местами сквозь обугленные мышцы проглядывали кости. Еще держался он только благодаря знаменитой нуменорской живучести, однако сейчас от нее было больше вреда, чем пользы, потому что обычный человек с такими чудовищными ожогами умер бы на месте, а Урибэль и его товарищ Миналзагар продолжали цепляться за жизнь и мучиться. Однако если сам начальник дворцовой стражи, по крайней мере, хотя бы лежал в беспамятстве, то бедняге Миналзагару повезло куда меньше — он был в полном сознании, прекрасно понимал, что умирает и, страдая от невыносимой боли, постоянно умолял его прикончить. Этим вечером старший советник впервые за все время супружеской жизни поругался с женой: причиной был Тхэсс, которому отец решил показать некоторые секреты мастерства. Зимрабет считала, что десятилетнему ребенку не следует смотреть на полутрупы со страшными ожогами, однако ее муж придерживался иного мнения. — Знаешь, я понимаю, что все это очень страшно, — ответил он ей не терпящим возражений тоном, — но если ты хочешь, чтобы Тхэсс в будущем стал хорошим врачом, ограждать его даже от таких ужасов не стоит. Пусть знает, что нужно делать, потому что ему часто придется видеть изуродованных до неузнаваемости умирающих! Зрелище далеко не из приятных, но такова жизнь, и кто-то должен облегчать их страдания! С этими словами Саурон взял сына за руку и увел его с собой, не обращая внимания на возмущение и мольбы жены. Тхэсс, однако, держался вполне хорошо, несмотря на юный возраст, и не стал убегать и плакать при виде лежащих при смерти Урибэля и Миналзагара. — Значит, смотри, — объяснил ему отец. — К сожалению, очень часто бывает такое, что человек умирает в страшных муках, а ты ничем ему не можешь помочь. Конечно, есть вариант быстро и безболезненно его добить, но мне он не нравится — чуть позже расскажу, почему. Поэтому сделать тут нужно кое-что другое: приготовить особое снадобье, погружающее смертельно раненого в сверхглубокий сон. Как ты понимаешь, это не простое обезболивающее или сонный отвар, который дают людям с менее серьезными ранами. Под его действием он спокойно умрет без мучений и не будет чувствовать страха и боли. Рассказав и показав внимательно слушающему сыну, какие ингредиенты нужно добавить в зелье, Саурон напоил им умирающего Миналзагара и дождался, пока тот наконец заснет, после чего принялся дальше объяснять Тхэссу секреты целительства. — Я против того, чтобы добивать даже однозначно умирающих, которым нельзя помочь, — сказал он, — и тут есть две причины. Во-первых, если это твой друг, родич или просто человек, с которым ты сражался бок о бок, вряд ли ты сможешь это сделать, а если и сможешь, то сам подумай, каково тебе будет потом. Во-вторых, у меня были случаи, когда каким-то непостижимым образом выздоравливали однозначно безнадежные раненые. Однажды орки Дургхаша напали на Гавани, а я лишь немного опоздал с отменой приказа — ты знаешь эту историю. Мои подручные подобрали там одного синда — досталось ему так, что и вспоминать страшно: сильнейшая кровопотеря, болевой шок, из целых органов осталось только сердце. Я, конечно, всю необходимую помощь ему оказал, но надежды почти не было. Тогда я напоил его тем снадобьем, которое мы с тобой только что готовили, и стал ждать, пока он умрет. Очнулся он через восемь суток и в итоге все-таки выздоровел, зато благодаря ему и другим вроде как безнадежным я узнал много интересного о побочных действиях этого лекарства. Человек или эльф, который его выпил, погружается в очень глубокий сон, ничего не видит, не слышит и не чувствует. Если смерть все-таки не наступает, такое состояние может длиться несколько суток — от четырех до шести. Потом раненый начинает приходить в себя, но постепенно — мои подопытные мне рассказывали, что слышали чужие голоса, но ответить ничего не могли, и открыть глаза у них получалось не сразу. Помимо этого, наше снадобье еще вызывает подавленное состояние — такое настроение тоже может держаться несколько дней. Наконец все проходит, и раненый идет на поправку. — Вот дедушка, наверное, на тебя ругался за опыты на живых людях, — сочувственно посмотрел на отца Тхэсс, который уже много раз слышал от него истории о ссорах Мелькора с детьми и подручными. — Еще как ругался, а я ему отвечал, что добивать раненого или оставлять его мучиться куда более немилосердно, чем поить всякой гадостью, от которой хуже ему уже однозначно не будет, — подтвердил Саурон. — Знаешь, если тебе вдруг надо сделать так, чтобы тело человека ничего не чувствовало, но окружающий мир он все-таки видел, воспринимал и тебя слышал, есть еще один способ, но он достаточно жестокий и это уже не травки и лекарства, а настоящая черная магия. Подрастешь немного — научу, но без крайней нужды не применяй. Как ты сам понимаешь, мой папа это тоже не одобрил. Несчастные Урибэль и Миналзагар умерли на рассвете. Ар-Фаразон отдал их тела родственникам, вручил вдовам всех погибших стражников по мешочку с золотом, после чего поклялся отомстить Валар за смерть своих верных слуг. — Наверняка это кара приспешников Эру за то, что я решил изничтожить их подарочек, а не простая молния! Более того, я в этом полностью уверен! Они не имеют никакого права творить подобное! Если они думают, что я это так оставлю, то глубоко ошибаются! Я отомщу им за страдания и смерть своих людей! Пусть получат то, что заслужили! Я нанесу им неожиданный удар и всех уничтожу точно так же, как уничтожил Белое Древо! Мой братец Арбазан сейчас, наверное, горько плачет! Так ему и надо, проклятому валаропоклоннику! Саурон, глядя на короля, только удивлялся: теперь очередная бредовая идея — месть Валар за их мнимую кару. Убеждать Ар-Фаразона в том, что это была самая что ни на есть обычная молния, а в гибели стражников виноват он сам со своим безумным приказом, Черный Майа больше не стал — бесполезно. Конечно, гроза поздней осенью — дело редкое, но время от времени встречается, и явление это довольно опасное, а потому нечего изумляться произошедшему или приплетать сюда Валар. А вот настроение короля и его новые замыслы старшему советнику очень не понравились: Саурон почему-то сразу почувствовал, что ничем хорошим это не кончится. Останки Белого Древа дымили и тлели на недостроенном алтаре почти целую неделю; словам Саурона и других своих советников о том, что пень следовало бы высушить перед тем, как поджигать, король, естественно, не внял. Когда Аглахад пожаловался дяде на то, что в городе его стараниями нечем дышать, Ар-Фаразон с надменным видом изрек: «Потерпишь!».