Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Начало октября побаловало жителей Острова на редкость хорошей погодой — с деревьев уже облетала листва, но небо было ясным, а дни стояли теплые и безветренные. В один из таких прекрасных дней Исилдур вышел на улицу погулять в надежде немного развеяться и перестать думать о том, что завтра ему придется ехать на праздник к Ар-Фаразону — веселое торжество вполне может оказаться последним в жизни злосчастных лордов Андуниэ. Подойдя к ограде, он с наслаждением подставил лицо теплым лучам осеннего солнца — кто знает, и не в последний ли в самом деле раз? Как же не хочется отправляться в проклятый Арменелос. Поговаривают, что Храм Тьмы вышел на редкость жутким сооружением, которое изуродовало весь облик города, а еще из-за него в окрестных домах теперь света белого не видно — люди днем сидят со свечами. Через дорогу стоял дом, с которым у него были связаны отнюдь не самые приятные воспоминания — теперь там жила семья морэдайн, но про себя Исилдур по-прежнему называл его домом Нолондила. У незваных гостей теперь было уже трое детей — двое сыновей и дочь. Младший еще ходил в школу, старший, судя по слухам, вроде бы как собирался вернуться на материк и служить там в мордорской армии, а сейчас пока жил в столице, а вот девчонку Элендил и его родичи довольно часто видели на улице или в саду за оградой. — Приехали сюда, грязные твари, — злился Амандил, стоило ему случайно столкнуться на улице с соседями, — и живут в нашем доме, да еще и на наши деньги. Мы платим налоги королю, а Саурон наверняка запускает лапы в казну и платит своим подручным за верную службу тем, что должно принадлежать нам! Сами морэдайн вели себя очень даже пристойно — ни с кем не ругались и не ссорились, по большей части вообще не общались с другими горожанами, за исключением крайней надобности что-то купить или починить, но и в этих случаях были очень сдержанными и разговаривали только по делу. Точно такими же были и их дети: за все время жизни в Роменне они так и не завели себе друзей, проводя все время только с родителями или друг с другом. Никакого повода себя ненавидеть они не давали, но тем не менее Амандил и его родичи относились к ним с плохо скрываемой неприязнью — хорошо еще, что старались никому этого не показывать: кто знает, как поведет себя старший советник короля, если узнает, что кто-то проявил враждебность по отношению к его верным слугам. Исилдур с болью в сердце взглянул на дом своих покойных родичей. Новые хозяева привели жилье в порядок, перекрасили, починили, убрали старую покосившуюся ограду и поставили вместо нее новую, кованую. Сквозь нее было прекрасно видно чистый ухоженный сад, а на скамейке ближе к калитке сидела с книгой в руках дочь мордорских морэдайн — ее рождению, помнится, долго удивлялся весь город, поскольку все считали, что ее мать уже слишком стара для того, чтобы зачать ребенка. Еще больше всех изумило то, что через девять лет после этого на свет появился еще один сын незваных гостей — он был почти ровесником Элендура, только, в отличие от него, мог спокойно ходить по улицам и бегать в школу, а не сидеть целыми днями взаперти, даже не высовываясь за калитку. Старший сын Элендила тяжело вздохнул. Ему было почему-то страшно смотреть на соседский сад: казалось бы, ничего такого, просто какая-то девушка сидит на скамейке и читает. Однако на ее месте могла бы быть его сестра, Исилвэн. Она могла бы выйти замуж за Нэстара, родить еще детей, но ничего этого не случилось. Если бы отец с дедом тогда все-таки вмешались… Слишком много «если бы», «могла бы». Лаирэндил и Нэстар тоже могли бы быть живы, а в доме напротив не поселились бы чужие люди! Он довольно долго стоял у ограды, глядя на дом и сад, и ему казалось, что никто не обращает на него внимания, однако юная мораданэт все же заметила, что он смотрит в ее сторону. Она резко захлопнула книгу, встала со скамейки и подошла к забору. — Ну, чего интересного увидел? — произнесла она на чистом Синдарине безо всякого акцента. — Не надоело на меня пялиться? Дай почитать спокойно. Исилдур вздрогнул, услышав ее голос; он не ожидал, что соседка внезапно с ним заговорит и вообще поднимет глаза от книги — она казалась слишком увлеченной чтением. — Что… Извините, я вовсе не на вас смотрел и не хотел вам помешать, — смутился он. — Просто этот дом, где вы сейчас живете с вашей семьей, раньше принадлежал моим родственникам. Они… все умерли. Я вышел во двор погулять, ну и случайно их вспомнил. Я сейчас уйду. — Это наш дом, — ответила девушка, особо сделав ударение на слове «наш». — Я с вами и не спорю. Этот дом изначально принадлежал моему дяде, у него было трое детей, но изо всей семьи в живых осталась лишь старшая дочь. Она была прямой наследницей. Однако она… перебралась в столицу и там вышла замуж, дом в Роменне ей не нужен. Я так думаю, что ваши отец и мать служили ее супругу, и он передал жилье вам, уж не знаю, во временное или постоянное пользование, — как можно осторожнее и учтивее объяснил Исилдур. — Мои родные сдуру пытались доказывать королевским чиновникам, что якобы наша семья имеет право на этот дом, но они тогда не знали, что Мериль жива. Потом я понял, что все вполне законно: моя троюродная сестра — прямая наследница, и как раз она может распоряжаться наследством своего отца по личному желанию, в частности, передать или подарить его каким-либо другим людям. Мораданэт немного смягчилась — с ее лица ушло недовольное выражение. — Ну да, так и есть, — подтвердила она, — мои родители встретились и долгое время жили на материке, а потом по необходимости переехали сюда. Здесь им предоставили этот дом. Честно говоря, я себе не представляю, как тут жили ваши родственники, мама с папой рассказывали мне, что и сад, и жилье были в жутком состоянии. Кругом грязь, плесень, они потратили кучу денег, времени и сил, чтобы все тут починить и привести в приличный вид. — Мой покойный двоюродный дядя, к сожалению, был не самым приятным человеком, — сказал Исилдур, про себя отметив, что девушка явно избегает говорить о том, где именно на материке жили ее родители и по какой необходимости они сюда переехали, хотя нетрудно было догадаться. — Вечно жалел денег и для себя, и для близких, хотя на деле у него их было не так уж и мало. — Ага, мы тут нашли тайник, правда, почти все в нем обнаруженное истратили на доски, ограду и прочие полезные в хозяйстве вещи, — разоткровенничалась девушка. — Только мышей в нем однозначно было куда больше, чем монет. Исилдуру показалось, что мораданэт ведет себя с ним отнюдь не враждебно, хотя в то же время он подумал, что терять бдительность не стоит. Тем не менее эта девушка вызывала у него куда большую симпатию, нежели жена его брата, неприязнь к которой у старшего сына Элендила никуда не делась даже после появления на свет маленькой Карнимириэ. — Извините еще раз, что помешал вам, — он решил вежливо закончить беседу. — Я, пожалуй, все же пойду. Мораданэт неожиданно улыбнулась. — Мы уже столько лет живем бок о бок, а даже не знакомы. Я, правда, слышала, что вы вроде как дальние родичи короля. — Да, — кивнул Исилдур, решив не вдаваться в объяснения. — Тогда вас, наверное, тоже пригласили на завтрашнее торжество. Меня, кстати, Нилуинзиль зовут, — наконец представилась мораданэт. — Меня… Нилузан, — он решил, что лучше будет не называть свое имя на Квэнья. — Приятно с вами познакомиться. — Мне тоже. Так вы едете на праздник? — Едем, — Исилдур внезапно почувствовал странное облегчение от того, что увидит во дворце у Ар-Фаразона хоть одно знакомое лицо. — Вы еще такая юная, странно, что ваши родители согласились взять вас с собой. — Мне уже почти двадцать. По тропинке из глубины сада к девушке вышла большая толстая трехцветная кошка, потерлась об ногу хозяйки. — Что-то она у вас какая-то слишком жирная, — улыбнулся Исилдур. — Перекармливаете. Нилуинзиль звонко рассмеялась. — Так она ж беременная! Хочешь, как родит, одного котенка вам подарю. — Пожалуй, возьму, — согласился он, в душе сомневаясь, что доживет до того времени, когда соседская кошка наконец родит малышей. — У меня сыну одиннадцать лет, как раз ребенку будет весело с котенком возиться. *** На торжество к Ар-Фаразону съехалось множество гостей со всех концов страны, включая его опальных родичей из Роменны. Проезжая через город, Элендил и его семья своими глазами увидели жуткое аляповатое сооружение, о котором ходило столько слухов. Безобразный Храм Тьмы и в самом деле перегородил чуть ли не половину Арменелоса, невольно заставляя усомниться в наличии хоть какого-то вкуса у тех, кто строил мерзкое здание. — Ну и ну, — поморщился Исилдур, глядя на Храм. — Мой дядя Аглахад теперь однозначно днем и ночью со свечами сидит, ведь из-за этой громадины к нему в окна толком свет не проникает. — Кстати, об Аглахаде, — внезапно встрепенулся Элендил. — Я, конечно, очень благодарен ему за то, что он оказал тебе помощь, но хотел бы настоятельно просить тебя и Анариона впредь держаться от вашего милого дядюшки как можно дальше. Поздоровались, попрощались, дела идут хорошо — и все, не нужно с ним разговаривать. — Что такое? — перепугался Амандил, настороженно глядя на сына. — Прости, отец, я был слишком занят с раненым Исилдуром и забыл рассказать тебе кое-что очень важное, — ответил тот. — Увы, Саурон нашел в Нуменоре очень много сторонников и сочувствующих, которым он смог успешно задурить головы своей грязной ложью. У нас в семье второй Эльдарион. Я не зря предупреждаю: держитесь от Аглахада подальше. — Что?! — в один голос воскликнули его родственники. Элендил в подробностях описал отцу и сыновьям, как, будучи в столице, заглянул к двоюродному брату на чашку чая, а потом мало того что застал у него в гостях самого Врага, так еще и увидел на руке Аглахада необычное кольцо. — Это однозначно одно из Колец Власти, — подытожил он. — Во-первых, мой брат не любит украшения из золота, во-вторых, эту мерзость ему подсунул Саурон. Так что… готовьтесь к самому худшему. Сейчас пока что на пиру мы встретим еще того Аглахада, которого все знаем. Потом он постепенно, сам того не замечая, превратится в одну из безвольных вражьих марионеток. — Какой позор… Какой ужас… — печально вздыхал Амандил. — Хорошо, что мой дорогой брат не дожил до этого страшного дня и не узнал, что его родной сын добровольно, будучи в здравом уме и трезвой памяти, дал клятву верности Саурону! Неужели Аглахад совсем не понимает, что делает и чем ему это грозит? — Да уж, а еще одна наша родственница так вообще за это мордорское чудовище замуж вышла, — ответил ему сын. — Хотя я уж не знаю, что хуже. — Аглахаду будет хуже, — предположил Анарион. — Мериль-то со временем хоть просто от старости умрет. Моему дяде же теперь вообще не видать избавления — так и будет жить вечно лишенным воли призраком да вражьи приказы выполнять. *** Пиршество у Ар-Фаразона началось вполне неплохо: его Верные родичи боялись, что все будет намного хуже. Всех гостей разместили за богато накрытыми столами, ломившимися от изысканных блюд, рекой лились самые лучшие вина — особенно всех порадовал Аглахад, который где-то раздобыл целую бочку отменного харадского белого, велел слугам притащить ее в королевский дворец и щедро всем наливал. Ар-Фаразон объявил, что постройка Храма Тьмы наконец-то завершена, немного повещал о величии Арун-Мулькэра, откровенно наслаждаясь угрюмым видом своих нелюбимых родственников, после чего веселая вечеринка продолжилась. Король позвал на пиршество лучших музыкантов, чтобы порадовать гостей не только угощением, и пообещал приглашенным, что по окончании праздничного пира непременно будут танцы. Ничто не предвещало очередной беды — даже лорды Андуниэ немного успокоились. Исилдур увидел в зале среди гостей свою соседку Нилуинзиль рядом с родителями и братьями и кивнул ей, про себя подумав, что можно будет чуть позже пригласить ее потанцевать — наверняка у девушки это первый выход в свет. Старший советник, который сидел по правую руку от короля, во время его торжественной речи снисходительно усмехался, чего, конечно же, не замечал самодовольный Ар-Фаразон. Потом Аглахад предложил ему попробовать свое белое харадское; вино действительно оказалось замечательным, и Саурон сам не заметил, как хватил лишнего — тем более под хорошую закуску. В какое-то мгновение он бросил случайный взгляд в сторону музыкантов; ему показалось, что он увидел там знакомое лицо. Нет, наверняка примерещилось с нетрезвых глаз, быть того не может — мало ли в мире похожих людей, вряд ли этот гаденыш мог вот так нагло взять и заявиться во дворец. Однако он, к сожалению, не ошибся. Вскоре молодой человек с черной повязкой на голове, все это время увлеченно игравший на черной же лютне, окончил мелодию, внезапно отложил в сторону свой инструмент и поднялся с места. Один из его товарищей бросил флейту, схватил юношу за рукав и принялся горячо ему что-то втолковывать — из-за шума в зале слов было не разобрать, но по выражению лица флейтиста было видно, что тот явно удивлен и даже напуган. Тем не менее парень с лютней решительно отстранил руку приятеля, вышел на середину зала и сдернул с головы повязку. Потрясенные гости замерли с раскрытыми ртами: перед ними стоял эльф. — Наурэ, — с ненавистью прошипел старший советник, глядя на незваного гостя. — Ты его знаешь? — повернулся к нему Ар-Фаразон. — Конечно. Один из Эллери Ахэ, про которых я тебе рассказывал. Наурэ из Круга Девяти. Давно не виделись. Редкостный зануда и правдолюбец. Несколько лет назад заявился ко мне домой и нес какую-то чушь, я велел ему проваливать и больше не показываться мне на глаза, но он, видимо, все равно решил всем что-то доказать. Непонятно, как он умудрился сюда просочиться. Ну ничего, не волнуйся, я с ним разберусь. — Слушайте меня, люди Запада, — тем временем громко провозгласил Наурэ, не замечая злых взглядов Саурона и короля. — Так, как вы… так нельзя. Ваши сказания лгут. Ваш создатель — не Эру, а Вала Мелькор, наш Учитель, и он не хотел, чтобы ему строили храмы… Оседлав любимого конька, Эллеро принялся вдохновенно разглагольствовать о том, каким замечательным был Тано Мелькор и как он хотел всем добра. Саурон тем временем встал из-за стола и направился к Наурэ, и чем ближе он подходил к нему, тем сильней его охватывала черная ярость. — Прежде всего Мелькор не хотел, чтобы ты нарывался на неприятности, для того и отослал тебя из Лаан Гэлломэ, — сильно нетрезвый Черный Майа резко схватил эльфа за плечо и развернул к себе. — Слушай меня внимательно, ты, пенек ушастый. Я говорил тебе, чтобы ты больше здесь не появлялся? — Но Мелькор… — Мелькор?! — заорал взбешенный Саурон. — Мелькор сдох три с лишним тысячи лет назад, а его сын, наследник и нынешний Властелин Тьмы — я! Вы обязаны меня слушаться и мне во всем повиноваться! Я велел тебе убираться вон! Не дошло?!! — Каким ты стал, Ортхэннэр, — с кроткой укоризной ответил Наурэ. — Любой мало-мальски вменяемый человек или эльф на твоем месте давно бы понял одну вещь: новая метла по-новому метет. Аллуа, в отличие от тебя, умна и уяснила себе, что со мной лучше либо дружить, либо уйти с моей дороги и не показываться мне на глаза. Она выбрала первое. Моро — второе. До тебя же так и не доперло, что мне совершенно не нужны те, кто был любимчиками моего папочки. Я хочу, чтобы рядом со мной были только те, кого я выберу сам! Будь у тебя в голове мозги, ты бы давно перестал путаться у меня под ногами! А Храм — это вообще не твое дело! Вон отсюда, пока я тебя не убил, и вон с Острова — первым же кораблем! — Знаешь, Ортхэннэр, мне тоже очень больно видеть, во что ты превратился, — к ним подошла Элхэ-Алмиэль-Ломифэль, которую, несмотря на ее возражения, едва ли не силком приволокли на пир родители — знатные морэдайн. — Это все равно что наблюдать, как в твоем родном доме поселились чужие люди… — Давай без высокопарных разглагольствований, дура, — обернулся к ней взбешенный до предела Саурон. — Засохни, плесень! — Аллуа с тобой до сих пор дружит, говоришь? Интересно, как она относится к тому, что ты по-прежнему будешь подкладывать ее под своих прихлебателей? — Наурэ было очень стыдно такое говорить, но он решил не оставаться в долгу. — А вот теперь я тебя убью, ушастый ублюдок, — неприятно прошипел Черный Майя, глядя на бывшего приятеля застывшим, как у дракона, взглядом, схватил со стола тяжелую кованую вазу кхандской работы, вытряхнул из нее цветы на пол и с силой размахнулся, чувствуя, как его захлестывают ненависть и злоба. Последнее, что он помнил — это исказившееся от ужаса лицо Наурэ. Когда старший советник через пару мгновений снова стал осознавать происходящее, то увидел, что эльф лежит у его ног на ковре и бьется в конвульсиях, чуть слышно попискивая. Лица и глаз у Эллеро не было, вместо них темнело нечто, отдаленно напоминающее рубленое мясо. У Черного Майа внезапно мелькнула мысль, что Наурэ наверняка еще успел увидеть, как ваза приближается к его лицу — за секунду до того, как у него от удара лопнули глаза и треснули кости черепа. Саурон тупо посмотрел сначала на вазу, которую по-прежнему держал в правой руке, потом на свой праздничный наряд, забрызганный кровью. Эллеро еще раз слабо пискнул и перестал дергаться. Старший советник огляделся: позади него на коленях стояла рыдающая Элхэ, закрывая руками лицо. — Что ты натворил, Ортхэннэр! — завопила она, захлебываясь слезами. — Я не понимаю, как твоя жена живет с таким душегубом, как ты, у которого руки по локоть в чужой крови! — Уберите из зала эту падаль и закопайте где-нибудь за дворцовой оградой, — громко обратился Ар-Фаразон к гвардейцам. — А что до этой, которая тут грязно оскорбляет моего дорогого советника… — указал он пальцем на Алмиэль, но тут его внезапно перебил ее отец — лорд Нардубэн, высокий худой морадан с полубезумным взглядом фанатика. — Что до этой, то позвольте мне, о мой повелитель, предложить вам принести мою дерзкую дочь в жертву владыке Арун-Мулькэру! — прокричал он. — Хорошая мысль, — Ар-Фаразон благосклонно посмотрел на подручного. — Пусть же ее кровь первой обагрит алтарь Храма завтра на рассвете! Один из гвардейцев по знаку короля взял за ноги мертвого Наурэ и поволок его прочь из зала, словно тяжелый мешок с зернами или картошкой. Двое других схватили под руки Элхэ-Ломифэль, которая даже не сопротивлялась и смотрела перед собой остановившимся невидящим взглядом, и тоже потащили ее к выходу. — Прошу прощения за эту… неприятность, дорогие гости, — произнес Ар-Фаразон, держа в руке серебряный кубок и не обращая никакого внимания на то, что сидящая рядом с ним жена трясется от ужаса и вцепилась пальцами в край стола так, что они побелели от напряжения. — Продолжим же наше торжество, и пусть ничто не омрачает вашей радости. Музыканты, играйте веселое. Давайте же есть, пить и танцевать. Саурон тем временем вернулся на свое место рядом с королем. — Наглый мерзавец, — решил поддержать своего советника Фаразон. — Как он умудрился втереться в доверие к моим музыкантам?! Они же не первый раз играют у меня во дворце и на торжествах у моих приближенных! — Умеет душкой прикидываться, — мрачно бросил Саурон. — Наверняка изобразил из себя талантливого сиротку и попросил помочь немного подзаработать. Он забыл о том, что я убивал людей и за меньшие проступки. Если оставшиеся его соплеменники не опомнятся — последуют за ним. Пиршество продолжилось — гости сочли за лучшее сделать вид, что не заметили произошедшего, а Исилдур сидел с вымученной улыбкой на лице и вместе со своими родственниками пытался изображать веселье, чтобы не навлечь на себя гнев Ар-Фаразона: все-таки дома его ждал маленький Элендур. Желание пригласить соседку на танец у него совершенно пропало — равно как и вообще с кем-либо разговаривать, но Нилуинзиль, когда гости начали, как следует наевшись и напившись, выходить из-за столов, подошла к нему сама вместе с родителями. — Привет, как дела? Рада тебя видеть, — сказала она на Синдарине, пытаясь сделать вид, что ее совершенно не ужаснуло произошедшее, хотя Исилдур заметил в глазах девушки затаенный испуг. — Позволь представить тебе моих родных. Мой отец, лорд Гимильзагар, моя мама, госпожа Дулгунитиль, и мои братья — Гимильхил и Азратор. Нилузан — наш сосед. — Приятно с вами познакомиться, — учтиво ответил Исилдур. — Взаимно, — глава семьи улыбнулся, как казалось, вполне доброжелательно. — Позволите ли вы пригласить вашу дочь на танец, лорд Гимильзагар? — старший сын Элендила решил, что все-таки было бы неплохо немного отвлечь соседку от мыслей о том, что только что вытворил Саурон, и отвлечься самому. В силу того, что Адунаика Исилдур почти не знал, он толком не понял, из-за чего вышла ссора — сначала этот странный эльф с лютней начал о чем-то говорить, король разозлился, а Саурон убил злосчастного музыканта, хотя дочь лорда Нардубэна пыталась за него заступиться. К тому же он хотел расспросить девушку о том, что же все-таки произошло — она-то говорит на Адунаике. — Да, конечно, — ответил отец Нилуинзиль на Синдарине, поняв, что его Верный сосед из языков наверняка знает только эльфийские. Танцуя со своей новой знакомой, Исилдур совершенно не замечал, что его отец бросает на него прямо-таки испепеляющие взгляды. Когда вечер подошел к концу и гости стали расходиться, он вежливо попрощался с соседями и направился к своим родственникам. Он хотел было рассказать им о том, что ему удалось узнать от Нилуинзиль и ее родителей о ссоре Саурона со странным эльфом-музыкантом, и поделиться с отцом своими соображениями на этот счет, но Элендил, не дав сыну и рта раскрыть, набросился на него с нравоучениями. — Ну как, весело тебе было с этой мораданэт? На свою жену не смотришь, зато нашел себе отродье Сауронова прихвостня, да? Оно и видно — от Фириэли нос воротишь, а тут улыбка с лица не сходит! Нечасто я тебя дома вижу в таком хорошем настроении! — Во-первых, она мне в дочери годится, — Исилдур сам удивился своему резкому тону, — во-вторых, она наша соседка, и я не понимаю, чего ты усмотрел дурного в разговоре с соседями, в-третьих, она мне не нравится. И Фириэль, если хочешь знать, тоже не нравится. Хотя чего ты ожидал после того, как велел мне на ней жениться, даже не спрашивая моего мнения и согласия? — Да как ты смеешь так со мной разговаривать! — Есть такая хорошая поговорка: скажи человеку сто раз, что он свинья, на сто первый он захрюкает, — Элендил вздрогнул, услышав знакомый голос, и, обернувшись, в первое мгновение даже не понял, как Саурон смог так незаметно подкрасться к нему сзади. — Прекрати издеваться над собственным ребенком. И это ты ему говоришь после того, как он чуть не умер у тебя на руках? Я бы после такого с человека пылинки сдувал. И кто из нас после этого Жестокий? Так я и знал — что все пойдет по-старому до следующего раза, как я уже говорил, наверняка еще более страшного. — Какого… — попытался было вставить Амандил. — А ты вообще заткнись, тебя не спрашивали и слова не давали, — грубо оборвал его старший советник и снова обратился к Элендилу. — Так вот, если ты обвиняешь сына в супружеской измене из-за того, что он потанцевал с соседкой, будь готов к тому, что рано или поздно он это сделает. Не с этой девицей, так с кем-нибудь другим, но сделает. С этими словами он быстро повернулся и пошел прочь. Элендил, однако, сделал из всего сказанного Зигуром вполне определенные выводы. — Вот, Исилдур, неужели ты ничего не понимаешь? Почему, как думаешь, этот мерзавец вдруг полез тебя защищать? Ну, какие у тебя мысли на этот счет? Тот пожал плечами, чувствуя себя одновременно и ошарашенным, и загнанным в угол. Отец-то чего от него хочет? Допрашивает, словно преступника! — А ты все-таки сообрази! Сколько мужчин уже потеряли голову из-за женщин! Сначала ты с ней разговариваешь, потом танцуешь, потом оставляешь свою семью, веру, имя и берешь в жены мораданэт, а в итоге забываешь, кто ты такой, и сам становишься одним из… — Если бы Берен не потерял голову из-за Лютиэн и не пошел в Ангбанд, мы с тобой не появились бы на свет, — неожиданно для себя дерзко ответил Исилдур. — Однако, отец, во-первых, Нилуинзиль мне совершенно не нравится, во-вторых, я хотел расспросить ее о том, почему Саурон убил того эльфа. Ты знаешь, что я не понимаю Адунаика. — Мы бы и сами тебе все объяснили, — холодно произнес Амандил. — Как я полагаю, этот музыкант был одним из каукарэльдар Моргота. Страшные твари, это либо тела мертвых эльфов, в которые по приказу Врага вселялись его слуги — темные майар рангом пониже Саурона, либо бывшие пленники Черного Властелина, из которых ему на заре времен не удалось сделать орков. Каукарэльдо поссорился с Зигуром из-за того, что не захотел ему подчиняться и был недоволен тем, что тот после изгнания Моргота забрал себе всю верховную власть над темными тварями. Саурон его убил. Все очень просто. В изложении соседки Нилуинзиль вся история выглядела несколько иначе, но Исилдур решил не продолжать разговор — родичи своими нотациями отравили ему весь вечер, который, несмотря на историю со странным эльфом, мог бы оказаться даже относительно неплохим. Кроме того, убитый музыкант внешне сильно напомнил ему безумца, лет десять назад бродившего по улицам Роменны и рассказывавшего всем о Мелькоре как о добром и милосердном создании, пострадавшем от жестокости Валар. Не один и тот же это человек… эльф? Кое-что из того, что рассказала соседка, подтверждало догадки Исилдура, однако он подумал, что от греха подальше обсуждать это с родными больше не стоит. *** Утром следующего дня королева, проснувшись, не обнаружила супруга рядом с собой в спальне. Ее это сильно удивило: что могло пробудить его раньше обычного, ведь, как правило, они вставали почти одновременно и относительно поздно? Было понятно, что Фаразон поднялся уже давно — постель с его стороны успела остыть. Тар-Мириэль оделась, а потом стала расспрашивать слуг о том, куда подевался ее муж. — Он покинул вашу спальню еще до рассвета и сказал, что пойдет в Храм Тьмы вместе с господином Нардубэном, — объяснил королеве слуга, накрывая на стол. — В… какой храм? — опешила Тар-Мириэль. — В тот, который недавно построили, — с недоумением ответил тот. — А старший советник с ним? — бедная женщина никак не могла прийти в себя после вчерашнего происшествия и подумала, что Зигур наверняка составил ее мужу компанию в этом жутком месте. — Нет. Он все еще спит, — с ехидцей ответил слуга, намекая на то, что Саурон на торжестве все-таки слегка перебрал. Тар-Мириэль, набросив плащ, побежала к выходу. Ей хотелось немедленно увидеть мужа и убедиться, что с ним все в порядке и что он не натворил ничего из ряда вон… почему-то в душе ей казалось, что случилось непременно что-то очень плохое. — Постойте, госпожа, а как же завтрак? Вы даже не умылись! — крикнула ей вслед фрейлина, но королева не обратила на нее никакого внимания — все ее мысли были заняты другим. Супруга Ар-Фаразона не помнила, как ноги сами принесли ее к Храму — наверно, люди обращали на нее, неумытую и нечесаную, внимание, но ей было совершенно все равно, пусть думают, что хотят. У входа стояли двое стражников; Тар-Мириэль заметила, как округлились их глаза, когда они увидели ее. — Мой муж… там? — срывающимся голосом спросила она. — Да, госпожа, — поклонились стражники. — Вы желаете его видеть? Королева кивнула, и они распахнули перед ней створку тяжелой кованой двери, пропуская женщину внутрь. В Храме царили пронизывающий холод и темнота, лишь в глубине его возле алтаря горел огонь. Тар-Мириэль осторожно пошла туда, стараясь не споткнуться; когда она приблизилась, то увидела, что над алтарем склонились две фигуры, в одной из которых она узнала своего супруга; вторым, очевидно, был Нардубэн. — Фаразон, — окликнула она мужа. Тот обернулся к ней, и королева зажала обеими ладонями рот, чтобы не закричать от ужаса: губы и подбородок у него были в крови, и в руке он держал кубок, наполненный чем-то темно-красным. — Что это? — вскрикнула Тар-Мириэль. Ар-Фаразон посторонился, и его жена увидела, что на залитом кровью алтаре лежит дочь Нардубэна, уставившись в потолок широко раскрытыми мутнеющими глазами; горло у девушки было перерезано, и голова держалась на одном позвоночнике и остатках мышц. Сам любящий родитель стоял здесь же с золоченым ножом в руке: не было сомнений, что это именно он разделался с несчастной Ломифэль. Королева сделала большой шаг назад. Она не могла поверить, что все это творится взаправду. Нардубэн принес собственную дочь в жертву Морготу, а ее ненаглядный Фаразон, которого она всегда любила больше жизни, больше чего-либо еще в этом мире, пьет кровь несчастной девушки. В следующее мгновение в глазах у Тар-Мириэль потемнело, и она без чувств упала на ледяной каменный пол Храма Тьмы.