PSoH-драбблы

Фонари. Рекламный неон. Фары проезжающих машин. В городской квартире никогда не бывает темно, если только не занавесить окна плотными шторами — но тогда очень трудно вставать по утрам, а Джилл и так не была ранней пташкой. Черт, она не могла уснуть, и свет тут был ни при чем. Работа полицейского — это одна из тех специфических профессий, наряду с врачами или пожарными, которая вырабатывает привычку спать при любом подходящем случае; лежа, сидя, стоя, на полу, на сдвинутых стульях, да на чем угодно вообще, при любом свете и при любом шуме. Бессонница была странной штукой. А все из-за чертова сукина сына. Чертова гада, который выписался из больницы, хотя ему еще лежать и лежать, который пытался сдать значок… у которого не было ни гроша денег и который, тем не менее, собирался объехать, видимо, весь мир. Потому что он, видите ли, по-другому не может. Джилл была уверена, что он умрет. Черт, его тело походило на пластмассовую куклу, которую переехал танк! Врачи собрали его по кусочкам; да хрена бы лысого они сделали, если бы сам Леон не рвался так к жизни. Джилл была уверена — рвался. Когда он валялся в забытьи, а она сидела рядом — она видела эти мечущиеся под веками зрачки, эти сжимающиеся кулаки… словно он искал, догонял и не мог догнать; слушала бред, что он нес — про какой-то корабль… и все повторял: «Ди… Ди…» Если я когда-нибудь увижу вновь этого кретинского графа, думала Джилл, сжимая кулаки, я его порежу на ленточки. Они сидели в парке на скамейке на следующий день после того, как Леон вышел из больницы — вырвался даже, — и он молчал, а она смотрела на него и думала, как же он изменился. И даже не потому, что сильно похудел, побледнел… подурнел — да, именно так, — а потому, что никогда раньше она не видела у него такого блеска в глазах. Еще чуть-чуть — и он сойдет с ума, думала она, с этим своим графом Ди. Дерьмо. Она постоянно подкалывала его насчет графа, но она не хотела, чтобы это было правдой. — Я не собираюсь бросать работу, Джилл, — мрачно говорил Леон, потроша сигарету. — Я здесь работаю черт знает сколько времени, а в отпуске был один раз, неделю. Они мне кое-что задолжали, а? — Хорошо, а где ты возьмешь деньги? — спросила Джилл. — Ты представляешь, сколько тебе понадобится денег? — Займу у дяди, — он достал вторую сигарету и сунул ее в рот. — Мне пофиг, Джилл. Если понадобится, я их украду. Она дернула ртом. Нет, она бы на это посмотрела — Леон, грабящий банк. — Ничего у тебя не выйдет, — она машинально вытащила из леоновой пачки сигарету, а он так же машинально поднес ей огня. — Ты ж из убойного отдела, а не из ограблений. Говорят, они знают, как надо… Черт, я же бросила! Три минуты, пока оба сосредоточено курили, царило молчание. Потом Джилл, скривившись, выбросила сигарету в урну — до фильтра оставалось еще порядочно — и сказала: — Ладно, я поняла. Теперь слушай. У меня есть кое-какие денежки — мне родители счет открывали, на совершеннолетие, ну я его еще не трогала, и откладывала я кое-что, — она хмыкнула. — Типа приданое. Я тебе их отдам. — Ты чего? — напугался Леон. — Джилл, я, само собой, верну, но, может, меня зарежут где-нибудь… Дядя переживет, а у тебя… Джилл хмуро смотрела в серый асфальт. — Как знаешь. Только помни, что если будет совсем туго — ты всегда можешь обратиться ко мне. Всегда, понимаешь? — Даже если ты к тому времени двадцать лет будешь замужем, и твои дети будут готовиться поступать в Гарвард? — с легкой усмешкой спросил Леон. — Даже тогда, — Джилл была серьезна как на похоронах. И вдруг повернулась к Леону, глядя на него дикими глазами: — Постой, ты сколько времени собрался его искать? — Пока не найду, — удивленно ответил Леон.