Переписывая Поттера

— Вы же не думали, что сможете избегать меня до самого выпуска? — Северус Снейп приземлился на кресло напротив Драко, старательно сверля мрачным взглядом. — Будьте уверены, мне ваше общество тоже не доставляет радости. — Не сомневаюсь, — Малфой нагло уставился в его лицо, на котором радости не было, скорее всего, с самого рождения. — Можете не повторяться, я прекрасно помню, что ваша забота вызвана исключительно просьбой моей матери. Точнее, Непреложным обетом, который вы так неосмотрительно ей дали. — Грубость лишь выдает вашу слабость, а нежелание сотрудничать усугубляет незавидное положение, — холодно уведомил его Снейп, хотя по сжатой челюсти Драко понял — зельевар вскоре взорвется. — Я закрыл глаза на вашу очевидную ложь, однако сложившаяся ситуация откровенно требует моего вмешательства. — Ситуация? — Малфой нахмурился. — Вы это о чем? — О вашей… связи с мисс Грейнджер, — Снейп вздернул бровь. Драко непроизвольно хмыкнул. — У меня нет никаких связей с грязнокровками, — затем скрестил на груди руки, поражаясь неуместному предположению. «Связь» — от одного лишь этого слова ему стало не по себе. — Следите за своим языком! — прошипел Северус с откровенным раздражением. — Никогда больше не произносите при мне этих бранных слов! И послушайте меня внимательно… Драко испустил тяжелый вздох, вспомнил мать Мордреда, удобнее устраиваясь в кресле. Разговор с деканом обещал быть достаточно долгим. После того, как ему пришлось выслушать крайне нелестные отзывы в адрес собственных умственных способностей, затем скучные комментарии в сторону отца, который весьма плохо подготовил его к опасному предназначению, длинную лекцию о том, как сильно он рискует раскрыть себя до того, как в этом будет необходимость, Снейп, наконец, коснулся и более свежего вопроса: — Не знаю, каким образом вам удалось расположить к себе мисс Грейнджер, особенно учитывая ваше поведение и жизненные взгляды, но мне остается лишь надеяться, что это никак не связано с Непростительными заклятиями, которым вас так неосмотрительно обучила ваша тетя, — как Драко и думал, злопамятный зельевар не собирался глотать его слова просто так. — Если вы имеете в виду заклятие Империус, тогда могу с уверенностью сказать, что не использовал его на этой… выскочке. — Я не верю ни единому вашему слову! — И все же это правда, — Малфой равнодушно пожал плечами. — Если Грейнджер и пригласила меня на тот вечер, к магии и запрещенным заклятиям это не имеет никакого отношения. Профессор пристально уставился в его глаза, пытаясь проникнуть в сознание. Впрочем, безуспешно. — Тетя также обучала меня защищать собственный разум от злонамеренных вторжений, — усмехнулся Драко. Снейп устремил взор вверх, будто моля о терпении. — Тогда постарайтесь объяснить, если вам, конечно, не составит труда, чем именно вы занимались с этой выскочкой… — он прикусил язык, но было уже поздно — на лице Драко появилась самодовольная ухмылка, — в кладовке вашего нового учителя по зельеварению ночью. Драко, пожав плечами, ответил: — Мне совсем не трудно, — и он действительно рассказал правду. Естественно, опуская некоторые компрометирующие детали. — А вы о чем подумали? Декан после такого двусмысленного вопроса нахмурился, задумался, затем устало указал на дверь. Снейп ему определенно не поверил, но Драко было совершенно наплевать. В конце концов, он сказал правду. Ведь действительно не имел ни малейшего представления, почему именно Грейнджер начала проявлять такой завидный интерес к его «скромной» персоне. И чем чаще об этом думал, тем сильнее запутывался в собственных догадках. Особенно после того, как видел ее заплаканные глаза, бьющие прямо по засохшей совести. Драко искренне верил, что ей глубоко наплевать на его мнение и слова, ведь на протяжении шести лет она только и делала, что хладнокровно игнорировала все оскорбительные комментарии и его самого. Почти всегда. За исключением того далекого раза, когда он впервые назвал ее грязнокровкой. Да и то, скорее всего, благодаря фактору неожиданности. После того случая Грейнджер сразу поменяла тактику: просто перестала реагировать на его оскорбления и откровенные издевки. И пусть поначалу ее заносчивое, слишком уж гордое для ее грязного происхождения поведение раздражало Малфоя, вскоре он привык, решив, что так будет даже лучше. Тогда какого дьявола она плакала пару дней назад? И почему ему есть до этого дело? Он с грустью подумал о родном, уютном поместье вдалеке от назойливой гриффиндорки, Снейпа и всех остальных проблем, так упрямо вторгающихся в его и без того запущенное существование. Вот только путь назад был отрезан. Пока что. Нужно было починить шкаф. Как можно быстрее. Желательно до того, как терпение Темного Лорда иссякнет. Драко и не заметил, как добрался до Выручай-комнаты. Он прошел рядом с ней три раза, думая о том, что помогло бы ему найти ответы на мучившие вопросы. Затем, зайдя в зачарованную комнату, застыл на месте, поражаясь изменениям в помещении. В темном заброшенном убежище, где он обычно проводил все свое свободное время в тщетных попытках починить шкаф, стояло огромное зеркало. Самого шкафа здесь не было, так что Драко лишь оставалось закрыть дверь, затем, проделав то же, что и при первом вторжении, вновь зайти внутрь. Ничего не изменилось. Он с подозрением уставился на странное высокое зеркало, наполовину закрытое старой грязной тряпкой. Его одолевало любопытство, так что он вскоре подошел к зеркалу, чтобы стянуть с поверхности ткань. Оно было старинным и пыльным, словно простояло здесь несколько веков, а не появилось по первому же его зову. Зеркальная поверхность была покрыта таким слоем пыли, что разглядеть что-либо было невозможно. Драко провел рукой по деревянной раме, разглядывая узоры, поражаясь, насколько красивыми были эти не слишком аккуратно вырезанные изображения, когда взгляд его зацепился за надпись, выгравированную в верхней части рамы, обрамляющей зеркало: «Я показываю не ваше лицо, но ваше самое сокровенное желание». Малфой усмехнулся, сделав неуверенный шаг назад, вновь всматриваясь в грязную поверхность. Он и так знал свои желания. В этом не было никаких сомнений. Однако сейчас, стоя в шаге от зеркала, нахмурился. Вопрос, казавшийся таким простым на первый взгляд, заставил Драко сильно призадуматься при ответе. Чего же он хотел? Починить шкаф? Вытащить отца из Азкабана? Чтобы все наконец от него отстали, а жизнь вернулась в те счастливые времена, когда ему не нужно было думать обо всем этом дерьме? Он сел на пыльный пол, пытаясь вспомнить то место и время, куда бы хотел попасть прямо сейчас и откуда ни за что не вернулся бы. Поначалу мысли его вращались вокруг тех лет, когда его семью уважали на самых верхах Министерства магии, и они могли диктовать остальным, как именно все должны относиться к их роду. Даже несмотря на наличие святого Поттера та жизнь определенно была проще и приятнее. К тому же там была Пэнси. Воспоминания о ней вновь заполнили собой разум; переполошили внутренности в какой-то напряженный сгусток злости и печали. И как бы ни хотелось изгнать из памяти этот год, наполненный постоянным отчаянием и страхом, Драко все никак не мог вспомнить ни единого дня, не относящегося к прошедшему месяцу, когда ему действительно хотелось бы оказаться рядом с Пэнси. Ведь, если подумать, он не хотел возвращать себе ту Пэнси, которая была рядом с ним с детства, но ведь это было полной бессмыслицей. Не могла же она измениться всего за несколько дней? Мог ли он быть настолько слеп, чтобы не заметить всего этого в ней раньше? В голове неожиданно зазвучал вопрос Грейнджер: «За что именно она тебе нравится?». Затем и собственные ответы: умная, интересная, умеет постоять за себя… Почему-то это звучало знакомо, и Малфой привел важнейший, решающий аргумент: Пэнси из древнего чистокровного рода; она совершенно не похожа на Грейнджер. Как бы Драко ни старался, воспоминания постоянно возвращали его именно в Хогсмид, где вопреки всему он был близок к счастью. И это было то, чего он хотел? Всего лишь? Нет, скорее всего, если он посмотрит в зеркало, увидит себя во главе всего магического мира. Где-то рядом будут стоять отец с матерью — первый будет смотреть на него с высокомерной гордостью и довольством, а мать будет улыбаться. Возможно, где-то на втором плане будет пресмыкаться Поттер, услужливо преподносящий ему кубок, а вот сам напиток будет наливать чертов Слизнорт, из-за которого ему пришлось терпеть все это время Грейнджер с ее постоянными глупыми советами. Данная картина несколько подняла ему настроение, так что Малфой все же решил попробовать. Ведь хуже от этого все равно не стало бы. Кроме того, вспоминая все свои мысли перед тем, как зайти в комнату, он понял, что она материализовала именно то, что ему было нужно — ответы. В конце концов, больше всего на свете он сейчас просто хотел ответов на мучившие его вопросы и подозрения. Вопросы, что еще четко не были сформулированы в голове, но уже причиняли много неприятных волнений. Драко подошел к грязному зеркалу, затем применил к нему очищающее заклинание. Отражение прояснялось очень медленно, словно зеркало давало ему время передумать, но с каждой секундой Малфой все четче осознавал, что там не будет ни жалкого Поттера, ни гордящихся родителей. И вскоре, вместо своего отражения Драко начал различать взлохмаченные каштановые волосы, которые он не спутал бы ни с чем другим, сжатые в тонкую линию губы и пронзительные изучающие глаза, насмешливо кричащие о том, какой он идиот. Прямо перед ним стояла Грейнджер — гриффиндорка, которую он привык ненавидеть и презирать всю свою жизнь, а на шее ее красовался синий кристалл — тот самый, что исцарапал его руку, после чего надежно перешел во владение Пэнси. Кристалл, теперь висевший на шее паршивой грязнокровки Грейнджер.

***

Джинни крепко обнимала Гарри, пользуясь почти полным отсутствием старших братьев. В комнате, кроме них двоих, находился лишь Рон, слишком занятый собственными мрачными мыслями, чтобы заметить их молчаливые взгляды и касания. Он сидел за письменным столом, опустив голову на руки, пока сестра удобно расположились на его кровати рядом с Гарри. Рука Джинни коснулась шеи Поттера, желая подвинуть его поближе к себе, однако тот запротестовал, делая весьма активные жесты в сторону загрустившего друга. На его жалкие попытки Джинни лишь хмурилась, уперев руки в бока, принимая вид весьма оскорбленный и обиженный. Гарри, виновато улыбнувшись, пожал плечами, после чего она, недолго думая, встала и бесцеремонно толкнула брата в спину. — Братик, может, сделаешь всем нам одолжение и, наконец, напишешь Гермионе письмо с приглашением, после чего мы все сможем спокойно продолжить наслаждаться жизнью? Рон, развернув лицо к сестре, нахмурился, очевидно, досадуя на такое бестактное и неожиданное предложение. — Тебе-то какое дело? — А вот такое! С самого нашего приезда ты только и делаешь, что портишь всем настроение из-за своей бестолковости… Гарри, перестань толкать меня ногой, я все равно выскажу ему все, что думаю! Рональд Уизли, ты придурок! Возьми себя в руки и сделай уже что-нибудь! — Джинни, не думаю, что тебе стоит так сильно настаивать, — Гарри миролюбиво отодвинул разъяренную девушку подальше от Рона, несмотря на ее смертоносные взгляды. — Все в порядке, Гарри, — весьма раздавлено произнес Рон, затем после короткого, но глубокого вздоха выпрямился, словно следуя советам сестры. — Она права. — Так ты действительно ей напишешь? — удивился Гарри. Ему приходилось уговаривать его почти неделю, а Джинни своими колкими, грубыми словами сделала это всего за минуту. Поттера переполнило обоснованное негодование и недоверие. — Конечно напишет! — ответила вместо него Джинни, которой все это явно успело надоесть. — Я даже дам тебе бумагу и перо. — Но что если она не захочет приезжать? — пессимистичный настрой вновь начал возвращаться к Рону, на что Джинни пришлось сильнее стиснуть зубы, держа в руках приготовленные письменные принадлежности. — Или еще хуже — просто не ответит? — Рон, ты преувеличиваешь… — Гарри нахмурился. — Я бы не стал ее винить, — обреченное выражение лица сразу же вернулось к владельцу, который вновь испустил тяжелый вздох. — Ведь у нее есть на то полное право. Я обещал ей быть рядом, но при первом же случае нарушил обещание и не уверен, что Гермиона хочет меня видеть… — Послушай, Рон, — терпеливо начал Гарри. — Несмотря ни на что, она все еще наша подруга. Джинни, расслышав его слова и проследив за реакцией брата, хлопнула себя по лбу, затем нетерпеливо сунула чистый лист брату под нос. — Вот, — она всучила ему перо прямо в руку, указательным пальцем ткнув в бумагу. — Начинай прямо отсюда. Кого ты ждешь? Пиши! — Джинни, ты слишком настойчива, — произнес Гарри. — Потому что меня достали все ваши глупые сомнения и необоснованные страхи! — прочистив горло, она настроила голос, пытаясь подражать печальным интонациям брата. — Она меня не простит, ведь я полный придурок. Поэтому буду сидеть и ныть вместо того, чтобы быть мужиком и что-то, наконец, сделать. — Да заткнись уже! — Рон вскочил с места, устремив разгневанный взгляд на сестру. — Думаешь, такая умная? — Поумнее тебя, уж точно! — Неужели? — По крайней мере, не страдаю от собственной неуверенности! — А не помешало бы! Ты просто несносна! Как ты ее терпишь, Гарри? — Гарри, скажи, что я права! Под требовательными взглядами Гарри растерялся, стушевался, затем все же выдавил: — Я голоден, так что спускаюсь на кухню, если вы не против… — Это прямое избежание конфликта, — сухо уведомила его Джинни. — Да, это весьма трусливо, друг, — подтвердил Рон, после чего, встретившись глазами с Джинни, рассмеялся. Она, как ни странно, последовала его примеру. — Ну хоть в чем-то вы согласны, — чуть обиженно заметил Гарри, направляясь к двери. Джинни последовала за ним, затем бросила вопросительный взгляд в сторону брата. — Вы идите, я скоро присоединюсь. Вот только письмо напишу…

***

Гермиона следила за ним с той самой минуты, как он вышел из кабинета Снейпа. Малфоя переполняло странное волнение, в котором уже давно скользило подозрение. Каждый раз он смотрел на нее из-под нахмуренных бровей, словно видел впервые, словно хотел задать какой-то вопрос, но все не решался. И с каждым днем правда тяжелела на плечах Гермионы, пока в фантазиях она рассматривала всевозможные вариации на тему о том, как Драко отреагирует, узнав, что именно грязнокровка Грейнджер и была рядом с ним весь тот месяц, именно она заставила его обратить на себя внимание, ее он так нежно целовал в Хогсмиде. Это она нашла на его руке Черную Метку, затем сбежала, чтобы вновь привязать себя к нему чертовым кристаллом. Просыпаясь посреди ночи, Гермиона бессильно взвывала оттого, что все каждый раз оказывалось сном. Потому что в глубине души осознавала: лишь там он сможет принять правду. Принять ее. И пусть Дамблдор просил ее быть рядом с ним, она понимала: Малфой никогда не раскроет своих настоящих мыслей. Гермиона пыталась забыть обо всем, притвориться. Ведь могла же она начать все сначала? Просто быть рядом, следить, но не привязываться… Но как же это было сложно: не думать о ком-то, забыть, когда продолжала ощущать его в себе каждую треклятую секунду своего существования. Утром. Днем. Вечером. Даже во сне. После. Кристалл на шее тяжелел, а правда вот-вот была готова вырваться наружу. И Гермиона ждала этого с нетерпением, страхом, надеждой. Ведь это положило бы конец лжи, сомнениям. Возможно, навсегда разрушив ту тонкую связь, которую она сама и проложила между ними. Однако сейчас, дойдя до Выручай-комнаты, Гермиона замерла на месте, парализованная тем, как в Малфое разгорается нечто разрушительное, ужасающее. Как бы он не презирал ее раньше, то чувство — тепло тлеющих угольков по сравнению с обжигающей ненавистью, которую он испытывал сейчас. Он стоял напротив нее, и прежде чем Грейнджер успела что-либо сказать, сделал два стремительных шага в ее сторону, затем так же неожиданно протянул руку к ее шее. Она не сопротивлялась, но почувствовала резкую боль, когда его рука дернула за серебряную цепочку, сорвав с шеи волшебный кристалл. — Откуда он у тебя? — спросил Драко, и по коже пробежали мурашки — столько ядовитой злости было в его голосе и прищуренных глазах. — Нашла, — тихо произнесла она, призывая себя к спокойствию. Все в порядке, ты же сама так этого ждала… — Или украла? — Малфой нахмурился, разглядывая кулон при слабом освещении. — Я ничего ни у кого не крала, — ответила Гермиона, а кулон тем временем выскочил из его рук, возвращаясь на свое законное место у нее на шее. Драко все понял. Она и раньше чувствовала, как его недовольство и отвращение медленно перетекают в смутную догадку. Даже когда Малфой не был рядом, она четко представляла, как он хмурит брови, сжимает губы, собирая все подозрения в кулак. У Гермионы при этом захватывало дыхание, словно ее ловили на чем-то запрещенном. Каждый раз, стоило случайно, или уже не совсем, напомнить о Пэнси, сказать что-то, чего сама Грейнджер знать не могла. Проклиная себя, обещая быть осторожной, она в глубине души надеялась, что он наконец поймет. И вот сейчас она чувствовала исходящие от него шок и неверие. Страх. Ее передернуло от того, насколько сильно Драко этого боялся. Словно правда, которую он так усиленно не замечал, была самой мерзкой вещью в его жизни. Малфой втащил ее в Выручай-комнату, без лишних слов демонстрируя свои мрачные владения, чтобы через секунду закрыть дверь заклинанием. Гермиона почувствовала себя неуютно, однако убегать не собиралась. Отгоняя страх, она собирала слова, застрявшие в горле. Драко обернулся, смерил ее, будто надеясь растворить подозрения привычным презрением. Он шагнул к Грейнджер, подошел настолько близко, что она могла спокойно коснуться его напряженной руки, но спустя мучительно долгую секунду эта самая рука оказалась на ее шее. — Малфой, дай мне объяснить… — Заткнись! — его лицо исказила гримаса знакомого отвращения, жестокий взгляд проник точно в ее глаза. Ненавидя собственную уязвимость, Гермиона молчала, продолжая вглядываться в серые, словно штормовое небо, глаза. Поначалу она инстинктивно противилась вторжению, но вскоре поняла — бесполезно: Драко владел легилименцией намного лучше нее. Оставалось надеяться, что по крайней мере заклинание и просьба Дамблдора останутся в тени. Между тем с каждой секундой новые волны накатывающего страха становились сильнее. Его страха, переплетенного с гневом. Гермиона могла поспорить, что Малфой видит в ее воспоминаниях Пэнси, то, как она притворялась ею, стараясь выведать его темные тайны, вторгнуться в жизнь и втереться доверие. Что-то внутри упрямо рвалось наружу, страдая от нестерпимого желания высказать все, чего в голове прочесть невозможно. То, что душило Гермиону изнутри, но никак не было связано с картинками из расчетливого сознания. То, что двигало ею на самом деле, на каждом шагу. Ненависть, бушевавшая внутри сознания, чужая, разрушительная, была готова вырваться наружу, и в какой-то момент Драко отшатнулся от нее, словно от чумы, затем закрыл глаза, будто, отвернувшись от нее, рассчитывал стереть из памяти увиденное. Гермиона уловливала его тревогу и понимала причину. Ведь «подружка Поттера» знала о его Метке, и неизвестно, знал ли об этом кто-то еще. Она почти физически ощущала весь ужас, сковавший его на несколько секунд, как толстый слой льда. Страх, липкий и пропитанный опасениями за жизнь семьи, свою собственную… — Я никому не говорила о Метке, — произнесла Гермиона, наблюдая за Драко, испытывая непреодолимое желание коснуться его плеча, сказать, что она чувствовала тогда и сейчас. Однако это было сложнее заученных заклинаний или рецептов. Особенно когда он смотрел на нее, словно желая прикончить. — И не скажу никому… — Думаешь, я поверю тебе на слово? — прошипел Малфой с перекошенным от гнева лицом. Он смотрел на нее враждебно, словно именно она была причиной всех его неудач и проблем. — Ты прав, — нерешительно кивнула Гермиона. — Но ты можешь проверить это. Например, клятвой… — Это было бы слишком просто, — он мрачно усмехнулся, заставив ее растеряться, и этого было достаточно, чтобы он произнес нужное заклинание: — Веритате! Гермиону сразу же окутали темные холодные нити. Их нельзя было разглядеть, однако то, как сильно они на нее давили, причиняя резкую, давящую боль, заставляло изгибаться в тщетных попытках выбраться. — Не сопротивляйся, Грейнджер, — безучастно произнес Малфой, забирая из ее ослабленной руки палочку. — Все равно бесполезно. Это продлится столько, сколько я пожелаю. Тебе ведь было весело насмехаться надо мной все это время? Было весело делать из меня идиота? Теперь моя очередь поиграть. — Я не врала тебе, — она почувствовала, как темные создания сжались сильнее, причинив новую боль. Закусила щеку, предотвращая собственный крик. — Не обо всем. Я правда хочу помочь, Драко… — Не смей меня так называть! — его волшебная палочка оказалась прижата к ее горлу, словно он собирался проткнуть ее насквозь. — Что именно известно твоим дружкам? — Они не знают ничего… — ее тело пронзила резкая, как от укуса, боль в предплечье, и Гермиона с ужасом расслышала шипение невидимых змей под ухом. — Только то, что я притворялась Паркинсон. — Хочешь сказать, что не сказала им об этом? — он поднял рукав, обнажая место, где черными линиями была вырезана Темная Метка. Гермиону затошнило при виде его бледной кожи, которой так не подходили эти черные линии. — Я не могу сказать, — она обеспокоенно взглянула вниз, на собственное тело, и пусть все еще не видела змей, чувствовала, как они ползут по телу, чтобы при необходимости сжать больнее. — Не можешь? — на его жестоком лице заиграли тени. — На мне заклинание… — Кто его наложил? — Не могу… — Гермиона закричала, почувствовав новый укус на плече. — Прекрати! — Кто. Его. Наложил? — процедил Малфой леденящим шепотом. Змеи сжали тело Гермионы, высасывая воздух из легких. Она прерывисто вдохнула сквозь стиснутые зубы, пытаясь абстрагировать сознание от боли. — Я все равно не смогу ответить! — затем заметила его приподнятую бровь и опередила следующий вопрос: — Заклинание мне не позволит. Прекрати! Мне больно! — Надеюсь, что так, — холодно произнес Драко, коснувшись рукой ее подбородка. — И что дальше, Грейнджер? Думаешь, я оставлю тебя в живых после того, как ты все узнала? Ты представляешь, во что вляпалась? — Ты не убьешь меня. — Уверена? Гермиона смотрела в его знакомые глаза, в которых сейчас бушевала ярость, отчаянно пытаясь разыскать следы того Драко, с которым отправилась в Хогсмид, наплевав на здравый смысл и опасность; того, которого, как она полагала, ей удалось разглядеть за толстым слоем высокопарного дерьма. И по коже все ощутимее полз холодный, ужасный страх, потому что сейчас перед ней стоял незнакомец, чью гордость она разбила вдребезги. — Ты не убийца, — она пыталась вырваться из сдерживающих пут, даже почувствовала, как хватка ослабевает, позволяя нащупать свободное пространство. — Поверь, я… — Поверить? — Драко рассмеялся. — Тебе? Ты хоть понимаешь, насколько мне сейчас тошно просто смотреть на тебя, зная, что все это время ты?.. Гермиона моргнула, веки обожгло подступившими слезами. — Я знаю, что ты чувствуешь, — она заметила, как он вопросительно сдвинул брови, и успела пожалеть о сказанном. Его взгляд моментально переметнулся к кулону, так что осталось лишь кивнуть. Его гнев был бездонным, всеобъемлющим, как пламя, и время застыло, превратившись в один безмолвный, растянутый миг. — Ты копалась у меня в голове, лезла в жизнь. Раз ты знаешь, насколько сильно я тебя ненавижу, неужели ты рассчитываешь на то, что я так просто тебя оставлю? — она не ответила, и он кивнул на кулон. — Как его снять? — Можешь просто забрать, — он незамедлительно последовал ее совету, затем с ожесточением кинул кристалл куда-то вглубь комнаты. Гермиона при этом почувствовала непривычную легкость. Она все еще была перед разъяренным Малфоем, наедине, скованная Темной магией, без какой-либо помощи и надежды на неожиданное спасение, однако теперь она, по крайней мере, ощущала лишь собственные чувства. Впервые за долгое время. — Что ты чувствуешь теперь, Грейнджер? — спросил Драко, подойдя к ней вплотную. — Страх? Боль? Ненависть? — Бессилие, — призналась Гермиона. — Мне холодно, невыносимо больно и… страшно. — Неужели? — Драко хмыкнул. — Всезнайка Грейнджер все же боится меня? — Я боюсь, что, если ты не остановишься, буду чувствовать то же, что и ты тогда: только ненависть и отвращение. Я не хочу этого. Остановись… Малфой замер, будто обдумывая ее слова. — Драко… — позвала она негромко, надеясь, что весь этот кошмар, наконец, закончится. — Именно этого я и хочу, — леденящий, до жестокости бездушный и непроницаемый взгляд заставил сразу же пожалеть об утраченном кристалле — единственной разгадке его настоящих чувств. — Хочу, чтобы ты исчезла, Грейнджер. Я хочу, чтобы ты превратилась в ничто. Я не хочу видеть тебя рядом, чувствовать твой отвратительный, маггловский запах, слышать твой мерзкий голос… Хочу, чтобы тебя не стало. Не сейчас, это слишком рискованно, но позже, когда таких грязнокровок как ты сотрут с лица земли. Гермиона почувствовала, как из глаз скатились слезы, не сдерживаемые шокированным сознанием, когда ее пронзила боль, не похожая ни на что другое. Она издала истошный вопль, чувствуя, как по руке расползается жгучая струя огня или жидкого железа. Разум заполнял лишь собственный голос — душераздирающий, дикий, словно чужой. В глазах темнело, неясное изображение Малфоя перемещалось куда-то очень далеко. Она стремительно погружалась в бездну. Затем почувствовала, что задыхается, и безвольное тело начало сползать на холодный камень. — Лживая грязнокровка… — это было последним, что она расслышала перед тем, как погрузиться в кромешную тьму. Остановись…

***

Гермиона ощущала под собой холодную каменную поверхность, удивляясь, почему находится не в своей комнате. Она раскрыла глаза, затем, так ничего и не разглядев, сразу же зажмурилась от нахлынувшей тошноты и головной боли. Пересохшими губами она попыталась окликнуть Живоглота, однако голос все не прорывался. Горло болело, так что вскоре все попытки перетекли в хриплый кашель. Во рту был тяжелый неприятный вкус железа, заставивший Гермиону раскрыть глаза во второй раз, чтобы заметить на полу, прямо рядом со своим лицом, несколько свежих пятен крови. Облокачиваясь на правую руку, потому что левая почему-то сильно ныла, она привстала на месте, настороженно оглядываясь по сторонам. В голове стоял густой туман, пытавшийся отгородить ее от действительности, но Гермиона упрямо гнала его прочь, напрягая изнеможенную голову, вспоминая вчерашний день. Это было сложно, учитывая, что разум был заполнен назойливым гудением, как стеклянная банка жужжащими насекомыми. Итак, это было ничем не примечательное утро. День, когда она закончила все многочисленные задания, затем последовала в кабинет Макгонагалл, чтобы вытерпеть короткий, несколько неловкий разговор о том, что она делала наедине с Драко Малфоем в кладовке Слизнорта… Драко… Ее пронзила короткая яркая вспышка. Он узнал. Гермиона напряглась, и блокирующие воспоминания оковы сразу же ослабли. Взгляд упал на палочку, брошенную в середине комнаты, как ненужную, обломанную веточку, и она закрыла глаза, вздрогнув от нахлынувшего потока ужаса, вспоминая, как Малфой направил на нее палочку, без каких-либо сожалений заставив корчиться в объятиях скользких змей. Она переживала этот кошмар вновь и вновь, пока не вспомнила каждую секунду. Это был сон. Просто сон. Драко не… Она потянулась к палочке, когда рука вспыхнула новым потоком боли от резкого движения. Пытаясь понять причину, она всматривалась в ладонь, на которой были следы собственных ногтей, затем приподняла рукав левой руки, чтобы с ужасом вскрикнуть, замечая там кроваво-красную надпись «грязнокровка». Гермиона разглядывала успевшие побагроветь линии, усиленно вспоминая, когда это произошло. Вскоре она вспомнила и ту жгучую боль в конце, перед тем как потеряла сознание. Хочу, чтобы ты исчезла, Грейнджер… чтобы ты превратилась в ничто. Я не хочу видеть тебя рядом, чувствовать твой отвратительный, маггловский запах, слышать твой мерзкий голос… Хочу, чтобы тебя не стало… когда таких грязнокровок как ты сотрут с лица земли. Гермиона прикусила сухие губы, надеясь, что это отрезвит ее разум, отгоняя ужасы. Она почувствовала вкус свежей крови, из глаз начали течь слезы. Текли беззвучно и равнодушно, словно вода из открытого крана. Долго и непрерывно, без ее прямого участия, и остановились лишь тогда, когда все внутри опустело и засохло. Грейнджер поднялась на ноги, игнорируя головокружение и жгучую боль в глазах. Невредимой рукой она облокотилась на стену, чтобы поправить спутанные волосы, наверняка запачканные пылью и кровью точно так же, как и вся одежда. — Тергео! — произнесла Гермиона, направляя палочку на себя, после чего открыла дверь. До своей комнаты она добиралась долго, опасаясь потерять контроль над ослабленным сознанием. В коридорах было темно, но она была этому рада. Ей не хотелось видеть солнечные лучи сейчас, когда глаза так жгло сухостью и солью. В комнате ее встретил обеспокоенный Живоглот, сразу же подпрыгнувший навстречу. — Привет, Глотик, — она хотела провести рукой по его шерстке, однако наклоняться сейчас очень не хотелось. Единственное, что она действительно хотела — прилечь на мягкую кровать, погружаясь в спокойный сон, где не будет этой боли и ненависти. Затем она проснется, чтобы понять — все это было просто кошмаром. Очередным кошмаром, навеянным ее глупыми опасениями. Она проснется с твердой уверенностью, что он не мог причинить ей всего этого. На ее руке точно не будет грязной надписи… Нет, не нужно об этом даже думать, надо просто прилечь. Гермиона подошла к кровати, усиленно избегая смотреть в зеркало. Она посмотрит на себя завтра, когда проснется. Она заметила на кровати конверт, очевидно, занесенный в ее отсутствие через открытое окно. Гермиона распечатывала его медленно и аккуратно, после чего быстро пробежалась по письму глазами. — Глотик, собирайся. Похоже, мы едем в Нору.