Переписывая Поттера

Гермиона сосредоточенно следила за тренировкой, при этом считая минуты до ее окончания. Иногда до нее долетали радостные крики друзей, наполненные азартом и легкостью, словно находясь в нескольких футах над землей, опираясь на единственную тонкую деревяшку, они были в полной безопасности. Она никогда не разделяла любви к квиддичу, придерживаясь упрямого нейтралитета во всем, что касалось высоты, потому что ощущать под ногами твердую почву ей было спокойнее. Только не сегодня. Возможно, вместе с надписью на руке и в ней самой появилось нечто чужеродное, навсегда лишившее покоя и опоры. Это пугало, злило, возмущало, но она не могла от этого избавиться — ровно так же, как и от надписи. Как и от него. Джинни начала подозревать неладное в первую же ночь, разбуженная криками. Пока Гермиона тряслась, испытывая нестерпимую боль в безуспешных попытках выплакаться, подруга обнимала ее за плечи, поглаживая по спине, шептала успокаивающие слова о том, что ей все приснилось. Джинни говорила уверенно, и временами Гермиона даже поддавалась ее убеждениям, верила. Только вот все это катилось в преисподнюю, стоило лишь приподнять рукав и увидеть следы пережитого кошмара. Следы, унизительным клеймом вырезанные на собственной коже, как чужое неизменное присутствие и напоминание. Грязнокровка. Она уже успела забыть смысл этого слова. Оно больше не напоминало о высокомерных чистокровных снобах, желавших принизить таких, как она. Это перестало быть даже оскорблением, мерзким прозвищем; навсегда утратило первичный смысл. В какой-то момент Грейнджер поняла, что единственным, что теперь ассоциировалось у нее с этим гнусным словом, был Малфой. Джинни спрашивала что с ней, затем хмурилась, получая очередную отговорку об усталости за последний семестр. Она ей не верила. Точно так же, как не верил Гарри. Особенно после того, как Слизнорт объявил перед всеми о совместном задании. Гермиона тогда притворилась, что в этом не было ничего страшного или заслуживающего внимания, а Гарри в который раз начал говорить о том, что она изменилась, отстранилась от них. И у нее совершенно не было сил спорить, отчасти потому что слишком отчетливо понимала: он прав. И только Рон, казалось, не замечал всех перемен и насколько сильно ее переполняла ненависть и боль. Только он не требовал от нее ответов, предпочитая просто быть рядом. Пусть и только как друг. Она не давала ему надежд, в первый же день четко обозначив границу, хотя и сомневалась, что он будет ее придерживаться. Рон стал для нее последним прибежищем прежнего незапятнанного прошлого, к которому она безуспешно стремилась вернуться. Иногда, когда он обнимал ее, ей казалось, что все проходит, встает на места, и все же такие моменты длились недолго. Гермиона знала, что Рон не поймет ее. Он просто не смог бы прочувствовать все настолько близко и глубоко, чтобы понять. Такой уж Рон: добродушный, милый Рон, неспособный в полной мере прочувствовать и трети той ненависти и злости, что ощущал он. А теперь и она. Весь остаток каникул Гермиона жила в постоянном напряженном ужасе, осознавая, что должна будет с ним столкнуться. В Норе, вдалеке от Хогвартса, уверить себя в том, что не позволит больше причинить себе боль, было значительно проще. Она усиленно закапывала его в темную яму, покрывая тяжелым слоем земли и забвения. Она искренне верила, что вернулась к исходной точке. Однако стоило лишь встретить его в первый же день, чтобы понять, как наивны и глупы были все ее замыслы. Гермиону разрывало на части от постоянного напряжения, попыток сохранить хладнокровие в надежде на то, что он наконец от нее отстанет. Но все происходило в точности до наоборот. Малфой усиленно преследовал ее, делая каждый день невыносимым. Один лишь его высокомерный, напыщенный довольством вид бесил, а сердце наполнялось кровью от осознания того, что это стало единственным доминирующим в ней чувством. Ей снились кошмары, она стонала от невыносимой печали, не в силах заплакать, стала одной глубокой раной, не желающей затягиваться. Но ему этого было мало. Он проводил по тканям клинком, с наслаждением следя за ее реакцией; продолжал насмехаться, изводил, испытывал. Его ненависть рвалась наружу, желая раздавить целиком. — Не понимаю, почему Дамблдор требует этого именно от меня, — Гарри нервно взмахнул руками, удрученно вздохнул, при этом ускоряя шаг, так что Гермионе с Роном пришлось его догонять. — Это же совершенно бессмысленно! — Но, Гарри, учитывая, насколько Слизнорт тебя любит, тебе он в ответах точно не откажет, — Рон пожал плечами, и этот его жест заметила лишь Гермиона. — Кому как не тебе — маленькому принцу зельеварения, он поведает свои сокровенные секреты? — Думаю, Рон прав, — произнесла Гермиона, и Гарри несколько замедлил шаг, вопросительно смотря на нее, словно не веря собственным ушам. — И все же… мне кажется несколько странным, что даже великий Альбус Дамблдор не сумел вытянуть из него правду. К тому же я никогда раньше не слышала о крестражах. — Не слышала? — в голосе Рона послышалось сильное удивление, а Гарри разочарованно вздохнул. — Полагаю, это очень темная магия, и добыть информацию будет непросто. — С тобой все в порядке? — Рон, похоже, заметил, как она нахмурилась. — Да, конечно, — она вздернула голову повыше и улыбнулась. — Гарри, просто останься после уроков и спроси как есть, — предложил Рон. Гермиона его взглядов не разделяла, однако спорить тоже не собиралась. В конце концов, других вариантов предложить не могла. — Во всяком случае мне придется дождаться понедельника, — с некоторым разочарованием сказал Гарри. Они дошли до кабинета по Защите от темных искусств и успели занять свои места, прежде чем появился сам профессор, с усталым презирающим видом обводя глазами класс. — Надеюсь, за время ваших рождественских каникул вы успели изучить весь материал по невербальным заклинаниям, потому что сегодня я взял на себя смелость провести неожиданную… проверку ваших знаний. В классе послышались недовольные стоны, но Снейп тут же устремил на учеников свой фирменный взгляд, приподнял бровь, и возмущение сразу же перевоплотилось в смиренное подчинение. — Полагаю, многим из вас начало казаться, что заклинания подчинения можно с легкостью оттолкнуть одной лишь удачей, — многозначительный взгляд в сторону Гарри, успехи которого в данном предмете, похоже, начали доставлять профессору некоторые проблемы. — Однако сегодня вы убедитесь в своей ошибке. Вам должно быть известно, что главной слабостью любого разума является не что иное, как страх. Пустите его хоть на секунду в ваше сознание и можете попрощаться с волей и жизнью. Снейп сделал паузу, давая всем в полной мере прочувствовать сказанное. Лицо его, как всегда, оставалось бесстрастным, однако Гермиона могла уверенно сказать, что он чувствует некоторую радость. Что ж, хоть кому-то весело. — Я уже успел распределить вас по парам, так что можете приступать сразу же, как ознакомитесь со списком. И помните, вам разрешено использовать заклинания лишь для того, чтобы дезориентировать противника. Никаких прямых и физических воздействий! — Надо же, я в паре с Падмой, — Рон выглядел весьма радостным. — Снейп меня любит. — Я бы не стала ее недооценивать, — посоветовала Гермиона, отыскивая в списке свое имя. — Теодор Нотт. — Крэбб, — произнес Гарри с усталым вздохом. — Это будет весело. Гермиона пересела к Нотту, усердно думая о том, как именно ей следовало проникнуть в его разум. Без лишних слов они начали смотреть друг другу в глаза, выискивая там хоть что-то способное намекнуть о слабостях или страхах. Прежде чем она успела что-либо сказать, на столе возник маленький паук, очевидно, призванный невербальным заклинанием Нотта. Не удостоив его вниманием, Грейнджер мысленно произнесла: «Вермикулюс!» Нотта это не слишком смутило. Легким взмахом палочки ее создание было отброшено на пол. Слизеринец владел невербальной магией достаточно умело, чтобы их маленькая дуэль проходила с весьма похвальной скоростью. Они обменивались ими без особого интереса, не особо надеясь нащупать что-то стоящее. В конце концов, это была всего лишь очередная проверка вредного Снейпа. Неожиданно на столе рядом с Гермионой материализовалась маленькая змея, удивленно всматривающаяся прямо в ее глаза. Грейнджер подпрыгнула на стуле, чуть не грохнувшись на пол. Один лишь вид маленькой змеи парализовал ее, делая неспособной отразить атаку противника, и единственное, о чем она могла думать — скользкие, мерзкие создания, стягивающие ее тело в тугой обруч. Раз… Два… Три… Это всего лишь маленькое существо, созданное магией. Оно даже не ядовито, и, определенно, Нотт не станет заставлять ее нападать. Все же все ее существо напрягалось от одного лишь змеиного вида, маленьких глазок, скользкой кожи… Гермиона сбилась со счета, потому что кто-то словно вытянул из легких весь воздух. — Очень хорошо, мистер Нотт, — раздался голос Снейпа, и Грейнджер ощутила на себе любопытные взгляды. Словно только она одна и поддалась такой простой провокации. — Это именно то, о чем я говорил. Страх делает нас невосприимчивыми к любой защите перед противником. Перед глазами Гермионы все еще находилось уже несколько довольное лицо Нотта, но все, что она сейчас видела — переполненное злостью и отвращением лицо Малфоя. Темные глаза Нотта в ее воображении менялись на серые, заставляя инстинктивно сжать челюсть от удушающего напряжения. В какой-то момент, когда Нотт уже удовлетворенно улыбался легкой победе, Гермиона нахмурилась, временно теряя связь с реальностью. Она воспользовалась секундами быстро и ловко, при этом все сильнее чувствуя внутреннее пламя. Инсендио. Пламя вспыхнуло в опасной близости со змеей, при этом деревянного покрытия стола не касалось. Змея издала громкое шипение, подползая к хозяину, который теперь смотрел на это с неприкрытым любопытством. Гермиона могла остановиться, заявив о своей полноценной победе, однако что-то ей этого не позволяло. Магическое пламя же возгоралось все сильнее и уже почти поглотило змею. — Мисс Грейнджер, — голос профессора раздался откуда-то издалека, не останавливая ее намерений. — Мисс Грейнджер! — огонь поглощал змею, в комнате запахло дымом, а змея стремительно ползла по поверхности в попытках спастись. Гермионе этого было мало. Она заставляла пламя разгораться сильнее и сильнее, представляя, как оно сжигает все на своем пути. Поглощает его. Нотт посматривал на нее с некоторым страхом, словно каждая складка между бровей громко говорила о ее намерениях, но Гермиона этого не замечала. — Аква Эрукто! Вода мгновенно затопила пожар, затем испарилась, оставляя Гермиону сидеть обездвиженно, потерянно. — Мисс Грейнджер, — голос профессора вывел ее из шока, заставив сосредоточить внимание на его лице, которое вместо обычного было обеспокоенным. — Вам стоит показаться мадам Помфри. Вы обожгли руку.

***

— Ничего не хочешь мне рассказать? — поинтересовался Гарри, когда они остались одни в гриффиндорской гостиной. Рон, в сотый раз убедившись в том, что с ней все в порядке, пошел на урок прорицания, а Джинни должна была вернуться с занятий только через полчаса. Конечно, рядом были и другие гриффиндорцы, заполняющие помещение радостными разговорами, однако они вдвоем были в некотором отдалении, занимая место у старинного камина. Гермиона прекрасно понимала, чем был вызван его вопрос. Ее странное поведение во время урока стало достоянием общественности сразу же, как сокурсники выскочили из кабинета, а сама она направилась залечивать причиненный себе вред. Впрочем, разве она могла их в этом винить? Она чуть не сожгла кабинет Снейпа вместе с проклятой змеей. И что на нее нашло? Гермиона покачала головой. — Послушай, я бы не стал так настаивать, если бы не видел, насколько ты изменилась, — изумрудные глаза Гарри светились от переполнявшего его сожаления и беспокойства, заставляя ее чувствовать вину, а потому и раздражение. Почему он не мог просто оставить ее в покое хоть сейчас, не бередя каждый раз болезненную тему? — Гермиона, я же вижу, что тебя что-то гложет! С того самого дня, как ты переступила порог Норы… я не узнаю тебя. Из тебя словно высосали всю радость. — Гарри… — она устало закатила глаза, отводя взгляд куда-то в сторону Невилла, заинтересованно листавшего томик по травологии. — Не начинай это заново. Он нахмурился, с некоторым раздражением разглядывая ее лицо, затем устало вздохнул. — Хорошо, я больше не подниму эту тему, но, Гермиона, — он посмотрел серьезнее обычного, — ты же знаешь, что можешь сказать мне обо всем? Что бы там ни было, ты можешь сказать об этом. — Да, Гарри, я знаю, — Гермиона улыбнулась, понимая, что не скажет Гарри правду. Да и что она могла сказать? Все равно большая, самая важная часть ее рассказа была запечатана Дамблдором. В то же время ей было важно понимать, что Гарри, хоть и не зная всего, был рядом. Он приобнял ее за плечи, с доброй усмешкой сообщая о том, что от нее все еще пахнет дымом. — Ты напугала даже Снейпа, — рассмеялся Гарри, заставляя ее последовать его примеру. — Видела бы ты лицо Малфоя! Гермиона вздрогнула от неожиданного упоминания, однако Гарри этого, похоже, не заметил. — Дамблдор хочет поговорить с тобой, — вдруг сообщил он, затем, замечая ее удивленный взгляд, добавил: — Он ничего мне не говорил. Симус окликнул Гарри, желая сообщить ему некоторые новости относительно их праздничной вечеринки, а Гермиона тем временем нахмурилась, понимая, что добилась именно того, чего хотела. Она ждала встречи с Дамблдором слишком давно. Ведь ей было необходимо столько всего ему сказать, спросить… Может, даже потребовать. Определенно, директор после всего случившегося был обязан снять с нее свои чары, причинявшие одни неприятности. Кроме того, она имела полное право поставить под сомнение действенность его планов или, по крайней мере, отстранить себя от прямого участия. Оставался лишь один вопрос. Должна ли она будет рассказать о том, что случилось? Гермиона старательно избегала этого вопроса две недели, однако сейчас это стало казаться слишком важным для молчания. С одной стороны, Дамблдор должен был обо всем знать. Ведь после этого он не смог бы никогда со спокойной совестью убедить ее в том, что Малфой был безвредной жертвой обстоятельств. Нет, он такой же Пожиратель Смерти, как и его отец. И только ее глупость могла позволить об этом забыть. С другой же — ей было страшно представить, во что могло все это превратиться, если Дамблдор, а затем и ее друзья узнали бы о произошедшем. Она и так устала от всех этих проблем и вечной тревоги, ей просто хотелось обо всем забыть. Просто представить, что ничего не было.

***

Грейнджер вновь его одурачила. Все ее напускное спокойствие не что иное, как ложь. Очередная мерзкая ложь. Проклятая Грейнджер спокойна, словно извергающийся вулкан. И достаточно было бросить на нее один-единственный взгляд, чтобы понять, кого именно она жаждала сжечь заживо. Так какого черта она решила устроить этот жалкий спектакль, лишь сильнее разжигающий в нем это странное безумие? Чего она добивается своими выходками? Драко с раздражением понял, что почти дошел до библиотеки, а ведь ему совершенно не были нужны книги. Он закрыл глаза руками, досадуя на собственную слабость и всерьез подумывая попросить Снейпа наложить на него чары забвения. Только бы все это уже закончилось… Пока Малфой думал, дверь, ведущая в библиотеку, приоткрылась, заставив его с подозрительной надеждой устремить туда взгляд. Он разочарованно закатил глаза, понимая, что видит совершенно незнакомого гриффиндорского первокурсника. — Чего уставился? — со злостью спросил у него Драко, понимая, что сходит с ума. Первогодка с завидной наглостью прищурился, смеряя слизеринца насмешливым взглядом, а после быстрым рывком скрылся из виду. Чертовы гриффиндорцы. Малфой, слегка отрезвленный подобным обращением, уже собирался последовать в собственную комнату, когда почувствовал, как нечто коснулось его щиколотки. Опустив взгляд, он замер на месте, понимая, что перед ним именно то, о чем он подумал — рыжий косолапый кот Грейнджер. Кот с некоторым пренебрежением оглядел его с ног до головы, затем устремил взгляд куда-то в сторону коридора. Отлично. Значит, цель его близко. Кот, словно прочитав его мысли, враждебно мяукнул, после чего гордо удалился в сторону библиотеки. Драко ждал несколько минут, однако грязнокровка все не появлялась. Досадуя на собственную глупость, он все же направился в родное подземелье, когда уже совершенно неожиданно для себя нашел Грейнджер, прислонившуюся о стену в конце коридора. И какого Мордреда она здесь торчит? Ее кот наверняка успел навести значительный беспорядок в библиотеке. Взгляд Грейнджер был устремлен на каменные плитки под ногами, но был совершенно неподвижным и отстраненным. Да и сама она выглядела не так, как он помнил с последней встречи. Весь ее вид был каким-то безжизненным, застывшим, словно у статуи. Статуи, посвященной всем мученикам мира. Хрупкая, беззащитная, стеклянная. Хотя, может, ему и показалось. Нет, чертовой Грейнджер больше не удастся его обмануть. Она однозначно выслушает все, что он хочет ей сказать. Драко зашагал в ее сторону, чувствуя необъяснимое беспокойство и нетерпение. Он искренне надеялся, что на этот раз у нее хватит мозгов быть откровенной. Потому что если она вновь его проигнорирует или сделает вид, что все нормально, он… Малфой и сам не знал, что сделает при таком раскладе, и думать об этом пока тоже не желал. — Грейнджер, — позвал он ее, когда расстояние между ними сократилось, а взгляд ее все не поднимался. Она слегка вздрогнула, резко подняв на него глаза. Удивление тут же сменилось убийственным спокойствием. Она выжидательно подняла бровь, а он вдруг понял, что не знает, с чего начать. То ли сразу перейти к части о том, какая она подлая лгунья, то ли начать с чего-то нейтрального, нанося удар незаметно, неожиданно. — Как думаешь, сколько змей понадобится, чтобы ты сожгла Хогвартс дотла? — ее молчание злило до зубного скрежета. До дрожи. Так сильно, что хотелось толкнуть грязнокровку в ближайшую стенку, взять и встряхнуть. — Что такое, Грейнджер? Проглотила свой лживый язык? — Мне нечего тебе сказать, — сухо ответила она, продолжая упрямо смотреть в его глаза. Его же слова между тем застревали в горле, наполняя раздражением. И с чего он вообще решил к ней подойти? Что он там собирался ей сказать? И, самое главное, зачем? И чем его не устраивает ее молчание? Он должен быть счастлив. Мерзкая всезнайка наконец заткнулась! И почему уходя, он почти бежит, при этом чувствуя себя последним придурком?

***

— Добрый день, мисс Грейнджер, — Альбус Дамблдор улыбнулся, приглашая ее сесть напротив собственного кресла. — Здравствуйте, сэр, — она неуверенно последовала на предложенное место, мысленно призывая себя к спокойствию. Дамблдор наблюдал за ней все с той же добродушной улыбкой, располагающей к откровению, затем сам же и подтолкнул к началу: — Профессор Макгонагалл уведомила меня о том, что вы искали меня еще во время моего отсутствия. — Да, — Гермиона кивнула, припоминая день, когда узнала, что и профессор Снейп может быть замешан в сговоре с Пожирателями Смерти. Однако сейчас ей было известно, что Гарри уже успел обсудить данное подозрение с директором, который напрочь отмел все подозрения. Хоть уверенности Дамблдора Гарри и не разделял, продолжая подозревать как Малфоя, так и Снейпа, ему пришлось сдаться. — Полагаю, за мое отсутствие вы уже успели с этим разобраться, — она сомневалась, было это вопросом или утверждением, потому решила просто кивнуть, готовясь к главной теме. — К сожалению, я не смогла выполнить ваше задание и хочу попросить избавить меня от дальнейшего участия во всем… этом, — отрепетированные слова вырвались из ее уст быстрым, уверенным потоком. В последующем молчании Гермиона старательно отводила взгляд, сосредоточившись, в конце концов, на Волшебной шляпе, которая в данный момент тихо похрапывала на своей полке. — Могу я спросить о причинах? — голос Дамблдора заставил ее вновь посмотреть на него, и она с облегчением поняла — он не злится. — При всем уважении, это совершенно бессмысленно, — Гермиона нахмурилась. — Все, что я делала за эти два месяца, было совершенно бессмысленно. Иногда мне даже кажется, что я только сильнее все запутала и испортила. — Мисс Грейнджер, вы ставите под сомнения мои планы? — вопрос прозвучал, скорее, вызывающе-удивленно, чем оскорбленно, что лишь сильнее раздражало ее спокойствие. Ведь, в самом деле, как самый мудрый волшебник во всем мире не мог видеть таких очевидных вещей? Как он мог не понимать, что ее сближение с Малфоем с первой же минуты было обречено на полный, беспросветный, фатальный провал? — Простите, профессор, но да. Я не понимаю, почему для вас это так важно. Не понимаю, почему вы просто не можете избавиться… исключить его из Хогвартса, избежав при этом ненужных жертв. Не понимаю, почему вы выбрали именно меня для этого плана. Ведь и сами прекрасно знали обо всем, что происходило в Хогвартсе. И, в конце концов, я не понимаю, чего именно вы от меня ожидали, когда просили сблизиться с человеком, который ненавидит меня даже сильнее, чем Гарри, — Гермиона почувствовала, что почти перешла на крик, но, как ни странно, вины не ощутила. Нет, она сказала именно то, что хотела. Да, после всего, что случилось… Особенно после всего, что с ней случилось из-за этого треклятого плана, она имела полное право найти ответы. — Я понимаю Вас, — произнес Дамблдор после минутного молчания. — Правда? — прозвучало саркастичнее, чем она того хотела. — Вы разочарованы, переполнены злостью и чувством вины. Знаете, последнее особенно опасно. Вы берете на себя больше, чем способны вынести. Берете на себя чужие ошибки, по наивности считая, что виноваты не меньше, потому что не смогли ничего остановить. Это чувство разрушает, но от него невозможно избавиться, — по слабой печальной улыбке Дамблдора Гермиона поняла, что он сейчас говорит не только о ней. Она вдруг заметила, насколько он был стар. Так и должно быть. Директор был стар еще с первой их встречи, но лишь сейчас, впервые она действительно задумалась, сколько ему лет. Бросив взгляд на его прямые плечи, Гермиона вдруг заметила странную усталость и тяжесть: в морщинках, словно ставших глубже, резче, в обычно добрых спокойных глазах, где сейчас стояла бесконечная тоска и усталость. — Я прав? — спросил Дамблдор после очередной паузы, позволяющей в полной мере обдумать сказанное. — Что если он причинит вред кому-нибудь еще? — Когда-то я задал вам вопрос, — она кивнула, точно зная, о каком именно вопросе шла речь. — Ваш ответ изменился? Она сжала губы в упрямую полоску, затем покачала головой: — Не знаю. Дамблдор кивнул, затем с ободряющей улыбкой сказал: — Вы не должны отвечать прямо сейчас, мисс Грейнджер. Я не имею права настаивать на вашем участии, особенно учитывая, сколь сильно вы этого не хотите. Уверен, вы сделали все, что было в ваших силах. Ваш отказ принят. Мне искренне жаль, что это доставило вам столько проблем. — Не стоит, — смущенно проговорила Гермиона, направляясь к выходу. — Надеюсь, когда-нибудь вы все поймете. Она уже приоткрыла дверь, как почувствовала необходимость спросить: — Профессор, это того стоит? Я имею в виду, все жертвы, которые были и будут принесены до… конца? — Не знаю, мисс Грейнджер. Не знаю. Хотя могу с уверенностью сказать, что они были и будут непомерно велики для всех нас. Гермиона покинула кабинет директора в смешанных чувствах, пытаясь найти ответ на его недавний вопрос, словно от него могло что-то зависеть. Считаете ли Вы, что Драко Малфой способен на убийство? Черт, откуда ей знать? Да, в прошлый раз она дала быстрый отрицательный ответ, все еще находясь под властью странного наваждения, из-за которого и решила, что знает Малфоя. Тогда ей действительно казалось, что она его понимает. Думала, что докопалась до него, сумела разглядеть что-то человечное за его вечной стеной надменности и мерзкого, напыщенного снобизма. Ведь зачем еще она бы подпустила его настолько близко к себе? Зачем еще ей было тратить столько сил и времени на то, чтобы вдалбливать в его упрямую голову, что необязательно быть таким же подонком, как его отец. Если только в глубине души она искренне не верила в то, что он мог ее принять. Если только она не верила в него. А сейчас? Сейчас Гермиона была готова выцарапать себе глаза за собственную слепоту и глупость. Ей хотелось выцарапать также и все воспоминания, сопровождаемые жгучим стыдом и обидой. Стоило только вспомнить, насколько наивно и легкомысленно она себя вела, как ее переполняла ярость. Если бы кто-то видел ее со стороны, наверняка решил бы, что она спятила или же просто выпила не то зелье. Как и Малфой. Потому что в какой-то момент она осознала, что могла сказать похожее и о нем. Сейчас же она понимала Малфоя ровно настолько, насколько японские иероглифы. Она уже не могла с уверенностью сказать, было поведение Малфоя странным или он просто вел себя как обычно. Замышлял он что-то или хотел довести ее до бешенства, тем самым еще раз напоминая о том, как ненавидел. Была ли это попытка мести, расправы? Тогда какого черта он в тот день показался ей растерянным, словно не знал, что сказать? Нет, это невозможно. У него в запасе тысяча заранее подготовленных предложений, приготовленных специально для нее. Какая-то новая тактика? Но для чего вообще ему это нужно? А сегодня он и вовсе пытался испортить ей зелье. Приблизился настолько, что ей показалось, он ее обнюхивал, затем заявил, что хотел узнать, чем именно пахнут грязнокровки. После чего, обозвав вмешавшегося в спор Рона рыжим нищебродом, столкнул склянку с аконитом прямо в ее котел, сделав вид, что случайно. Ей пришлось начинать все заново. Проклятый Малфой. У него явно проблемы с головой. И это прогрессирует день ото дня. Да еще и Слизнорт со своим клубом… Подумать только, как он вообще мог пригласить Малфоя в свой клуб? Это было чуть ли не единственным местом, где проклятый слизеринец не мог до нее добраться. Но нет. Теперь он полноправный гость на его собраниях. Но ее ноги там точно не будет.

***

Еще пять минут. Малфой, в сотый раз посмотрев на часы, вновь помешал густую жидкость в котле, который стоял прямо в центре его комнаты. Поверхность зелья уже начала приобретать приятный перламутровый оттенок, но Драко еще старательно закрывал нос, чтобы не принять поспешных решений до того, как оно дойдет до финальной стадии. Мало ли, что он там почувствует… Лишь бы не карамель. Пар уже поднимается спиралями. Мерлин, только не карамель… Когда готовность зелья уже не оставляла сомнений, Драко потушил огонь, закрыл нос руками, настраивая мысли на нужный лад, словно это могло иметь воздействие на результат. Медлить дальше было бессмысленно, так что он все же убрал руку, позволяя густому приторному аромату проникнуть в собственное нутро. Мать Мордреда. Грейнджер. И насыщенный запах карамели. Нет, это определенно ошибка. Надо подышать свежим воздухом, затем повторить, пока этот мерзкий маггловский запах не исчезнет из комнаты и носа… И Драко повторил. Он пробовал вновь и вновь, всячески пытаясь отделаться от ненавистного запаха: приоткрыл окно, устроил в комнате ассорти магических одеколонов, решив перебить все сильным запахом гари. Драко кашлял, задыхался, высунув голову в окно, но аромат зелья продолжал его преследовать, как и потребность видеть Грейнджер и делать ее жизнь невыносимой. Чертова Грейнджер. Как же он ее ненавидел… Немного успокоившись, Драко понял, что болен. Определенно, никак иначе, как болезнью или проклятием, это все было назвать нельзя. Теперь, когда он знает о своем недуге, остается лишь найти лекарство. Это не может быть так уж сложно. Достаточно найти какое-то простенькое зелье. Интересно, в каком разделе он его должен искать? Антиприворотное? Но его никто не опаивал… Отворотное? Такое вообще существует? Неважно. Даже если его и не будет, он создаст свое. Он что-нибудь придумает. В любом случае ему нужно было в библиотеку. Драко с раздражением понял, что не может туда пойти. Он был уверен, что она будет там. Как всегда. За какой-то толстой старой книжкой в пятом ряду, подальше от остальных… Но ему срочно нужно было лекарство. Внезапно в дверь постучались. Разрываясь между необходимостью ее открыть и жгучим желанием притвориться, что его тут нет, Драко все же поплелся к двери, понимая, что его сокурсники определенно заметили, как он проник в комнату. — Драко, я подумал, лучше, если ты увидишь это до того, как… — в дверях стоял Крэбб, держащий в руках печально известную газету. — Что это за запах? — Да так, занимался зельеварением, — Драко отстраненно махнул рукой, сосредотачивая внимание на газете. «Вся правда о Пожирателях Смерти, или сколько стоит кресло в Министерстве Магии Как всем нам известно, семья Малфоев всегда пользовалась особой поддержкой вышестоящих лиц в Министерстве Магии благодаря собственным связям и, что немаловажно, огромному количеству взносов (как удачно назвали взятки в Министерстве!). Однако вся правда о них вышла наружу лишь недавно, когда печально известный глава семьи — Люциус Малфой — сменил свое место жительства на камеру в Азкабане…» Закатив глаза, Драко пропустил целый абзац о том, как именно его отец добился своей должности и сколько на это потребовалось галеонов. Он с некоторым злорадством отметил, что цифра была значительно ниже реальной. Ничего нового или значительного он не увидел и был уже готов сжечь выпуск «Придиры», однако вместо того напрягся, сжав губы в полоску, читая последний абзац: «Нарцисса Малфой, в девичестве Блэк, покорная жена Пожирателя Смерти (а может, и сама состоящая в рядах Темного Лорда), была освобождена от подозрений благодаря собственной фамилии, даже получив определенный нейтралитет в вопросах о заключении собственного мужа… Напоминаем, особняк Малфоев все еще находится под внимательным надзором Министерства, но за все время многочисленные обыски не дали нужных результатов… Сокрытие темных артефактов… пособничество… Министерству стоит задуматься о ее скором аресте… Нарцисса Малфой — верная жена и любящая мать или потенциальная угроза для магического мира?.. » — Драко, — голос Крэбба заставил его оторваться от газеты. — Ты как? Однако Малфой и не думал отвечать. Переполненный злостью, он быстрым шагом вышел из комнаты с вполне определенным желанием заставить Полумну ответить за каждое слово ее сумасшедшего отца. В гостиной его встречали косые взгляды, несколько насмешливый шепот, но он стихал сразу же, стоило кому-то из сокурсников встретиться с его взглядом. Драко напряг память и сообразил, что в это время у Лавгуд как раз должна была закончиться Травология, так что несся к теплицам, полностью игнорируя любопытно-насмешливые взгляды остальных студентов. Он ощущал ярость от одной лишь мысли, что дешевая газетенка на этот раз решила впутать и его мать, которая и так постоянно находилась в полуобморочном состоянии, совершенно одна в поместье, как они точно выразились, забитом мерзкими министерскими ищейками. Ведь он предупреждал эту идиотку, чтобы она приструнила своего чокнутого отца, но этого было мало. Вместо этого Лавгуды решили пойти еще дальше! Драко заметил Полумну сразу же, как та вышла из теплицы и зашагала к замку. Она его тоже заметила и, очевидно, уже прочла новый выпуск, потому что глаза ее тут же расширились от тревоги. Скорее всего, она очень хотела скрыться с его поля зрения, однако это было весьма проблематично, учитывая, что в Хогвартсе телепортация не действовала. Вместо этого она остановилась, обеспокоенно наблюдая за тем, как он приближается, пока дистанция не сократилась до двух метров. — Я предупреждал тебя, Лавгуд! — Малфой ткнул газетой ей в лицо, отчего она поморщилась, выставляя на защиту руки. — Я говорил, чтобы ты предупредила своего чокнутого отца, что ему не стоит связываться с моей семьей! Смотри на меня, Лавгуд! — Малфой вновь ткнул в ее лицо газетой. — Как долго это будет продолжаться?! Как долго твой отец собирается зарабатывать деньги за счет дешевых сплетен о моей семье?! Может, как своему хорошему знакомому расскажешь мне, о чем будет следующий выпуск? Обо мне? — Драко, обещаю, я поговорю с ним, — голос когтевранки звучал тихо, почти спокойно, но ноги сами собой отступали от разъяренного Малфоя. — Мне жаль… Правда. Из теплицы начали показываться остальные студенты, однако Драко этого совершенно не замечал. — Время разговоров закончилось. Клянусь, ты и твой отец заплатите за каждое лживое слово! — Драко наступал на нее все сильнее, и последний его шаг поставил конец разговору, потому что Полумна Лавгуд, поскользнувшись на снегу, упала на землю, умудрившись удариться головой об камень. Лавгуд, лежащая в обмороке, и суматоха, внезапно возникшая вокруг, несколько отрезвили Драко, сменяя ярость на ужас от содеянного. Но прежде чем он успел как-то отреагировать или в полной мере осознать, насколько сильно вляпался на этот раз, вмешалась младшая Уизли и быстрыми движениями подняла Полумну с земли. Затем уже подоспела Помона Стебль, и под ее чутким руководством Уизли вместе с каким-то когтевранцем отправились в лазарет, придерживая Полумну, которая все еще не приходила в себя; его же под осуждающе-гневные взгляды публики решили провести до кабинета любимого декана. — Сколько еще раз я должен сказать, что это вышло случайно? — Малфой вскочил с места, со злостью опустив руки на стол Снейпа, чье лицо выражало лишь скуку и усталость. Очевидно, все это было для него лишь очередной обязанностью, от которой он хотел побыстрее избавиться, но все никак не находил возможности. — Я не хотел причинить ей вред! Она поскользнулась! — Тогда почему профессор Стебль сообщила мне о ваших угрозах этой ученице? — Потому что я ей действительно угрожал! Ее чокнутый папаша посмел… — вместо продолжения Малфой швырнул на стол скомканную, уже изрядно потертую газету. Снейп провел по ней пренебрежительным взглядом, даже под конец закатив глаза. — Мистер Малфой, вы напали на ученицу при свидетелях, угрожая ей и ее отцу мучительной расправой из-за какой-то глупой газетенки? — Вы что, не понимаете?! — Драко пытался объяснить всю суть его гнева, но слов все не находил. Ярость теперь была направлена на декана, очевидно, не понимавшего, насколько эта мерзкая газета его задела и вывела из себя. — И это не одиночный случай. Вы не впервые угрожали мисс Лавгуд. Вы сделали это второй раз при том же раскладе, почти при тех же свидетелях… — На этот раз это было другое! Я не стал бы этого делать, если бы они не посмели упомянуть мою мать! — Вы глупее, чем я думал, мистер Малфой, и мне действительно осточертело прикрывать все ваши выходки перед моими хогвартскими коллегами. Глупый мальчишка, вы разве не понимаете, что ставите под удар и меня?! Вам еще сильно повезло, что Лавгуд отделалась кратковременным обмороком и испугом! — теперь с места поднялся и Снейп, и их глаза, направленные друг на друга, находились почти на одном уровне. Каждый сверлил другого взглядом, но терпеть это долго профессор не собирался. — Клянусь, если бы не непреложный обет, я и пальцем бы не пошевелил… — Можете не стараться. Мне не нужна ваша… — произнося последнее слово, Драко брезгливо поморщился, — помощь. — Не сомневаюсь. Вы ведь так умело решаете проблемы. Ваш отец вами бы точно гордился. Насмешка в голосе декана наполнила его новым потоком ненависти, однако спорить он не стал. Снейп был прав. Отец всегда говорил ему быть сдержаннее, хладнокровнее, не показывать своих слабостей… Но контролировать эмоции с каждым днем становилось все сложнее и сложнее. — Думаю, размеренная работа в библиотеке научит вас терпению.

***

Сортируя очищенные от пыли книги в библиотеке, Драко даже не удивился, когда там показалась Грейнджер. Слишком предсказуемо. А вот то, что она решила на этот раз сама к нему приблизиться, логичным никак не казалось. Поэтому переполнило его сильной злостью. Ведь он-то хотел ее на этот раз проигнорировать. В голове сразу пронеслась его утренняя проверка, и он поморщился. — Мне нужно с тобой поговорить. — Надо же, грязнокровка, да ты действительно лишена чувства самосохранения! — Слушай меня внимательно, Малфой, — собственная фамилия из ее уст прозвучала словно оскорбление, сама же Грейнджер при этом слегка прищурилась, рассматривая его, как какое-то опасное, ядовитое насекомое. — Это был последний раз, когда ты причиняешь кому-то зло, пользуясь моим молчанием, и если ты думаешь, что оно будет длиться вечно, то ты дико ошибаешься. Он хмыкнул, поражаясь как быстро разлетаются здесь слухи. — Думаю, ошибаешься здесь только ты. Мы уже давно выяснили, что ты не сможешь ничего сказать, даже если захочешь. — Да, я не могу сказать, кто ты, но рассказать об остальном смогу, и, клянусь, я это сделаю сразу же, как ты только подумаешь о том, чтобы кому-то навредить. С одной стороны, ему хотелось сказать, что на самом деле он не собирался вредить Лавгуд и ему было действительно жаль, что все закончилось именно так, но с другой — что-то ему мешало так поступить. Ведь сказать ей об этом значило зависеть от ее мнения, чего ему совершенно не хотелось. Паршивая грязнокровка может думать о нем все, что хочет. И он не мог позволить какому-то временному помешательству повлиять на этот очевидный факт. — И что ты сделаешь? Убьешь меня? — Малфой провел по ней насмешливым взглядом. — Расскажешь своим дружкам? Знаешь, ведь рассказать о том, что случилось между нами в Выручай-комнате, тебе никто не запрещал, ведь так? — он заметил, как она слегка вздрогнула при упоминании о том дне, но это позволило ему понять, что его догадки были верны, подстрекая на продолжение. — Что такое, Грейнджер, боишься, что твоим дружкам не понравится то, насколько сильно ты вторглась в мое доверие? — Заткнись, Малфой, — процедила она сквозь зубы. — Не смей даже говорить обо всем этом, — голос чуть дрогнул от переполнявшей ярости. — Почему? Неужели тебе неприятно слышать о тех прекрасных временах, когда мы притворялись счастливой, влюбленной парочкой? Или когда ты готовила мне зелья против кошмаров, тайно переправляя их через моих друзей? — Лицо ее все сильнее мрачнело, и это было лучшим, самым сладостным моментом за последние дни. Она больше не притворялась спокойной. — Что, Грейнджер, тебе хочется что-то сказать? Возразить? — Ты просто отвратителен… — она собиралась уйти, но Малфой быстрым рывком оказался у нее на пути. — Я не заметил отвращения, когда ты меня целовала. Или… у тебя действительно были ко мне чувства? Неужели ты действительно верила, что я приму тебя с распростертыми объятиями? Если это так, то ты просто безнадежная идиотка, Грейнджер. Жалкая. Грязнокровная. Идиотка, — губы сами собой расплылись в насмешливой ухмылке, а внутри при этом бушевал ураган, требующий немедленного возмездия. «Она заслужила» — напомнил он себе. Пусть знает, как сильно он ее ненавидит, презирает. Как невыносимо все, что связано с ней. Лицо Грейнджер покраснело, губы собрались в упрямую ниточку, подбородок оскорбленно вздернулся, и все же взгляд ее остался прямым и даже открытым. Ответ плескался именно на поверхности ее глубоких глаз, от которых он был не в силах отвернуться, как бы ему этого ни хотелось. — Каково это, Малфой? Топиться в собственном ничтожестве, цепляясь за каждую возможность доказать, какой ты неудачник и трус? Знаешь, ты прав. Нужно было быть полной идиоткой, чтобы поверить, что у такого бессердечного ублюдка как ты есть выбор, что ты не заслуживаешь того дерьма, что постоянно творится в твоей жалкой жизни. Но… я ошибалась. Ты более чем достоин этого, и я больше не потрачу на тебя ни одной лишней минуты. Я не вмешаюсь, даже если тебя будут убивать. Ее слова поразили его ровно настолько, чтобы она беспрепятственно исчезла из видимости, оставляя его стоять на месте, дезориентированного и потерянного, как никогда.

***

Драко обессиленно осел на пол в темной комнате, чувствуя, что алкоголь ему совершенно не помогает. Напротив, все становилось еще туманнее, невыносимее и беспросветнее. Прямо перед ним стояло зеркало, из-за которого и начался весь этот кошмар под названием «Грейнджер», однако смотреть на улыбавшуюся грязнокровку дальше у него просто не было сил. Вместо того голова опустилась на колени, заставляя ощутить головокружение с последующим чувством тошноты. Мысли толпились в голове непрестанно, с шумом, навязчиво настолько, чтобы не давать и секунды на покой. Вопросы о том, что его ждет завтра и послезавтра, когда ему вновь придется вернуться к своим попыткам выполнить то, чего от него ждали, ушли куда-то совсем далеко. В конце концов, он был практически уверен, что думать об этом и не нужно. Ведь все и так было ясно. Тревожило другое. Как долго это может продолжаться? Сколько еще нужно сидеть в темной комнате, восторгаясь собственным бессилием и бездействием, прежде чем ему станет легче? Прежде чем лицо и голос Грейнджер навсегда канут в небытие, переставая превращать его существование в ад. Ты достоин этого. Он усмехнулся, демонстрируя тем самым свое согласие. Услышать собственный смешок в полном одиночестве было слишком странным, чтобы его затуманенный разум это проигнорировал, и Драко в какой-то момент рассмеялся. Громко, самозабвенно, настолько активно, чтобы при этом упасть на холодный пол, сотрясаясь от собственного смеха, переходящего в судорожные рыдания. Мысль, что Грейнджер могла бы видеть его таким, вызвала новую волну смеха. Определенно, ей бы понравилось найти подтверждение своим словам о том, насколько он был жалок и слаб. Насколько низко он пал за такой короткий срок. Хотя, может, он всегда был таким? Может, он просто заметил это лишь сейчас, потому что до этого в жизни его не было такого количества проблем. Надо было сказать ей, что это вышло случайно. Он искренне жалел о том, что снял тот кристалл с ее шеи. Она была просто обязана в полной мере ощущать то, что с ним происходило. Грейнджер должна была знать правду. Хотя зачем ей это? Она и так носила чертов камень достаточно долго, чтобы изучить вблизи всю его сущность. Очевидно, для нее это было познавательно. Неужели она считает, что он действительно мог специально подстроить нечто такое? Посмотрев назад в прошлое, Драко застонал. Ну естественно, она именно так и думала. Что еще она должна была подумать о нем, когда знала всю правду о том, кто довел Кэти Белл до Мунго, видела его гребаную метку и сама являлась его прямой жертвой. Конечно, Грейнджер считает его конченым злодеем и подонком. Конечно, она его ненавидела. И в этом они были похожи. Потому что Драко тоже себя ненавидел. Уже за то, что продолжал думать о ней даже сейчас, вместо того чтобы выкинуть эти глупости из головы и сосредоточиться на главном. А ведь когда-то ему действительно было наплевать на мнение Грейнджер. Интересно, как ей вообще удалось заставить забыть об этом? И какого черта он ведет тупые монологи у себя в голове? Лежа на полу, потупив взгляд в каком-то неопределенном направлении, Драко внезапно заметил слабое, еле заметное мерцание. Поначалу его это не слишком заинтересовало, и все же свечение постепенно приковывало к себе его глаза и внимание, заставив в конце концов встать с места, подходя поближе к источнику. Малфой удивленно протянул руку к лежавшему на полу предмету, который был покрыт ощутимым слоем пыли. Он понял, что именно держал в руках, еще до того, как пылинки были расчищены, а узелок на тонкой цепочке — распутан. Чувствуя непонятную уверенность в собственных действиях, Драко надел на шею синий связывающий кристалл.

***

Гермиона осознала всю правоту слов Гарри лишь сейчас: в три часа ночи, находясь далеко за пределами своей комнаты, ни капельки не отягощая себя соблюдением школьных правил. Сейчас, стоя в восточном крыле, смотря на Черное озеро, она, вдохнув поглубже свежий ночной воздух, призналась себе в очевидном факте со всеми вытекающими из него последствиями: да, она изменилась. Больше, чем думала. Больше, чем хотела. Но все же недостаточно для того, чтобы желать кому-то смерти. Недостаточно, чтобы стоять в стороне и смотреть на это. Даже если это будет Малфой. Даже если это всего лишь сон. Тогда зачем она так сказала? Это же было неправдой. Зачем она вообще полезла к нему с угрозами? Это же было так глупо… Ярость тогда отступила почти сразу же, стоило ей выйти из библиотеки, отдалившись от первоисточника. Не полностью, не навсегда, но преобладать она перестала, позволяя полностью понять, насколько правдивы были слова Альбуса Дамблдора. Гермиона в тот момент слишком отчетливо осознала: злость и желание сорвать все на Малфое ни что иное, как ее способ борьбы с собственным чувством вины. Постоянным, угнетающим и бесцельным. Она ощущала себя его сообщницей. Потому что молчала. Потому что, когда Дамблдор применил к ней заклинание молчания, она в темных глубинах своей души была этому рада. Эгоистично радовалась каждому новому случаю, позволяющему ей вновь сократить дистанцию с Малфоем. И вот во что это вылилось… Гермиона слишком хотела верить в него. Хотела услышать, что он не желал причинять преднамеренный вред невинному человеку. Ей было необходимо знать, что все вышло не специально. У нее были причины на надежду. Грейнджер знала, что Малфою сорвет крышу, стоит ему лишь взглянуть на новый выпуск «Придиры». Она и сама была готова высказать все отцу Полумны. В конце концов, это было низко и подло. Ее бросило в панику, стоило только представить, насколько эта газета заденет Малфоя на этот раз. Она бы с радостью конфисковала всю эту желтую макулатуру, но кто ее слушал? Даже Гарри и Рон не замечали в этом ничего плохого. Конечно, ведь это же были Малфои, наконец получающие по заслугам. Было слишком поздно что-то предпринимать. Было поздно уже тогда, когда она увидела заголовок. Да, она знала, что Малфой сорвется на Полумне, но его реакция превзошла все ее опасения. Поэтому ей было крайне необходимо, чтобы он отвел ее сомнения. Сказал, что все не было подстроено или запланировано заранее. Ведь не мог же он угрожать Полумне всерьез? Именно эти сомнения и заставили ее к нему подойти. Она хотела услышать его версию или хотя бы почувствовать хоть что-то отдаленно напоминающее сожаление. Но Малфой ничего не отрицал. Вместо этого на нее вылился очередной поток его мерзкого цинизма, нацеленного прямо на ее гордость. Теперь он открыто насмехается не только над ней, но и ее воспоминаниями, заставляя вновь испытать всю боль от пережитого и почувствовать себя полной идиоткой! Он заслужил каждое слово. Все равно ни одно из них не могло ранить его сильнее, чем ее. В глубине души просыпалось что-то темное, желавшее, чтобы Малфой прочувствовал каждую секунду ее терзаний на себе. Подобная мысль вызвала у нее горький смешок. Этот эгоистичный придурок не узнает ничего.