***
— Он кричал, но, пока мы тебя искали, отключился, — запыхавшись, пробормотал Крэбб. — Он говорил что-то про Пэнси, — залепетал Гойл, с опаской наблюдая за Блейзом, который, казалось, спит. Только искажающееся от боли лицо и редкие спазмы говорили об обратном. — Отнесите его в лазарет, — произнес Драко, рассмотрев на столе бокал с вином, как последний кусочек складывающейся мозаики. Замечая, что парочка не очень спешит выполнять сказанное, прикрикнул: — Чего вы ждете, идиоты?! Ему срочно нужна помощь! Крэбб, кажется, хотел заспорить, но Гойл остановил его толчком локтя, после чего они наконец выполнили указания, унося с собой Блейза. Оставшись один, Драко произнес заклинание, расторгающее договор, однако вряд ли это сильно облегчило состояние Забини. По крайней мере, не до конца. Разве только наполовину. Станет лучше лишь тогда, когда Грейнджер, которой принадлежал второй нарушенный договор, не сделает того же. Мордред. Грейнджер. Нужно было сразу же позаботиться о том, чтобы Пэнси вернулась в свой любимый Париж. Раз она так спешила, что даже не заметила последствий нарушенной сделки, значит, у Грейнджер действительно были проблемы. Тревога, поселившаяся в нем вместе с единственно возможной догадкой, потребовала быстрых действий. Поэтому, столкнув бокал с жидкостью на ковер, Малфой выскочил из комнаты, хоть совершенно не был уверен в том, куда бежал. Знал только, что где-то в замке точно должны быть следы Грейнджер или Паркинсон, и он старался найти их в длинных коридорах, в библиотеке, по дороге к гриффиндорской башне, выведать у других, проклиная всех за неведение. С каждой потерянной минутой становилось очевидно: отыскать кого-то в огромном замке почти невозможно. Особенно если этот кто-то не желал быть найденным. Часть рассудка старалась успокоить Малфоя, заверяя в том, что беспокойство его было слишком сильным, почти беспочвенным. Паркинсон могла сбежать из комнаты с целью обдумать случившееся, позлиться в одиночестве. Грейнджер и вовсе могла находиться в обществе своих дружков: в безопасности, вдали от проблем. Однако все эти приятные вариации казались слишком ненадежными. Поэтому он продолжил поиски, пока не заметил в коридоре единственную представительницу женского пола от семьи Уизли. На ней была квиддичная форма, и предположение о том, что Грейнджер была в обществе друзей, сразу же рассыпалось на мелкие кусочки. — Уизли, ты видела Грейнджер? — голос прозвучал слишком обеспокоенно, однако сейчас ему было все равно. — Зачем тебе Гермиона? — подозрительно сощурилась Уизли, вызывая в нем нетерпеливое раздражение. Не было времени на все это. Не было времени на глупые вопросы. — Где Грейнджер? — процедил Драко, подчеркивая каждое слово толстой линией угрозы, чтобы не оставалось никаких сомнений в том, как это важно. — Не знаю, — сухо ответила она, давая понять: большего от нее ждать бесполезно, но, когда Малфой уже собрался продолжить путь, заметив в конце коридора знакомый рыжий комочек шерсти, Уизли как-то странно прошептала: — Ты пахнешь миндалем. Глаза ее при этом с ужасом расширились, а рот приоткрылся. Кажется, общество Поттера совершенно ее испортило. И Драко определенно припомнит им это странное событие позже. Как только разберется со всем этим беспорядком сейчас. Кот Грейнджер обеспокоенно мяукнул, увидев Малфоя, и быстро направился в сторону лестницы. Затем оглянулся, проверяя, следуют ли за ним, нетерпеливо и требовательно зарычал. Кажется, от этого мохнатого коврика можно было ожидать большей пользы, чем от всего семейства Уизли. Драко последовал за котом, уговаривая себя, что в этом нет ничего странного. В конце концов, такое происходило далеко не в первый раз. Еле поспевая за кошачьим темпом, Драко добрался до восьмого этажа и вскоре нашел то, что искал. Паркинсон стояла у дверей Выручай-Комнаты с каким-то отстраненно-безжизненным лицом и даже не сразу заметила кота, нарушившего ее уединение. В руках она сжимала сразу две волшебные палочки. Свою и грейнджеровскую. — Что ты с ней сделала? — его голос дрогнул только в самом конце. Скорее от раскаленного напряжения, чем от чего-то еще, но по довольному лицу Пэнси было ясно, что она даже не догадывалась о том, как близко подошла к краю. — Ничего особенного. Гриффиндорцы же так гордятся своей храбростью. Думаю, игра с боггартами ей даже понравится. — Ты… — злость перекрыла мысли вместе с неожиданно обрушившимся ужасом. Но какой-то неестественно спокойный голос внутри заставил его на время забыть о Паркинсон и схватиться за дверную ручку. — Что ты делаешь? — ее рука легла на его плечо. Он стремительно обернулся, прижав Пэнси к ближайшей стенке. — Клянусь, если ты сейчас же отсюда не уберешься, сильно пожалеешь. Ее лицо перекосилось от смеси удивления и понимания, когда он выхватил из ее руки палочку Грейнджер, однако медлить дальше Малфой не собирался. — Драко, почему ты?.. — растерянно спросила Пэнси, однако он не позволил ей договорить, направив палочку в ее сторону. — Я разберусь с тобой позже, поняла? — она испуганно закивала. — До этого не смей даже думать, чтобы рассказать кому-то о том, что узнала. Ты точно меня поняла? — еще один кивок. — Тогда исчезни. Он оттолкнул ее в сторону, несмотря на слабое возмущение, и произнес Открывающие чары.***
Страхи Гермионы Грейнджер всегда были зажаты в потаенных углах сознания. Ослабленные множеством логических цепочек, гонимые, приниженные и поверженные пренебрежением, в ожидании часа, когда можно будет вырваться наружу и воспользоваться приобретенной свободой. В последнее время их стало больше. Новые вытесняли старые, поэтому в какой-то момент страх перед Минервой Макгонагалл сам по себе превратился в шутку, пока вовсе не исчез. Ведь в жизни были вещи намного страшнее недовольства декана или провала на экзамене. Вещи, от которых кровь стыла в жилах, хотелось просто бежать, укрыться, затолкнуть поглубже в самую черную яму сознания. Или просто притвориться, что их не существует. Но, когда Гермиона осталась одна в полутемной комнате, обезоруженная, запертая, и заметила скольжение, леденящее ощущение внутри заставило ее вздрогнуть, вглядываясь в темные плитки под ногами. Она ненавидела змей. То, как они могли сжать тело жертвы, скрутиться тугим кольцом вокруг ее ног, медленно подползая к шее, запуская туда ядовитые зубы. Гермиона вдруг отчетливо вспомнила ощущение двигающихся веревок, когда совсем рядом с ней, в той же комнате, ползла длинная черная змея. Ближе и ближе, давая разглядеть блестящую чешую и красные глаза. Она скользила вокруг осколков зеркала незамеченной ими, и тогда что-то щелкнувшее в голове Грейнджер подсказало ей очевидную спасительную истину. — Ты просто боггарт. На секунду ее заполнило облегчение, подпитываемое тем, что змея замерла. Всего на секунду перед тем, как зашипеть и вновь начать скольжение. Гермиона отскочила в другой конец комнаты, пытаясь найти хоть какой-то выход из положения. У нее не было палочки, никаких средств для борьбы с призраком. Разве только собственный рассудок. — Просто боггарт, — шептала Грейнджер, стараясь не смотреть в сторону змеи, но в то же время находясь в постоянном движении по комнате. — Всего лишь призрак, питающийся страхами. Ничто. Бестелесная оболочка, которую может победить любой третьекурсник… Сзади раздался хруст, словно кто-то сломал дверцу старого шкафа, когда неосторожно попытался оттуда выскочить. Тебе нечего бояться. В ее сторону направился всего лишь человек. Сквозь полутьму отчетливо проглядывали знакомые линии лица. Маминого лица. Начинающего кричать, истошно прося о помощи. Сначала это были крики ужаса, но постепенно они повысились до уровня отчаяния и невыносимой боли. Вой давил на руки, глаза, становился все громче, словно пытался ее раздавить. Соберись. Еще один хруст — и мужской голос, составивший с женским своеобразный дуэт предсмертной агонии. Страхи мешают мыслить здраво. Они разрушают мысли, делают любого беспомощным и жалким. Нельзя пускать их в сознание. Нельзя… Гермиона все сильнее сжимала уши, стараясь прикрыть эти голоса, разрывающие все внутри в клочья, но им удавалось проникать еще глубже. Она старалась не смотреть, но глаза сами собой распахивались, впуская внутрь свежие видения. Страх пропитывал ее целиком, не позволяя вырваться из цепкой хватки отчаяния. Кошмары ходили вокруг, смыкаясь в круг и захватывая разум наяву, словно решили приблизить ночь. Время растянулось до предела, затем и вовсе замерло, словно подстраиваясь под парализованное состояние Грейнджер. Возможно, прошло всего несколько минут, а может, и целый час. Она пыталась просчитать хоть до шестидесяти, но крики, раздающиеся с новой силой, пронзали ее слух, разрезая в клочья попытки абстрагироваться. Мысли постепенно стихали, а заостренные чувства облепляли душу холодными липкими нитями. Гермиона почти физически ощущала, как они давят, тащат и зарывают в яму безнадежности. Ей критически не хватало воздуха. И света. Кого-то, кто включит его, отогнав все ужасы прочь. Она расслышала новый звук среди остальных, донесшийся со стороны двери. Он был не похож на другие. Просто обыкновенные человеческие шаги, успевшие стать узнаваемыми и знакомыми. Она различила их почти инстинктивно, чувствуя, как внутренности начинают возвращаться на места. Его шаги. — Драко… — прошептала Гермиона, открыв глаза в надежде, что все вскоре закончится. И его тихий голос перекрыл собой остальные звуки комнаты, покрыл коркой льда каждую мысль в голове: — Я же говорил, чтобы ты не смела меня так называть, лживая грязнокровка. Страхи Гермионы Грейнджер, наконец, вырвались наружу.***
Когда Драко прошел в Выручай-Комнату, он заметил сразу несколько вещей, заставивших внутренности сжаться в тугой комочек и заметаться по всей грудной клетке: Грейнджер сидела на полу, жмурила глаза и прикрывала руками уши, защищаясь от нечленораздельных воплей умирающих людей; боггарты явно пользовались беззащитностью жертвы и, хоть не могли причинить никакого физического урона, вдоволь наслаждались каждой крупицей ее страха; Драко видел себя. Он стоял перед Грейнджер, его рука нервно размахивала палочкой, а с губ слетали резкие, как взмах клинка, слова, пропитанные ненавистью и презрением. Кажется, последние действительно когда-то были произнесены им вслух. Когда-то, в Выручай-Комнате, в похожих обстоятельствах, сразу после того, как он сорвал с ее шеи связывающий кристалл. На обычно бледной коже проступали яркие пятна злости, и, когда призрак обернулся к нему, Драко в полной мере разглядел все лицо целиком: перекошенное от ненависти, страха, безумного отчаяния и неуместного наслаждения. И пусть тогда здесь не было зеркал, отражавших его со стороны, он вспомнил глаза Грейнджер, в которых находилось нечто похожее на то, что сейчас стояло перед ним, то, о чем он хотел забыть. Так мог выглядеть его собственный боггарт, не отражавшийся в тусклой поверхности зеркал. Только вот боггарт находился здесь и до его появления. И был сосредоточен именно на Грейнджер, сокрушенно ссутулившейся и дрожащей. Отрезвляющей. Малфой направил на боггарта палочку, стараясь представить что-то смешное, но вопящие призраки не очень этому способствовали. Неизвестно, сколько здесь находилась Грейнджер, но ему самому было бы достаточно пяти минут, чтобы сойти с ума. Боггарт, принявший его обличие, стал всматриваться прямо в глаза, нащупывая все самые потаенные страхи и слабости, которых у Драко было достаточно, чтобы присесть обреченным комочком рядом с Грейнджер. Учащающийся стук сердца напомнил, что медлить дальше нельзя. — Ридикулус! Глаза боггарта на миллисекунду расширились, будто моля отозвать заклинание, однако в следующую секунду перед Малфоем оказался калейдоскоп. Затем второй. Третий. Драко поспешно затолкнул побежденных боггартов в шкаф, где им и было место, и бросился к Грейнджер, которая, казалось, не заметила, как удушающие звуки стихли. — Грейнджер, — он осторожно коснулся ее плеча, судорожно дергающегося в такт неровному дыханию, и она резко отпрянула, сжимаясь еще сильнее. Сейчас он расслышал, как она бормочет что-то себе под нос, словно творит некое спасительное заклинание. Слова доходили до него рваным шепотом, отдельными буквами, лишь изредка складывающимися в нечто целое. Всего. Лишь. Боггарт. Не. Страшно. — Послушай, Грейнджер, это действительно я. Не боггарт. Они сейчас тихо сидят в шкафах, так что тебе больше нечего бояться. — Нет! Не подходи ко мне! — она закачала головой, все еще не открывая глаз, будто это могло защитить от любых надвигающихся катаклизмов. — Хорошо, попробуем иначе. Вот твоя палочка, — Драко легонько подтолкнул палочку к ней, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, успокаивающе. Но, Мордред, ей стоило побыстрее прийти в себя. — Возьми ее, ладно? Ее пальцы осторожно нащупали предмет. Сначала с опаской, затем с узнаванием. — Отлично, а теперь открой глаза. Очевидно, она все еще сомневалась. Но палочка в руках, должно быть, вернула часть уверенности, и, в конце концов, Грейнджер послушалась. Сначала взгляд ее был стеклянным, как пустые зеркала перед призраками. Однако постепенно там начали появляться признаки жизни и того, что шестеренки в ее голове вновь начали вращаться. — Теперь подумай о чём-то смешном, например, о прыгающих белых хорьках, и произнеси Ридикулус. — Ридикулус, — хрипло повторила Грейнджер, направляя палочку прямо ему в грудь. Ничего не произошло, но это, казалось, лишь сильнее ее расстроило и заставило повторить попытку более уверенно: — Ридикулус! — Я же сказал, что не… — Ридикулус! Ридикулус! — прокричала она. Затем еще и еще, с нарастающим рвением размахивая палочкой перед его глазами. — По-моему, ты увлеклась, — прежде чем она успела произнести заклинание еще раз, Драко притянул ее к себе, несмотря на то, как отчаянно она вырывалась и продолжала пробовать на нем заклинания. Грейнджер заметно подрагивала, но вырываться из объятий перестала и как-то неожиданно расслабилась у него на груди. Кажется, наконец, убедившись, что он был вполне материален. Драко попытался вытянуть из ее рук палочку, но она не позволила, так что он смирился с упирающейся в грудь деревяшкой, стараясь не двигаться, будто это могло нарушить такое хрупкое затишье. Малфой молча проводил по ее спутанным волосам рукой, ощущая, как тело реагирует на ее близость и учащенное дыхание. Ее волосы едва ощутимо пахли карамелью, уже знакомой и легко узнаваемой. Как маленькая частичка ее сущности, рассеянной по миру в различных предметах. И как бы он ни бежал от этих частичек, они вдруг собрались вместе у него на груди. Драко закрыл глаза, потому что видеть все со стороны в зеркалах было слишком сюрреалистично. Происходящее и так казалось сном, одновременно пугающим и волнующим. А ему совершенно не хотелось просыпаться. Возможно, страх сильно обострил нервные окончания, а может, ему просто слишком давно хотелось почувствовать ее рядом. Не так. При менее мрачных обстоятельствах. С более умиротворенной и расслабленной Грейнджер. Где-то в уютной комнате, с чашкой гребаного английского чая. Интересно, это вообще возможно? Могли ли их встречи хоть раз не превращаться в сплошной кошмар, от которого хотелось одновременно проснуться и перекрыть все выходы и пути к отступлению? И почему, черт возьми, Грейнджер все еще не двигается? Драко слегка наклонил голову, прислушиваясь к ее дыханию: тихому, спокойному, умиротворяющему. Его губы неуверенно коснулись грейнджеровской макушки, пальцы скользнули по шее, чувствуя четко очерченные дорожки ключиц, пока не очутились на плече, прижимая к себе сильнее. Мордред, неужели она всегда была такой маленькой и хрупкой? Малфой приоткрыл рот, чтобы позвать ее, но вырвать из оцепенения все же не осмелился. Кот Грейнджер, который обеспокоенно терся о коленки хозяйки, оказался смелее, вернув всех в реальность настойчивым мяуканьем. Грейнджер посмотрела на кота из-под опущенных ресниц, медленно переместила взгляд к Драко, настороженно изучая каждый миллиметр его лица. Потерянно, надеясь на худшее. Ее шокированное сознание постепенно начало реагировать, возвращаясь на место. О чем свидетельствовало уже то, как с каждой секундой напрягались линии ее лица, хмурились брови, слегка приподнималась голова. И руки, уверенно отталкивающиеся от него. — Паркинсон узнала, — сказала Грейнджер, вставая с места и стряхивая пыль. Как ни странно, на ногах она держалась неожиданно твердо. — Знаю, — он последовал ее примеру, с удивлением читая в ее глазах осуждение и злость. Кажется, направленную именно в его сторону. — Она узнала от Забини. Кот еще несколько раз повертелся вокруг ее ног, убеждаясь в том, что хозяйка была вне опасности, бросил короткий взгляд в сторону Драко, и направился к выходу. — Но мы заключили договор о неразглашении, — возразила Грейнджер, после сама же и ответила: — Она его заставила. — Кажется, напоила сывороткой правды, — кивнул Малфой, удивляясь, как быстро их близость перетекла в очередную проблему и разбирательство. Что ж, по крайней мере, Грейнджер пришла в свое обычное состояние. Наверное. — Но тебе не о чем волноваться, Паркинсон будет молчать. Грейнджер, не придав и тени значения его словам, поднесла палочку к руке, произнося освобождающие чары. Скорее всего, сейчас Забини должен был почувствовать заметное облегчение. Затем она решительно направилась к выходу. — Куда собралась? — поинтересовался Драко. — Мне нужно поговорить с этой дрянью. — Не думаю, что сейчас лучшее время для выяснения отношений. Предугадывать действия Грейнджер в подобных ситуациях было невозможно, но она определенно точно все еще находилась не в себе, раз решила делать глупости несмотря на доводы рассудка. Поэтому он поспешил преградить ей путь. — Дай мне пройти, Малфой, — процедила Грейнджер, сверля его взглядом. — Тогда успокойся! — потребовал Драко, раздражаясь в ответ. — Если после этого все еще захочешь убить Паркинсон, я тебе помогу. Но сейчас тебе нель… — Мне не нужна твоя помощь, — отрезала Грейнджер, вздернув подбородок. — Да неужели? — Малфой издал нервный смешок. — Когда ты сидела там испуганным дрожащим клубочком, мне показалось иначе. Ее взгляд заставил сразу же пожалеть о сказанном. Ведь знал, как тяжело она воспринимает собственные провалы. Естественно, знаменитая грейнджеровская гордость изнывала, потому что справиться с тремя боггартами без палочки оказалось выше ее сил. И Драко уже был готов признать вину, когда она его опередила: — Это ты во всем виноват. — Что? — еще один нервный смешок и полная потеря контроля над происходящим. В других обстоятельствах он бы заподозрил некоторый особо изощренный розыгрыш. В других. Только вот не сейчас, когда она смотрела на него как на врага. — Паркинсон обещала показать мне то, чего не было в ее дневнике. То, что ты с ней сделал. Ведь грязнокровка вроде меня мечтает испытать на себе все прелести твоего… общества. После ее слов отражения в зеркалах побледнели и замерли, застывая в растерянности. Драко вернул взгляд к Грейнджер, пытаясь удостовериться, что там все обстояло получше. — Тогда был всего один боггарт и длилось это только минуту. Пэнси даже испугаться не успела, — произнес он. Слабо. Сдавленно. Неуместно. — Это все меняет, не так ли? — саркастично спросила Грейнджер. Она дрожала, на этот раз от недовольства, заменяя остатки страха злостью, готовая выплеснуть их наружу, на него. — Ты не можешь винить меня в том, что было до всего этого… — Драко замялся. Мордред, как вообще можно было назвать происходящее? — Это было до «всего», ясно? В какой-то далекой дерьмовой вселенной. Давно. Откуда мне вообще было знать, что Паркинсон может повторить такое с тобой? Грейнджер не отвечала, упрямо смотря куда-то прямо в пустое пространство комнаты, и Драко решился на шаг в ее сторону и даже — потянуться к ее руке. — Грейнджер… Она отдернула руку, словно его прикосновения вдруг начали обжигать кожу. Возможно, так и было, учитывая то, как она схватилась за руку, опуская приподнятый рукав и прикрывая случайно обнаженный участок руки, на котором виднелись тонкие темные полосы. — Не приближайся ко мне, — ее взгляд сразу же переместился в его сторону, прокладывая знакомую дорожку из ненависти и обид, которая тянулась следом все эти годы, хоть каждый из них временами и пытался забыть о ее существовании. Притвориться. Чтобы вспомнить каждую стычку с новой силой, напомнить все причины, по которым нужно было держаться подальше. При первой же возможности. Стоило прошлому аукнуться в настоящем взаимными кошмарами, сотканными из змей и невылеченных шрамов, пропитанными кровавыми пятнами и надписями. Прочувствовать вновь и усомниться. — Зачем ты меня спасла, Грейнджер? — Молчание громко завыло и затаилось в темном уголке комнаты. — Ты ведь жалеешь об этом? Оно навострило уши, предчувствуя возможность вновь поучаствовать в чужом разговоре, почти нависло над ними спустя несколько длинных секунд, затем, разочарованно вздохнув, удалилось. — Не знаю, — сухо ответила Грейнджер, оставляя Драко наслаждаться неведением и бессильно метаться в поисках ответа. — Я тебе не верю, — процедил он сквозь зубы. — Тогда, может, призовешь своих змеек, чтобы они выпытали правду? Давай же, Малфой, чего ты ждешь? Слова ее вырвались неконтролируемым потоком яда, который она, кажется, сдерживала в себе слишком долго. Они впились в него парализующими колючками, особенно острыми потому, что принадлежали именно ей и совершенно ей не подходили. И у него не нашлось никаких слов, чтобы спорить. Не сейчас. Она бы и не стала ничего слушать. Не после всего. Не в таком состоянии. Поэтому у него не было даже возможности остановить, когда она зашагала к выходу. Не на этот раз. Зеркала, в которых несколько секунд назад отражалась Грейнджер, стали пугающе пустыми. За исключением собственного отражения. Оно стояло там потерянное и какое-то неправильно брошенное, начинающее вновь испытывать злость от обрушившейся тишины. Последняя крупица ее теплого касания, которую хотелось сохранить как можно дольше, растворилась в воздухе, оставив вместо себя нечто пустое. Разрушающее, стремящееся крушить все кругом, потому что было слишком сильным, чтобы воплотиться в определенные злость или сожаление. Рука ударялась о стену, пока кожа не начала гореть, а боль старалась выйти наружу в поисках очевидного виновного, который нашелся, на удивление, быстро. Когда Драко добрался до своей комнаты, Паркинсон, как и предполагалось, ждала его там. Злость, от которой он частично избавился в Выручай-Комнате, накатила с новой силой от одного лишь ее вида: скрещенных рук; вздернутого носа; предварительно нахмуренного, мрачного, выражавшего неодобрение и оскорбленную невинность лица. Но Пэнси этого не осознавала. Как и всегда не замечала, насколько сильно действовала на нервы, скребла ногтями по его терпению, пока не становилось слишком поздно. — Ты так разозлился на меня из-за этой грязно… — его рука, неожиданно сжавшая ее горло, заставила Паркинсон замолчать. — Закрой свой гребаный рот и послушай меня, Пэнси. Мне совершенно наплевать на тебя и твое недалекое мнение, но, если ты вдруг вздумаешь трепать языком о том, что узнала, или хоть отдаленно посмеешь навредить Грейнджер, любой боггарт покажется тебе миленьким цветочком. Ты поняла меня? Она кивнула, пытаясь убрать его руку своими и вернуть украденный кислород. Но ее побледневшее лицо лишь сильнее разозлило Малфоя, подгоняя воспоминания испуганного лица Грейнджер. — Драко, мне нечем дышать… — прохрипела Пэнси. Свободная рука сжалась в кулак, стараясь сконцентрировать туда всю ярость. Ногти впились до самых костей, но это подействовало. Малфой убрал руку с шеи Паркинсон, и та закашляла, жадно глотая воздух. Однако уходить явно не спешила. Вместо этого, успокоившись, она бросила на него испытующий взгляд, будто все еще надеялась, что произошедшее окажется какой-то особо извращенной шуткой. В ее растерянных глазах явно читалась слабая надежда, как единственное допустимое объяснение или соломинка для утопающего. Но его лицо не менялось, а уголочек губ не собирался ползти наверх, поэтому вскоре ей все же пришлось признать очевидное. — Почему она, Драко? — спросила Паркинсон, и в глазах ее появились слезы оскорбления, которые не имели сейчас никакого значения. — Я была рядом шесть лет, ходила хвостиком несмотря ни на что. Я ждала тебя, менялась для тебя, старалась делать все возможное, чтобы ты, наконец, заметил… — голос оборвал всхлип, из глаз потекли слезы, но она продолжила, даже не пытаясь их остановить: — Ты ведь даже не заметил, что меня подменили, не так ли? Тебе же абсолютно наплевать на то, что моим телом воспользовались. Меня украли… Мою жизнь, комнату, дневник… Те письма, которые ты присылал после всего… Она украла даже их. И никто этого не заметил, — она усмехнулась, криво из-за подрагивающих губ. — Неужели меня так просто заменить, что это под силу даже такой, как Грейнджер? Малфой вздохнул, не позволяя поддаваться жалости. Пусть в словах Паркинсон было слишком много справедливости, пусть он и понимал ее, возможно, даже слишком хорошо, но это ничего не меняло. И он не собирался щадить ее чувства подбором приятных на слух слов. — Она совсем не была на тебя похожа, — произнес Драко. — И нужно было быть полным придурком, чтобы не заметить этого сразу же. — Тебе она?.. — ее голос дрогнул, словно произнести последнее слово было равносильно признанию жуткой, немыслимой истины. — Тебя это никак не касается, Пэнси. Так что хватит лезть в мою жизнь и выставлять себя жалкой идиоткой. Меня уже тошнит от всего этого. — На мнение семьи тебе тоже наплевать? — поинтересовалась Паркинсон, саркастично приподнимая бровь. — Представляю, как обрадуются твои родители. — Думай лучше о себе. Из-за твоей тупости твой парень сейчас находится в лазарете. — Блейз? — А у тебя есть и другие? — Что с ним? — О, так ты не знала? — Драко закатил глаза, удостоверяясь, что терпение Паркинсон на пределе, и только потом продолжил: — Он ведь предупреждал тебя не выпытывать, но ты все равно заставила нарушить договор ради… кстати, ради чего ты это сделала, Пэнси? — Я просто хотела знать, что происходит! — дрожащим голосом прокричала она. — Понравилось? — усмехнулся Драко. — С ним все в порядке? — А тебе не плевать? — Конечно нет! — Тогда почему ты еще здесь? Она шумно втянула воздух, раскрыла рот, но ничего не сказала. Впрочем, спустя несколько секунд ее уже не было в комнате, так что Драко все устраивало. Почти все. Почти ничего. Злость опять куда-то исчезала, сменяясь дикой усталостью. И у него была в запасе целая заранее бессонная ночь для обдумывания мельчайших подробностей того, каким именно образом его жизнь за каких-то несколько месяцев превратилась в полную неразбериху. Возможно, он даже успеет придумать какой-нибудь новый провальный по определению план по разгребанию всего дерьма, происходящего кругом и внутри. Однако сейчас думать об этом ему совсем не хотелось. Что-то внутри подтолкнуло Драко к письменному столу, потом заставило открыть секретную секцию снизу. Он не был уверен, что именно хочет сделать с достаточно толстой стопкой конвертов, однако желание провести по бумаге пальцами было достаточно ощутимым, чтобы отсеять невесомые сомнения. Он не собирался их читать, прекрасно понимая, что прошло слишком много времени и волнений, чтобы смысл, запечатанный на бумаге, остался неизменным. Да, там были его слова, его мысли, но что-то слишком явное изменилось с тех времен. Письма, адресованные Паркинсон, никогда ей не принадлежали. И когда он спрятал их в тайник, напрочь закопав под толстым слоем отвращения, а затем и забвения, он был уверен, что они принадлежат только ему. Возможно, стоило избавиться от них еще тогда, когда Пэнси вернула их вместе с кричалкой. И все же его каждый раз останавливало странное сожаление, похожее на то, когда нужно выбросить ненужную вещь, в которой оставалось еще слишком много воспоминаний. Сейчас же Драко не выбрасывал их по другой причине. Несмотря на то, что он очень долго уговаривал себя в обратном, правда была в том, что они принадлежали не ему. И возможно, стоило признаться себе в этом чуть раньше.***
Стук. Гермиона повернула голову в сторону двери, на секунду замерев на месте. Открывать ей не хотелось. Но стук повторился, поэтому пришлось встать с кровати. В звуках за дверью ощущалась явная тревога. Джинни влетела в комнату, стоило двери раскрыться, быстро провела по Гермионе исследующим взглядом, переполненным волнением, затем перешла к вопросам: — С тобой все в порядке? Что произошло? Почему ты вернулась так поздно? Гермиона, я уже собралась обо всем рассказать Гарри! — О чем? — растерялась Гермиона. — И почему ты смотришь на меня так, словно я пропала на несколько дней, не оставив записки? — Почему? — нервно усмехнулась Джинни, во взгляде которой начало появляться возмущение. — Ты видела себя в зеркале? Гермиона мысленно хлопнула себя по лбу. За сегодняшний день она вдоволь успела наглядеться в свое отражение, и, если сейчас она выглядит приблизительно так же, как тогда, реакция Джинни была более чем оправдана. — Ты же не стала напрасно беспокоить Гарри и Рона? — с надеждой спросила Грейнджер. — Нет, но предупреждаю: тебе многое нужно объяснить, — пригрозила Уизли, села на кровать, скрестив руки на груди. — Ах да, тебя очень настойчиво разыскивал Малфой. Гермиона, развернувшись к двери, поморщилась. — И что именно он хотел? — осторожно спросила она. — Тебя. Короткий ответ заставил Грейнджер развернуться к собеседнице, в глазах которой читалось безмолвное предупреждение прекратить весь этот затянувшийся спектакль. Так смотрят, когда совершенно точно знают правду, но хотят убедиться, что ты не солжешь. — Мы можем отложить этот разговор на… — вечность, — завтра? — Можем, — кивнула Джинни. — Мы поговорим, когда ты перестанешь напоминать выжатый лимон. — Я не… — попыталась возмутиться Гермиона, но слушать ее не стали. — Когда твои глаза смогут раскрыться до привычного размера и утратят эту отвратительную красноту, когда твои волосы будут уложены в нечто хоть отдаленно напоминающее порядок и я перестану замечать в них паутину, когда ты перестанешь выглядеть такой… — поиск нужного эпитета на секунду прервал ее тираду, заставив замахать руками в воздухе. — Ненормальной! Мерлин, неужели все настолько плохо? Гермиона попыталась незаметно отыскать глазами какое-нибудь зеркало. — А сейчас я собираюсь приготовить нам чашечку мятного чая, принести конфет, на этот раз проверенных, и печенек, — заявила Джинни, затем, предупреждая какие-либо возражения, добавила: — И даже не думай со мной спорить! Или я обо всем расскажу Гарри! — Я просто хотела сказать спасибо, — пожала плечами Гермиона, старательно изображая улыбку. Закатив глаза, Уизли вышла из комнаты за необходимыми вещами, пообещав вернуться всего через несколько минут. Так что Грейнджер поспешила привести себя в порядок. К возвращению Джинни она успела принять душ, переодеться во что-то менее пыльное и нацепить на себя относительно «нормальное» лицо. Джинни была несвойственно молчалива, но все так же наблюдательна. Казалось, она предпочла искать ответы бесшумно, в совсем незаметных признаках и движениях. Гермиона попыталась завести разговор о предстоящем матче, но та отвечала односложно и неохотно. Напряжения в воздухе не чувствовалось. Разве что недосказанность и секреты, готовые в скором времени превратиться в раскрытые сундучки со взрывчаткой. Но не сегодня. Сегодня они просто парили в воздухе, задавленные молчанием и конфетами. Теплый чай наполнил Гермиону относительным спокойствием, на коленках лежал пушистый Живоглот, стараясь придать всему побольше уюта, хотя мысли еще находились где-то в Выручай-Комнате, посреди боггартов, тьмы и… Зачем ты меня спасла, Грейнджер? Ты жалеешь об этом? Она сделала еще несколько глотков, надеясь прогнать этот непривычно тихий, пробирающий до самых глубин, голос из головы. Но вместо него там появлялся еще один, собственный, нашедший разгадку на один из кусочков мозаики. Гермиона замерла, пораженная неожиданным открытием. Ей не приснилось. Темнота кругом, запах крови и тыквенного снадобья мадам Помфри, его слова о том, что не стоило его спасать. Они были такими же реальными, как и Малфой, стоящий перед ней сегодня, выжидающий ответа. Малфой, который даже не скрывал своей заинтересованности. Напротив, Гермиона почти физически чувствовала его нетерпение, будто тот ожидал какого-то приговора. Только вот она не была уверена, какого ответа он ждал. Знала лишь, что, если скажет неправду, он исчезнет навсегда, чувствуя безысходность и свободу от нее и собственных чувств. Он ведь этого добивался? Чтобы она собственноручно освободила его от своего обременительного присутствия? — У тебя так скоро морщинки появятся, — произнесла Джинни, вырывая ее из мыслей. — Приготовлю омолаживающее зелье, — отмахнулась Гермиона. — Даже боюсь представить, что ты там думаешь с таким лицом. Можно решить, что планируешь чью-то смерть. Грейнджер неопределенно пожала плечами. В конце концов, ей все еще нужно было поговорить с Паркинсон. И кто знает, что может случиться, если эта дура решит опять выкинуть нечто подобное. Гермиона поймала себя на мысли, что пытается представить весь тот поток негативной энергии, которая могла сотворить целых трех боггартов. Для этого был нужен просто колоссальный сгусток из страхов, ненависти, боли и обид. Она моргнула, прогоняя ненужные мысли, уже совершенно точно зная, что делать с Паркинсон. — Я загляну к тебе утром, — пообещала Джинни, направляясь к двери. — Договорились. Закрыв дверь, Гермиона направилась к кровати, оставив свет включенным, потому что сегодня она будет бояться темноты.