Полный скепсиса взгляд Грейнджер раздосадованно метался по поверхности зеркала, пока последнее свидетельство беспокойного сна не было ликвидировано точным взмахом волшебной палочки. Удовлетворенно кивнув отражению, Гермиона наконец решила, что готова показаться в Большом зале.
Друзья ждали ее на привычном месте — за гриффиндорским столом, — однако раздраженно бурлящее
нечто внутри требовало незамедлительных действий. Поэтому, когда она отыскала глазами нужный субъект, сразу же направилась прямиком к нему, игнорируя ошарашенно-вытянутые лица друзей и уговаривая себя в том, что в ее поведении нет ничего необычного или заслуживающего внимания.
И уж точно ее не остановят несколько насмешливых взглядов и нервное покалывание в собственной груди. Только не сейчас, когда Паркинсон находилась в сравнительном уединении вдали от всех, полностью открытая и при этом скованная чужим присутствием. Слишком удобная и безвредная. Слишком долго ждущая правды.
Гермиона остановилась перед Пэнси, лицо которой лениво скривилось, а вопросительный взгляд переметнулся куда-то к противоположному концу стола. И не нужно было поворачивать голову, чтобы понять, на кого именно та смотрела. Гермионе и не хотелось — ни видеть лица, ни чувствовать на себе до невозможности цепкого взгляда, способного трансфигурировать ее в невообразимую идиотку. Хотелось игнорировать покалывание в затылке вечно, пока оно не исчезнет вместе с невыносимым переполохом внутри. Хотелось наорать на Паркинсон, чтобы та, наконец, обратила на нее внимание.
Или просто стоять и терпеливо считать до нужной цифры.
— Забыла, где твое место, Грейнджер? Сказываются старые привычки?
Язвительность голоса слишком резко контрастировала с измотанным видом, наводя на мысли о гремучей змее, из которой выкачали весь яд — осталось только шипение.
— Ты говорила, что я украла тот месяц, — сухо произнесла Гермиона, затем, дождавшись утвердительно приподнявшихся бровей, положила перед Паркинсон флакончик с мерцающим содержимым. — И ты права.
— Что это? Мне не нужны твои ничтожные воспоминания.
— Эти, — Гермиона сделала короткую паузу, — принадлежат именно тебе.
На лице Паркинсон любопытство безжалостно сражалось с гордостью, губы приоткрылись, выдавая еще неозвученный вопрос, пока брови подозрительно сходились на переносице. Но прежде, чем был обозначен победитель, Гермиона развернулась, возвращаясь на свое законное место. Она и так сделала достаточно, чтобы раз и навсегда избавиться от последних капель вины. Возможно, даже больше требуемого, учитывая недавнюю выходку «жертвы».
Резкие уверенные шаги в сторону раздосадованных друзей, быстрый вдох и выдох перед тем, как приземлиться на скамью. Почти полное смирение перед надвигающимися вопросами.
— Что это было?
— Только не говори, что это то, о чем я подумал!
— Гермиона, ради всего святого, не молчи!
— Какого…
— Пэнси узнала правду, — произнесла Гермиона, потянувшись к утреннему завтраку. Есть совершенно не хотелось, однако других способов выглядеть
нормальной она просто не знала.
На несколько секунд повисло молчание, в котором уже витали ожидаемые вопросы. Так что Грейнджер решила опередить их все:
— Паркинсон будет обо всем молчать. Не спрашивайте, откуда я знаю — просто знаю. Да, я считаю, что мы можем перенести этот разговор на неопределенное время и в более уединенное место. И не нужно на меня так смотреть. Со мной все в порядке. Нет, никто Непростительных на мне не практиковал. Рон, не мог бы ты передать мне яблочный сок?
Еще одна секунда молчания, в течение которой Гермиона успела почувствовать, как быстро могут сгущаться тучи. Оставалось лишь гадать, кто первым нарушит тишину. Удивительно, но это оказалась Джинни:
— Какое отношение вообще ты имеешь к Паркинсон?
Гарри и Рон виновато переглянулись, но ответа все ждали именно от Грейнджер. Поэтому, взвесив все за и против, она решила, что медлить дальше не имеет смысла.
— Прогуляемся, Джинни?
Снаружи было прохладно, что не мешало студентам продолжать игру в плюй-камни во внутреннем дворе Хогвартса. Тусклые лучи солнца лишь изредка пробивались сквозь густую туманность наверху, окрашивая еле заметным свечением аккуратно выложенные дорожки под ногами.
— Итак?.. — многозначительно протянула Джинни.
Пусть она изо всех сил прикрывала свое любопытство сдержанно скрещенными на груди руками, оно все равно отражалось в широко распахнутых глазах.
Во дворе часовой башни было, как всегда, безлюдно. И скамья, находившаяся под полуразрушенным потолком старинного сооружения, оказалась неплохим местом для задолженного разговора.
— Помнишь тот месяц, когда меня не было в Хогвартсе? — осторожно спросила Гермиона и получила недоуменный кивок.
Рассказ о том, как она целый месяц провела в облике заносчивой слизеринки, Джинни восприняла, как и ожидалось, бурно. Сразу же посыпались замечания о том, что надо было совсем потерять здравый смысл, чтобы подписаться на подобную авантюру. Винить Уизли в этом было сложно. Участие Гарри во всем, если и волновало ее, дальнейшие пояснения Грейнджер сразу же отодвинули на второй план.
Сейчас, рассказав все вслух, Гермиона и сама была склонна считать случившееся самым безумным из всего, на что она когда-либо подписывалась. Ну, или почти. Судить же о пользе данного мероприятия она и вовсе не спешила — все было слишком запутано, сложно, неоднозначно. Жалела ли она об этом? Ответь она положительно, солгала бы самой себе.
— Что ж, это по крайней мере объясняет, с каких именно пор и в связи с чем твоя Амортенция так пахнет, — поморщилась Джинни, разглядывая мелкие камешки под ногами, будто те интересовали ее не на шутку. — Хотя я все еще недоумеваю, каким образом это вышло.
И Гермиона рассказала ей все.
Почти.
Неполный стараниями Дамблдора рассказ, в котором самое важное всегда оставалось за гранью повествования. Просто голый перечень фактов, не имеющий никакого отношения к тому, что происходило внутри. Опускающий все, что было слишком личным, чтобы вырваться наружу.
Правда, произнесенная вслух, теперь казалась чем-то диким и безумным, словно Гермиона только что поведала историю о какой-то незнакомке, слишком глупой и растерянной для того, чтобы держать ситуацию под контролем; чтобы иметь неосторожность забыть, как все обстоит на самом деле. И незнакомце, с которым она проводила все свободное время. Достаточно долгое для того, чтобы он превратился в нечто знакомое и родное. Нечто, которое она не смогла забыть даже после того, как вновь стала собой.
Голос звучал на удивление безмятежно, как если бы она перечисляла ингредиенты для зелья и вместе с тем внимательно следила за изменениями на лице Джинни, пробуя на вкус настроение, боясь обнаружить в нем неприятную дольку лимона. Которая обнаружилась сразу же, как Гермиона дошла до вчерашнего дня, коротко обрисовав, что устроила Паркинсон. Благоразумно умалчивая о том, во что превратились ее боггарты.
Кажется, Джинни пробормотала обещание скорой расправы и почти вскочила с места, остановленная лишь уверениями Гермионы в том, что теперь, когда Паркинсон знает правду, устраивать сцены, мягко говоря, неразумно. Джинни разочарованно приземлилась обратно на скамью, покачав головой.
Она явно злилась. Но понять на кого именно было сложно. Да, придушить она грозилась только Паркинсон, но что-то подсказывало Грейнджер, что молчаливое недовольство было направлено именно на нее.
— Не хочешь сказать никаких «Это же Малфой!» или «Гермиона, ты сошла с ума!»? — спросила она, когда молчание перешло все возможные границы. Чтоб хоть как-то смягчить взволнованную тошноту внутри.
— А должна?
Грейнджер неуверенно кивнула. Это было бы хоть… что-то.
— Ты этого ожидала, Гермиона? — возмущенно спросила Джинни, неопределенно замахав рукой. — Что я стану перечислять очевидное? — она фыркнула, прежде чем продолжить: — Уверена, ты и сама можешь назвать десять тысяч причин того, почему Драко Малфой достоин презрения. Не вижу смысла напоминать обо всех распрекрасных качествах этого чистокровного ублю… сноба и о том, сколько раз он портил всем нам существование своими подлыми выходками и грязными словами. Особенно тебе, — Джинни ткнула в ее грудь указательным пальцем, затем вознесла глаза к небу. — Мерлин, мне кажется, я бы меньше удивилась, если бы узнала, что у тебя тайный роман с профессором Снейпом.
— Джинни! — осуждающе воскликнула Гермиона. — Что ты несешь?
— Это все нервы, — отмахнулась она, тяжело вздохнув. — Я пытаюсь сказать, что ты умудрилась сблизиться с, условно говоря, человеком, чей род ненавидит таких, как ты, с самого рождения. И да, меня это пугает. И тебя вообще-то тоже должно.
— Меня это не пугает, — Гермиона пожала плечами, спровоцировав недоверчивое выражение лица у подруги. — Потому что все это уже не имеет значения.
— И как это понимать?
— Чем бы ни пахла моя Амортенция, как бы все ни выглядело со стороны, это несущественно.
— Гермиона, ты спятила? — все же поинтересовалась Джинни. — Ты только что поведала мне целую историю, которая могла бы стать достаточно интересным материалом для статей Скитер. А теперь заявляешь, что все это несущественно? Кого ты пытаешься обмануть?
— Ты ничего не понимаешь, — заявила Гермиона.
— Я понимаю, что, даже если тебе и не нравится правда, это не повод ее игнорировать, — Джинни вскочила с места, принявшись нервно расхаживать вокруг Гермионы. Скорее всего, привычку эту она позаимствовала у Гарри. — Не знаю, что творится у тебя в голове, раз ты сама этого не видишь!
— Почему ты со мной споришь? — нахмурилась Грейнджер. — Это ты должна уговаривать меня в том, что нужно забыть обо всем, что было!
— Я не собираюсь тебя уговаривать. Я только пытаюсь понять, как все обстоит на самом деле, а ты мне мешаешь! И раз ты хотела, чтобы тебя отговорили, нужно было обратиться ко мне до того, как твоя Амортенция запахла этим гнусным хорьком!
Гермиона взвыла, но не ответила. Сгусток из бессвязных слов застрял где-то в горле, потому что она так и не смогла распределить их в нужном порядке.
И Джинни, ковыряющаяся во всей этой неразберихе, только усиливала злость, клокочущую внутри Грейнджер со вчерашнего дня, заставляя опустить голову на колени, будто это могло мигом стереть все проблемы и помочь вернуться к исходной точке, где можно было руководствоваться только четкими знаниями и расчетами. Без постоянного волнения. Без назойливого присутствия чужого голоса в голове. Без неприятного понимания того, что она уже позволила заразить каждую мысль, весь свой мозг. Без всего, что хоть как-то имело отношение к Драко Малфою.
— Как это вообще могло случиться с тобой? — неожиданно тихо спросила Джинни, останавливаясь прямо напротив, так, что согнувшаяся Гермиона могла видеть ее руки, нервно сжимавшие мантию. — Как ты могла допустить сближение с
ним? — неприязнь в голосе заставила Грейнджер чуть приподнять голову. — Я имею в виду, находиться рядом ведь недостаточно. Должна же быть хоть одна отдаленно объективная причина, по которой ты… изменила свое отношение?
Гермиона кивнула, почувствовав нестерпимо теплое нечто внутри, стоило услужливой памяти вмешаться.
— Когда я лежала в лазарете, он навещал меня, приносил книги… — она запнулась, заметив, что Джинни закатила глаза, но вскоре продолжила: — Можешь не верить, но у нас оказалось больше общего, чем можно было предположить. И пока я находилась в теле Паркинсон, пока не нужно было думать о крови, происхождении и прочем подобном дерьме, это стало достаточно очевидным, чтобы забыть все остальное. Чтобы… влипнуть. И да, у меня хватило наивности предположить, что это окажется важнее, чем все те предубеждения, которыми его кормили с рождения.
— Но?.. — предположила Джинни.
— Этого оказалось недостаточно, — подтвердила Гермиона. — Поэтому все, что я рассказала, — несущественно. И, клянусь, я искренне стараюсь. Даже думала, что у меня получается, потом произошла вся эта история с конфетами, зельем и… — к горлу подступил сдавливающий звуки комочек. Она замолчала, нервно смахивая волосы дрожащей от эмоционального перенапряжения рукой.
Раз. Два…
— Гермиона, — Джинни коснулась ее плеча, заставляя сосредоточить потерянное внимание на ней. — Мы можем прекратить этот разговор прямо сейчас, и обещаю, о нем в любом случае никто не узнает, но держать все в себе не лучший выход. Даже таким, как ты, иногда нужно выговориться.
— Таким, как я? — Грейнджер подозрительно сузила глаза.
— Ох, ты даже не представляешь, как сложно иногда с такими, как вы.
— Уже «вы»? Джинни, ты не могла бы выражаться конкретнее?
— Ты и Гарри. Всегда держите все в себе, не позволяя никому помочь, хотя так было бы проще. Будто решать все в одиночку для вас отдельный вид наслаждения. Будто у тебя нет друзей, которым ты могла бы довериться.
В голосе Джинни мелькнула обида, и Гермиона поспешила возразить:
— Ты же знаешь, что это не так.
— Тогда почему никто из вас так и не рассказал мне о безумном плане с Паркинсон? Об этом знал даже Малфой. И ты так и не сказала, что именно произошло, когда это случилось. Тогда, под Рождество, в Норе, я ведь видела, как сильно ты изменилась. Но даже тогда ты мне не рассказала о случившемся.
И не могла сейчас.
— Прости. Я не знаю, что еще сказать.
— Даже сейчас ты продолжаешь утаивать правду. Он тебе что-то сделал? — в ее голосе послышалась угроза. — Потому что если этот придурок тебя обидел…
— Джинни…
— Хочешь, чтобы я поверила, что Малфой отреагировал спокойно на то, что ты целый месяц с ним общалась в чужом теле?
— Пожалуйста.
Джинни скрестила руки на груди, недоверчиво качая головой.
— Отлично. Мне нельзя придушить Паркинсон за то, что она с тобой сделала, нельзя прибить Малфоя за весь этот беспорядок, даже нельзя покричать на тебя за то, что ты ужасная лгунья.
— Последнее я тебе не запрещала.
— Да, но это было бы неправильно. По крайней мере, сейчас. Может, через пару дней, когда я смогу взглянуть на ситуацию спокойнее.
— Спасибо. Можешь не верить, но мне полегчало.
По крайней мере груз тайны частично был сброшен. До этого момента Гермиона даже не задумывалась, насколько тяжелыми могут быть секреты, но сейчас, расставшись с одним, все остальные зазвенели с новой силой. Только вот освободиться от них она пока не могла.
Джинни приобняла ее за плечи, вздохнула, посмотрев в сторону каменных орлов, окружающих фонтан в центре двора. В разговоре появлялось все больше пауз, и даже тихий шум воды иногда долетал до их скамьи.
— Он выглядел обеспокоенным, — неожиданно произнесла она, затем, заметив вопросительно изогнутую бровь Грейнджер, уточнила: — Малфой. Вчера, когда искал тебя. Я не пытаюсь тебя переубедить, напротив — полностью поддерживаю желание держаться от этого придурка как можно дальше, но, думаю, ты имеешь право знать.
Слова ее легли на душу, как теплый компресс на старую рану. Совершенно бесполезный, но вместе с тем приятный.
Малфой ее искал. Малфой ее нашел. Малфой ее обнимал.
До невозможности приятный компресс, который она с радостью швырнула бы в лицо проклятого нарушителя ее пошатанного спокойствия.
— Мне не стоило этого говорить? — догадалась Джинни. Очевидно, по излишне хмурым бровям и сжатым до дрожи кулакам.
— Не уверена, что это что-то меняет, — ответила Гермиона, прекрасно понимая, что это было правдой только отчасти. Только до того места, где обозначалась граница логики и начиналась какая-то сплошная путаница из липкой паутины.
Впустить в свою жизнь Драко Малфоя было равносильно добровольному погружению в Черное озеро в самую безлунную ночь, когда глаза привыкали ко тьме, научившись различать весьма сомнительные движения в глубине. Когда не было никаких представлений о том, что можно найти, нырнув в неизведанную бездну. Когда тонешь, выискивая на дне нечто важное; нечто такое, ради чего стоит рискнуть. Когда единственным ориентиром является слабая надежда на лучший исход и нечто тепло-приятное, пронизывающее внутренности непродолжительным счастьем.
Всего на несколько секунд. Прежде чем отвергнуть ее. Оттолкнуть, словно какой-то балласт.
— Ты злишься?
Грейнджер кивнула, хотя слово определенно не охватывало того, что на самом деле творилось внутри.
Никогда нельзя было предугадать, кого она встретит в следующий раз, посмотрев в эти серые глаза. Они могли быть холодными и пустыми; могли сжигать дотла; смешить, злить, безразлично следить издалека, разрушая внутреннюю башню, чтобы позже предложить ее отстроить.
Они могли быть чем угодно.
И это странным образом не пугало. Это оскорбляло до боли. Каждый проклятый раз, сразу же после его секундных колебаний. Словно Малфой передумывал. Словно пытался оправдаться за каждую секунду подаренного тепла, когда позволял себе забыться. Или найтись.
И она слишком часто попадала в эту ловушку. Слишком часто позволяла себе поверить, что в этот раз он жалеть о случившемся не будет. Что на этот раз выбор будет в ее пользу.
И в последний раз он был теплым. Слишком долго. Потому что она умышленно замерла сама и остановила время вчера в Выручай-Комнате, продлевая что-то, чего хотеть была не вправе. И ей катастрофически не хотелось сталкиваться с ожидаемыми последствиями.
— Возможно, тебе нужно просто выпустить пар?
— Я уже это сделала.
— Вот как? — удивилась Джинни. Кажется, за последние сутки она удивлялась чаще, чем за всю жизнь.
— На…
нем, — призналась Гермиона. — И мне не помогло.
Вернее, стало только хуже. Особенно от понимания, что на этот раз Малфой действительно был ни при чем. По крайней мере, не во всем.
— Странно. Может, тогда Паркинсон? Я бы могла тебе помочь, — предложила Джинни, небрежно пожимая плечами.
— Я обязательно дам тебе знать, если что, — пообещала Грейнджер. — Но серьезно. Я не хочу делать шума. И мальчикам пока знать подробностей тоже не обязательно.
— Расслабься, Гермиона, мне самой не очень уж хочется злить Гарри. В последнее время он и так весь на нервах из-за отработок Снейпа. Не знаю, что именно произошло, но из-за этого Гарри даже не сможет играть на Кубке, представляешь? А я совсем не хочу быть ловцом…
— Что значит он не сможет играть на Кубке? — удивилась Гермиона.
— Да, отработка назначена как раз в день и час нашей игры, и могу поспорить, что Снейп сделал это нарочно, — возмущалась Джинни.
И Гермиона даже знала почему. И Мордред, Гарри совершенно точно будет там играть.
— Послушай, Джинни, ты ведь помнишь ту книгу по зельеварению, которую Гарри попросил тебя спрятать в Выручай-Комнате?
— Да, — кивнула Джинни, не очень понимая, как все это связано с предыдущей темой разговора.
— Нужно, чтобы ты ее достала и принесла мне.
— Но…
— И это тоже должно остаться между нами.
— Но мы только помирились после той истории с конфетами! — взмолилась Джинни. — Я и так знаю слишком много!
— Джинни, это важно. И в интересах Гарри. Я сама ему скажу обо всем, когда придет время, обещаю.
Уизли пристально смотрела на нее несколько секунд, но все же кивнула.
***
— Мне уже лучше, совсем не обязательно поить меня этим ядом! — уговаривал Блейз Помфри, чья рука все еще настойчиво пододвигала к его рту фирменное снадобье — единственное в своем роде, известное не только целебными свойствами, но и отвратительнейшим вкусом. Пожалуй, именно второй эффект помогал больному быстрее встать на ноги и уверять напористую целительницу в абсолютном здоровье. Драко знал об этом не понаслышке. — Серьезно, мне оно больше не нужно!
— Мистер Забини, прекратите этот спектакль, — строго проговорила Помфри, совершенно глухая к каким-либо просьбам или ухищрениям.
— Но… — стакан ловким движением приставился к раскрытому рту больного, не оставляя никаких возможностей для дальнейших препирательств.
— Ну вот, видите, все не так плохо, — пожала плечами Помфри, с довольным видом разглядывая опустошенный стакан и не замечая болезненно скривившейся физиономии пациента, затем, когда взгляд ее наконец переместился на Драко, нахмурилась. — Мистер Малфой, в последнее время я вижу вас здесь слишком часто. Может, вам тоже нужна…
— Нет-нет, — поспешно заверил Драко. — Я просто пришел проведать больного, так что, если вы не против…
— Надеюсь, от вас не будет шума и неприятностей, — прищурилась Помфри, впрочем, не слишком настаивая на сказанном. После направилась к выходу, бросая на ходу: — Мистеру Забини необходима спокойная обстановка, так что постарайтесь уж не задерживаться.
— Настырная дамочка, — проворчал Блейз, как только за ней закрылась дверь. Выглядел он лучше, чем можно было ожидать. Если, конечно, не обращать внимания на неестественную бледность лица и утомленно потускневшие глаза. — Надо полагать, ты пришел обсудить случившееся, так что я, пожалуй, сразу скажу, что меня поимели.
— Я в курсе, — поморщился Малфой, затем, заметив вопросительно выгнутую бровь Забини, пояснил: — Эта идиотка даже не потрудилась убрать оттуда сыворотку правды.
— Было похоже, что она слишком спешила разобраться с Грейнджер, — пожал плечами Блейз. Без обычной иронии это выглядело не так эффектно.
— Не сомневаюсь, раз уж она даже не заметила, как ты корчился от боли.
Забини встретился с ним взглядом, но ничего не сказал. Очевидно, произносить сейчас имя Пэнси было равноценно упоминанию Того-Кого-Нельзя-Называть. Скорее всего, в других обстоятельствах Драко бы точно поделился своими наблюдениями, но в таком настроении Блейз вряд ли оценил бы всю тонкость иронии. Какая жалость. Впрочем, это легко исправить.
Малфой достал из кармана мантии флягу, кинув ее Забини. Тот поймал ее на лету, с подозрением разглядывая содержимое.
— Что это?
— Средство от того отвратительного пойла, которым ты наслаждался весь день, — Драко кивнул на пустой стакан, где всего несколько минут назад была фирменная настойка мадам Помфри.
Забини с подозрением откупорил флягу, понюхал жидкость, убеждаясь, что понял все правильно.
— Ты принес алкоголь в школьный лазарет, чтобы дать его больному? — он осуждающе покачал головой, затем ухмыльнулся. — Я растроган.
— В эти часы Помфри обычно уходит на встречу с Флитвиком, — уведомил Драко, доставая такую же флягу из другого кармана. — И не спрашивай, откуда мне удалось это выведать и когда, — предостерегающе добавил он, мысленно возвращаясь к славным временам, когда Грейнджер лежала на этих самых койках достаточно беспомощная для того, чтобы терпеть его общество.
Несомненно, в том, что огромная часть их совместных встреч проходила именно в лазарете, было нечто неправильное. И все же далеко не все они были такими уж неприятными.
Забини тем временем сделал несколько больших глотков, старательно избавляясь от послевкусия тыквенных снадобий, и успел рассказать, что значительной частью подозрений Паркинсон они были обязаны несдержанному, болтливому туалетному призраку. Пусть Блейз не знал, каким образом Миртл вообще была посвящена в личные дела Драко и зачем полезла рассказывать обо всем Пэнси, на лице уже читалась злорадная усмешка и явный интерес. Однако делиться подробностями Драко не собирался, и, почувствовав это, Забини решил сменить тему:
— Полагаю, теперь я готов выслушать все, что произошло после моей отключки.
Что ж, вот здесь Малфой был согласен.
Все безумие, произошедшее вчера, сегодня уместилось в несколько точных предложений. Драко опустил все, что случилось в Выручай-Комнате, совсем не горя желанием откровенничать. Да и боггарты Грейнджер до сих пор вызывали мерзкий холодок по всему телу. Как и выражение ее лица, когда все закончилось.
У Драко были основания полагать, что Блейз не откажет себе в удовольствии посмеяться над тем, как знаменитая малфоевская удача отомстила ему же за случай с Пэнси. Кажется, Грейнджер называла эту парадоксальную случайность кармой.
Но, если у Забини и были такие мысли, он умело их подавил.
— И как Грейнджер?
Вполне ожидаемый вопрос, после которого Драко сразу выпрямился, почти на автомате принимая невозмутимый вид и внимательно разглядывая флягу.
— У меня не было возможности расспросить обо всем лично. Но, чисто визуально, с ней все хорошо.
— То есть она узнала о тебе очередное дерьмо и теперь испытывает праведный гнев? Я верно все перевел на человеческий диалект?
— Что ж, есть подозрение, что она меня слегка игнорирует, — нехотя признал Драко, усиленно сверля взглядом дольку лимона, словно та и была виновата во всех его неудачах.
— Слегка игнорирует? — решил уточнить Забини.
— Да, знаешь, не стремится выходить на прямую связь.
Чертовски большое преуменьшение. Старания Грейнджер задавить на корню всякую попытку простого человеческого контакта поражало воображение. К тому же все эти попытки казались слишком жалкими по сравнению с морозной коркой, покрывшей их странные взаимоотношения. Как если бы он старался согреть гигантскую глыбу льда маленькой искоркой. Были причины полагать, что она пыталась заморозить его заживо.
Грейнджер злилась.
И не нужно было никакого магического кристалла, чтобы это понять.
— Все настолько плохо? — Забини сочувственно скривился. Хотя, возможно, этому поспособствовала долька лимона.
— У меня даже не было шанса сказать, как она меня бесит, — Малфой презрительно поморщился.
— Поразительно! — изумился Блейз.
— Что именно? — бровь Драко самодовольно приподнялась.
— Твое идиотское представление о том, как нужно ухаживать за девушками.
Самодовольно приподнятая бровь сразу же поникла.
— Я просто слишком оригинален для тебя, — возразил Драко и сделал глоток.
— И как ты теперь собираешься действовать, мистер оригинальность?
— Пока не знаю, — еще один глоток, прежде чем нежелательная правда вырвалась наружу. — Она постоянно на меня злится.
— Ну, я ее понимаю, — пожал плечами Забини. — Но на что именно она злится сейчас?
— Не уверен.
Поводов насчитывалось слишком много. Выбрать какой-то отдельный было сложно, а думать обо всем в комплекте — уныло. Нужно было взять еще бутылочку.
— Может, тебе нужно поменять тактику? — предположил Блейз.
— В смысле? — Драко приподнял бровь, выражая сомнение.
— Я ни в коей мере не претендую на звание эксперта в этой области, но оскорблять и донимать девушку, которая тебе нравится, — это несколько…
— Необычно?
— Я хотел сказать тупо. Но, в целом, да, суть ты уловил. Не понимаю, как вообще такая рассудительно-умная особа могла с тобой связаться.
Малфой прыснул.
«Рассудительная Грейнджер» звучало, как какая-то особо утонченная шутка. Особенно теперь, когда ему стали известны все грани ее благоразумия: прокрасться в слизеринские подземелья, наплевав на явную угрозу; совершенно бездумно лезть к Пожирателям Смерти, призывая отбросить многовековые предубеждения о крови; направить палочку в его лицо в приступе гнева, чтобы просто ударить кулаком; намочить его сорочку и заснуть крепким спокойным сном; очень охотно ответить на поцелуй, затем самым рассудительным образом столкнуть с лестницы. И вскоре поцеловать самой же…
Да, ему абсолютно точно нравилось то, во что перевоплощалась ее рассудительность в его присутствии.
Драко поймал себя на том, что улыбается, потому что Забини смотрел на него с явным ехидством. Так что Малфой поспешил вернуть утраченную серьезность.
— Полагаю, у тебя есть тактика получше, — предположил Драко, заведомо вложив в слова побольше сомнений и презрения.
Ответил Забини не сразу, словно намеренно проверяя на прочность его нервную систему, между делом отхлебывая из фляжки.
— Ты хоть раз пытался сделать ей что-то приятное?
— Приятное? — удивился Драко.
На него посмотрели сочувственно. Точно так смотрел Снейп на Поттера, когда тот заявил, что призраки «просвечиваются». Блейз возвел глаза к потолку, выдавил из себя жалостливую улыбку, затем спросил:
— Помнишь книгу по уходу за магическими существами третьего курса?
— Такое сложно забыть, — поморщился Драко, вспоминая агрессивный учебник, чуть не отцапавший его руку.
— Так вот, женщины похожи на эту книгу, — Блейз сделал паузу, давая время обдумать сказанное, затем пояснил: — К ним тоже нужен особый подход.
— Предлагаешь погладить Грейнджер по корешку?
— Предлагаю не быть конченым ублюдком и отнестись к моим словам серьезнее, — объяснил Забини.
— Пользуешься статусом больного? — нахмурился Драко, сразу же перенося разговор в режим «смертоносных взглядов».
Блейз прошептал себе под нос что-то нечленораздельное, возможно, оскорбительное или непристойное, но продолжать дуэль не захотел.
— Что ей нравится?
Что ж, по крайней мере на этот вопрос он мог ответить.
— Книги.
— Серьезно? — поморщился Забини. — И это все, что ты можешь сказать после стольких месяцев общения?
— Коты и прочие бесполезные твари.
— Это, конечно, многое объясняет, — многозначительный взгляд в его сторону, — но нужно что-то более… личное, — произнес Блейз и, заметив озадаченность Драко, подсказал конкретнее: — Подумай о том, что бы ее обрадовало. И сделай. Все предельно просто. Наверное.
***
Пальцы Гермионы вцепились в потрепанную обложку пособия, словно призывая вновь раскрыть учебник в очередной попытке найти что-то запретное. Но, видит Мерлин, она и так провела достаточно времени, изучая неровные записи вдоль и поперек; найдя множество интересных советов о готовке того или иного зелья, но ни одного упоминания темной магии.
Почти.
От врагов.
Сектумсемпра.
Ледяные мурашки пробежали по коже от одного лишь воспоминания. Далекого. Смутного. Но все еще болезненного. Это заклинание никак нельзя назвать «чистым». И кем бы ни были загадочные враги молодого профессора, Гермиона надеялась, что они все же не испробовали на себе всю мощь подобной магии.
В остальном на страницах не нашлось ничего запрещенного или способного очернить репутацию Снейпа.
С другой стороны, он весьма настойчиво пытался отобрать своеобразный дневник у Гарри. Это наталкивало на мысли, что профессору этот дневник был дороже скорее как память, нежели что-то опасное и компрометирующее. В любом случае у Гермионы не было никаких причин сомневаться в лояльности Северуса Снейпа. А отказываться от задуманного сейчас, стоя у его дверей, было не в ее правилах.
Поэтому Грейнджер глубоко вдохнула спертый воздух подземелий, призвала себя к относительному хладнокровию, прежде чем постучаться в дверь, и, дождавшись недовольного приглашения, прошла внутрь.
Профессор сидел у письменного стола, где сейчас лежала открытая ветхая книга. На появление Гермионы он никак не отреагировал, разве что еле заметно приподнял бровь, демонстрируя удивление неожиданным визитом.
— Простите, что отвлекаю, профессор Снейп, но мне нужно вам кое-что вернуть, — она сделала несколько шагов в его сторону, после чего положила на стол пособие. Взгляд его скользнул к предмету без особого удовольствия, точно так же он раскрыл учебник, почти брезгливо осмотрел потертые страницы, однако чуть заметная заинтересованность сразу же отразилась в его глазах, когда он вновь посмотрел на Гермиону. Или вопрос, заставивший ее прояснить все до конца: — Или мне следует называть вас Принцем-Полукровкой, сэр?
Губы профессора скривились в презрительной усмешке.
— И как давно вы поняли?
— У меня были сомнения еще с того дня, когда Вы меня вылечили, сэр, — честно ответила Гермиона. — Только тот, кто знал это заклинание, мог так быстро и точно вылечить раны. Или тот, кто его придумал.
— Полагаю, на этом Вы не остановились.
Гермиона неуверенно улыбнулась сомнительному комплименту, но продолжать не стала. Не очень и хотелось приплетать сюда еще и Хагрида со Слизнортом.
— Кто-нибудь еще знает об этом? — кивок в сторону пособия.
— Нет, сэр. Не думаю, что это необходимо, — ответила Гермиона, осторожно подбирая слова для последующей темы. — К тому же профессор Дамблдор Вам доверяет.
— Вы смеете мне угрожать? — процедил Снейп.
— Нет, сэр. Я лишь прошу проявить справедливость, — возразила Гермиона, затем, заметив выжидательно приподнятую бровь, пояснила: — Вы назначили Гарри отработку за использование Вашего заклинания, о действиях которого он даже не догадывался.
— То есть Вы оправдываете Поттера тем, что он применил неизвестное заклинание к своей подруге? — недобрая усмешка, заставившая ее напрячься. — Намеренно или нет, но он все же нанес значительный вред своей глупостью.
— Профессор, Вы прекрасно знаете, почему именно Гарри это сделал.
Гермиона чувствовала, что затронула опасную тему. Ей очень не хотелось вмешивать сюда Драко, однако, с другой стороны, Непреложный обет давал ей некоторую свободу действий, которой она просто не могла не воспользоваться. Как бы там ни было, Снейп являлся именно тем человеком, кто защищал Малфоя от любых проблем.
— Раз уж Вы затронули эту тему, мне было бы безумно интересно узнать мотив Вашего молчания.
— Это не важно.
— Не важно, что по вине одного из учеников на вашей руке до конца жизни останется та дрянь или то, почему Вы все это время молчали? — решил уточнить Снейп.
— Не одна я молчала об этом, сэр.
— Десять очков с Гриффиндора за дерзость.
Она встретилась с ним взглядом, ощущая, как внутри разгорается уже привычная злость.
Ей это было нужно. Справедливость. Чертова банальная справедливость, которую приходилось клещами тащить из Северуса Снейпа каждый раз, когда дело касалось Гарри. И Мордред, она слишком долго была той миролюбивой стороной, которая уговаривала друзей не лезть на рожон и просто соглашаться с постоянными несправедливыми нападками профессора.
Только не на этот раз.
Она обнажила руку, поднеся ее на близкое расстояние к глазам Снейпа, чтобы не осталось никаких сомнений в том, что он это видит.
— Все началось с этого. С меня, — произнесла она. — И если Вам требуется виновный, я с радостью помогу разложить по полочкам каждое зелье в вашем кабинете, но Вы не можете лишить Гарри его законного места на матче.
— Сядьте! — рявкнул Снейп, и она подчинилась. — Вы посмели явиться в мой кабинет с ультиматумами и обвинениями ради какого-то матча?
— Дело не в матче, сэр.
Она вздохнула, кажется, впервые забыв подготовить речь. Дело было далеко не в матче. И все это прекрасно понимали.
Гермиона, вернув утраченное спокойствие, заговорила:
— Сэр, Вы ведь знаете о предназначении Гарри, знаете, через что он прошел и что ему предстоит. Знаете, что, возможно, через несколько дней, недель, месяцев ему придется выполнить свой долг, — она запнулась, так и не решившись сказать то, что так четко вертелось в голове. Что, если это их последний матч перед чем-то действительно плохим и бесповоротным? — Да, Мордред, я хочу, чтобы он участвовал в этой игре!
— Пять очков за ругательства.
Гермиона хмыкнула, с обидой смотря на Снейпа. Нужно было быть сдержаннее, рассудительнее. Но как вообще можно ощущать спокойствие, когда все внутри постепенно разрывается от постоянных переживаний?
Прочесть мысли Снейпа было практически невозможно. Лицо его оставалось непроницаемым и серьезным. Разве что в глазах читалась еле заметная заинтересованность.
— Возможно, в этот день от вас действительно будет больше пользы для моей кладовки, чем от этого ленивого полузнайки.
Гермиона уже собралась озвучить благодарность, до конца не веря в успех, как ее прервали:
— Мистер Поттер об этом разговоре не узнает.
***
Что нравится Грейнджер?
Вопрос этот, как и виновница его возникновения, находился в неразрывной близости от хогвартской библиотеки. Поэтому, когда ноги привели Драко в вечное пристанище своенравной всезнайки, он только смиренно вдохнул аромат книг, доносившийся из приоткрытых дверей.
В этом крылось откровенное нарушение всякой логики. В его действиях. Мыслях. В каждодневном анализе провальной деятельности. В самом факте того, что общедоступная библиотека, где сам он проводил много часов в свободное время, в его голове неожиданно каким-то чудом трансформировалась в
ее владения.
И Драко было абсолютно наплевать. По крайней мере, сейчас, когда в помещении так безлюдно и не нужно искать предлогов, оправдываясь перед кем-то. Или самим собой. Можно просто обвести взглядом длинный письменный стол вдоль и поперек, чтобы не обнаружить Грейнджер и слегка удивиться.
Приятное. Грейнджер.
Почему эти слова так плохо соединялись в нечто целостное, несмотря на усилия?
Рука скользила по толстым томам, посвященным магическим рунам и нумерологии. Совсем не то, что нужно. Совершенно безликие и сухие. Как и все ветхие книги кругом.
Если подумать, до этого не было проблем. Зачем было думать о «приятном», если девушки и сами усиленно старались привлечь его внимание. Все силы, напротив, уходили на то, чтобы отвязаться от нежелательных встреч и неуместных предложений. Это были хорошие времена. Спокойные. Пустые.
Где-то в мыслях пронеслись воспоминания об относительно мирных днях, когда она воодушевленно делилась впечатлениями о прочитанном или задумывалась над их совместными заданиями. Почти переставала замечать окружение, расслабленная, чуть нахмуренная из-за того, что забыла нужное слово. Кажется, была действительно рада найти слушателя, пусть и под чужим обличием.
Драко нахмурился.
Почему-то в те времена все было проще. Грейнджер, скрытая под обликом Пэнси, была проще. Даже делать это чертово
приятное было проще.
Только потому, что тогда она не была «Грейнджер»?
Может, в этом действительно кроется смысл? Возможно, чисто теоретически, нужно просто делать то же, что в те самые времена? Как, например, с письмами…
Малфой замер, пораженный неожиданной идеей.
Письма…
