***
Драко не считал, сколько именно прошло дней-часов-минут с момента последней весточки от Грейнджер, но был уверен: он злился в течение каждой долбаной секунды — когда видел ее; когда она слишком долго не попадалась на глаза; стоило уязвленному самолюбию напомнить о дурацких письмах; или приметить, как Грейнджер разбрасывает улыбки придурку Уизли; затем порхает по Хогвартсу, будто перечеркивая все, что случилось за прошедшие месяцы. Первым порывом было выместить злость на Забини с его идиотскими советами о «приятном», что, собственно, Малфой и сделал. Однако Блейз напрочь отказался признавать вину, сообщив, что, если его гениальный замысел с треском провалился, виновных нужно искать где-то еще. Например, в зеркале. И, равнодушно пожав плечами, напомнил, что добавил в конце предложения волшебное слово «наверное». Это было чистой правдой, поэтому винить и проклинать кого-то, кроме себя, было практически невозможно. Наивный кретин. Будто не знал, что чертова Грейнджер всегда делала все по-своему: вторгалась в жизнь, когда не просили; оставалась рядом, когда в этом не было необходимости; каким-то образом занимала мысли; ускользала. Оставляя жалеть о собственных промахах, которых, надо признать, насчитывалось больше, чем хотелось. Взять хотя бы решение позволить выбросить такой полезный магический артефакт в Черное озеро, приговорив себя копошиться в холодной неосведомленности. За это Драко злился особенно часто. Потому что иногда за ее напускным равнодушием он успевал заметить едва уловимые трещинки в системе: чуть напряженные плечи, излишнюю заинтересованность словами Поттера, несвойственную манеру смотреть под ноги, стоило только приблизиться к слизеринской компании. Но сделать определенные выводы Малфой не смел и тихо выжидал удобного случая, чтобы излить все негодование. Впрочем, интуиция подсказывала, что на этот раз Грейнджер будет следовать установленным правилам до победного конца. От писем были одни неприятности. Драко понял это еще в прошлом году, распечатав первый конверт из серии «тревожных». В том, что написано письмо было почерком матери, крылось нечто иронично-жестокое. Возможно, в какой-то другой ситуации Драко бы смог оценить шутку по достоинству. Но все случилось слишком быстро: арест отца, подробности его закулисной жизни; стремительно обрушивающаяся теплица и новые надежды; слабый голос матери и скрипящее шипение над ухом. Метка, невыполнимое задание — и его захватывает нечто похожее на ненависть, только во сто крат сильнее. Разрушительнее. Некоторые моменты память услужливо скрыла, но Драко прекрасно помнил, что буря началась именно с запечатанного конверта. И сейчас, стоя посреди слизеринской гостиной с письмом в руках, Малфой привычно медлил распечатывать его. В последний раз мать писала после длительного обыска в фамильном поместье, где отыскали немало запрещенного и темного, так что у него были все основания ждать малоприятных вестей. Которых, как обнаружилось, не последовало. «Дорогой, Хочу сообщить, что отправляюсь в Канаду к нашим родственникам. Надеюсь, у тебя все хорошо. Нарцисса Малфой» Драко облегченно прикрыл глаза, комкая пергамент в маленький снежок, прежде чем бросить в камин. Ритуал этот повторялся после каждой весточки — пусть нелепо, но некоторые привычки успокаивали сильнее разумных доводов. Впрочем, не всегда. Раздумывать о том, что побудило мать сбежать в Канаду, ему не хотелось. Каждое ее до невозможности короткое письмо и так было своеобразной головоломкой, из которой приходилось высасывать скрытый смысл. Взять, к примеру, загадочных родственников из Канады, с которыми сам он встречался только раз или два. Или привычно сухо выраженную надежду. И зачем вообще царапать это идиотское «хорошо» после каждого сомнительного послания? В гостиной было достаточно тихо и безлюдно, чтобы Драко опустился на диван рядом с камином, достал первую подвернувшуюся под руку книгу из сумки и начал рассеянно листать страницы — еще один недейственный способ перенаправить мрачные мысли, оттягивая момент, когда придется принять конкретное решение или построить заведомо провальный план действий. Его время истекало. Каждый день, каждую минуту. Даже сейчас, пока он сидел и листал чертов учебник по ЗОТИ под звуки монотонного жужжания с другого конца помещения, где можно было уловить слова «квиддич» и «СОВ». Слова, которые очень скоро обратятся в пепел посреди вспыхнувшего безумия. Из которого должен был быть выход. По крайней мере, по словам Грейнджер, которая подкинула пищу для размышлений, перевернула его неустойчивый мир и замолкла, оставив где-то меж двух огней, пылающих с одинаковой угрозой. Распаленный мозг требовал тишины хоть на жалкое сегодня, так что Малфой уже задумался прогнать навязчивый шум, пользуясь привилегиями значка, когда внимание привлек звук отъехавшей стены, за которым в гостиную ворвался Блейз, очевидно, пытающийся убежать от чего-то страшного. Судя по спешности шагов и болезненно скривившемуся лицу, его должна была преследовать как минимум стая обезумевших оборотней. Как максимум — Пэнси, вбежавшая за ним следом, но опоздавшая на несколько секунд. Паркинсон обреченно вздохнула посреди гостиной, грустно приобняла себя за плечи, после чего, к ужасу Малфоя, присела на тот же диван. Драко старательно изучал книгу, надеясь, что драма хоть на этот раз обойдет его стороной, но тщетно. — Он не хочет меня видеть, — обиженно уведомила Паркинсон, будто его это как-то могло интересовать. — Не он один, — сухо отозвался Драко, листая учебник. — Даже слушать не хочет… — Я его понимаю. — Правда? — фыркнула Пэнси. Малфой раздраженно закатил глаза. Опыт подсказывал, что вступать в спор сейчас значило добровольно подписаться на очередной вынос мозга. — У меня тоже есть повод злиться, — упрямо продолжала она. — Блейз не имел никаких прав решать вместо меня, должна я знать правду или нет. Он врал мне почти месяц, пока мы были в Париже! Уверял, что незачем волноваться насчет писем и прошлого, что так мне будет проще вернуться к нормальной жизни… — Звучит так, словно он о тебе заботился. Вот ублюдок, — равнодушно прокомментировал Драко, со скукой перелистывая очередную неинтересную страницу. — Тогда бы он не стал меня избегать сейчас, когда все наконец прояснилось, — возразила Паркинсон, удобнее откидываясь на диван. — И откуда мне было знать, что вы заключили магический договор? Ведь… — Послушай, Пэнси, — нетерпеливо отрезал Малфой, резко захлопнув книгу, чтобы последовать примеру Забини, — если ты рассчитываешь на сочувствие, поищи кого-то другого. Желательно квалифицированного специалиста со стажем. Он уже встал с места, когда она вскочила, гневно уставившись в его лицо. — Почему ты такой бесчувственный, Драко? — выпалила она. — Почему, когда дело касается меня, ты даже не можешь выслушать лишнюю минуту? Малфой утомленно оглядел опустевшую гостиную. — Серьезно? — прошипел он, недобро прищурившись. — Ты имеешь наглость спрашивать меня об этом сейчас, после всего, что устроила? Она вздернула нос, отводя взгляд в сторону, пока его все сильнее захватывали злость и уже привычное разочарование. Последнее накатывало каждый раз, стоило только посмотреть на ее лицо, в котором было слишком много воспоминаний. Теплых воспоминаний, из-за которых хотелось крушить все кругом, задыхаясь от собственного бессилия. — А что? — вызывающе спросила Паркинсон. — Только тебе можно причинять другим вред, не задумываясь о последствиях? — Прикуси язык, Пэнси. — Когда наедине с боггартом была я, тебе было смешно, — ее голос дрогнул от переполнявших эмоций, в темных глазах заметались искорки ярости. — Так почему я должна чувствовать вину за то, что сделала с грязнокровкой, которая воспользовалась моим телом? — Не смей ее так называть, — угрожающе прорычал он сквозь зубы, сделав неосознанный шаг в сторону Паркинсон и еле сдерживая порыв проклясть ее на месте. Она с отвращением фыркнула, скрещивая руки на груди. — Ты вообще себя слышишь? Осознаешь, насколько лицемерно и неестественно это звучит из твоих уст? — Пэнси триумфально ухмыльнулась, заметив, как уголок его губ дернулся. Это был удар ниже пояса, и она это знала. Слишком хорошо его изучила, слишком далеко зашла, чтобы не воспользоваться случаем. На его памяти впервые. — Или хочешь сказать, что обрадовался, когда узнал правду? — Закрой рот! — голос завибрировал от необузданной ярости, рука потянулась в карман, нащупав волшебную палочку, но Пэнси этого было мало. — Наверняка ты был просто счастлив, когда понял, что тебя сделали предателем крови! Теперь ты можешь дружить с Уизли и… — Силенцио! — процедил он, с мстительным удовольствием наблюдая, как она беззвучно выкрикивает что-то в воздух, бессильно размахивая руками. Кажется, она даже собралась достать палочку, однако его спокойный голос, разорвавший тишину, заставил ее прислушаться: — Как по мне, так Грейнджер сделала тебе одолжение, предоставив возможность наслаждаться Парижем вместо того, чтобы заниматься бессмысленной чушью здесь. — Она пораженно замерла, будто не веря в услышанное. — Так что, если тебе так уж хочется искать виновных и строить из себя несчастную жертву, просто вспомни, что ты шесть лет преследовала человека, которому, как ты точно выразилась, на тебя наплевать. «Ты жестокий», — прочел он по ее губам, замечая, что ее руки дрожат от напряжения. — И ты поняла это только сейчас? — усмехнулся Драко. — Что, Пэнси, теперь я тебе не нравлюсь? Теперь тебе нравится Блейз, который так подло обманывал и оберегал тебя все это время, зная, что ты непроходимая идиотка? «Да!» — из ее глаз скатилось несколько злых слезинок, которые она даже не пыталась скрыть или смахнуть — просто продолжала сверлить его взглядом, одновременно обвиняя и прося о чем-то. Малфой измученно провел рукой по волосам, уступая заманчивому желанию прояснить все окончательно. Возможно, поддайся он ему раньше, все сложилось бы проще. — Блейз узнал первым. Не знаю как именно, но гораздо раньше меня, — произнес Драко, прослеживая изменения на ее лице — удивления не было. — Ты тогда уже была в Париже, и он воспользовался случаем. Хочешь злиться за это? Пожалуйста. Только не забудь, что он читал твой дневник, в котором ты писала о чувствах к другому; терпел твои выходки, пока ты слишком долго не могла определиться и понять, чего хочешь; был рядом, пока ты сомневалась, чтобы в конце концов выбрать не его. Конечно, у нее есть все причины, чтобы злиться и сомневаться. Пэнси озадаченно нахмурилась. — У Блейза, — быстро поправился Малфой. — У Блейза есть причины, чтобы злиться. Пэнси коснулась своего горла, призывая снять чары, и выглядела при этом достаточно миролюбивой и подавленной, чтобы он произнес противодействующее заклинание. — Знаю, — хрипло ответила она и откашлялась, прежде чем добавить: — Грейнджер передала мне воспоминания, — ее глаза вновь начали наполняться влагой. — Я была неправа, когда сказала, что моего исчезновения никто не заметил. Просто это был не ты. Он кивнул. Скорее собственным мыслям, чем добровольно притихшей Паркинсон. — В любом случае даже не думай втягивать в свои проблемы меня или Грейнджер. На ее лице промелькнули новые вспышки ревности и обиды, но, прежде чем все это вылилось в очередной поток дерьма, Драко спешно направился прочь из слизеринских подземелий. Неприятный осадок от разговора стих почти сразу, как легкие наполнило свежим, холодным воздухом, но разбушевавшимся мыслям этого было недостаточно. В голове будто кто-то произнес заклинание умножения, и зацепиться за конкретную идею стало практически невозможно. Слово это странным образом укоренилось в мозгу, ведь слишком точно характеризовало все, что происходило за последний год. И даже злость предательски уползала, позволяя насладиться воспоминаниями сполна. Но если слова Паркинсон улетучивались с первым порывом вечернего ветра, голос Грейнджер звенел с еще большей силой. Правда, сквозь тонкую дымку прошедших месяцев. Слишком сложных и болезненных. Временами ярких и… приятных. Как, например, день, когда Грейнджер так наивно пыталась разузнать о письмах, пока они были заперты в кладовке Слизнорта. Тянула из него все о Пэнси, доверчиво цепляясь за каждое теплое слово. Сейчас это казалось слишком очевидным. Как и то, что, несмотря на долгое вранье, Грейнджер оставалась предельно искренней и честной. До последних дней. Впрочем, такая Грейнджер — его вина. Целиком и полностью. Не принять это сейчас, когда все обрушилось на него подобно прорвавшейся плотине, было невозможно. Глупая Грейнджер и так слишком долго чувствовала его изнутри: кошмары, весь яд, закипающий в венах, ненависть, направленную чаще всего на нее же. Она невольно разделила с ним все. Почти. И теперь, оказавшись без кристалла, даже не могла представить, насколько все изменилось. Все это было самую малость иронично и достаточно неправильно, чтобы захотелось внести правки. На этот раз окончательные.***
Сквозь окно настойчиво пробивался солнечный свет, гнавший остатки сна. Гермиона потянулась, разлепила глаза и еще несколько секунд пыталась поймать сбежавшую картинку — единственное, что она позволяла себе без каких-либо последующих сожалений. Отчасти потому, что вернуть утраченные сновидения почти никогда не удавалось и заканчивалось все одинаково: вот она отсчитывала секунды до рева будильника; затем гладила недовольного ранним шумом кота; быстро приводила себя в порядок, чтобы нырнуть в ежедневную рутину с четким распорядком. С момента последнего разговора с Малфоем все, казалось, вернулось на свои места, и Гермиона старалась убедить себя, что так правильно. Ведь с чего ей вообще волноваться? В конце концов, она сама приняла решение, четко зная, что его уязвленное самолюбие не позволит продолжить затянувшиеся игры. И все было бы просто замечательно, если бы не одно «но» весом в целую бумажную стопку и банальное любопытство. Грейнджер еще никогда не корила себя за излишнюю любовь к чтению, ведь какой вред мог быть от простых слов, сложенных в незатейливые предложения? Весьма наивное умозаключение, за которое она и поплатилась. Потому что желание ознакомиться с письмами оказалось сильнее здравого смысла и принятых решений. Можно было оправдывать все простым интересом, находить всевозможные смягчающие обстоятельства и клясться, что они никак не влияли на разгорающееся смятение внутри. Однако отрицать само смятение стало невозможно. Оно подкрадывалось каждый раз, стоило неосторожно посмотреть в сторону Малфоя: будь то урок зельеварения или невыносимо долгая трапеза в Большом зале; прогулка по оттаявшим дорожкам во внутреннем дворе или нарушенная тишина библиотеки; ночное дежурство или совместный урок. Его было слишком много везде, даже тогда, когда Гермиона находилась одна в собственной комнате. Когда читала, спала, запрещала себе думать или занимала себя дополнительным заданием по осточертевшей нумерологии, обязанностями старосты, друзьями. Этого было мало. Его всегда было мало. Понимая это, она безвольно тянулась к очередному письму — единственному, что теперь их связывало. Проглатывала каждое слово, презирая себя за вспыхнувшее удовлетворение. Это было до смешного жалко, и каждый раз Гермиона запрещала себе эти маленькие проявления глупости, напоминала длинный список «против». Но вот какая-то непонятная сила заставляла отступиться и возвратиться к уже привычной схеме «письмо-ругательство-запрет». Снова. Снова и снова. Пока внутри не закипала злость, грозившая перейти в ненависть. Но не переходила. Неважно с каких пор, но сохранять нейтралитет по отношению к Малфою стало невозможным. Живот скручивало при одной мысли о нем, все остальное меркло, тускнело; кожа все еще помнила его объятия, и Гермиона могла поклясться, что чувствует этот запах миндаля, смешанный со всем, что заставляет улыбаться и нервничать. В нем не было ничего нейтрального. Ведь теперь ее доводы перебивались строчками, звучавшими в голове настойчивым шепотом. Она винила даже собственную память, потому что слова эти всплывали без каких-либо усилий — просто появлялись в голове, звучали его голосом. Слишком громко и четко, словно… он был рядом. Словно отправлял их именно ей и это имело значение именно сейчас. Предлагая довериться, словно это было так просто. Можно было спорить с этим ощущением вечно, каждую секунду. Напоминать, что все это не имело к ней никакого отношения. Уж точно к ней никак не могли относиться все те упреки о том, что она ушла, бросила, сбежала… Нет уж. Так получилось, что она находилась рядом. Пока его слизеринское высочество позволяло. Пока не было необходимости отталкивать ее так, будто только она и мешала его внутренней гармонии. Да, она была рядом. И почти не жалела об этом. Почти — потому что разграничивать правильное и неправильное с некоторых пор стало слишком сложно. Иногда она замечала Малфоя за чтением подозрительных книг, временами наблюдала, как он разгуливает один поблизости с буком, задумчиво поглядывая в сторону Черного озера. Все это настораживало и наводило на подозрения: Малфой что-то замышлял, возможно, нечто недоброе. Но ее это больше не касалось и находилось под полным контролем директора. И, надо признать, это подозрительно подходило под всеобщее определение нормального. Только вот радости от этого было немного. Так Гермиону настигла суббота, урок трансгрессии и новые проблемы в виде нахмурившегося Гарри. — Только не говорите, что вам это не кажется странным, — требовательно, но тихо произнес он, на что Гермиона только устало закатила глаза. — С чего ему освобождать меня от отработок в день матча, если только он что-то не задумал? — По-моему, ты перебарщиваешь, — прошептал Рон, и Гермиона твердо кивнула, поймав на себе внимательный взгляд профессора Двукреста. Возможно, знай она наперед о том, сколько ненужных подозрений вызовет ее вмешательство в решение профессора… она бы поступила так же. — Снейп никогда бы не стал делать это без веской причины, — настаивал Гарри. — Он бы с радостью запретил мне участвовать во всех матчах, будь такая возможность. — Что, если он не такой ужасный, как ты представляешь? — осторожно предположила Гермиона, впрочем, не до конца уверенная в собственных словах. — Мы говорим об одном и том же человеке? Ты сама прекрасно видела, как довольно он скалится, стоит мне ошибиться или произнести не то слово. Как в прошлый раз… — В прошлый раз ты специально направил на него сгусток взрывоопасной магии. Я видела, — Гермиона выжидательно уставилась на Рона, пока не получила виноватый кивок-подтверждение. — Он отнял у нас двадцать очков только за то, что мой учебник был открыт на другой странице! Он заслужил! Рон закивал активнее. — Ох, не будь ребенком, — она укоризненно покачала головой. — Ты сам постоянно его провоцируешь. — Что?! Возмущенный возглас Гарри оказался слишком громким и привлек ненужное внимание. Двукрест строго напомнил о трех «Н», ухо царапнули смешки слизеринцев, и Гермиона, выждав подходящую минуту, перешла на грозный шепот: — Тебе не угодишь. То ты обвиняешь его за то, что он назначает тебе отработку в день матча, то недоволен, что он ее отменил, — она пересилила желание запустить в Гарри томиком по рунам, вспомнив, что львиная доля ответственности вновь лежит на ее плечах. — К тому же я очень сомневаюсь, что он замышляет что-то темное именно в день игры. Это было бы… неразумно. Гарри замолчал, задумался. Но Гермиона точно знала, что мнения его она не изменила. Вряд ли хоть что-то может изменить сомнения Гарри в Снейпе. Или Малфое. И в этом был смысл. Однако трансгрессия требовала всех трех «Н» и абсолютной сосредоточенности, поэтому Грейнджер закрыла глаза, улавливая рядом только монотонное ворчание Гарри и тихие вздохи Рона. Почувствовала легкое покалывание в пальцах, уверяясь, что движется в правильном направлении, затем спустя резкую секунду в голове зашумело. Читать о чем-то и испытывать на собственной коже — совершенно разные вещи, оттого, когда ее сдавило со всех сторон сразу, так, что было невозможно вздохнуть, а грудь стянуло тугой веревкой, — Гермиона болезненно зажмурилась. Рассудок уверял, что все это длилось только миг, но по ощущениям прошло не меньше минуты. Она даже толком не успела осознать происходящее, когда расслышала радостный голос Двукреста: — Поздравляю с первой трансгрессией, мисс Грейнджер! И Гермиона раскрыла глаза и замерла на месте, оцепеневшая то ли от последствий перемещения, то ли скованная разбушевавшимся волнением внутри. Шум в висках оглушительным грохотом счищал со своего пути все мысли, оставляя ее абсолютно беззащитной перед пронзительным взглядом серых глаз. Малфой стоял прямо перед ней, выдавая озадаченность лишь слегка вздернутой бровью. Уголок его самодовольных губ дергался, грозясь перейти в ухмылку. Потому что первая «Н», отвечающая за нацеленность, сработала в полную силу, а жар стремительно подкатывал к ее щекам. — Опять забыла свое место, Грейнджер? — усмехнулась Паркинсон под противное хихиканье слизеринской сборной. — Шутка устарела, не находишь? — сухо ответила Гермиона и вернулась на свое место, игнорируя заинтересованного Гарри и вяло улыбаясь поздравлениям Рона. Весь оставшийся урок она стояла спиной ко всему, что могло вызвать неконтролируемую вспышку гнева, усиленно сверля огромную дверь измученным взглядом и борясь с диким желанием сбежать в собственную комнату, сжечь проклятые письма и запереться на неопределенное время в обществе книг и кота. Желательно без последующих напоминаний недавнего унижения. Частично желание ее сбылось, и уже через час она добралась до комнаты, хмуро посмотрела на стопку, без каких-либо видимых сомнений взяла ее в руки, отодвинула ногой ковер, положила письма на каменную поверхность, после чего, достав из мантии палочку, произнесла: — Инсендио! Язычки пламени подкрались к бумаге, успев с радостным шипением захватить несколько листков, прежде чем Гермиона, громко выругавшись, не отозвала их. Затем она наклонилась к подгоревшим письмам и сразу же зашипела от обжигающего прикосновения тлеющей макулатуры. — Что б тебя… — она попыталась осмотреть палец на наличие ожогов, но картинка размылась непрошеными слезами. — Проклятый Малфой…***
Все полетело в преисподнюю быстрее, чем можно было себе представить. Ровно с той минуты, как планы пришли к логическому завершению и единственной задачей стало вывести Грейнджер на мирный диалог. Никаких бед данный замысел не предвещал, ведь Драко и раньше крал у нее время, с легкостью угадывая свободную от ее пустоголовых дружков минуту. И уж тем более это не должно было стать проблемой сейчас, когда он продумал действия до тошнотворных мелочей, добился желаемого и трепетно выжидал своего часа. Не после того, как она так нацеленно трансгрессировала к нему посреди урока, слишком растерянная и смущенная, чтобы счесть случившееся за непреднамеренную оплошность. Тогда он невольно улыбнулся, сейчас был готов запустить проклятием в каждого, кто неудачно подвернется под руку. В каждого, потому что винить кого-то конкретного казалось неосуществимым, так что Драко остановил выбор сразу на всех: на Мальчике-Который-Вечно-Путается-Под-Ногами; семейке Уизли, облепившей Грейнджер со всех сторон; Крэббе и Гойле, что никак не могли избавиться от дурной привычки таскаться повсюду хвостом, еще и напоминали о его почетной миссии при любом удобном случае; Миртл, устроившую призрачную истерику, пока он пытался перехватить цель у входа; надменного филина, который отказывался разносить почту в сторону гриффиндорских башен; и даже книгах, поглотивших Грейнджер глубже обычного. Настолько, чтобы она не заметила скомканной записки, пролетевшей очень близко от ее упрямой макушки. Как бы там ни было, самая простая часть замысла рушилась на глазах, и Малфой ничего не мог с этим поделать. Поэтому, когда он приметил Грейнджер во время ночного дежурства в конце пустого коридора, принял случайность за благоприятное знамение. Весьма поспешно, потому что вскоре рядом с ней материализовался Уизли. По внешнему виду можно было предположить, что тот только возвращался с тренировки по квиддичу и даже не успел переодеться. Что не помешало невеже положить свою грязную руку на плечо Грейнджер и разойтись в воодушевленной тираде, вызвав на ее губах неуместную улыбку. При этом выглядел рыжий гад излишне довольным, даже счастливым. Будто не он находился в коридорах в столь поздний час, нарушая установленный режим и чужие планы. Драко опустил взгляд на значок старосты, готовый вмешаться и выполнить свой тяжелый долг, когда гребаный Уизли, приобняв на прощание Грейнджер, повернул в сторону вестибюля. И вот цель задумчиво прислонилась к стене и осталась стоять одна, заинтересованная скорее трещинками на древних каменных плитах, чем поиском нарушителей спокойствия. Напрасно. — Прохлаждаешься во время патруля? — спросил он, сократив дистанцию до метра, и она, вздрогнув, перевела на него внимание. — Как раз собиралась вернуться в гриффиндорскую башню, — она сделала несколько решительных шагов в сторону, пытаясь вновь ускользнуть за пределы досягаемости. Но поцелуй его дементор, если он ей это позволит. — Не так быстро, Грейнджер, — Драко быстро загородил собой проход, заставив ее остановиться. — Нам нужно поговорить. — О?.. — нетерпеливо подсказала она. — Наших… — он замялся, прежде чем выдать: — взаимодействиях, — и мысленно ударил себя по лбу. Черт, что это вообще за слово? Грейнджер фыркнула и твердо заявила: — Нам не о чем разговаривать. — То есть предлагаешь просто забыть обо всем и игнорировать меня при встрече? — Мне такой вариант кажется вполне разумным, — она пожала плечами, высматривая пути к отступлению. — Не сомневаюсь, — мрачно уведомил Драко, внимательно прослеживая ее движения и замечая явную тревожность. — Наверняка считаешь это самым оптимальным выходом из сложившегося положения. Скажи, а тебе случайно не приходило в голову, что, прежде чем принимать решение, можно поинтересоваться моим мнением? — Думаю, ты и так достаточно часто выражал свое мнение относительно меня и наших… — она мстительно цокнула языком, — взаимодействий. Он неохотно кивнул, зачислив на ее счет легкую победу. Однако битва только начиналась. — Что, если на этот раз я это продемонстрирую? На ее лице отразилась заинтересованность, которую она тут же скрыла, затем поймала его взгляд, чуть вздернув бровь. — Что ты задумал, Малфой? — она скрестила руки на груди, будто выстраивая своеобразный оборонительный барьер. — Скажу, если пообещаешь молча пойти следом и не бросаться заклинаниями прежде, чем я все объясню, — он хитро улыбнулся, приметив искорку любопытства в прищуренных глазах. — Если это очередная глупая шутка, именно так я и сделаю, — холодно уведомила Грейнджер. — И когда же я с тобой шутил, позволь поинтересоваться? — возмутился Драко. — Что именно из длинного списка тебе напомнить? — У тебя припасен для меня целый список? — Не льсти себе, в нем мало приятного. — Именно это я и пытаюсь исправить, — раздраженно процедил Малфой, понимая, что, если не поспешит, в скором времени будет дергаться от одного только слова «приятное». Мордред, как же мерзко оно звучит. Грейнджер вопросительно склонила голову набок, безмолвно требуя пояснений. — Скажем так, у меня находится то, что принадлежит тебе. — Если ты опять украл моего кота… — Забудь про кота, — прорычал Малфой, собирая последние остатки потрепанного терпения и взмахом руки приглашая ее идти следом. Продолжать разговор в общедоступном коридоре, где в любую секунду мог кто-то встрять и все испортить, не хотелось. Однако все в позе Грейнджер вопило о том, что предложение его в скором времени будет самым жестким образом отвергнуто. — Что такое, Грейнджер, так сильно меня боишься? Он пожалел о неудачных словах сразу же, стоило заметить ее скривившееся лицо и молчаливый укор в глазах. Задеть или напомнить о ее боггартах никак не входило в планы, и в мыслях уже появлялся полупрозрачный Забини, шипящим голосом повторяющий: «Приятное, кретин. Приятное!» Но прежде чем он успел как-то сгладить сказанное, Грейнджер развернулась в указанном направлении, с вызовом ожидая его дальнейших действий. Она упрямо молчала, будто приняв условия, но что-то подсказывало: она готова к наступлению при первом его неосторожном движении. И все же шла следом, даже когда не осталось сомнений в конечной остановке их недолгого пути. Будто доказывая что-то — скорее самой себе, чем ему. Так Малфой пропустил ее в восточное крыло и поднял глаза вверх, подмечая звездный небосвод, плотно затянутый тучами. Возможно, ему показалось, но он заметил несколько ярких созвездий, что пробивались сквозь мглу и подозрительно напоминали чью-то злобную усмешку. Впрочем, вряд ли звезды проделали такой долгий путь, чтобы высмеять его провалы. С которыми, кстати, нужно было что-то делать. Он сконцентрировался на Грейнджер, которая, похоже, уже не одну секунду хмуро разглядывала его лицо. Драко бы многое отдал, чтобы разгадать ее мысли — дохлый номер, так что заговорил сам: — Расслабься, Грейнджер. Я не собираюсь обменивать твою душу на мировое господство или что еще ты себе там напридумывала. — Уже ночь, Малфой, — сухо проинформировала она, пристраиваясь спиной к каменным перилам. — Так что я предпочла бы поскорее закончить с твоими играми и вернуться в башню, если ты, конечно, не против. Разрываясь от закостенелого желания высказать нечто колкое, Драко, измученно вздохнув, опустил руку в карман мантии и нащупал нужный предмет. Доставать его он медлил. Внутренности стянуло от липкого напряжения и неожиданно накатившей неуверенности. Он не помнил, когда в последний раз так волновался, но наверняка знал: не в последний. Все же Грейнджер ждала, пытливо следя за его движениями — наверное, выискивая какой-то подвох, поэтому медлить дальше было опасно. Драко достал из кармана зажатую в кулак руку, в последний раз взглянул на настороженную Грейнджер, чуть задерживаясь, прежде чем раскрыть ладонь. В воздухе, придерживаемый тонкой серебряной цепочкой, повис знакомый камень. Брови Грейнджер резко нахмурились, и тело ее инстинктивно подалось вперед в ту же секунду, как она, очевидно, узнала кристалл. — Только не говори, что это именно то, о чем я думаю, — недобро прошипела она. — Не могу, — Драко невинно моргнул. — Это было бы неправдой. — Но… — она бессильно сжала руки в воздухе, возмущенно смахнула со лба сбившуюся прядь, будто собираясь с мыслями, прежде чем выдавить немногословное: — Как?.. — Мне помогли жители озера, и прежде чем ты начнешь сыпать вопросами, сразу скажу, что не хочу вспоминать, как весело было с ними общаться. Драко передернуло от одного только воспоминания, но допрос Грейнджер это не остановило: — Откуда ты вообще знаешь их язык? — по раздосадованному ее лицу уже бегали мрачные тени. — Изучил необходимое по самоучителю из запретной секции, — он небрежно пожал плечами и поспешил сменить тему, пока у Грейнджер не возникли новые вопросы о правомерности его действий и том, что с него потребовал морской народ: — Полагаю, после того, как ты так бездушно выкинула его в озеро, созданная кровью связь оборвалась, так что он теперь абсолютно бесполезен в этом смысле. Впрочем, весьма ожидаемо. — Тогда зачем ты вообще его достал? — спросила она, пораженно изогнув брови. — Чтобы сделать при… — Драко неловко откашлялся, — интересное открытие. — Мимолетная доброжелательность на ее лице тут же сменилась привычно-убийственной холодностью, но его это не остановило. — Как я уже говорил, при должном подходе он мог стать весьма ценным магическим артефактом. И тебе стоит признать, что я вновь оказался прав. — Хоть лицо ее не стало светлее, он решил не терять времени даром. — Разумеется, пришлось внести некоторые правки в магические свойства камня и скрепить все не кровью, как это необдуманно сделала ты, а общим воспоминанием. Приятным воспоминанием. Так что теперь он нечто вроде накопителя-проводника. Да, звучит безумно, но станет гораздо яснее, если попробуешь. Выдохшись, Малфой протянул ей кристалл, но следовать совету Грейнджер не спешила, с подозрением переводя внимание от него к камню и обратно. Однако спустя минуту, когда любопытство побороло сомнение, она нерешительно коснулась кристалла кончиками пальцев, и тот замерцал слабым синим огнем. Грейнджер громко втянула воздух, зажмурилась, пропуская через себя часть заложенных эмоций. Веки ее подрагивали, грудь учащенно вздымалась. Лунный свет между тем струился по взлохмаченным волосам Грейнджер, мягко задевая изгиб шеи, по которой Малфой зачарованно скользнул взглядом, пользуясь тем, что глаза ее были закрыты, а отвлеченные мысли витали где-то далеко. Он знал, что именно чувствовала Грейнджер, и не мог на нее насмотреться, пока она пропускала через себя по крупицам собранные осколки тепла. Такие же невесомые, как ее подрагивающие ресницы; короткие, как минуты их близости; волнующие, как поцелуй на ненадежной лестничной площадке. Пусть таких моментов насчитывалось мало, но кристалл мог вобрать в себя новые, свежие — Грейнджер нужно было лишь довериться слабому свечению. Уголка ее губ коснулась легкая улыбка, выдающая, насколько ей нравилось все, что заключалось в кристалле. После чего Драко не сдержался, и пальцы скользнули по линиям ее скул, заставив ощутимо вздрогнуть и распахнуть глаза в попытке разобраться в происходящем. Рука Грейнджер все еще придерживала мерцающий камень, но Малфой знал, что момент разрушен: на ее лицо уже надвигались грозовые тучи — предвестники проснувшейся рассудительности. Грейнджер отскочила назад, отмахиваясь от его прикосновений и кристалла, уперлась в каменные перила. — Зачем ты это делаешь, Малфой? — она смотрела упрямо и ожесточенно, хотя в глазах блестели непредвиденные злые слезинки. — Почему тебе так нравится надо мной издеваться? — Что? — растерялся Драко. — Что ты несешь, Грейнджер? — Тебе это кажется забавным, верно? Напомнить мне о хорошем, чтобы в очередной раз выставить идиоткой. Для этого ты привел меня именно сюда? — Ты серьезно думаешь, что я затеял все ради того, чтобы просто поиздеваться? — вспыхнул Драко. — Думаешь, мне больше нечем заняться? — Не знаю! — она отвернулась к Черному озеру, но, казалось, ландшафт ее тоже не устроил, потому что он расслышал невнятное ругательство, за которым последовали нервные передвижения по небольшому пространству. — Откуда мне знать, что у тебя на уме? Ты же постоянно противоречишь сам себе, запутывая меня своими выходками! Может, уже через минуту скажешь, — она прокашлялась в кулак, настраиваясь на нужные интонации: — Что такое, Грейнджер, ты не понимаешь, что это ничего не значило? Держись от меня подальше, Грейнджер, а лучше исчезни, ведь я не собираюсь становиться предателем крови! Грейнджер, на твоих губах просто была муха! — Грейнджер, мать твою, ты совсем свихнулась? — поинтересовался Драко, обеспокоенно разглядывая ее пылающее гневом лицо. Разве такой эффект должны вызывать приятные эмоции? — Какая, к черту, муха? И что, по-твоему, я собирался с ней сделать? Съесть? — Тебе виднее! — она угрожающе ткнула в его сторону палец. — Но я не собираюсь вновь выслушивать нечто похожее! — Может, желаешь оформить письменное соглашение? — гневно бросил Малфой. — Магический договор? Непреложный обет? — Мне от тебя ничего не нужно! Уж точно не этот бесполезный камешек, который, кстати, ты сам предложил бросить в проклятое озеро. Помнишь? — она бессильно взвыла, видимо, вспоминая все, что последовало после, но быстро вернулась к обвинениям. Драко следил за ее гневными передвижениями, пока она кружилась по пространству дразнящим огоньком: то приближаясь, то отдаляясь, заставляя голову идти кругом и стирая после себя все здравые мысли. Драко перестал различать ее слова, потому что кулаки сжались до боли, дыхание заметно участилось, а в висках завибрировала жгучая ярость. Но Грейнджер, заведенная, на эмоциях, упорно этого не замечала. Она остановилась лишь на мгновение, измученно прикусив нижнюю губу с очевидным намерением продолжить затянувшуюся тираду, при этом смотря куда угодно, только не на него. Почему-то именно это, а может, еще ее взлохмаченные гневом и ветром волосы, свели с ума ровно настолько, чтобы резким движением оказаться прямо перед ней, поймать ее за запястье, заставив остановиться и удивленно раскрыть глаза. В них уже зрело негодование, но прежде чем это выросло в очередной протест, он резко притянул Грейнджер к себе и поцеловал в возмущенно приоткрытые губы. Она отреагировала мгновенно: дернулась назад, сжала губы, предприняла отчаянную попытку высвободиться и даже с силой наступила на ногу. Зато его рука успела вовремя выхватить из ее рук уже готовую волшебную палочку. Когда деревяшка с глухим стуком упала на пол, а его рука оказалась на тонкой шее Грейнджер, в мысли Малфоя уже закрадывалось тревожное сомнение. Поцелуй остановился где-то в районе ее вздернутого подбородка, и даже хватка слегка ослабла, позволяя ей выпутаться из противоречивого клубка ярости, враждебности и желания. Но злая полоска грейнджеровских губ неожиданно дрогнула, затем требовательно приоткрылась навстречу. Драко запустил руку в ее мягкие волосы, различая влажные звуки поцелуя и тепло ее кожи под мантией. Он мог поклясться, что чувствует, как гулко бьется сердце Грейнджер сквозь одежду, перемешиваясь с его собственным сердцебиением, заставляя желать большего. Грейнджер. Целиком. Ее руки сжали его сорочку, ногти остервенело царапали плечи, впиваясь в кожу, и не скользни она языком по его верхней губе, он бы подумал, что она хочет высвободиться. Однако она скользнула, поэтому он покрепче обхватил ее за талию, будто лишая мнимого шанса на побег, и подтолкнул назад, пока она не уперлась в стену. Кончиками пальцев Малфой вычерчивал на ней дорожки от спины к шее и обратно. С каждым разом опускаясь все ниже, увереннее, смелее. Пока рука не забралась под мантию, затем и свитер, обжигаясь ее горячей кожей и вырывая из уст Грейнджер оглушительный вдох. И выдох, когда он притянул ее к себе плотнее, пристроив руку чуть ниже гладкой поясницы. Грейнджер отвечала на каждое прикосновение озлобленно, с нетерпением, словно очень долго находилась на стуже и теперь отчаянно желала согреться у огня, игнорируя риск обжечься. Злилась, мстила, покусывая ему губы, пока он проводил языком по ее нижней губе, открывая дорожку поглубже. Затем больно сжала его волосы в кулаке, заставляя запрокинуть голову. Но, прежде чем Драко успел возмутиться, он ощутил огненное прикосновение ее губ на шее, медленно тянущееся к скулам. Все их движения, звуки, запах тягучей карамели — смешались между собой, выветрив долгое, мучительно долгое ожидание. Драко угадал это в ее дрожащих пальцах и позволил почувствовать то же самое ей, коснувшись губами ее щеки, в прерывистом шепоте: — Грейнджер… — собственный голос прозвучал непривычно мягко вперемешку с ее громким дыханием. Он решил произнести заветное слово еще раз, потому что за этим последовал ее довольный вдох и награда в качестве короткого поцелуя в губы: — Грейнджер. — Она обхватила его шею руками, прижимаясь головой к плечу, словно старалась расслышать получше. Драко стало интересно, что будет, повторись он трижды. Но, очевидно, во вселенной что-то пошло не так. Скорее всего, из-за ночной тишины или неожиданно расслабленной Грейнджер; а может — горячего желания, что ощущалось под собственной кожей каждой клеточкой тела. В любом случае, когда он повторил ее фамилию, та каким-то образом трансфигурировалась в нечто новое. — Гермиона… — нечто, что захотелось попробовать на вкус еще раз. — Гермиона.