По реке времени

Если бы Гидеон не был таким тошнотворно-вежливым, каковым он являлся, я бы сейчас наслаждалась поездкой в его компании, а не сидела, прикусив язык, только бы не сказать какую-нибудь грубость. А сделать мне это очень хотелось, так сильно, что я даже почувствовала солоноватый привкус крови. Кажется, мне придётся долго ждать ужина — горячим его есть я уже не смогу. Обычно, когда мы с Гидом ездили вдвоём, он не отличался особой болтливостью. Сейчас же он во всю рассказывал развеселившейся Шарлотте о прошедшей неделе в институте. Занятия во всех учебных заведениях (в том числе и моей новой школе) уже как неделю шли, но я немного задержалась в гостях у дедушки Гарри и приехала буквально два дня назад — на выходных. Дядя Фальк рвал и метал, но дедушка Гарри сказал: «Успокойся, она и так прекрасно знает программу». И он успокоился, и идею отправить меня в школу не бросил. Нечестно! Как же было хорошо наконец выбраться из душного салона автомобиля на свежий воздух! Мы приехали на частный ипподром, где три раза в неделю посещали занятия по верховой езде. Из всего списка именно эти уроки всегда нравились мне больше всего, из чего следует вполне закономерный вывод — в седле я держусь прекрасно. Впрочем, Гидеон, который во время учёбы в школе был капитаном команды по поло, мог извернуться в седле так, как мне и не снилось. Что же касается Шарлотты, она, как и всегда, всё делала идеально. Всё происходило как и в любой другой такой день. Выйдя из машины, мы направились в небольшое здание, в котором располагались комната отдыха, раздевалки и душевые. Не будем же мы с Шарлоттой ездить верхом в наших школьных юбках. У раздевалок мы, до этого шедшие втроём (Гид с Шарлоттой и я за ними), разделились. Я и Шарлотта ушли в женскую, Гидеон, соответственно, в мужскую раздевалку. Эти минуты всегда были самым большим испытанием. Семь минут, семь минут мне надо было продержаться с Лотти один на один, пока я переодевалась из своей школьной формы в форму для верховой езды. — Нашла себе подпевалу в первый же день, какой успех, Гвенни, — ненавижу, когда она меня так называет. Просто ненавижу! — Подпевалы — это по твоей части, Лотти, — огрызнулась я. Против всех ожиданий, Шарлотта никак не среагировала на мои слова. Явно намереваясь гнуть свою первоначальную идею до конца. — Ну, дорогая. Мы же всё-таки родственницы, — она посмотрела на меня своими голубыми, как у всех Монтроуз, глазами и мне страшно захотелось их выцарапать. Почему у моей мамы на фото, у тёти Грейс, да даже у леди Аристы глаза приятные, у у Шарлотты и тёти Гленды такие ядовитые? — Как не прискорбно, — протянула я. Сейчас я стояла уже в бриджах*, застёгивая нижнюю рубаху, что удавалось мне с переменным успехом. Так как Гидеон и Шарлотта являлись носителями гена, а меня на занятия отправили по тому, что я очень хотела, условия совместных занятий (не буду же я ходить одна!) были следующими: ношение классической формы. — Так что же, глупышка Лесли повелась на твои милые улыбочки, Гвенни? — Хватит! Нет, то что Шарлотта изводит меня — это понятно и привычно. Но чем ей мешает Лесли? Вот, кстати, ещё одна причина, по которой у меня друзей как таковых никогда не было. Не конкретно в Шарлотте, а вообще во всех, кто меня окружает. Любая девчонка, с которой я начинала когда-либо общаться хоть раз увидев Гидеона, становилась его фанаткой и изводила меня вопросами о нём. Если же им не везло пересечься с Шарлоттой, то они тут же становились объектами для насмешек, и переставали со мной общаться, хотя я и была здесь не при чём. А если уж они сталкивались с Рафаэлем, то тут даже самые стойкие, не поддавшиеся чарам Гидеона и издёвкам Шарлотты исчезали враз. Со вторым моим дорогим братцем ужиться было просто невозможно, хотя нам с Гидом и удавалось это. Что же касается мальчишек, с которыми я общалась, то они попросту побаивались Гидеона, который любил делать непрозрачные намёки в стиле: «тронете её — убью». Вот так, будучи узницей обстоятельств, лишилась я простой такой радости любого подростка — возможности нормального общения со сверстниками, которые не приходились бы мне роднёй. ВНИМАНИЕ! Но не стоит воспринимать всё именно так, как я это описываю. Кое в чём допустимы преувеличения. Наконец покончив с застёжками на сапогах и решив, что редингот** (с непривычки об это название язык сломать можно) я успею застегнуть и на ходу, я подорвалась со скамьи и вылетела из раздевалки. Чем скорее окажусь в конюшне, тем меньше шансов на то, что придётся терпеть Шарлотту один на один ещё какое-то время. Мистер Уолтер — хозяин ипподрома — смотрел на меня с лёгкой усмешкой, когда я пробежала мимо него, на ходу бросив: «Добрый день!» Мы ездим сюда начиная с тех пор, как Гиду было одиннадцать. Все втроем ездим. Меня сюда дядя приводил с того момента, как привёз в Лондон. Ни для кого в семье не было секретом, что я очень люблю лошадей, а у моего дедушки своя ферма, которой сейчас управляет дядя Дэвид — младший брат моей мамы. Иногда, когда дедушка Гарри погружается в воспоминания, позволяя себе забыть на время обо всех проблемах в нашей семье, он рассказывает мне как мои мама и папа любили ездить верхом и что до инициации, но когда они уже учились в Ложе, они приезжали гостить к нему каждые летние каникулы. Эти моменты я очень любила, в особенности потому, что в любое другое время говорить о моей маме, а уже тем более о моём отце, дедушка Гарри запрещает всем окружающим. И поэтому летом из Лондона забирает он только меня, слышать о Гидеоне он ничего не хочет, пусть даже и смирился с тем фактом, что я всё же на половину де Виллер. В конюшне я сразу направилась к деннику, в котором стоял светло-серый в яблоках жеребец. Он приветливо заржал в ответ на моё появление. Его, ещё когда он был жеребёнком, подарил мне дедушка, предложив самой придумать ему кличку. Я нарекла его Сапфир. Никому эта кличка не нравилась, зато меня приводила в восторг до сих пор. Это же надо было пятилетней девочке быть такой внимательной, а? Я часто слышала, что в разговорах о моих родителях упоминали камни: сапфир и чёрный турмалин. Тогда я не понимала, в чём смысл, но когда дядя Фальк, которому я тут же поспешила похвастаться дедушкиным подарком, спросил, как я его назову, я вспомнила эти два названия. Чёрный турмалин — слишком длинно, зато сапфир — коротко и ярко. Седлать лошадей нас тоже научили, так что уже минут через десять я под уздцы выводила Сапфира из конюшни, в то время как и Гидеон и Шарлотта, мило о чём-то беседуя, только подходили. — Ей, копуши! — крикнула я им. Гидеон отвлёкся, смотря на меня. А потом рассмеялся. — Ну ты, торопыга, куда несёшься! — крикнул он в ответ. Когда парень улыбался, на его щеках появлялись умилительные ямочки. Мне всегда нравилось, если он улыбался. Хотя бы и по тому, что если он грустит, то становиться слишком задумчивым и мне попросту не с кем общаться. Ещё через пару минут я уже сидела в седле. Сапфир шёл шагом по манежу, а я на автомате прокручивала в голове все наставления, которые нам давали, как-то: «Прежде всего надо, чтобы конь разогрелся, пару кругов шагом, потом трот***, после можно рысцой». Вот сейчас мы разогреемся, и выведу его на открытую территорию. Ипподром занимал обширные территории, где кроме манежа, довольно нескромного, была ещё зона с препятствиями и что-то вроде парка, отлично подходившего для прогулочной выездки. После того, как Сапфир немного разогрелся, именно в парк мы и направились. Я спокойно ехала, почти не натягивая повода, позволяя Сапфиру самому выбирать направление, как вдруг он всхрапнул и попятился. — Хэй, эй! Тише, мальчик, — я прижалась к нему, почти обнимая за шею. Но конь не слушал. Он начал бить копытом землю. — Успокойся, предок мотоцикла, не по твою душу, — и тут я увидела причину беспокойства моего коня. В двух метрах от всё больше беспокоившегося Сапфира, в воздухе кувыркалось создание, отдалённо напоминавшее странную кошку. Хотя вообще-то это была горгулья. — Ксемериус! — шикнула я. — Я ведь говорила… — «Не приходи на ипподром, а то моя лошадка получит сердечный приступ», — передразнивая меня, ответило это несносное создание. Он подлетел ещё чуть ближе, и тут терпение Сапфира кончилось. Он встал на дыбы, мои ноги выскользнули из стремян, и я слетела с его спины, больно ударившись правым плечом. Голова покоилась на траве, и я точно слышала, как ко мне кто-то бежал. — Гвендолин! Гвенни! Мисс де Виллер! — Наперебой звали несколько голосов. А что я? Я лежала, закрыв глаза и всеми силами подавляя себе желание даже просто смотреть, не то что накричать на то, что так испугало моего коня. Потому что если я снова буду буравить взглядом пустое место, а то и вовсе ругаться с невидимым собеседником, меня точно сошлют в травмопункт с сотрясением и галлюцинациями. Я, кажется, говорила, что была почти нормальным ребёнком? А вы знаете, какие они — нынешнее доктора? Я вот знаю точно, что не сильно-то они отличаются от тех, что были скажем века два назад. Разве что, меня не одержимой Дьяволом назовут, а сумасшедший, и не на костёр отправят, а психбольницу. Хм… Пожалуй, современные врачи всё же не так плохи. Они гуманнее. Кто-то попытался привести меня в чувство слегка ударяя по щекам. Я распахнула глаза, смотря на испуганное лицо Гидеона. — Гвенни! — воскликнул он. Я потянулась рукой к его плечу, наверное, он подумал, что я хочу, чтобы он поднял меня на руки и отнёс отсюда или обнять его, но я только упёрлась рукой, намекая, чтобы он отодвинулся. Когда я села, поджимая ноги, в явной попытке подняться, Гидеон тяжело опустил мне руки на плечи, заставляя остаться на месте. — Да в порядке я, — передёрнула плечами, желая скинуть его ладони. — Будто в первый раз с лошади падаю. — И всё-таки, я настоятельно рекомендую вам, мисс де Виллер, отдохнуть внутри, — вклинился в наш бессловесный спор, который мы с Гидом вели взглядами, мистер Уолтер. — Правильно, — тут же поддакнул парень. И, даже не думая о том, что надо бы и спросить моего разрешения, подхватил меня одной рукой под подогнутые колени, второй — вокруг талии. Я взвизгнула и вцепилась в ткань его редингота. У него он был красивого изумрудного цвета, тогда как у меня и Шарлотты этот элемент одежды для верховой езды был синим. — Гид, поставь меня на землю! — рыкнула я. Парень остался совершенно невозмутимым, так же целенаправленно двигаясь к зданию. — Я ничего не сломала, могу и своими ногами, — опять попыталась вразумить брата я. — Ещё не хватало, чтобы ты что-то ломала, — не знаю, шипел он или рычал на меня, но эти звуки явно были более грозными, чем те, которые издавала я. — Да и вообще, — вдруг продолжил он, — принцесс же принято носить на руках, мм? — насмешливо поинтересовался парень. Принцесса. Так мой отец называл мою мать. Никто так и не знает почему, но это было настолько для всех привычным, что когда они ещё были живы, «принцесса» нередко заменяло имя, когда кто-то обращался к моей маме (разумеется, так делали только родственники и очень близкие люди). Я как-то рассказала Гидеону об этом факте (сама я узнала о нём от дяди Фалька), и с тех пор он иногда об этом вспоминает и зовёт меня принцессой. После этого я стала понимать, почему мама это так не любила. Мужчины в семье де Виллеров действительно обладают поразительной способностью своим насмешливым тоном/взглядом/ухмылкой (нужное подчеркнуть) испортить самый трогательный момент. Гидеон, спорить с которым было бесполезно, и потому я прекратила (хотя, конечно, когда тебя носят на руках это здорово и нравится не только маленьким детям), уже принёс меня в комнату отдыха. Я не то чтобы очень много вешу, но не анорексичка. Так как же парню удаётся так легко переносить меня на достаточно большое расстояние? Гид усадил меня на небольшой диванчик и сам пристроился рядом. Я буравила его недовольным взглядом. Нет, я его очень люблю и мне безумно приятна его забота. Но я же не куколка фарфоровая! От падения с лошади, которых и раньше было не мало, не разобьюсь. — На «принцессу» обижаешься, — усмехнулся парень, по-своему поняв мой взгляд. Я нахмурилась ещё больше. — Да ладно тебе, Гвенни, — он протянул руку к моему лицу в примирительном жесте. — Почему? — вдруг спросила я. Сама не ожидала, если честно. — Что «почему»? — Почему ты так беспокоишься? Не впервой же! Раньше ты так не носился со мной. Парень как-то помрачнел, но не отдёрнул руку, а наоборот коснулся щеки, лаская кожу. — Я просто очень люблю тебя. Два раза. За сегодня он два раза сказал, что любит меня. Что за чёрт возьми? Да он максимум раз в год такое раньше говорил. Или по родному брату соскучился, не с кем больше нянчиться, кроме меня, вот и «люблю тебя» для Рафаэля мне досталось? (Пусть даже ему Гид говорит эти слова несколько завуалированно). Гид прыснул. Потом ещё раз, а затем и вовсе рассмеялся. Не поняла. Это ты так разыграть меня решил, или с нервами совсем всё плохо? — Ну у тебя и взгляд, Гвенни. Ты на меня как на восьмое чудо света смотрела, — периодически давясь смехом, сказал он. Нет, мой братец конечно очень симпатичный, но как на восьмое чудо света на него смотрит Лотти. Я же слишком хорошо знаю, что пусть он ответственнее и собраннее, а всё-таки Рафаэль непросто так его родной брат. С этим «чудом» тоже надо научиться жить. — Ну и самомнение у тебя, — протягиваю. Парень, уже успевший немного успокоиться, усмехнулся. А потом взял, и притянул меня к себе. Не знаю, что это с ним сегодня такое, но мне даже нравится. Впервые за долгое время (меня, конечно, не просвещали, но сложно было не заметить, что дядя почти поселился в Темпле, лишь изредка появляясь дома, да и Гид нет-нет, да и заночует там. Представлять не хочу, как они тут без меня летом были. Я пыталась поспрашивать, но они как сговорились. Улыбаются, по голове меня гладят, как с дитём несмышлёным вообщем) Гид наконец-то выглядел расслабленным и довольным. Такого игривого настроения у него давно не было. И вот сейчас как-то померкли все дневные неприятности. Школа, размолвки с Шарлоттой, мысль о том, что меня попросту отдали под присмотр какого-то Хранителя… Если Гидеон и дальше будет таким же весёлым, я всё перетерплю, лишь бы видеть это и не портить ему настроение. Мы вытянулись на диване, я лежала на нём, прижавшись щекой к его груди, а он гладил меня по волосам. И даже то, что Ксемериус наверняка узнал что-то невероятное не могло отвлечь меня от наслаждения тишиной и покоем. Но всё хорошее имеет одну такую вредную привычку как заканчиваться. Вот и наше мирное уединение закончилось появлением Шарлотты. Как она на нас смотрела! У меня по спине мурашки побежали. И всё же, она действительно была влюблена в Гидеона. Так сильно, что любое общение с другой девушкой вызывало у неё жгучую ревность. Иначе как объяснить, что она убить меня сейчас готова? Ведь я его сестра, у нас всегда, с самого момента знакомства, были именно такие отношения. Мне даже жаль. Не в первой мне видеть её такой, когда за всей яростью, где-то глубоко спрятана обида и непонимание. Ведь с ней он никогда не вёл себя как с девушкой. Они напарники, друзья — только и всего. Как-то раз я не выдержала и, может не на прямую, конечно, но решила спросить у брата на счёт того, почему он не встречается ни с какой девчонкой. «С ними скучно, — протянул тогда ещё семнадцатилетний парень, — они предсказуемые, не то что ты. От тебя я никогда не знаю, чего ожидать, а ведь мы росли вместе». «А тебе никто не нравится?» — попытала я счастья во второй раз. «Нравится, — вдруг очень серьёзно ответил парень, — вот только я никогда ей в этом не признаюсь». Вот так и закончился мой благородный порыв ничем. Уже год я ломаю голову, может ли быть этой таинственной симпатией Гидеона Шарлотта. Но если это так, то почему же он не отвечает на её чувства? Неужели не видит, какими глазами она на него смотрит?! Наконец заметив Шарлотту, с которой уже спала ярость, и осталась лишь привычная «улыбка Мона Лизы», Гидеон заметно лишь для меня самой, пихнул меня в бок. Мы сели и он вопросительно посмотрел на Шарлотту. — Уже шесть, — сказала она. — Машина приехала. И ушла. Вот так просто взяла и ушла. Наверное, в раздевалку, но я не уверена, может, она уже стояла не в форме? Очень уж увлеклась анализом её эмоций да воспоминаниями. Мы тут развалились. Перед появлением Лотти задремали, наверное. С трудом верится, что при других обстоятельствах мы бы не заметили, как прошло почти полтора часа. — Идём переодеваться? — со вздохом поинтересовался Гид. Я кивнула.

***

После того, как Гида оставили в Темпле, а Шарлотту довезли до обиталища Монтроузов, меня тоже доставили домой. Тишина и темнота ждали меня внутри. Бэт уже должна была уйти, в появление дяди я верила мало, а Гид вернётся часа через два с половиной, никак не раньше. И ничего не оставалось мне делать, кроме как… Приняться за домашнее задание. Благо оно не отняло много времени, но уже час спустя я вновь не знала, куда себя деть от одиночества. И тогда мне вдруг пришла донельзя глупая мысль. «Позвоню Лесли». Мы успели обменяться номерами утром в школе. С каждым новым гудком напряжение возрастало. В голове билась паническая мысль, что звонить человеку, с которым мы были знакомы лишь в течении этого дня было нелепо, тем более что причиной был не вопрос в задании или что-то ещё, что могло бы выглядеть логично, если речь идёт об однокласснике, а просто желание пообщаться, как будто мы подруги. — Привет, Гвен! — послышалось из телефона. Мы проболтали весь вечер. Разъединила же нас мама Лесли, которая заявила что уже поздно и мы вполне можем пообщаться завтра в школе. Когда это произошло, времени и вправду было уже много, и в замочной скважине в холле заскрипел ключ. Гидеон выглядел страшно уставшим. Глаза были потухшие, руки скрипача, с длинными ловкими пальцами, подрагивали, когда он вешал куртку. Я притаилась, надёжно оберегаемая световой границей. Когда тебя окружает свет, очень сложно заметить то, что в тени. Парень прошёл мимо небольшой ниши, в которой я стояла, и сразу направился в ванную. Не знаю, что именно заставило меня не показываться ему на глаза, но я в тайне была очень рада этому. Гидеон очень редко позволял себе показать слабость: что что-то его не устраивает, или тяжело даётся. Поэтому он наверняка попытался бы и сейчас нацепить маску. Бесполезное усилие. Мы все — я, Гидеон и Шарлотта — так или иначе привыкли всегда носить маски. У всех нас в том кругу, который нас окружал, была своя определённая рождением роль. Гидеон прежде всего носитель гена. Можно, конечно, вспомнить и о том, что он наследник одной из ветвей семьи де Виллеров, но тут всё же была поправочка. Наследником мог стать и Рафаэль, делая скидку на путешествия. Шарлотта тоже была носительницей гена, а это ведь подразумевает под собой ответственность ни меньше, если ни больше (наследник есть в каждом поколении, а вот приемников гена — всего двенадцать на две семьи). Что же касается меня, то от моей рассудительности (или от того, насколько я буду прислушиваться к советам родни) зависит дальнейшая судьба всего семейного бизнеса. Разделённая на две большие ветви, она предусматривала равноправное распределение обязанностей. Но передаётся это (плод мужского шовинизма!) лишь по мужской линии. И, когда я выйду замуж, всё то, чем ныне заведует дядя Фальк, перейдёт не моему мужу, а наследникам другой ветви семьи. С тяжёлыми мыслями (голова за день устала не сильно, было ещё чем думать), я ушла в свою комнату. Уже проведя вечерний туалет, я сразу забралась под одеяло. И во второй раз похвалила своё чутьё. Минут через пятнадцать в комнату вошёл Гидеон. Он несколько минут смотрел на меня (я лежала к нему спиной, стараясь сдержать порыв и не повернуться к нему), а потом ушёл к себе. — Гвенни! — так началось моё следующее утро. Кажется, год обещает быть насыщенным.