Во имя скорби

Ночь незаметно вступила в свои права, украсив низкое зимнее небо россыпью звёздных крошек. Лёгкий морозец щипал щёки, норовил пробраться за воротник и разлиться по спине холодными ручейками. Гаррет поднёс ко рту озябшие ладони и выдохнул облачко влажного пара. Рядом мрачно сопел Натаниэль, вперив отрешённый взгляд в темноту. Прошло уже три с лишним часа, а мэтр Аэрил до сих пор не вышел к ним. Хоук устал вслушиваться в доносившиеся из лазарета приглушённые голоса. Отрывистые напряжённые реплики целителя не особенно воодушевляли. Гаррет зябко поёжился и спрятал руки в рукава. Неужели всё закончится вот так, из-за глупого стечения обстоятельств? Думать о том, что одной из причин случившейся беды послужила его, Хоука, несдержанность, было больно. Куда ни ткни, всюду виноват. Наверное, будь здесь сейчас Андерс, он бы неодобрительно покачал головой и прочёл длинную лекцию о чувстве вины и его вреде для самоопределения личности. Хоука всегда умиляла привычка целителя оберегать окружающих от излишних душевных переживаний, при том, что сам он был готов взвалить на свои плечи ответственность за все преступления человечества. Гаррет как-то сказал ему об этом, но маг в ответ только пожал плечами и улыбнулся смущённо и чуть-чуть виновато. Он вообще часто улыбался Гаррету с каким-то особенным, слегка извиняющимся выражением. А после визита в Киркволл Стража-Командора в их отношениях вдруг появилась некая недосказанность, которой прежде не наблюдалось. Андерс будто бы постоянно оглядывался на маячившую за спиной тень Амелла, то ли ища поддержки и успокоения в воспоминаниях, то ли просто… скучал по нему. Гаррет старательно обходил вниманием эти мелочи, право же, несущественные. Дайлен был далеко, Андерс сделал свой выбор и остался с ним, с Хоуком. Но поцелуи целителя всё равно слегка горчили на губах. В Киркволле Защитник виделся с приехавшим по делам ордена Амеллом всего пару раз. Командор произвёл на него смешанное впечатление при первой встрече – Герой Ферелдена оказался совсем не таким, каким представлялся по рассказам Андерса. Гаррет никак не мог вписать образ сильного и властного мага, одним заклятием обращающего толпы врагов в паническое бегство и со спокойным достоинством вершащего судьбу целой страны, в невысокого изящного мужчину с худым усталым лицом и обманчиво тихим голосом. Чуть позже он, конечно, убедился, что и силы, и властности Амеллу не занимать – стоило только повнимательнее вглядеться в бездонно-чёрные глаза. Честно говоря, как Андерсу удалось тогда отстоять право поступать по-своему, Гаррет представлял с трудом – Страж-Командор виртуозно умел подавлять в зародыше любые неугодные ему проявления инициативы. Но, видимо, к целителю у него было совершенно особенное отношение, не вписывающееся до конца в рамки общепринятых понятий о любви. Глядя, как Дайлен кружит вокруг нервничающего Андерса, ступая осторожно, словно по шаткому мостику над пропастью, как замирают его длинные цепкие пальцы, так и не дотронувшись до укрытых пернатой накидкой плеч, как вскидываются вопросительным домиком брови целителя, когда он смотрит в спину отвернувшегося Командора, Гаррет понимал, что между ними происходит что-то, упорно ускользающее от его понимания. Казалось, они постоянно ведут безмолвный диалог, от итогов которого, возможно, зависит слишком многое, но поучаствовать в котором нет никакой возможности. А потом Дайлен просто уехал. Андерс сообщил ему об этом совершенно буднично, где-то между просьбой помочь с побегом очередной партии магов из круга и предложением зайти к нему вечером в клинику. Обрадованный Хоук снова предпочёл не заметить, как на секунду потемнели карие глаза, а пальцы судорожно сжатой ладони прихватили сползший с руки браслет из речных камушков, ракушек и янтаря. Гаррет с силой втянул носом морозный ночной воздух и задержал дыхание, стараясь успокоить занывшее от нахлынувшей тоски сердце. По прошествии времени боль от потери слегка притупилась, превратилась в привычный фон его мыслей. Даже кошмары стали реже навещать сны, не смотря на все старания Амелла. Полуулыбки-полуухмылки и издевательские монологи Дайлена бесили до крайности, потому что попадали, как правило, по самым больным местам. Оправдываться и доказывать что-то Гаррет не видел смысла – всё равно его не простят, а остатки гордости были ему всё ещё дороги. Самовлюблённый кретин. Стоило хотя бы разок не ловить чугунным лбом удары, а попытаться увернуться, или поумерить себялюбие, вынырнуть из пучины самоистязания и посмотреть на чужую боль. И что он сделал вместо этого? Правильно, сорвался. Сорвался на человеке, которому, было, возможно, ещё хуже, чем ему. И сука-судьба просто не могла пройти мимо такой прекрасной возможности, пнула под дых от души, со всего размаха. Дверь лазарета скрипнула, и в проёме появился встрёпанный мэтр Аэрил. Хоук и Натаниэль разом повернулись к нему. От волнения Гаррету немедленно стало жарко, хотя минуту назад руки немели от холода. Целитель обессиленно прислонился к косяку и выдохнул: - Всё. Натаниэль медленно поднялся со скамьи, напряжённо вглядываясь в усталое, осунувшееся лицо эльфа. Хоук же так и обмер на месте – ноги отказывались слушаться. Из лазарета не доносилось ни звука, и Гаррету отчётливо представилась картина замерших в молчаливой скорби подмастерьев целителя, стоящих вокруг лежанки с бездыханным телом Командора. - Что – всё? – хрипло проговорил тем временем Хоу. - Жить будет, - пробормотал мэтр, устало прикрыв глаза. У Хоука отлегло от сердца. Только сейчас он понял, в каком напряжении пребывал с самого утра. Отступник вскочил со скамьи и, протиснувшись мимо целителя, проскользнул в дверь. - Ему нужен покой, сударь Хоук, - эльф недовольно покачал головой. - Я тихонько, - отмахнулся Гаррет. За всё время пребывая в Башне, Гаррету ещё не довелось побывать в лазарете. Едва переступив порог, он почувствовал, как по спине побежали мурашки. Это место слишком живо напоминало об Андерсе. Небольшое помещение насквозь пропахло целебными травами. У дальней стены расположились стеллажи, сплошь уставленные склянками и книгами. Под потолком висели пучки веретёнки, эмбриума и чебреца. Справа от двери стоял массивный деревянный стол, на котором в беспорядке валялись пустые пузырьки и окровавленные тряпки. Слева стояло несколько простеньких, но добротно сколоченных коек, застеленных матрасами и одеялами. Возле ближней к окну кровати сидел на низком стульчике устало ссутулившийся парнишка и мял в руках влажную тряпку. На постели, чуть запрокинув тонкое лицо в обрамлении разметавшихся по подушке тёмных волос, лежал Амелл. С такого расстояния невозможно было разглядеть дышит ли он, и на секунду у Гаррета закружилась голова от почти панического страха. Он торопливо шагнул вперёд, чуть не споткнувшись о некстати задравшийся половик, и с облегчением выдохнул, выцепив взглядом, слегка дёрнувшиеся пальцы Командора. Парнишка с удивлением посмотрел на Хоука, затем на застывшего в дверях мэтра Аэрила, и по кивку наставника уступил отступнику место, а сам скрылся за неприметной дверцей в дальнем конце комнаты. Целитель некоторое время буравил недовольным взглядом спину Гаррета, а потом с выразительным вздохом прикрыл дверь, оставшись снаружи. Хоук не понимал, что с ним происходит. Почему-то хотелось разрыдаться – от облегчения, от чувства вины и иррациональной, неуместной жалости то ли к самому себе, то ли к Дайлену. Гаррет смотрел на чуть приоткрытые бледные, даже чуть синеватые губы Амелла и боролся со странным желанием провести по ним пальцами, чтобы уловить слабое, едва ощутимое дыхание. Прижаться губами к покрытому испариной лбу, или к незаметно бьющейся жилке на виске. От собственных мыслей Хоуку стало не по себе. Почему-то в голову лезла всякая чепуха. Например, что у Дайлена очень чувственные кисти – тонкие, с изящными ухоженными пальцами. Вспомнилось, как выразительно Командор выделял акценты в разговоре, подчёркивая слова лёгкими жестами. А как пьяняще приятно было сжимать оба его запястья одной рукой … Гаррет вздрогнул и закрыл лицо ладонями. О чём он только что подумал?! Беспомощный, бессознательный Амелл будил в нём какие-то нездоровые, тёмные инстинкты. Внезапно до слуха донёсся тихий сбивчивый шёпот. Хоук отнял руки от лица и встревоженно уставился на Дайлена. Тот болезненно хмурился и, кажется, слегка дрожал. Гаррет наклонился ближе, чтобы получше расслышать, что шепчет Командор, и тут же пожалел об этом. Дайлен с безнадёжным отчаянием звал Андерса.