Изъян

Сойдя с лестничной площадки в боковую комнату, замещающую гостиную для всех постояльцев, я увлёк тихо всхлипывающего омегу на диван. Только несколько минут в тесных объятьях помогли Илье окончательно успокоиться и притихнуть, сосредоточенно сопя в мою шею. Я ласково провёл ладонью по его спине и тихо вздохнул. – Ты, наверно, подумаешь, что я пытаюсь оправдать родителей Эдгара, но не могу не заметить, что они поступили так же, как и мы. Мы тоже были уверены, что делаем правильный выбор, скрывая от тебя правду, как и а-папа Эдгара. А его о-папа, наоборот, не стал молчать, но и это оказалось неправильным выбором. Вернее, неправильным был выбор человека, которому была поведана правда. Не могу быть уверенным в том, что не поступил бы так же, если бы был на месте Виталия Васильевича, а ты – на месте твоего о-папы… Им руководила солидарность омеги и забота друга. Кто мог знать, что это приведёт к подобному… – А ведь отец выбрал нас… – тихо проговорил Илья. – Отказался от пары ради нас. Хотя мог просто оставить семью и завести новую. Если бы только он сделал это немного раньше… то не попался бы на глаза родителям Эдгара, – Илья грустно хмыкнул и чуть поёрзал, устраиваясь поудобней. – Не могу поверить. Только что узнал, что отец изменял папе, и вместо злости лишь жалею, что папа узнал об этом. Мы помолчали, каждый проживая и принимая правду, столько лет скрытую от чужих глаз. Стечение обстоятельств, роковая ошибка… Нам с Эдгаром ещё повезло, что мы не потеряли Илью из-за своего молчания. Последствия же поступков родителей Эдгара оказались куда более серьёзными. – Хоть Даниил Сергеевич и разозлился на мужа за то, что тот вмешался прежде, чем они бы обсудили это с отцом, он сам своим приходом к папе Ярослава подвёл его к мысли о самоубийстве. Да и заставил его столько лет думать, что его сын виновен… – заметил Илья. – О-папа Ярослава мог просто поговорить с сыном, – возразил я. – Не думаю, что для него это было так просто. После потери пары узнать, что сын может быть виновен в его смерти… Если бы это оказалось правдой, он потерял бы и сына. Ты можешь представить себя на его месте? Я не мог и не желал представлять себя на месте омеги, пережившего смерть своего альфы. Слышавшего его последние слова, знавшего, что последние секунды жизни истинного канули в прошлое, и ты уже ничего не можешь исправить. Понимать, что, возможно, в его смерти виновен не только ты сам, но и единственный оставшийся у тебя близкий человек… Я бы сошёл с ума. – Ты прав, – прошептал я. Подняв голову, я заметил стоявшего неподалёку Эдгара. Альфа обеспокоенно смотрел на нас, видимо, не решаясь подойти ближе и нарушить наше уединение. Я кивнул ему и чуть отстранился от Ильи, давая омеге возможность взглянуть на того, кто пришёл. Альфа приблизился и обнял нас обоих, прижав к себе. Запах пары подарил мне желанный покой и остудил расшатанные нервы. – Они ушли, – сказал Эдгар, и его дыхание пошевелило волосы на моей шее. – Ярославу явно дорогого стоило сдержаться и не ударить отца. – Его о-папа знал, что подобное может случиться, и защитил сына от мести. Хотя не думаю, что это может как-то обелить все эти игры в манипулирование и запугивание, – заметил я. Эдгар отстранился от нас, глядя в сторону. – Не могу поверить, что мой отец оказался способен на такое. Вселить в нас с Ильёй ненависть к Ярославу, угрожать лежащему в больнице омеге… – Он думал, что защищает Илью. Как и мы, – горько заметил я. – А на деле чуть не разрушил истинную пару, – Эдгар явно не собирался так просто прощать родителей. – В этом есть и кое-что хорошее, – подал голос Илья. – Я бы так и не узнал всю правду, если бы папа Ярослава не решился написать мне письмо. Правда, теперь он при смерти, и вот в этом ничего хорошего нет… Мы все подавленно замолчали, думая о том, чем закончится борьба врачей за жизнь омеги, который пошёл на самоубийство, желая вновь встретить свою пару. Не было никакой гарантии, что он захочет вернуться в мир живых, к своему сыну. Начался новый учебный семестр. Ни Илья, ни Эдгар не вернулись домой, предпочитая номера в отелях. Эдгар ждал, пока освободится его квартира, Илья подбирал по объявлениям жильё для себя. В один из учебных дней, пока я разбирался с книгами и бланками, Илья, сидящий рядом и просматривающий в газете колонку с недвижимостью, вдруг отложил газету и проговорил, глядя на свои руки: – Я хочу навестить его. В первую секунду я не понял, о ком он, стараясь с книг переключиться на разговор. Затем понимание прокралось в мои мысли, заставив встревоженно нахмуриться. – Ты уверен? Там может быть Ярослав. Неизвестно, как он отреагирует… – Знаю. Но… я хочу пойти. Хочу его увидеть. Я осторожно присел рядом, следя за выражением лица омеги, старавшегося казаться невозмутимым. – Ты ведь… не станешь… – Боишься, что я отключу у приборов питание, чтобы отомстить? – мрачно усмехнулся омега. – Илья! – осуждающе воскликнул я. – Я не злюсь на него. И не собираюсь мстить, потому что некому. Все виновны. И никто не виновен. Это просто случилось, и как бы я ни желал вернуть прошлое, ничего не изменится. Возможно, я так думаю, потому что прошло уже четыре года. Тогда, узнав правду, я мог мыслить и рассуждать иначе. Но теперь… когда я наконец её узнал, всё, чего хочу – отпустить. Отпустить свою ненависть, свою боль, свою зацикленность на их смерти. Отпустить их. Позволить им остаться в моей памяти незапятнанными – чего, видимо, так сильно хотел отец Эдгара. Просто жить дальше. Я сжал его плечо, стремясь передать свою поддержку и любовь. Я гордился им, моим сильным омежкой, сумевшим перебороть всё то, что годами копилось и ворочалось в его душе. Илья взглянул на меня и сверкнул улыбкой. – Пора, наконец, перестать быть эгоистом. Все и так думают, что от любой неприятности я тотчас рассыплюсь, как ваза хрен знает какой династии и хрен знает какого века. Я в весёлом недоумении приподнял брови, впервые слыша ругательство от Ильи. Тот хитро подмигнул мне. – Тебе только можно так говорить, что ли? А если серьёзно… Ты пойдёшь со мной? Я с нежностью смотрел на друга, еле заметно волнующегося в ожидании моего ответа, и благодарил судьбу, что подарила мне моего омежку, которого я каким-то чудом смог не потерять... Да нет. Именно это чудо само решило остаться со мной, разбив стеклянный купол и осветив каждый уголок моей пещеры, разогнав тьму и превратив чудовище в человека. Позволив мне принять самого себя и свою судьбу. – Конечно. После моей работы мы поехали в больницу. Возле дверей палаты Илья немного помедлил, глубоко вдохнув, сжал мою ладонь и отпустил. Затем расправил плечи и открыл дверь. Я вошёл следом за ним. Несмотря на писк приборов и отдалённый шум из приоткрытого окна, тишина, стоявшая в палате, была наполнена звенящей грустью. Лежащий на спине с закрытыми глазами омега, казалось, просто спал. Его пшеничные волосы, тусклые и безжизненные, волнами спадали на подушку, худые руки с тонкими пальцами были сложены на животе. Илья приблизился к его кровати, я же остался у входа, отойдя в сторону от двери. Каждый из нас, казалось, страшился нарушить тишину, словно пеленой окутывающую тело, в котором едва теплилась жизнь. Илья неслышно опустился на стул возле кровати и потянулся рукой к лежащему омеге. Остановившись на полпути, он, несколько секунд словно прислушиваясь к чему-то внутри себя, продолжил движение, положив свою ладонь поверх его пальцев. – Здравствуйте. Меня зовут Илья. Это мне вы написали письмо. Я смотрел на лицо лежащего омеги с непонятным чувством ожидания, что он вот-вот откроет глаза и посмотрит на нас. Мне казалось, что он слышит всё, что происходит вокруг. – Я хотел сказать вам спасибо. Спасибо за то, что отпустили моего отца. За то, что не стали разрушать нашу семью. Что оказались единственным, кто не побоялся рассказать мне всю правду. Вы могли сохранить свою тайну, и ваш сын никогда не узнал бы самый страшный секрет, который столько лет хранился у вас в душе. Но вы боялись, что тот альфа, терзавший вас, не остановится из опасения, что ваш сын может что-то рассказать. Вы оказались правы в том, что Ярослав не стал бы лгать. И, знай он правду, не преминул бы сам мне её рассказать, тем самым подвергнув себя опасности. Я верю, что вы были искренни со мной, как может быть искренен человек, который предвидит свою смерть, и которому, если это ложь, достаточно просто промолчать. Вы доверили мне самое дорогое, что у вас было после ваших чувств. И это подтвердило вашу искренность. Илья, прикрыв глаза, тяжело дышал. Его ладонь на безжизненных пальцах другого омеги слегка подрагивала. – Я… я тоже не буду вам лгать. Я ненавидел вашего сына. Винил его во всех бедах и несчастьях, которые происходили со мной с тех пор. Желал его смерти. И даже представить себе не мог, какой он на самом деле. И что пришлось пережить ему. После вашего письма я даже на миг ощутил ненависть к вам. Ведь, не встреть мой отец вас, возможно, мои родители были бы живы и сейчас… Когда я думаю о той аварии, то не могу даже представить, насколько больно было моему папе. Хоть они и не были парой, но за всё то время, что мы провели вместе, я ни разу не усомнился в их чувствах друг к другу. Мы были настоящей семьёй, даже в то время, когда отец встретил вас. Хоть мне и жаль папу, боль отца была ничуть не меньше. Он сумел отказаться от своей пары ради нас. Жаль, что папа так об этом и не узнал… Слезинки одна за другой стекали по моим щекам, но я не произнёс ни звука. Я не мог допустить, чтобы то, что происходило сейчас, было грубо нарушено внешним миром. – Но… несмотря на всю мою боль и сожаление, я не хочу, чтобы Ярослав оказался на моём месте. Не хочу, чтобы он пережил смерть последнего близкого человека, который у него остался. Чтобы ненависть и желание мести поглотило его, как меня когда-то. Ни вы, ни он не заслуживаете этого. Поэтому… живите. Очнитесь и поговорите, наконец, со своим сыном, которого вы любите настолько же сильно, как мои родители любили меня. Он ни в чём не виновен, и вы должны узнать это, чтобы быть с ним рядом и больше не скрывать то, что у вас в душе. И, возможно, тогда я смогу вас простить. И себя самого. Заскрипела дверь палаты, и мы с Ильёй одновременно оглянулись. На пороге застыл Ярослав с букетом цветов в руках, тяжело глядя на Илью. Омега вскочил со стула и отошёл в сторону, давая возможность альфе приблизиться к тумбочке и поменять цветы в вазе. Какая-то мысль мелькнула на краю моего сознания при взгляде на букет и исчезла. – Что вы здесь делаете? – глухо поинтересовался Ярослав, не поворачиваясь к нам и поправляя края подушки. Илья постарался незаметно стереть следы слёз с лица, как и я, и тихо ответил: – Прости, что побеспокоили. Мы уже уходим. – Ты не ответил. Илья судорожно вздохнул и приблизился к стоящему спиной альфе. Я замер, следя за тем, как он попытался коснуться плеча пары, но, так и не решившись, опустил руку. Ярослав резко повернулся к нему, глядя сверху вниз прямо в глаза. Несколько секунд они стояли друг перед другом, не говоря ни слова, затем Ярослав снова отвернулся, и плечи его поникли. – Уходите. Илья смотрел в сторону, его глаза снова наполнялись слезами. – Я надеюсь, что он скоро очнётся, – проговорил он тихо. Ярослав хмыкнул, стараясь казаться равнодушным, но в интонациях его голоса я чувствовал горечь: – Если он так и не очнётся, для тебя ведь их смерть будет отмщённой? Мой отец уже мёртв, но папа вполне может сойти за жертву во имя справедливости. Ведь теперь ты ненавидишь его вместо меня? Прежде чем я успел что-то сказать или сделать, Илья, мой хрупкий омежка, с силой развернул альфу в свою сторону, и, схватив за плечи, хрипло воскликнул: – Не смей даже думать о таком! Как ты можешь так говорить, когда твой папа в таком состоянии? Как бы ты ко мне ни относился и что бы обо мне ни думал, не допускай даже мысли, что он не вернётся к тебе! Ты дурак! Грубый, равнодушный… Ярослав внезапно притянул Илью к своей груди, крепко обняв в попытке успокоить. Илья, продолжая цепляться за плечи альфы, приглушённо проговорил: – Я не хочу никакой мести. Хватит смертей. Прости, что винил тебя. Это всё из-за меня. Если бы я был другим, возможно, всё не зашло бы так далеко… – Смотрите! – воскликнул я, указывая на кровать. Истинные, повернувшись в нужную сторону, увидели, что пальцы омеги подрагивают и шевелятся. Переведя взгляд на лицо папы Ярослава, мы увидели, как дрожат его ресницы, а брови пытаются нахмуриться. Илья и Ярослав тут же приблизились к кровати, альфа тронул пальцы лежащего омеги и тихо позвал: – Пап… Ни один из нас не смог сдержать судорожный вздох, когда глаза омеги приоткрылись. Спустя секунду он нашёл взглядом сына и хрипло выдохнул: – Яр... Ярослав… Альфа, не в силах сдержать радость, осторожно обнял папу за плечи и прижал к себе. Омега попытался поднять руку, но не смог, вместо этого прижавшись к плечу сына лбом. Мы с Ильёй переглянулись, ощущая одновременно и неловкость, и радость. Не каждый день становишься свидетелем маленького чуда. Когда врачи закончили тщательный осмотр пришедшего в себя после комы омеги, нас вновь допустили в палату. Папа Ярослава сидел в постели, откинувшись на подушку, и смотрел на свои ладони. Когда альфа сел подле него на стул, а Илья в смятении замер напротив, омега поднял взгляд и посмотрел на пару сына. – Я… – начал Илья, очевидно, не знавший, что сказать и как себя вести. – Я всё слышал, – с грустной улыбкой тихо проговорил папа Ярослава, – хоть и не мог ответить. Твои слова… вернули меня. Я почувствовал, что ты действительно хочешь, чтобы я очнулся. Прости, что лишил тебя семьи, хоть и не желал этого. Я заставил тебя жить в ненависти и незнании из-за моего молчания и трусости. Ты сможешь простить меня? Илья, пристально глядя в его глаза, ответил: – Я рад, что вы очнулись. Поэтому, думаю, можно попробовать. Омега светло улыбнулся, опустив глаза, а затем перевёл взгляд на сына. – Не смотри на него так, – полустрого-полунежно проговорил он. – Илья действительно сказал мне, чтобы я не смел тебя бросать. А что ты ему наговорил в ответ? – Пап… – растерянно проговорил альфа, до этого сверлящий Илью недоверчивым взглядом. Омега слегка поднял слабую ладонь, и Ярослав подхватил её, прижав к своей щеке. – Прости за все эти годы молчания. За то, что каждый раз, когда ты приходил ко мне, я отталкивал тебя. Что посмел сомневаться в тебе и твоей честности. И чуть не лишил пары, вынужденной тебя ненавидеть. Я худший папа на свете, но ты продолжал меня любить… Спасибо, что ты мой сын. Ярослав опустил голову, пытаясь справиться с эмоциями. Он достал из кармана и положил на колени омеги тот самый ключик, который я недавно видел в его руках. – Наш шкафчик никогда не должен пустовать. Его папа взял ключик свободной рукой и сжал в ладони, улыбаясь сквозь слёзы. – На этот раз буду ждать от тебя ответа. – А! Я понял! – воскликнул я, привлекая к себе всеобщее внимание. Сконфуженно улыбнувшись, я проговорил: – Дан, друг Ильи. Простите, что не представился. Илья, цветы! Все посмотрели на букет, стоявший в вазе на тумбочке. Ярослав, нахмурившись, сказал: – Любимые цветы папы. А что… – Это же те самые цветы, что всегда оказывались на могиле моих родителей в годовщину… – прошептал Илья, подходя к тумбочке и прикасаясь к лепесткам. Повернувшись к смутившемуся омеге, он спросил: – Это были вы? – Да. – Но… как? – Просил одного из медбратьев. Он каждый год привозил меня туда до начала обхода. Значит, тогда мне не показалось, и мы действительно были на кладбище одновременно с папой Ярослава. Если бы… если бы. Чуть позже вошедший в палату медбрат попросил нас дать только пришедшему в себя омеге больше времени на отдых. Когда мы вышли из палаты, Ярослав и Илья замерли друг напротив друга. Я отошёл в сторону, давая им возможность поговорить наедине, но слышал в тишине коридора каждую фразу. – Прости за то, что наговорил. Я постоянно отталкиваю других людей, потому что говорю то, что думаю. Но… хоть я и против утаивания… вряд ли рассказал бы тебе всю эту историю. Предпочёл бы, чтобы винили меня. – Только ты ни разу не скрывал от меня правду. Я выдержу ложь и тайны от кого угодно, но не от своей пары. Так что не лги мне. Никогда. – Ты… значит… – Думаю, можно попробовать. Я улыбнулся, глядя в больничное окно на закатное небо. Возможно, наша история ещё может хорошо закончиться.