***
В долгожданный праздник Бельтайн ночь отступала под звонкую голосящую ауру празднества, что своим светом отпугивал надвигающуюся тьму. Площадь-набережная, отделенная полукругом скалы с фреской древних богов с одной стороны, что подпирала высокий склоном с террасами под сенью деревьев от остальной части района, ровным кругом выпирала из общей каменной скалы богатого района города. От террас шел мраморный ров с водой от фонтана наверху до водного лабиринта в центре площади, что сейчас был пустым. Окаймленная узорчатыми перилами она была украшенная четырьмя статуями последних правителей Города рода Норткрестов. Раньше на их месте были языческие боги… В центре горели костры, вокруг которых плясали приглашенные артисты, клоуны и циркачи, развлекая публику, что восхищалась ими по концам кольца и с веранд, не забывая обходить услужливо расставленные лавочки торговцев с искусными товарами ремесленников, что хотели хотя бы в праздники ложиться спать сытыми. Гарретт наблюдал за всем этим свысока, с лиственницы у террас. Скрытый в густой ночи от ярких фонарей и факелов, мужчина краем глаза видел среди пестрых и дорогих нарядов женщин и их чопорных с большими кошельками мужей ловкие тени, что выплывали от лавок и заточенными ножичками срезали кошельки с поясов толстосумов, ожерелья с дам и шлейфы из ниток в жемчугами, что опоясывали до земли платья, словно павлиньи хвосты. Мода что ли новая – драгоценности по земле возить? Вор отвернулся – он пришел сюда за более крупной рыбкой. Спустившись тенью ниже, по склону под прикрытием высоких стенок мраморного рва для воды, мужчина скользнул по стороне-рву полукруглой стены-фрески, что закрыла его от посторонних глаз, и, пройдя за лавками, дошел до конца набережной и повис на уступе каменного конца площади. Праздник в самом разгаре. Раньше он был символом прихода солнца. Между двумя главными кострами проводили скот для очищения. Мужчины со своими возлюбленными прыгали через них для удачи. В каждой деревне возводилось Майское Дерево - обычно березовый или ясеневый шест - и начинались танцы и пир. Возглавляла праздник Королева Мая и ее спутник, Зеленый Человек, древний бог диких лесов. Их ввозили в деревню в повозке, украшенной цветами, как божественную пару, чей союз символизировал свадьбу Земли и Солнца. Тушили все огни в домах, и 3 раза тремя мужчинами разжигался костер из дров девяти священных деревьев. От этого костра зажигались все остальные огни. Когда пламя охватывало дерево, это символизировало победу света над темной половиной года. Потом весь холм оживал, люди поджигали в костре ветки и кружили ими над головами, имитируя солнце. Если кто-нибудь планировал долгое путешествие или опасное предприятие, он прыгал через костер три раза туда и обратно для удачи. Девушки прыгали через костер, чтобы получить хороших мужей, беременные женщины переступали через угасающий костер для легких родов. Когда костер догорал, угли разбрасывали среди посевов, чтобы защитить их. Каждая семья уносила домой огонь, зажженный от главного костра, чтобы растопить им камин. Молодежь и взрослые люди проводили ночь, занимаясь любовью в лесу. Утром они возвращались в деревню с ветками боярышника и весенними цветами, которыми украшали себя и свои дома. По пути домой они заходили в каждый дом и оставляли там цветы, а хозяин угощал их едой и напитками. Но это было раньше. Потом был Город. А привычки остались. Все эти пляски, цвета, шум, музыка и крики… они его дезориентировали, что уж там говорить про выпивших богатеев. И был ли вообще смысл ему прятаться, учитывая в каком они состоянии? И стражники больше смотрели на сидящих в ложе, что трибуной располагалась спиной к фреске у края площади, барскую чату: самого барона Элиаса Норткреста, его сына – Виктора и его невестки. Сидящие в окружении приближенных двора, троица была несколько их выше, это было не только из-за поднятых сидений, но и неуловимого блеска стати и силы в их глазах… Гарретт карабкался по контуру площади, по которой бегали и веселились шуты, но он их видел… Старший Норткрест – пожилой старик почти под восемьдесят, сгорбленный, худой с богатом костюме, что никак не мог скрыть его состояния, с двумя пучками седых волос по бокам лысины, он медленно угасал, и его хватка власти в Городе ослабела, особенно за последний год. Его сын – Виктор Норткрест – мужчина около сорока лет, что почти всю жизнь провел в провинции, ожидая своего часа сесть на трон. Он явно времени не терял, высокий в прекрасной форме, в военном облачении сын барона больше походил на военачальника, чем правителя. Его черные волосы средней длины были зачесаны назад, где они, растущие под затылком, отросли и длинным тонким драконьим хвостом шли до его поясницы. Полный удовлетворения и жестокости взгляд карих глаз Виктора метался по знати – скоро все они станут его подданными. Похоже, его совсем не волновала сидящая рядом в окружении фрейлин жена. Заморская царевна была явно его моложе. Но трудно было сказать на сколько – её лицо было покрыто белой краской, в тон бело-красному платью из бархатных роз с жемчугом, с алыми узорами в виде полос, идущих от глаз к губам водопадов спадая вниз до белой лебединой шеи… словно слезы из-за нежеланного брака. Даже волосы были скрыты в белоснежной жемчужной сетке, словно она не хотела, чтобы здешний воздух коснулся ее. Гарретт её понимал, в отличие от Города, в ее стране есть солнце и людская чистота. Но это был необходимый брак. Войска Виктора угрожали вторгнуться в Франсазу для присоединения земель, что уже четыре года страдали от голода из-за засухи. Торговые пути же в заливе принадлежали Норткресту. Только политический брак мог разрешить конфликт. Хотя его больше желал Виктор, чем его отец. Молва боялась, что со смертью барона, его сын, не наигравшийся в солдатиков, пойдет войной на ближайшие княжества. Норткреста же это мало волновало, только продолжение своего рода, что уже на протяжении десяти поколений стоял у власти. Поэтому и появились слухи, что папа даст контроль над войсками сыну только в случае появления наследника. До поры же времени, армия в руках военачальников. Вор дошел до середины, спрыгнул и покрался по мокрому песку вдоль берега к стоянке карет, что находилась чуть дальше площади и ниже, у берега. Влажный песок и шум моря заглушали его шаги, а упавшая на головы ночь, скрыла его от глаз. Мужчина заметил готовящийся к отъезду в особняк Норткрестов. Несколько стражников и пара фрейлин. Третья следила за играющей у воды десятилетней девочкой со светлыми волосами. С темном синем платье с белыми розочками, девчушка собирала интересные гальки с берега и клала с янтарную шкатулку. Стражники смотрели с нескрываемым презрением на веселящихся богатеев, даже не замечая, как Мастер-вор крадется в тени. - Им бы только гулять, - прошипел молодой рыцарь, - а что бы о народе подумать… так после праздника! - Хотят забыться в вине от дел Звонаря. – Пожал плечами его коллега. – Скольких баб он уже измалевал и размазал? Прямо Дьявол… - Знаешь, мне вспоминается одна сказка, что мне мама на ночь рассказывала, - погладил усы молодой, - вот гляжу на веселящихся в ночь, каждый раз вспоминаю и содрогаюсь – на всю жизнь запомнил… - Поделись. - Мама была из тех, что верят в жителей старого мира… борцы за справедливость, обладающие властью над жизнями смертных. - Знаю… сколько этим сказкам лет, а все равно рассказываем своим детям. - Мама рассказывала, как иногда борец за справедливость появлялся в облике, не вызывающем подозрений, внушая своим жертвам спокойствие, пока не обретал истинное лицо и не карал их. Никто не знал наверняка, что видели мученики в свой последний миг, в миг страха и запоздалого раскаяния. Но когда все кончалось, в воздухе ощущался противный запах серы и долго звучал зловещий хохот. Раньше семья мамы жила в деревне Стэнтон Док, на западе, там рассказывали про зловещие события, происшедшие июньским вечером невесть сколько веков назад. Все произошло на свадебном пиру, который начался, как и многие другие: молодых благословили, а затем принялись пировать на открытом воздухе. - Да… наша ночь тоже… походит на свадьбу. - Повели друзей и родственников на поляну, где под старыми вязами были накрыты столы. Гости лакомились яблочным пирогом с толстым слоем желтого крема и напивались допьяна крепким сидром. Звучали соленые шутки и грубоватые тосты, друзья жениха хитро подмигивали и безжалостно намекали на испытания, которые ему придется выдержать в брачную ночь. После праздничного ужина невеста, раскрасневшись от волнения, исполнила несколько деревенских танцев. Местный музыкант играл популярные мелодии: рил, джигу, лаволт и другие. Одна за другой опустошались бочки с сидром, а малолетние отпрыски пищали и капризничали, пока не уснули под столами. Остальные гости — семейные пары, холостяки и девицы — продолжали танцевать, за исключением тех парочек, что время от времени исчезали среди деревьев, а потом возвращались рука об руку, довольно улыбаясь. В тот летний вечер еще долго не темнело, но когда сгустились сумерки, зажгли большой костер, и тени танцующих стали длиннее. Вдруг музыкант извлек последний резкий звук и замолк. Разочарованные танцоры остановились и стали требовать еще музыки. Музыкант покачал головой. «Хватит на сегодня», — сказал он и добавил, что солнце село и началась Святая суббота. Всему свое время, и священный седьмой день принес свои обязанности. Теперь, сказал он, пришло время отдыхать и молиться, а не веселиться. Танцоры умоляли его не быть таким упрямым: ночь тепла, воздух ласков и нежен, а вечеринка только началась. Кто-то заметил, что его чаша не тронута, и наполнил ее до краев, чтобы уговорить музыканта остаться, но тот отодвинул ее в сторону. Затем его попытались соблазнить кошелем серебра сверх положенного, но он пожал плечами и тщательно упаковал свой инструмент. Жених умолял его еще об одном танце, друзья жениха поочередно льстили и оскорбляли его, а подружки невесты насмехались, подбоченясь и топая ногами. Невеста, танцевавшая больше всех, рассердилась, затем вовсе вышла из себя. Она стала обзывать музыканта и обвинила его в том, что он испортил самый счастливый день в ее, жизни. Музыкант оставался непреклонным. Он сказал, что собирается домой, чтобы, помолившись, лечь спать, и посоветовал всей компании последовать его примеру. Гости проводили его насмешками и руганью. Невеста крикнула, что найдет другого музыканта, даже если придется отправиться в ад. Как только музыкант зашагал по тропе в деревню, ему навстречу попался незнакомец, который направлялся к празднующим. Подойдя, он спросил, почему молодежь в своих лучших нарядах стоит вокруг с таким несчастным видом. Ему рассказали о беде, показывая на удалявшуюся фигуру музыканта, и пожаловались, что свадьба испорчена, а веселье прервано в самом разгаре. Незнакомец улыбнулся и пообещал помочь. Из-под плаща он вытащил флейту, устроился поудобнее и заиграл веселый рил. Толпа бросилась танцевать. Ритм убыстрялся, нот двигались все быстрее. Часы пролетели, как минуты. Неистовый флейтист заставлял танцоров выделывать странные фигуры. Но когда они наконец устали и захотели отдохнуть, то обнаружили, что не могут остановиться. Флейтист странным образом околдовал их: теперь лица искажались от страха и усталости, они умоляли музыканта пощадить их, но тот лишь ухмылялся, продолжая играть. Наконец костер прогорел дотла, небо озарилось проблесками рассвета. Сквозь звуки флейты танцоры услышали хор проснувшихся птиц. Затем первые лучи солнца окрасили верхушки вязов, и флейтист наконец отложил свой инструмент. Танцоры рухнули на землю. Вдруг невеста вскрикнула: в лучах рассвета она увидела, что на голове незнакомца растут рога, на ногах — копыта, за спиной — хвост, а глаза совершенно пустые. Осквернители субботы в ужасе замерли. Но еще более неописуемым был ужас соседей, которые наутро пришли за ними. Они увидели, что все танцующие замерли на своих местах, превратившись в камни… И сейчас, стражники наблюдали как, забыв о приличиях и тяжбах простых людей, веселились богатеи. Девочка же продолжала возиться у кромки воды. В конце концов, поняв, что воспитанница устала в этот поздний час, молодая няня взяла её пол руку и повела к карете, ко дну которой уже прицепился, подкравшийся в тени, Мастер-Вор.***
Гарретт все не мог избавиться от сладкого чувства от каждой стыренной вещи в особняке. В отсутствие хозяев, слуги разбирали кучу веще приезжей четы, стражники бродили на улице, чтобы не мешать тем. Вору ничего не стоило проникнуть в особняк ночью, он уже знал все ходы, за год они не изменились, а охрана не стала умнее. Мужчина крался по полу пустым коридорам, с расставленными чемоданами и сумками. Его никто не слышал из-за голосов бранящихся под тяжестью слуг и зевотой кухарок. Фрейлины давно уже спали, утомленные праздником за день. Чтобы лишний раз не привлекать внимания, Гарретт затухал за собой свечи и фонари, уставшие поданные барона не то, что не зажигали их снова, сонными входили, клали вещи и выходили, совершенно не смотря по сторонам. Вору, в конце концов, пришлось притормозить – мешок слишком быстро наполнялся, а нужны были вещи как можно более ценные. Сейчас он орудовал в библиотеке с полу погасшим камином. Пряча золотые часы со львами, мужчина заметил, как во дворе появились блески огней и шум, выглянул в окно – прибыли Норткресты со своей свитой и частью гостей. Даже дочка… со своим старым любовником здесь, тут же отделились от остальных и ушли в парк. Похоже гуляние переходило в праздничный банкет. Пора закругляться, а то ему не выйти. Послышались шаги по коридору. Гарретт спрятался между шкафами. Вошли трое стражников с двумя слугами: - убирайте все, живее. Даже их голоса уже были слишком вялыми и проспиртованными для грозного тона. Но молодые парни не стали им перечить. Вор поспешил в коридор… и снова шаги, что поднимались по лестнице на полутемный этаж. Мужчина бросился в сторону, где заворачивал коридор… и увидел стоявшую на тумбе статуэтку крупную льва из слоновой кости с гранатовым сиденьем с золотой каймой. Грех не пройти мимом такой красоты… Гарретт поднял ее и повертел в руках: - Хороший вкус… такой только у франсазцев. - Нахера нам работать в праздник? – Ему отрезали путь назад. - Они будут веселиться, а мы подыхать от усталости? – И вперед. Вор спрятал скорее статуэтку, огляделся, прикинул, что скоро охранники покажутся с обоих концов коридора, запрыгнул на тумбу, подтянулся и залез в вентиляцию. В ввиду масштабных размеров особняка, в нем была прекрасная паутина вентиляции. Вору нравилось. Мужчина пролез несколько метров по нему, надеясь выйти на улицу, но ошибся. За решеткой его пути шла комната той самой девочки, что теперь лежала прямо напротив, в кровати, а служанка читала ей сказку: - Ни один смертный, какое бы положение он ни занимал, не защищен от любовных мук. – Её голос был тихим, бархатным и теплым. - Страсть обладать другим может воспламенить как раба, так и ученого, равно как крестьянку или принцессу. И только немногим удавалось удовлетворить свои желания в большей мере, чем колдунам и волшебникам, владеющим бесовскими чарами. Для жителей одной деревни не являлось секретом, что школьный учитель так же хорошо сведущ в черной магии, как и в латинской грамматике. Не ускользнуло от их внимания и то, что он не пропускал ни одной милой мордашки. К тем, кого не удавалось обольстить словами, он применял заклинания и чары. Однажды он заставил молодого студента, у которого была хорошенькая сестра, помочь ему завоевать ее расположение при помощи магии. Боясь гнева учителя, юноша сделал, как ему велели. Он пробрался в спальню сестры в полночь, чтобы похитить три рыжих волоска с ее головы. Учитель хотел их использовать для колдовства. Но сестра проснулась, поймала мальчишку за руку и била до тех пор, пока он не признался, зачем ему это было нужно. Затем, посоветовавшись с матерью, которая знала о таких вещах больше, чем это могло понравиться соседям, предполагаемая жертва придумала шутку. На следующее утро мальчик пошел в школу с тремя рыжими волосками, завернутыми в бумагу. Он не знал и поэтому не мог выдать, что они принадлежат не его сестре, а хорошо откормленной молодой телке, которую его мать выращивала для продажи. Мать и дочь сложили руки на груди, сели и стали ждать. Они знали, что после уроков учитель поспешит домой колдовать над волосками. Он мог либо завернуть их в бумагу, исписанную магическими символами, либо сжечь в пламени свечи, произнося при этом заклинания, которые должны заставить того, кому они принадлежали, страдать от любви к нему. После полудня женщины услышали мычание и топот копыт в коровнике — похоже, колдовство учителя сработало. Дверь в коровник либо по недосмотру, либо нарочно была оставлена незапертой. Возбужденное животное открыло ворота и устремилось по деревенской улице. Телка остановилась перед дверью колдуна-самоучки и замычала. Когда учитель вышел, чтобы отогнать ее, она двинулась на него и преследовала его от школы до гостиницы, от гостиницы до церкви и затем обратно. Иногда корова обгоняла учителя, чтобы продемонстрировать свой зад, как это обычно она делает перед быком. В последующие недели учитель не знал покоя: когда он ппытался учить детей, мычание страдающего от любви животного срывало уроки. Когда же учитель посещал церковь, животное, которое преследовало его, приходилось выводить из храма. Колдун превратился в объект насмешек всей округи. Постепенно сила магии стала убывать, но колдун был уже и так хорошо проучен. Он понял, как мать и дочь перехитрили его, и теперь знал лучше, чем когда-либо, что испытывали девушки, которых он пытался обольстить при помощи магии... Девочка уже явно не слушала – тихонько посапывала с приоткрытым ртом. Её светлые волосы были заплетены в косички и ложились на белую рубашку. А вот Гарретт слушал с удовольствием. Слушал служанку. Хотя, точнее, пялился на неё. Женщина около тридцати лет расчесывала свои волосы, сидя в сером платье и переднике. Вор еще никогда не видел, чтобы волосы отливали золотом, или это просто пламя свечи искажало свете? Кожа ее была мраморно белой. Лица он не видел, только лицезрел тонкую шею и узкие плечи. Если у баронессы Изабеллы такая прислуга, то какая сама она? Девочка заснула. Служанка встала, разминая тонкий стан с узкой талией. Не заплетая волос обратно, женщина поцеловала ребенка, задула свечу. Гарретт слышал, как она вышла и закрыла дверь. Находясь еще под впечатлением от услышанного и увиденного, мужчина спустился в комнату, по привычке обшаривая углы. Перед глазами стоял тот мраморный стан, словно у греческой статуи, и волосы, спадающие на плечи золотым дождем до щиколоток. Вор заметил ту самую шкатулку, что теперь стояла на прикроватной тумбочке. - Янтарь… камень солнца востребован в городе вечной ночи. Мужчина тут же взял ловкими пальцами вещицу… и чуть не уронил. Она оказалась тяжелее… ну да… там же галька, но она не такая уж и тяжелая… Неожиданно тонкая ручка схватила его за запястье. Коробочка наклонилась и раскрылась, камни полетели вниз и громко рухнули на каменный пол. Вторая ладонь Гарретта была раскрыта и он поймал пару галек, но мужчина смотрел в глаза проснувшейся девочки, в темноте, они ярким голубым огнем смотрели на него, словно пробираясь до души. Правый глаз защипало, осколок прима ли внутри него болезненно завибрировал… Дверь распахнулась. В свете свечи стояла та самая служанка. Теперь было видно ее овальное лицо, черные изогнутые брови, алые губы бантиком и тоже сверкающие голубые глаза… - Ах!.. – Она зажала себе рот в страхе. Возникла пауза. Она боялась, как бы вор не сделала что-то с ребенком. Ребенок боялся, что вор возьмет его коробочку. Вор боялся стражников, чьи возмущённые молчанием служанки возгласы появились в коридоре. Гарретт очнулся. Моргнул, его глаз показывал слабое свечение вокруг обеих. Вор посмотрел на ребенка, положил коробочку ан место, приложил палец к губам: - Чшшш… Девочка улыбнулась и спряталась под одеяло. Мужчина посмотрел на женщину, та убрала руку, тоже приложив палец к губам, кивнула. - Белла, хватит возиться с княжеской дочкой, не родная она тебе! – Голос бухого стражника уже прозвучал рядом. – Ей достаточно твоего внимания. Женщина повернулась в коридор, пока вор вылезал через окно: - И тебе тоже достаточно моего внимания. Иди, проветрись не улице. В которой Гарретт уже испарился. Съезжая по пологой черепичной крыше, мужчина все обрисовывал в памяти образ служанки, не заметил, как достиг края над парком особняка. Еле успел удержаться, но тут же раздался женский визг. Находящиеся внизу люди кинулись к фонтану посреди лужайки. Гарретт улучил момент прокрасться к забору. - Не может быть! - Боже… то же будет с… Вор смутно их слышал, запрыгнув на каменный столб, он, наконец, обратил внимание на сжимаемую им гальку. Но в свете фонарей… - Янтарь? В руке были зажаты два ровно обтесанных камня янтаря. Мужчина озадаченно поднял голову, чтобы увидеть, как из фонтана достают белое с голубыми венами тело дочки лорда Маррона Уоллеса – Розу. - Звонарь! Опять Звонарь!