Слишком далеко

Мы с Гасом сидели в аэропорту и ждали, когда объявят посадку на его рейс. Чуть раньше мы уже успели сходить в магазин купить ему шоколадку, сборник головоломок, два комикса и какой-то разноцветный журнал для подростков. Все это Гас запихал в рюкзак. Я же купил себе стакан латте. Джастин остался в Брайтине, потому что пока не готов был возить Наоми в публичные места. Все время боялся, что забудет дома что-нибудь жизненно важное. До сих пор он ездил с ней только к родственникам – матери, Дебби и Чендерсам. Домой Гас летел один. Мел и Линдс считали, что Дженни еще слишком мала, чтобы уезжать из дома так надолго, и Майкл отвез ее назад в Торонто в прошлые выходные. Мне как-то не по себе было от мысли, что Гас будет один в самолете, но, по-моему, меня это волновало куда больше, чем его самого. Он заверил меня, что совершенно не против, что уже тысячу раз летал и едва не попросил меня не беспокоиться за него. Я не боялся, что с ним за время полета что-то случится, - в конце концов, за ним должен был приглядывать бортпроводник. Нет, я просто, как и всегда, переживал, что моему сыну будет одиноко. Он и так уже был слишком серьезным для своего возраста. Я сидел и пытался вспомнить, сколько же раз мы с ним вместе бывали здесь за прошедшие годы. Сколько раз я провожал его в аэропорт после очередного его приезда. Надо же, он уже больше не мог болтать ногами под сидением – слишком вырос. До дня его рождения оставался месяц, так что вскоре мы с ним снова должны были увидеться. К счастью, он пару раз намекнул, какой хотел бы получить подарок. Я, правда, сомневался, что лизуньям понравится, если я подарю ему квадроцикл. К тому же в Торонто от него вряд ли мог быть какой-то прок. Зато я мог сделать так, чтобы к следующему его приезду в Брайтин квадроцикл уже ждал его в гараже. - Пап? Я взглянул на него, улыбнулся и вопросительно поднял брови. - Мне очень понравилась Наоми. Она такая милая. Я помедлил, стараясь удержать на лице улыбку и гадая, к чему это он клонит. - Я не против, чтобы она была моей сестрой. По-видимому, это было все, что он хотел сказать, потому что после этих слов он замолчал и посмотрел на меня выжидательно. - Ээмм… Хорошо. Зачем ты мне это говоришь? Он негромко вздохнул. - Я к ней не ревную. И не стану обижаться, что ты тратишь на нее время. - Гас, я и не думал, что ты будешь к ней ревновать. Наши с тобой отношения – это наше дело, и никто другой на них повлиять не может. Ни твои матери, ни сестры, ни Джастин. Ты мой сын. И всегда будешь моим сыном. И даже если бы у меня была еще дюжина детей, на мое отношение к тебе это бы никак не повлияло. Между нами ничего никогда не изменится, если только ты сам этого не захочешь. И он улыбнулся мне так, как улыбался Джастин, когда я говорил что-нибудь… милое, но не имеющее отношение к теме разговора. Видимо, я потерял нить его рассуждений, что часто случалось, когда разговор касался тонких материй. Настала моя очередь вздохнуть. К моему замешательству теперь примешивалось еще и нетерпение – ведь посадку могли объявить в любую минуту. - Давай ты просто попытаешься объяснить мне, что имеешь в виду. Обещаю, я не расстроюсь и не разозлюсь. Я просто пока не понимаю, к чему ты клонишь. - Папа, я не обижаюсь на тебя за то, что у тебя появился еще один ребенок. Ты можешь при мне проявлять нежность к Наоми. Я не расстроюсь. Ма всегда говорит, что у любви нет пределов. Если ты теперь любишь Наоми, это не значит, что ты стал меньше любить меня. Просто, когда родилась Наоми, в тебе стало больше любви. Мы с Мелани всегда недолюбливали друг друга и, наверное, несмотря на взаимное уважение, этого было уже не изменить. Но я вынужден был признать, что она была удивительной матерью. Отдав ей свои родительские права, я сделал сыну лучший подарок за всю его жизнь. - Твоя мама очень умная, верно? Но, Гас, я вовсе не боялся задеть твои чувства. Просто Наоми... она, скорее, дочь Джастина, чем моя. - Поэтому ты грустишь? Я чуть не подавился кофе. - С чего ты решил, что я грущу? Он только пожал плечами. - Гас? - Когда Джастин и Наоми рядом, у тебя всегда грустный вид. Мысленно я обматерил Линдси. Из-за ее выходок Гас стал так тонко улавливать эмоции взрослых, что теперь от него ничего нельзя было утаить. Он не должен был так трепетно относиться к чувствам окружавших его людей и уж точно не обязан был пытаться облегчить своим родителям жизнь. Мальчишки его возраста вообще не должны замечать такое. - Гас, послушай меня. Когда мне грустно, я разбираюсь с тем, что меня расстраивает, и снова становлюсь счастлив. И сейчас мне вовсе не грустно. А если бы и было грустно, я бы сам с этим справился. Ты не обязан беспокоиться за меня и пытаться наладить мне жизнь. Каждый человек должен решать свои проблемы сам. Если тебе понадобится помощь, ты можешь обратиться ко мне или к ма. А если мне понадобится помощь, я тоже к кому-нибудь обращусь. Но вообще-то я отлично умею сам справляться со своими проблемами. Я не хочу, чтобы ты волновался за меня. Я очень радуюсь, когда ты ко мне приезжаешь. И с твоей стороны очень мило, что ты пытаешься меня подбодрить, но у меня все прекрасно, правда. Это не ты должен беспокоиться за меня, а я за тебя. - Это что, в «Справочнике для отцов» написано? – улыбнулся он. Это выражение он подцепил от меня. - Ага, правило номер два. - А номер один какое? Я рад был, что мы с ним сейчас одни, потому что сын порой заставлял меня говорить и делать вещи, на которые в присутствии знакомых я бы никогда не решился. - Дарить своему ребенку безусловную любовь. Он улыбнулся. - Я тоже тебя люблю, пап. Тут объявили посадку на его рейс, и я вздохнул с облегчением, потому что разговор свернул в какое-то чересчур сентиментальное русло. В таких случаях у меня сразу срабатывал защитный инстинкт, а мне не хотелось, чтобы мой одиннадцатилетний сын понял, что его отец чувствует себя неловко, когда говорит ему, что любит его. Мне самому было непонятно, почему так. Я твердо знал, что люблю его, но говорить об этом вслух... Почему-то для меня это были две абсолютно разные вещи. Куда проще было заваливать его подарками. Я подвел его к стойке регистрации, обнял и передал с рук на руки бортпроводнику. Перед тем, как пройти в выход на посадку, он обернулся и поднял вверх руку в знак прощания. Не помахал, нет, просто вскинул ладонь, как взрослый. Я вышел из здания аэропорта, направился к парковке и по пути выкурил четыре сигареты. Конечно, Гас был прав. Каждый раз, когда я видел Джастина – не важно, с Наоми или без – меня охватывало ощущение безысходности. Мысль о том, что остаток жизни я проведу без него, приводила меня в ужас, потому что я по опыту знал, как мне будет плохо. Что ж, единственным выходом было покончить со всем как можно скорее. Гас уехал. Милосердно отпущенные мне судьбой две недели истекли, и оправданий для промедления у меня больше не было. Как, черт возьми, могло случиться, что за все это время я даже не намекнул Джастину на то, что собираюсь сделать? Я ведь собирался аккуратно подготовить его к расставанию... Я обманывал себя, убеждал, что просто не хочу портить Гасу каникулы. Что, если я расскажу обо всем Джастину, он расстроится, а Гас немедленно это заметит. Что мы, возможно, будем скандалить – а Гасу не нужно при этом присутствовать. Что Джастин, вероятно, попросит меня уйти сейчас же, а я не хочу, чтобы Гасу пришлось переезжать в лофт посреди каникул. Еще я твердил себе, что просто хочу дать Джастину еще немного побыть счастливым и привыкнуть к жизни с Наоми. Какой только чуши я себе не говорил! У меня не было сомнений в том, что после того, что я сегодня сделаю, Джастин меня возненавидит. Но лучше уж так, чем остаться и тем самым превратить наши отношения в мучительное противостояние. Постепенно мы возненавидели бы друг друга, и наша жизнь стала бы ночным кошмаром. А так хотя бы ребенок не успеет от меня пострадать. Вот с Джастином – хуже. До сих пор он довольно стойко переживал смерть Дафни, несмотря на то, что они были очень близки. Как по мне, он и Наоми так плотно занялся именно для того, чтобы меньше думать о своем горе. Но когда уйду я, у него появится еще один повод для переживаний. Я очень надеялся, что Наоми поможет ему и в этом случае. До сих пор, по крайней мере, он переносил расставания куда легче, чем я. Когда я вернулся, Джастин был в комнате девочки. Я услышал, как он разговаривает с ней, и мысленно прикинул, что на сборы у меня остается час. Обычно в это время она как раз только просыпалась от дневного сна, значит, пока Джастин ее покормит и снова уложит спать, я как раз успею упаковать самое необходимое. Что ж, я пришел вовремя. Или нет. Я разложил на кровати три костюма, которые хотел забрать с собой, и принялся складывать рубашки и брюки. Понятно, все сразу увезти с собой я не мог, но этого должно было хватить на первые несколько дней. За остальным я собирался вернуться, когда Джастина не будет дома. Все равно, скорее всего, после сегодняшнего он уже никогда не захочет меня видеть. - Куда-то собираешься? Я не слышал, как он вошел, и потому резко развернулся и едва не выронил стопку рубашек, которую держал в руках. - А где Наоми? - Я ее только что уложил. Она сегодня рано проснулась и уже поела. Будь добр, ответь на мой вопрос, - голос у него был подозрительно спокойный. - Я переезжаю в лофт. Чтобы выгадать время, я отвернулся и стал укладывать рубашки в чемодан. - Почему? Я выпрямился и посмотрел на него. - Джастин, я не шутил, когда говорил, что не хочу жить с ребенком. Я просто не могу. К тому же это будет нечестно по отношению к тебе и к Наоми. Но теперь я понял, что она нужна тебе, а ты - ей. Так что уйти – единственный выход. - То есть мы расстаемся? Он все еще был абсолютно спокоен, и мне это совсем не нравилось. Я кивнул и прошел в гардеробную, чтобы взять там еще рубашек. А когда вышел, он все еще стоял в дверном проеме. - Итак, позволь я внесу ясность. Ты решил, что я должен удочерить Наоми, потому что «она нужна мне, а я - ей». Еще ты решил, что сам жить с нами не можешь, и потому ты уходишь. Так? - Так, - подтвердил я. И начал складывать рубашки в чемодан, чтобы не смотреть на него. Наверняка он был совершенно раздавлен моим заявлением... Потом я выпрямился, снова направился к гардеробной, но он в три шага догнал меня и преградил мне путь. - Я в жизни не слышал от тебя более чудовищной чуши. Ты, можно сказать, прямо вышел на новый уровень! Хм, как оказалось, он вовсе не был раздавлен. Скорее, с трудом сдерживал ярость. Я попытался обойти его, но он шагнул в сторону и снова преградил мне путь, заявив: - Нет! - Нет? – меня это почти позабавило. - Нет. Ты не уйдешь. Ты не можешь уйти. - Могу. И уйду. - Нет, не можешь. Потому что Брайан Кинни всегда держит свое слово. - Какое слово? О чем, блядь, ты говоришь? - Мы заключили сделку. Ты попросил меня сделать выбор, и я его сделал. Я выбрал тебя! Без условий. Без оговорок. Тебя! И сам факт того, что ты ставил меня перед выбором, подразумевал, что если я выберу тебя, ты мне себя предоставишь. Мы заключили сделку, контракт, если хочешь, и условия его были таковы: если я выбираю тебя, ты выбираешь меня. Иначе во всем этом не было никакого смысла. Я выбрал тебя, а, значит, ты теперь должен быть со мной. Я свою часть сделки выполнил, как бы больно для меня это ни было, и теперь требую, чтобы ты выполнил свою. - Джастин, ситуация изменилась. - Да, изменилась, но изменил ее не я. Ты это сделал! Ты в одностороннем порядке принял решение, что Наоми должна остаться со мной (за что я, кстати, очень тебе благодарен). Но поскольку решение это было не мое, а твое, ты не можешь, прикрываясь этим, расторгнуть сделку. Если ты не хотел со мной жить, значит, не нужно было заставлять меня делать выбор. Но ты сказал: «Либо Наоми, либо я». Что значило: если я выберу тебя, ты у меня будешь – и не на две недели, а навсегда. Если ты не хотел, чтобы Наоми оставалась с нами, значит, незачем было договариваться об этом с той женщиной из Соцзащиты. Я бы смирился. Но ты решил, что она должна остаться. Сам так решил, без меня. И раз так, теперь уже ты ни от нее, ни от меня никуда не денешься. Сделка есть сделка, Брайан. Ты сам меня так учил. Черт побери, он был прав. Я нарушил ради него множество правил, но это были те правила, которые я сам для себя установил. Тут же речь шла об основополагающих моральных нормах. Я всю жизнь гордился тем, что всегда держал свое слово, чего бы мне это ни стоило. Ясно было, что если сейчас я нарушу условия сделки, я потом не смогу без стыда смотреть на себя в зеркало. Джастин был совершенно прав. Заставив его выбирать, я заключил с ним сделку. Конечно, мы этого не обсуждали и не ударяли по рукам, но это ничего не меняло. Сделка оставалась сделкой, и он теперь вправе был ожидать от меня выполнения моей части договора. И то, что Наоми до сих пор была здесь, сделки не отменяло. Это не он так решил. Он этого хотел, безусловно, но решение-то принимал я. - Джастин, - я попытался воззвать к его здравому смыслу. - Ты сам не захочешь, чтобы я жил с вами. Подумай только, как это скажется на Наоми. - Ты хоть представляешь себе, какой ты наглый кусок дерьма? Впервые за все время он немного повысил голос. Я пожал плечами. Меня обзывали словами и похуже и, по большей части, все они были правдивы. - Ну и мудак же ты, а? Сначала чуть меня не прикончил, заставив выбирать между тобой и Наоми. Потом вдруг передумал – а мне и слова об этом не сказал. Ну а как же иначе, разве Великий Бог Кинни обсуждает свои решения с людишками вроде меня? В следующую минуту едва все не проебал. А теперь, значит, сообщаешь мне – о, не словами, нет, собранными чемоданами, - что ты и не собирался тут оставаться – о чем тоже не потрудился мне сказать. Ты что же, думаешь, что можешь просто брать и принимать решения за нас обоих? Ну так вот – нет! Нет и все! Так не будет. Мы так проблемы не решаем. Уже довольно давно вообще-то. - Джастин… - Ты хоть представляешь себе, как невыносимо мне было принимать это решение? Знать, что я отказываюсь от своего единственного шанса стать отцом? Теряю последнюю нить, связывающую меня с Дафни? Теряю Наоми? И знаешь что? Мне даже взвешивать все за и против не пришлось. Я сразу знал, что выберу тебя, понял это, как только вышел из лофта. И ни минуты не сомневался. А потом ты вдруг все переиграл, сказал «ну ладно, пусть Наоми остается», и я решил, что ты понял, как для меня это тяжело, и потому пошел мне навстречу. А на самом-то деле, ничего подобного, верно? Ты и понятия не имеешь, что я чувствую. Как сильно я тебя люблю. Ну так вот, я жить без тебя не могу. И не буду! Ты сам сделал выбор. Я тебя не заставлял. Ты решил, что Наоми остается здесь, и теперь тебе придется жить со своим решением точно так же, как мне пришлось бы жить с моим. Мне нечего было ему возразить. Он был прав. Я действительно принял это решение сам – но как раз потому, что понимал, как ему это тяжело, и не хотел, чтобы он страдал. Он, в отличие от меня, не ставил меня перед выбором. Это сделал я сам, не кто-то другой. А теперь я пытался заставить его мириться с последствиями того, что сделал я. И тут до меня вдруг дошло, что речь его была как-то подозрительно хорошо продумана. - Ты знал! – воскликнул я почти обвиняюще. - Что ты попытаешься свалить от меня, как гребанный трус? Да уж догадался, конечно. Я видел это в твоих глазах каждый раз, когда ты на меня смотрел. Я чуть ли не в первый же день все понял. По тому, как ты старался не приближаться к Наоми, - он наступал на меня, весь пышущий праведным гневом, и я невольно отшатнулся. – По тому, как смотрел на меня, - словно в следующую секунду собирался испариться, - я отступил еще на шаг. - Черт, да даже по тому, как ты со мной трахался – каждый раз как в последний, - я сделал еще шаг назад, запнулся о кровать и с размаху на нее опустился. – Брайан, я уж как-нибудь могу распознать, что ты со мной прощаешься. Потому что знаю тебя. Он толкнул меня в грудь, повалил на спину, а сам забрался сверху. Затем совершенно непринужденно спихнул с кровати наполовину собранный чемодан. Тот приземлился на бок, и вся моя одежда вывалилась на пол. Я попытался высвободиться, но он снова толкнул меня на спину и прижал мои запястья к постели. - Даже не пытайся встать и куда-нибудь смыться. - Джастин, мы лежим на моих костюмах. Я даже и думать не хотел о том, что с ними станет после такого. - Ты полагаешь, мне есть до них дело? Скажи мне, что это наш последний спор о том, кто будет растить Наоми. Скажи, что отныне мы займемся этим вместе! - Джастин… - Скажи! – прошипел он. Несмотря на эротизм ситуации, в голосе его не было и намека на игривость. Он все еще был на меня зол, очень зол. - Это наш последний спор о том, кто будет растить Наоми. - И с этой минуты мы начнем думать о том, как нам все это устроить - вместе, - прибавил он. - Да, - сказал я. Он наклонился и поцеловал меня. А потом, чуть отстранившись, провел языком вверх по линии моей челюсти к уху. Я собрался с силами и постарался внятно выговорить: - Джастин, мы все еще лежим на моих костюмах. - Так и есть. А теперь я трахну тебя на твоих костюмах и в процессе хочу слышать только «да» и «еще». Я поднял на него глаза. Господи, как же он был прекрасен! Лицо его раскраснелось от ссоры, глаза все еще метали молнии. И я вдруг осознал, что снова повел себя, как первоклассный ублюдок, и в качестве компенсации, видимо, вынужден буду оплатить чистку трех своих лучших костюмов. - Ты же понимаешь, что потом я затрахаю тебя до бесчувствия, - сказал я. И он впервые за все время улыбнулся. - Очень на это рассчитываю. Но в этот раз все было иначе, чем во время других наших ссор, когда мы могли просто поорать друг на друга, трахнуться и забыть о проблемах. Ничто не было решено, ничто волшебным образом не сделалось правильно. Да, я согласился остаться и должен был теперь найти какое-то другое решение проблемы, но чувства мои при этом нисколько не изменились. Я давно уже методом проб и ошибок выяснил, что невозможно просто взять и выключить чувства, если они вдруг стали тебе нежеланны или неудобны. Теперь же мне пришлось осознать, что и включить их по собственному желанию тоже не получается. Джастин не давил на меня. Я возвращался с работы поздно и видел Наоми только во время последнего кормления. Когда она начинала плакать, Джастин молча поднимался и шел к ней. Пару раз, отправляясь на кухню готовить бутылочку со смесью, он совал девочку мне в руки, но покормить ее ни разу не предложил. Я держал ее на руках, она сердито хныкала, голодная, но меня это, в общем, не раздражало. Она была милой, тут я готов был отдать ей должное. К счастью, Джастин не особенно любил розовый цвет, и потому ее одежда не была слишком вычурной и девчачьей. Кормить ее теперь надо было реже, по крайней мере, по ночам – сейчас она уже могла проспать шесть – семь часов подряд. И все равно Джастин выглядел совершенно измотанным и двигался, как в тумане. Если я не ложился в постель одновременно с ним, то к моему приходу он почти всегда уже спал. И да, это сказалось на нашей сексуальной жизни - ведь раньше мы привыкли трахаться по два – три раза в день. Впрочем, и от того, как у нас обстояли дела сейчас, любой натурал – обремененный детьми или нет – наверняка умом бы тронулся от счастья. Дело было не в том, что Джастин не хотел со мной трахаться. Нет, он просто чаще всего сразу отключался от усталости. Наверное, мне еще повезло, что он не засыпал в процессе. Я, правда, тоже старался не особенно затягивать предварительные ласки. И больше не ждал, что после первого раунда мы сразу же зайдем на второй. В выходные дела обстояли получше. Утром он поднимался, чтобы покормить ребенка, а потом сразу же возвращался в постель. К тому же в субботу и воскресенье ничто не мешало нам трахаться в течение дня. Но мне больше не было комфортно в Брайтине. Дом перестал быть моим убежищем. Теперь мне казалось, что здесь за мной наблюдают пристальнее, чем где бы то ни было еще. Пусть Джастин на меня и не давил, но я-то знал, что он просто выгадывает время. Ждет, что однажды утром я проснусь и пойму, что жить не могу без Наоми. А, может, он думал, что я уже к ней привязался и просто не желаю выдавать своих чувств, опасаясь, что он тут же заорет: «Ага! Я же говорил!» Ну, в таком случае, он ошибался. Я проявлял к девочке ровно столько чувств, сколько на самом деле испытывал. Когда родилась Дженни, меня это нисколько не взволновало. Конечно, у нас с Майклом были тогда натянутые отношения, к тому же от затеянной ими битвы за опеку над ребенком мне хотелось побыстрее куда-нибудь сбежать. И все же я тогда совершенно ясно понял, что Дженни вызывала у меня чувств не больше, чем любой другой ребенок – за исключением Гаса. И с Наоми было то же самое. Утром в четверг я слегка припозднился, и миссис Хэнсон успела прийти раньше, чем я уехал на работу. Она, как обычно, приветливо поздоровалась, а потом спросила, можно ли ей со мной поговорить. Любому другому я сказал бы, что опаздываю в офис, но миссис Хэнсон до сих пор еще ни о чем меня официально не просила, и потому я предложил ей пройти в мой кабинет. Она закрыла за собой дверь, но присесть отказалась. - Мистер Брайан, - сказала она, глядя мне в глаза. – Я вот что хочу спросить. Малышка теперь останется в доме навсегда? - Да. Она кивнула и посмотрела на свои туфли. Ну что ж, оказывается, по крайней мере, еще один человек, кроме меня, не собирался, узнав об этом, скакать от радости. - А что, есть какие-то проблемы? – осторожно уточнил я. Мне нравилась эта женщина. Она была тихой и незаметной. Приходила, делала свою работу и уходила. Не лезла в наши отношения, не устраивала драм, не докучала болтовней. Джастину и Гасу она нравилась тоже. Я вверял ей свои ключи, свой дом и своего сына. К тому же она совершенно спокойно относилась ко всему, что видела в нашем доме, включая рассованные повсюду тюбики со смазкой, на которые наверняка должна была натыкаться во время уборки. А еще она умудрялась готовить вполне съедобную пищу, не сдабривая ее огромным количеством масла и сахара. - Вчера Наоми не спала, а мистеру Джастину как раз позвонили. Он сказал, что это по работе, пошел в кабинет, а меня попросил присмотреть за девочкой. К тому времени, как он вернулся, я ее уже покормила, потому что она очень сильно плакала, и я не могла этого выносить. Она помолчала. Я очень надеялся, что неверно предположил, о чем она хочет мне рассказать. Если бы выяснилось, что Джастин отругал ее за помощь, мне пришлось бы очень серьезно с ним поговорить. Он слишком собственнически относился к ребенку. О том, что звонил агент, он мне рассказал, но о миссис Хэнсон и словом не обмолвился. - Мистер Брайан, - сказала она, и мне пришлось спрятать усмешку. Я все никак не мог привыкнуть к тому, как она меня называла. – Мне пятьдесят восемь лет, я вырастила троих детей. Мне нравится у вас работать. Но заниматься ребенком я не могу. Я уже немолода, а девочка скоро подрастет и станет активнее. Мне не сложно было покормить ее вчера. И несложно было посидеть с ней на прошлой неделе, пока мистер Джастин ходил переодеваться. Но я должна внести ясность – уход за ребенком в мои обязанности не входит. Я не смогу оставаться с Наоми, если мистер Джастин захочет уехать куда-нибудь или чем-то заняться дома. В последнее время он совсем не рисует. Но если вдруг снова захочет начать, я не смогу присматривать за ребенком, пока он в студии. - Конечно, нет. Это не ваша работа. Как часто он просит вас о помощи? - До сих пор он обращался ко мне только дважды. Но я решила, что должна объясниться с вами, чтобы между нами не возникло недопонимания. - Все верно. Я поговорю с мистером... с Джастином. - Спасибо. Она потопталась на месте. Мне очень хотелось побыстрее ее спровадить, но я заставил себя подождать, не захочет ли она еще что-нибудь сказать. - Мистер Брайан, - решилась она, наконец. – Я не хочу лезть не в свое дело, но мистер Джастин совсем выбивается из сил. Ему нужно попросить кого-нибудь о помощи, пока он в гроб себя не загнал. Я иронически улыбнулся. Ага, вот сама и скажи ему об этом. Желаю удачи! - Я знаю, миссис Хэнсон. Спасибо за участие. Она кивнула и ушла на кухню. Потом я уехал на работу, но вечером пересказал наш с ней разговор Джастину. Кажется, он расстроился, что она не поговорила с ним сама. Я и сам не вполне понимал, почему она этого не сделала. Может быть, она считала своим начальником конкретно меня, потому что именно я ее нанял. К тому же, прежде чем познакомиться с Джастином, она уже проработала тут два года. А, может, все дело было в возрасте – Джастин ведь до сих пор выглядел очень юным. Но если бы я ему об этом сказал, он бы страшно взбесился. Он никогда не ценил своего небывалого везения. Во что я точно отказывался верить, так это в то, что она не обратилась к Джастину лично, потому что ей неудобно было с ним разговаривать. Во всем мире не было ни одного человека, которому было бы неловко говорить с Джастином. Ну, не считая его отца. В конце концов, я решил дать ему самому во всем разобраться. И о том, что, по мнению миссис Хэнсон, у него был усталый вид, говорить не стал. Хотя сам был полностью с этим согласен. В первый же субботний вечер после отъезда Гаса я решил пойти тусоваться. Спросил Джастина, не хочет ли он со мной, но тот лишь закатил глаза. Может быть, мне стоило предложить ему это заранее, а не объявлять о своих планах ровно в тот момент, когда я шел в душ перед уходом. Но он ведь не должен был удивляться, что я отправляюсь развлекаться субботним вечером. Мы всегда так делали по выходным. К тому же я был владельцем «Вавилона», а, значит, должен был время от времени там объявляться. Он что же, реально думал, что я стану субботним вечером сидеть дома? Особенно после того, как у нас целых две недели гостил Гас? Этого он хотел? И ждал, что я этого захочу тоже? Ну, если так, он сильно ошибался. Или, может, он ждал, что я проявлю понимание? Начну сообщать о своих планах заранее, чтобы он успевал к ним подготовиться, или попросту самоотверженно засяду дома вместе с ним? Но я хотел принимать решения спонтанно, а не сообщать ему о своих намерениях заранее в письменном виде. Вот это я все время и пытался до него донести. Что так у нас ничего не получится. Пускай он поймал меня на слове и заставил остаться, но это не значило, что теперь все чудесным образом уладится только от того, что он так захотел. Я-то знал, что этого не будет. Черт, да я собственными глазами видел, что из этого получается – в доме своих родителей. Может быть, я хотел продемонстрировать ему, что для меня ничего не изменилось. Что то, что он добился своего, еще не означало, что он был прав. А может, я просто хотел сбежать от него и его ожиданий. Как вообще все пришло к тому, что за стойкой в «Вуди» я стал чувствовать себя комфортнее, чем в собственном доме? Здесь я мог как следует нажраться и наслаждаться одиночеством, нарушали которое только глазеющие на меня парни. Я сидел там и думал обо всем, что произошло в последние две недели. И приходил к выводу, что Джастин получил все, что хотел. Он всегда получал все, что хотел. Вот почему раньше я никогда не заводил отношений. В них ты становился слабым. Внезапно начинал руководствоваться не тем, чего хотел сам, не тем, что приносило удовольствие тебе, а тем, чего желал твой партнер. Его счастливая улыбка начинала значить для тебя больше, чем собственное удобство. И в итоге ты делал все, что он хочет, потому что понимал, что без него просто свихнешься. Вот у Джастина, похоже, тут никаких проблем не было. Он неоднократно от меня уходил. Мог себе это позволить, потому что знал, что я всегда приму его назад. А что сделал я? Я даже из собственной спальни не смог выйти, потому что Джастин решил, что я не могу нарушить свое слово. Ну да, он был прав, но до чего я-то был жалок – не ушел только потому, что он сказал, что я не могу уйти. Ну конечно, я не был идиотом. И отдавал себе отчет в том, что если бы по-настоящему захотел уйти, то ушел бы, несмотря ни на что. Но нет же, я с радостью позволил ему меня остановить. Я сам хотел, чтобы он меня остановил. Чтобы придумал мне повод не расставаться с ним. Я знал – и знал давно – что в наших отношениях все козыри были на руках у Джастина. Наверное, так было почти с самого начала. Ну, по крайней мере, с выпускного уж точно. Только до взрыва в клубе я не желал этого признавать и всячески пытался доказать всем и каждому – и в первую очередь самому себе – что у Джастина нет надо мной никакой власти. Но после того как я сделал ему предложение, вести себя так было бы уже глупо. Теперь в любом случае все знали. К тому же, когда я вел себя, как мудак, в итоге все заканчивалось тем, что я оставался одинок и несчастен. Вот почему я приложил столько усилий, чтобы сохранить наши отношения, пока Джастин жил в Нью-Йорке. Он был моим единственным шансом на счастье, и я не собирался упускать его или отдавать без борьбы только для того, чтобы кому-то что-то доказать. Я в своей жизни привык всегда добиваться того, что мне нужно. А Джастин определенно был мне нужен. Уж это я точно знал. Мне трудно было объяснить, что именно так сильно напрягало меня в наших отношениях. Большую часть времени я, как ни странно, был очень счастлив. Но если возникала какая-то проблема, если мы с ним не могли прийти к согласию по какому-то вопросу, я всегда проигрывал. Даже когда мне казалось, что я победил в споре, на деле всегда оказывалось, что я проиграл. И больше всего меня пугало то, что, проведя с ним десять лет, я все еще не в состоянии был обуздать свои чувства. Во всех остальных областях жизни у меня все было под контролем. Я был сам себе хозяин. Ни перед кем не отчитывался. Ставил свои условия всем – разве что кроме Гаса, которому ничего не хотел диктовать. Но с Джастином я был беспомощен. И он получал то, что хотел, каждый гребанный раз. У него как будто бы был карт-бланш на любые начинания. Пример с Наоми был очень показателен. Конечно, он не сам все это затеял, но большинство наших проблем именно так и возникали - просто обстоятельства складывались определенным образом, а мы не могли договориться, как теперь поступить. Я, как обычно, чего-то требовал, он соглашался, и с виду вроде казалось, что я выиграл. Я и теперь вроде как выиграл. Или нет? Ведь, в конце концов, я всегда понимал, что не могу видеть его таким расстроенным, и все равно давал ему то, что он хотел. Так бывало каждый раз. И мирился я с этим только потому, что он никогда не пользовался своим преимуществом намеренно. Мне даже казалось, что он и не понимает, какой обладает надо мной властью. Но временами я начинал подозревать, что он прекрасно обо всем знает. Временами на меня нападала паранойя, и я начинал думать – а что, если он затеял спор просто для галочки? А потом специально сдался, отлично понимая, что я, в конце концов, позволю ему все, что он хочет? Когда я способен был мыслить здраво, я отдавал себе отчет в том, что это неправда. Но когда я злился, все это казалось мне чертовски возможным. Когда я злился, я вообще терял всякий здравый смысл. А сейчас я злился на него по тысяче причин. Из-за того, что он заставил меня остаться – вернее нашел мне оправдание, чтобы остаться. Из-за того, что я так сильно боялся жизни без него, что готов был отменить свое собственное решение. Из-за того, что его неприязнь пугала меня до такой степени, что я позволил втянуть себя в жизнь, к которой никогда не стремился. Из-за того, что он ждал от меня поступков, на которые я был не способен, и в итоге заставлял меня чувствовать себя из-за этого виноватым. Из-за того, что по его вине я утратил контроль над собственной жизнью. Да, сейчас меня прямо-таки переполняло глухое раздражение. И вызывала его не Наоми, как я боялся, а сам Джастин. Меня раздражало то, что я не мог и не желал жить без него, и то, что он заставил меня остаться, в то время как я твердо знал, что не должен был этого делать. Еще меня раздражало, что он принес Наоми в наш дом. Черт, меня уже начинал раздражать сам факт того, что он когда-то дружил с гребанной Дафни Чендерс. А потом я подумал – черт возьми, раз это он заставил меня остаться, значит теперь, что бы ни случилось, во всем будет виноват он, верно? И пусть только попробует сказать, что я его не предупреждал. Я и сам удивился тому, как быстро все произошло. Прошла всего неделя, а во мне уже так и кипело бешенство. А бешенство в сочетании с бухлом и наркотой в моем случае никогда ни к чему хорошему не приводило.