Левит

      После нескольких недель успешно игнорируемых звонков от Пассифики и постоянных «случайных» намеков на возвращение в больницу от Давида Пайнс изрядно устал. Сначала он не хотел возвращаться просто потому, что ему было сложно понять, как действовать дальше. Убедить себя в окончательной беспомощности, замкнувшись в себе, и продолжать бесцельно жить с чувством растущего самопорицания, мнимо полагая, что каждый отпущенный грех будет считаться таковым, или продолжать играть в игру, исход которой предопределён. Ведь даже самые удачные партии заканчиваются одинаково: проигрышем или выигрышем одной из сторон. Казалось бы, одолеть соперника в одной партии не так уж и сложно. Но парень даже не знал своих врагов в лицо и не мог предвидеть, откуда ждать удар, наносящий непоправимый урон. И это его пугало. Но самое страшное после того, как сделал свой ход, ожидать ответный. А Дипперу всегда не везло в играх...       После многочисленных неудачных попыток его вернуть, юноше это вконец осточертело. Поэтому, теперь он не хотел возвращаться просто им назло. Хотя Пайнс наверняка не знал, кому от этого было бы хуже. Впрочем, этим утром никаких изменений в программе не планировалось.       Обычный, совершенно непримечательный, день перед сочельником. На улице отсутствовал снег, что делало атмосферу еще более угнетающей. Лишь только морозный ветер и большее число прихожан немного напоминали о надвигающемся Рождестве. Хоть Давид и смог уговорить Пайнса иногда проводить утреннюю службу, это не означало его победу над юношей. Своё решение молодой священник изменил не из-за "прекрасных" способностей убеждения мужчины, а из-за личного интереса. Периодически перед глазами мелькал тёмный силуэт. Не было сомнений, что это тот же самый человек, которого Диппер видел перед самым первым посещением больницы. Правда иногда очертания фигуры изменялись, что само собой наводило парня на мысль, что это очередная проделка его собственного сознания. Однако если бы это было так, эта новость не была бы парню в новинку. Ведь уже много недель подряд он все реже и реже наведывался в «царство морфия». Конечно, все можно исправить лекарственным рецептом, выписанным врачом, но Диппер твёрдо решил, что если и тогда таблетки особенно эффекта не оказали, то и сейчас смысла от их приема не будет. Фактически, если человек признал себя душевнобольным, то никакие лекарства или долгие беседы с психоаналитиком не смогут помочь, пока он сам будет считать себя таковым. Второй раз в жизни парня незнакомец появился на третий день после ухода из лечебницы. Затем он стал приходить все чаще: сначала фигура могла появиться один-два раза в две недели, а уже к преддверию праздников он появлялся чуть ли не каждый день. Правда этот человек практически никогда не дослушивал молебен, удалялся. Конечно, Диппер пытался хоть как-то задержать его или подойти, но что-то внутри опасалось варианта такого развития событий. Однако однажды пастор не смог сдержать пылающего чувства любопытства и все-таки решил подсесть к незнакомцу.       В самый разгар одного из церковных обрядов, юноша постарался как можно незаметнее пробраться к скамье, где обычно и располагался этот человек. Казалось, сейчас тише Диппера мог быть только лёгкий сквозняк, иногда пробирающий до мурашек. Но то, что произошло, крайне отличались от собственных представлений парня. Осторожно сев на скамейку, он придвинулся к фигуре. Сначала молодой священнослужитель хотел просто посидеть рядом, а потом, когда он будет уходить, взглянуть на лицо незнакомца. Ведь оно обычно не совсем полностью скрыто под капюшоном тёмной мантии. Но потом пастор, все же решив, что это последний шанс узнать что-то у этого человека (после сего необычного действия Диппер думал, что незнакомец больше не появится), тихим дрожащим голосом вымолвил: "Здравствуйте… слушайте, я вижу, что вы здесь не в первый раз, и если вас что-то беспокоит, можете спросить или рассказать...". Человек так и не ответил, хотя Диппер мог поклясться, что сразу же после сказанного услышал приглушённый смешок. Впрочем, наверное, это был единственный наблюдаемый Диппером визит, на котором этот человек дослушал проповедь до конца. Когда служба закончилась, таинственная фигура резко поднялась и удалилась из церкви. Пастор хотел было последовать за ним, однако, его намерения заранее пресек Давид, окликнувший парня для очередного ненужного разговора. Мужчина считал, что если заставит Диппера исполнять свои прямые обязанности чаще (проводить молебены), то он будет близок к тому, чтобы подтолкнуть Пайнса вернуться в лечебницу.       Немного вздрогнув от звучного голоса Давида, парень оглянулся на источник звука. Как оказалось, это была прекрасная возможность скрыться от любопытных глаз пастора. Осознав, что именно Давид подарил такой идеальный для незнакомца исход, вены на висках пастора начали в бешеном темпе пульсировать. Наверное никогда Диппер не был так рассержен на мужчину. Пайнс буквально чуть ли не взрывался от гнева. Но то, что Давид быстро сложил три пальца воедино и начал быстро крестить его, заставил голос молодого человека окончательно сорваться в оглушительный рык. Хоть гнев и считается одним из главных семи смертных грехов, это вполне не мешало продолжать оставаться не в себе. —Какого черта, Давид?! Что ты от меня хочешь? —Сын мой, упаси свой язык от упоминания дьявола в священной обители. Что с тобой произошло? В последнее время я не узнаю тебя. Думаешь, я не замечаю, что ты все реже и реже начал молиться или перестал помогать больным? Наконец, ты даже не проводишь служения. Ты отдаляешься от Бога, Диппер. Словно лукавый вселился в тебя. Я просто хочу помочь тебе изгнать его.- мужчина обеспокоено нахмурил брови, и подойдя ближе, сделал попытку положить руку на плечо Диппера, но тот уклонился от такого жеста, словно от прокаженного. —Я не помню в какой раз я говорил, что я просто устал от этого абсурда. Какой смысл мне преклоняться перед Богом, который даже не способен защитить беспомощную зверушку. Разве я недостаточно пытался забить свои мысли молитвами и богоугодными мыслями? Да, я давился ими. И как? Помогло? Ни черта! —Диппер!- сухо прервал мужчина, —Я же попросил тебя не употреблять этих слов.       Злобная улыбка скользнула по губам юноши: —Что ж, раз так. То мне осточертели все эти чертовы попытки строить из себя черт знает что для чертовых прихожан, дьявольски верящих в удивительное прощение. Может быть, мне нужен чертов перерыв в конце концов, не считаешь? Возможно, Бог поможет мне наконец стереть свое прошлое, отторгнув все сомнения и наконец стать таким же как и ты- безымянным послушным мальчиком... —Замолчи!- отчаянно воскликнул мужчина, несвойственным для себя твердым голосом,— Хватит богохульства с тебя на сегодня. Позже поговорим, а сейчас лучше скройся от моих глаз. Я твой наставник, так что я помогу тебе, несмотря ни на что, хочешь ты того или нет. Но сначала твои мысли должны очиститься от дурмана. —Ты прав. И все же ты чертовски хороший наставник, Отец.       Коротко хохотнув, юноша поспешил удалиться в свою комнату. Вообще священникам не положено иметь комнату в собственности, но тем не менее у каждого служителя этой церкви она была, так как и прихожан и служителей было мало. Взяв ключ, лежавший на тумбочке, парень плотно подперев дверь, закрыл её. Уже окончательно не сдерживая себя, он шумно упал на жесткую кровать и, зарывшись пылающим от гнева лицом в прохладную подушку, истошно закричал. Он чувствовал, что с очередным всхлипом подушка теряла свой приятный холодок, впитывая жар его щек. Церковь заполнил истошный крик, который заглушал все: гулкие и одновременно пустые удары в дверь, с каждым стуком становящиеся все тише, а главное слишком шумные мысли. Казалось бы, это слишком ничтожный повод, чтобы так себя чувствовать. Но Диппер просто устал проигрывать жизни во всем.       Целых два дня юноша провёл лёжа на жестком потрепанном матрасе, бесцельно пялясь в темно-серый потолок. Правда насколько он был серым можно было спорить часами, ибо практически полностью он был испещрён зеленовато-голубой плесенью. Естественно, Пайнс сожалел о том, что накричал на Давида, который явно не заслужил к себе такого отношения. Ведь в какой-то степени Диппер считал его своим другом. Старший наставник даже если упорно настаивал на чем-то, никогда не позволял поднять голос на кого-то. С другой стороны, к своему удивлению, парень успешно смог оправдать свои действия усталостью и иногда чересчур надоедливым желанием Давида "наставить" его, чтобы помочь больным в лечебнице. В конечном счете, священник не знал, что происходило на самом деле, а Диппер знал... Пайнс считал, что лучше не станет об этом никому рассказывать: и самому не хочется это переживать заново, и от других меньше вопросов. От этих мыслей одновременно стало как-то приятно и дурно в одно и то же время.       Частично придя в себя, юноша нашёл в углу заброшенный в порыве ярости ключ. Выйдя в длинный коридор с одинаковыми комнатами, юный пастор направился к кухне, надеясь застать там Давида. Обычно именно по вечерам иногда Диппер мог увидеть там его, перечитывающего Новый Завет.       Вот и сейчас, священник не изменил своим традициям и перечитывал книгу. Пайнс не сразу вошёл в комнату (ему было интересно увидеть состояние наставника, оттого только слегка приоткрыл дверь), поэтому Давид не обратил сначала внимания на пастора: он слишком глубоко увлёкся Заветом. Диппер не мог не отметить, что сейчас он был крайне встревожен. Ибо первый знал особое отношение Давида к церковным книгам. Читал он как всегда либо молебник, либо Новый Завет. Почему-то, как заметил парень, чтение Завета успокаивало Давида, что являлось своеобразным ритуалом. Давид когда-то рассказывал Пайнсу, что в детстве именно мама привила ему любовь к этой книге.       Их семья была достаточно религиозной. По рассказу Давида, самым приятным для него была именно то, как она читала Завет. "Она часто отрывала свой взгляд от книги и смотрела мне прямо в глаза и, не прерываясь, продолжала рассказывать сюжет, проверяя мою заинтересованность в истории, что казалось очевидным - слишком уж много раз она читала её. Я смотрел на неё. Даже когда мне было не очень интересно, я все равно слушал и смотрел во все уши и глаза. В те минуты моего детского счастья она была самым милым моему сердцу существом. Я помнил, как она держала мои руки, когда обнимала меня: ее руки всегда, независимо от обстоятельств, немного тряслись, но в то же время это было самое прекрасное, что когда либо прикасалось ко мне", - так вспоминал её мужчина. Больше про нее от Давида, юный пастор ничего не слышал. Но другой священник рассказывал, что мать не задолго до семилетия Давида попала в серьезную аварию. В тот день его мама, чтобы купить давно обещанную книгу, пошла в церковь. Купив её и уже идя домой, ей предстояло перейти железную дорогу. Но она так и не сделала это. Молодой женщине, только ступившей на рельсы, не суждено было попасть домой. Поезд, который несся на огромной скорости, разрезал ее на несколько частей. Все, что от неё осталось, это изрубленные куски плоти и будущий подарок своему сыну.       Ближайших родственников у мальчика не было, поэтому органы опеки решили его отдать в церковный приют. Уже после приюта он решил стать пастором. Как думал Диппер, этот выбор был своеобразной данью памяти матери Давида.       Диппер считал, что это была именно та, книга, которую собиралась подарить ему мать. Мужчина всегда держал её очень осторожно, боясь даже немного потрепать её. Юноша полагал, что книга была символом. Символом памяти о ней. Пайнс никогда не мог сдержать скрытого умиления, наблюдая эту трогательную сцену. Но почему-то сейчас Давид даже читал по-другому, даже скорее не читал: он тупо пялился в неё с напряжённым выражением лица, иногда переворачивая страницу. Но самым странным было то, что, переворачивая страницу, он немного мял её.       Набравшись смелости, парень широко раскрыл дверь и прошёл в кухонный проем. Давид сразу отвлёкся от Завета и посмотрев, как будто сквозь Диппера, устало потёр глаза: —Мальчик мой, я ждал тебя. Присаживайся, пожалуйста.       Послушно сев, Пайнс сначала посмотрел на успевшего немного постареть внешне Давида, обменялся с ним взглядом, затем виновато начал сверлить взглядом стол, нервно теребя под ним пальцы. —Диппер, не прячь от меня свои глаза. Я и Бог прощаем тебя.       Не поднимая взгляда, Диппер смотрел в одну точку, мысленно жалея о своевольно организованном разговоре. Давид видя, что юноша не был готов поддержать разговор, продолжил: —Я вижу, что с тобой что-то произошло и тебя это тревожит. Поведай же Богу об этом.       Циклические действия пастора не прекратились, поэтому лицо старшего наставника ещё более сморщилось. Короткие паузы между словами Давида начинали нарастать и становиться все более нубийственными. —Мальчик мой, ты должен понять, ты обязан завершить причащение. Люди сейчас нуждаются в тебе. Я вижу, этот долг гнетёт тебя, так заверши его.       Наконец подняв взгляд, Диппер посмотрел в "красные" глаза Давида: —Извините, Святой Отец, но, по-моему, я никому ничего не должен. Я вам уже очень много раз говорил и еще раз скажу - я не вернусь туда. Вы просто не хотите понять меня. Хотя, наверное, это правильно... Хоть ваши нервы останутся в порядке.       У мужчины нервно начали дрожать плечи, и он издал беззвучный смешок: —А ты думаешь мои нервы после твоих выходок остались в порядке? Думаешь, тебе одному здесь нелегко?       Диппер ничего не ответил, а мужчина глубоко вздохнул снова продолжил: —Хорошо, но как я должен понять тебя? Ты ушел на несколько дней. И только через день после твоего отсутствия, мне позвонили из больницы и сообщили о твоем самочувствии. Причем «толсто» намекнули, что лучше мне не навещать тебя ближайшее время. Затем ты приходишь и запираешься в комнате, ничего не объясняя. Потом срываешься на меня и снова запираешься в комнате. И что я, по-твоему, должен думать, не говоря уже о понимании?       Диппер потёр переносицу и положил руки на стол: —Думай о том, во что ты хочешь искренне верить. В твоем голосе я слышу порицание, я понимаю тебя. Я бы тоже так говорил. Но я не понимаю тебя в одном, как ты бы понял меня? Я знаю, что вам всем плевать, люди задают вопросы для того чтобы не казаться равнодушными. Но вот беда, люди по природе равнодушные овечки. Боже мой, да если бы ты был самым неравнодушным человеком, ты не смог бы почувствовать тоже, что и я. Ты не знаешь обстоятельств. Да, я знаю, что ты, посланник Божий и, общаясь с тобой, я говорю с Ним. Давид, ну ты ведь прекрасно осознаёшь, Богу плевать на меня, впрочем, как и мне сейчас. Я провалил свой последний шанс на исправление...       Давид, сорвавшись с места, резко взмахнул рукой над парнем и отвесил тому пощечину: —Сын мой, я не узнаю твои речи! Кто говорит сейчас за тебя?! Боюсь даже представить, что произошло с тобой за последние дни, что ты можешь вот так просто предать Всевышнего! Что ты можешь сомневаться в своей вере! Тем более, что ты за чушь говоришь про то, что Богу наплевать. Я уверен, что даже после твоих неразумных слов, Всевышний давно простил все твои грехи и готовит нам с тобой хорошее место в раю. Ты ведь уже и так замолил свои и чужие грехи.       Диппер, пробыв немного в малом замешательстве, резко отшатнулся от собиравшейся потрепать его макушку, руки пастора. —Так значит... вы здесь... В-вы лицемер и лжец!... —О чем ты говоришь, Диппер? Я не… —Вы насквозь прогнили изнутри, не хуже меня. Вы заставляете себя вставать каждое утро, чтобы просто Всевышний простил вам все грехи и нагрел местечко, где не особо горячо. Ведь вы здесь не по доброте душевной, так? —Господи, направь Диппера к здравому смыслу, ибо он погряз...       Пастор немного раздраженно прервал Давида: —Да, я и не говорю, что не запутался. Но поверьте - сейчас я чувствую себя как никогда чистым разумом. Если честно, я уже начинаю думать, что Он давно уже мертв. Если бы Он слышал, то Он бы...       Теперь уже Давид не смог сдержать желания перебить собеседника: —Держи язык за зубами! Подумай о том, что говорят твои уста! Тебе ведь потом будет стыдно перед Бо...       Диппер закатил глаза и наигранно всплеснул руками: —Что?! Стыдно? Правда?! Ух ты! Ему все-таки не наплевать на какого-то парня! Подумать только, сам Боже снизошел до людских чувств! После всего, что я пережил, это ему должно быть стыдно передо мной, а не мне! Я не понимаю... Почему хоть один раз, совсем крохотный раз, Господь не может учесть мое собственное желание?! Ну, а дальше мы бы посвятили всего себя Ему и померли бы в Оранте, м?       Нервно вздохнув, парень развернулся к двери, как тихо, почти шёпотом, Давид пролепетал: —Я всего лишь хочу уберечь тебя от очередных ошибок.       Остановившись, Диппер через плечо едва не крича, переспросил: —Очередных?! —Снова звонили из больницы. Кто-то напал на главврача. Сказали, что она хочет тебе кое-что рассказать. —Погодите, вы сейчас говорите про Пассифику? А что с ней произошло? —Я попытался уточнить, но медсестра по телефону так ничего и не сказала. Ну, так ты вернёшься?       На мгновение Пайнс застыл в коридоре, задумавшись о положении дел, но затем спокойно ответил: —Да, но только для того, чтобы навестить Пассифику. Я ей должен. —Хорошо, раз так - ступай, тебе нужно выспаться. И еще кое-что: после своего возвращения, именно ты проводишь утреню и это не обсуждается. Когда-то же ты все-таки должен возвращаться к своим прямым обязанностям.       Дипперу просто не хватило бы сил снова пререкаться, поэтому он решил один раз пойти навстречу и провести эту утреню. Тем более, раньше у него это вполне неплохо получалось.       Всю ночь Пайнс не мог сомкнуть глаз, размышляя о Боге, о разговоре и, конечно, о Пассифике. Диппер не хотел возвращаться, у него было очень плохое предчувствие. С каждой мыслью о предстоящем дне в животе возникал вакуум, а в пальцах непроизвольно возникала дрожь. Он чувствовал беспомощность перед серостью, все больше проникающую в каждую щель его никчёмной жизни. Боже, как ему надоело рисковать, делать ошибки! Дипперу нужно сдаться, он хочет этого. Сколько бы он не думал об этом - перед глазами мелькал образ девушки. Это было своеобразным приливом воодушевления, глотком надежды, монотонность под кожей смешивалась с электризующим адреналином. Пассифика слишком много сделала для Пайнса, он был ей обязан, и он обещал вернуться.       Диппер не хотел разочаровывать кого-то верой в него, как он сам разочаровался в Боге. Всё, во что он верил, тихо умерло. Никакой создатель не сотворил его. Он умер до рождения пастора. Всевышний был убит лицемерием и грязью, смердящей от людей. Прекрасный свет, который, вроде бы, сияет, не является Его светом. Это просто иллюзия, которую выдумали моралфаги. Скривив губы в лёгкой насмешке, пастор представил, как Давид, брызжа слюной, корчится в безумном гневе, слыша его мысли. Но пастор молчит, разлагаясь от боли, которую он бы пожелал мужчине для разнообразия. Ведь он так сильно хочет понять "его боль" и "проблемы". Возможно, Давид был прав в одном, назвав юношу запутавшимся, лгущим себе, создающим нового Я. Сам парень (хотя ещё прежде осознал, что изменился), понимал, что все эти годы он просто удачно скрывал это под маской апатии. Вернее, характер молодого человека давно был сломан. Словно старинные часы, которые по воле случая остановились, но любая подправка исправляла циферблат только на время. Шли года - оставалось все меньше шансов снова удачно завести механизм. И вот часы остановились, их больше не починить. Решение есть: заменить циферблат, но тем самым коренным образом изменить часы, либо просто сдать предмет на металлолом, либо просто оставить предмет ради эстетики.       Ночь начинает потихоньку таять в предрассветных сумерках. Выспавшееся солнце придаёт редкому снегу особенный серебряный холодный отлив. Так и не успевший отдохнуть, Диппер поплёлся готовиться к новому трудному дню. Подойдя к завешанному чёрной тряпкой зеркалу, пастор сонно протер черные синяки под глазами и, взяв таз, стоявший на полу, зачерпнул немного воды и умыл лицо.       Через несколько часов уже нужно было выдвигаться, но до этого Диппер не знал, чем толком себя занять. Закончив с умыванием, Пайнс направился к небольшому столу, чтобы собрать необходимые вещи в сумку. И, наконец, полностью одевшись, парень сел на кровать и посмотрел в маленькое окошко. Солнце, поднявшись ещё выше, уже полностью освещало лес. Пролетающие редкие птицы плавно рассекали небо. Смотря на утреннюю зимнюю рощу, Пайнс ненадолго забывал о своих проблемах и мыслях и, мысленно обретая чёрное оперение крыльев, уносился за птицами вслед. Парень завидовал им: птицы считают домом все вокруг на земле; собственно, так и есть. Ну, а пастор давно уже не помнит каково это, иметь дом. Ведь птицы никогда не остаются на одном месте: они свободны. А Диппер даже уйти из святой обители не мог, точнее мог, но не хотел, сам не зная на то ясной причины. Конечно, если бы он ушёл из церкви, то мог бы направиться куда угодно. Но с другой стороны, зачем покидать дом, даже мнимый, если вернуться уже будет некуда. Прошло уже больше часа, поэтому забрав сумку и накинув темное пальто на плечи, парень вышел из храма. Немного необычно было вдыхать такой резкий и колючий морозный воздух. Чтобы не замёрзнуть, юноша ускорил шаг, и вскоре он был уже рядом с воротами лечебницы. Визуально она нисколько не изменилась, все те же величественные кирпичные стены, потертые эркеры и мезонин, безупречно дополняющие образ. Находящийся впереди парк также не терял своего мистического шарма и продолжал очаровывать зрение своими мягкими, одновременно холодными очертаниями.       Войдя в холл больницы, молодой человек в очередной раз почувствовал себя не "в своей тарелке": как и всегда на пастора смотрели все (видно, он был единственным из посторонних, кто здесь вообще бывал за это время). Правда, впервые в холле он поймал глазами легкую усмешку, принадлежащую Сайферу, который сложив руки перед собой, подпирал стену недалеко от стойки. Вот кого он сейчас точно не ожидал увидеть. Нахмурившись, Диппер подошёл к посту медсестер и спросил у одной из них, которая была относительно освободной: —Здравствуйте, мне звонила мисс Нортвест. Она просила меня приехать. Можете, пожалуйста, узнать у неё, может ли сейчас она принять меня?       Одарив пастора сочувствующим взглядом, девушка вышла из-за стойки и, близко подойдя к нему, шепнула на ухо (парень мельком заметил, как Билл, натянув свою жуткую ухмылку и немного наклонив голову, смотрит на происходящее): —Сейчас она мало кого принимает, но из-за определённых обстоятельств, думаю, вас единственного мисс Нортвест хочет по-настоящему увидеть. —Вы можете объяснить, что произошло? —К сожалению, я знаю только сам факт, что на мисс Нортвест было совершенно нападение. Ничего более я сказать не могу. Надеюсь, вы узнаете больше. Ладно, давайте я вас провожу к ней.       Кабинет Пассифики представлял из себя большую простую комнату, обставленную мебелью из красного дуба. Она была довольно простой, но даже при этом обладала своими особенностями. Возле окна стоял большой письменный стол с ножками-львами. На нем не было ничего лишнего: пара цветных папок, стаканчик с письменными принадлежностями и графин желтоватой жидкости с небольшой кружкой рядом. Перед столом стояло большое кожаное кресло, недалеко такой же черный кожаный диван. Но главной особенностью были книжные полки, которые украшали все стены. На них стояли совершенно различные книги по медицине: начиная от справочников по лекарственным растениям и заканчивая более приближёнными к лечебнице книгами, пособиями по психопатии.       Когда Диппер с медсестрой зашли, последняя быстро что-то промямлила и поспешила поскорее выйти из кабинета. Пассифика сидела в кресле, развернувшись к окну, и медленно втягивала сигаретный дым, который тонкими серебряными нитями струился из ее уст. Впрочем, девушка не обратила внимания на пастора и продолжила раскуривать сигарету. Мягко улыбнувшись и комично вскинув брови вверх, Пайнс громко произнёс: —Не знал, что в больнице можно курить. Не боишься, что на тебя донесут сотрудники?       Пассифика глухо рассмеялась: —Кто?! Эти клуши? Не смеши, они боятся даже чихнуть при мне. Ну, а курю я не так уж часто, так что...       Девушка опершись о ручки кресла, неспешно встала и подошла к юноше: —Ну здравствуй, Диппер, - затем девушка крепко обняла парня и предложила сесть на диван. —Если честно, думала ты не придёшь. Ты ведь сам так и не ответил на звонки. —Слушай, - Диппер замялся,—по поводу этого... —Не переживай, со мной все в порядке, - продолжила за парня Пассифика и сказала с улыбкой, —Я знаю. —Ну, если честно, не все, но видишь, я здесь, живой, так что "что нас не убивает делает, нас сильнее", так? Пассифика, почему ты такая... - он снова остановился, не зная какое слово точнее подобрать.       Сощурив глаза, главврач с подозрением спросила: —Какая? —Ну, не знаю...Весёлая. Мне говорили, что на тебя напали. Что произошло?       Вдруг идеальная улыбка сползла с лица девушки - она поджала губы и отвела взгляд. Теперь она уже не поднимала свой взгляд на Пайса, рассматривая свои крепко сжатые пальцы. Потом тихо начала свой рассказ: —Я поздно закончила работу, было около трех часов ночи. Как обычно, выйдя из кабинета и закрыв его на ключ, я надела наушники и спустилась вниз. Моя машина всегда стоит на служебной парковке, она обычно находится немного дальше самого здания больницы. Выйдя из здания, я к ней и направилась. Но по пути кто-то подошел ко мне со спины и ударил меня по голове. Я потеряла сознание. Потом я ничего не помню, как будто ластиком стёрли. Ну, а после я очнулась возле своей машины с разорванной блузой, через которую просачивалась кровь, и нашла записку в сумке: "Милая Пассифика, ты наивная дура, которая думает только о себе. Тебя ничего не интересует, кроме денег и власти. Все это лишь только начало. Я хочу насладиться каждым миллиметром твоего изувеченного тела. Я хочу видеть, как кровь тонкими струйками стекает по нему. Я желаю ощутить вкус металла на своих губах. Я жажду увидеть страдания на твоем милом и одновременно мерзком личике. Когда я буду рвать твою плоть, вот тогда ты поймешь, что такое «жить по-настоящему». Пассифика, отстегнув несколько пуговиц, показала шрам на плече. На нем было аккуратно выведено слово "шлюха". —После этого я сходила к гинекологу, проникновения не было. Полиция только развела руками. Никаких значимых улик. Я считаю, что кто бы это ни был, он хотел меня припугнуть. Хотел бы большего - сделал бы. Но этот человек определённо продумал это заранее. Я считаю, что это был кто-то из окружения больницы. Ибо он знал о том, что камеры вокруг больницы не установлены. Не напал бы так открыто.       Диппер не знал, что сказать. Естественно, у него было пару подозрений. Но главным подозреваемым для него был Билл. Если все обстоятельства были такими, то наверняка Пассифика была права, это был кто-то из лечебницы. Немного подумав, Пайнс сухо произнёс: —Чем я могу помочь тебе? —Честно говоря, сама пока не знаю. Просто тут опасно с кем-то делится. Что поделать? Слухи... Но все-таки у меня была одна идея. Ты можешь снова начать проводить исповедь?       Пайнс раздражённо фыркнул: —Не думаю, что эта хорошая идея, Пасс. —Я понимаю, что твой отказ связан с тем, что произошло тогда, но понимаешь, это произошло. Прими это как должное и живи дальше. Так меня учили родители. Не люблю их советы, ибо чаще всего они касаются банков и инвесторов. Но этот действительно хорош. —Пасс, ты ведь понимаешь, что даже то, что я вернулся сюда уже можно сравнить с двенадцатью подвигами Геракла. Я здесь только ради нашей давней дружбы и признательности. Я могу помочь тебе в чем угодно, кроме этого. —Хорошо, тогда смотри на это не как исповедь, а на допрос свидетелей. Возможно, кто-то случайно выдаст тебе информацию. Правда у меня самой есть некое подозрение: я считаю, что это был Билл Сайфер. Слишком много фактов против него. Тем более, он пару раз выбирался из больницы замеченным. К сожалению, таких косвенных доказательств не хватает полиции. Хотя даже если это он, то он и так на почти пожизненно должен быть здесь, ему ничего не сделают. —Вот видишь, ты сама уже расследование провела. Я тебе здесь не нужен. —Диппер, с самого начала, только придя сюда, ты уже втянут в дерьмо. Эта больница даже на момент стройки имела такую же поганую историю и репутацию. Здесь находился заброшенный собор, которой был буквально пристанищем сатанистов. Естественно, они проводили различные обряды днями и ночами; впрочем, как бы символично это не звучало, практически все они и стали жертвой одного из таких шабашей. Они развели слишком большой костёр. По всем углам у них была распихана какая-то дрянь, тем более церковь была деревянной. Огонь распространился невероятно быстро. Последствия были ужасающими. Через некоторое время участок выставили на продажу. Он был дешевый, поэтому мои родители купили его. И вот сейчас ты тоже часть этой дрянной истории. Так доведи её до конца. Докажи, что ты можешь. Докажи это себе. Я ведь вижу, что ты сломлен. —Думаешь, я не пытался убедить себя в том же самом? Думаешь, я не пытался доказать "Богу", что я хоть чего-то, да стою? Видимо, нет, раз все мои попытки остались незамеченными. Так что изменится завтра? Я очищу все свои грехи? Или, быть может, изменю прошлое? Нет. Я просто человек, глупо посчитавший, что может стать лучше. —Диппер, ты прав, ты не в силах изменить прошлое или то, кем ты был. Но ты можешь стать тем, кем ты хочешь стать, главное поставить нужные приоритеты.       Парень, нервно потерев руки от накалившегося в комнате напряжения, ненадолго уставился на девушку. Все-таки решив, что снова выплескивать яростный поток крика на кого-то ещё, было бы неразумно, с его точки зрения, он решил, что именно на этом моменте следует закончить диалог: —Пасс, давай каждый останется при своём. Думаю, что и ты, и я прекрасно понимаем: меня нельзя переубедить. А я не хочу потерять последнего друга, которого я знаю...       Пассифика прикусила губу так сильно, что даже сквозь слой помады Диппер смог различить алые капельки крови: —Хорошо. Но знай, я все ещё надеюсь, что ты изменишь своё решение.       Перекинувшись взглядами в последний раз, оба они одновременно пожелали друг другу удачи.       Диппер не оглядываясь вышел из душного кабинета и направился к выходу, к лестнице. Не пройдя и нескольких ступенек, парень почувствовал, как кто-то резко схватил его запястье, быстро потянув в противоположное от выхода направление. От неожиданности Пайнс немного вздрогнул. Но не до конца осознав своё положение, ему ничего и не оставалось, как последовать за человеком. Благодаря резким действиям незнакомца, парень, круто развернувшись на каблуках, увидел этого человека. Не останавливая хода, он шёл по белой плитке, не издавая ни звука и не давая возможности пастору вырвать руку. На нем был грубый жёлтый больничный комбинезон, серые кроссовки и чёрная треугольная клипса на правом ухе, что естественно выдавало в личности Сайфера. Окончательно взбесившись Диппер постарался вырвать запястье из рук Билла, но безуспешно: —Билл, может быть для тебя это и является нормой - хватать человека за руку и тащить его не весть куда. —Потерпи немного, много времени прошло с того момента, как ты устроил целый забег в лесу. Постыдись, нельзя же терять форму.       Услышав это, Диппер ненадолго впал в транс, поэтому сейчас его практически полностью упрямо тянул Сайфер. —Ч-что? Как ты можешь это знать, если ты не покидаешь это место? —Ну-ну, слишком много вопросов, Сосна. Много будешь знать, хвоя осыплется. —Сосна? Хвоя? Черт побери! что ты несёшь?       Внезапно Билл решительно завернув за угол, протянув за собой Диппера, а затем грубо прижал того к пыльной стене подсобки и ядовито прошипел: —Малыш, твоя подружка правильно подметила, ты сам не знаешь, во что ввязался. Но она была права только в этом. В остальных аспектах ты сопляк, которого обычно имеют в подворотнях во все щели, ничего собой не представляешь. Человек, граничащий на краю пропасти, имя которой самоубийство и самобичевание. Да, я понял, что ты изгой, всегда под ударом. Не надоело?! Уж лучше бы утопился где-нибудь в канаве, всем было только проще. Только и можешь, что ныть, как тебе херово. Запомни, тебе никто ничего не должен.       Диппер попытался сказать что-то в ответ - из горла вышло только неразговорчивое мычание, так как Билл проворно правой рукой перекрыл парню рот и оскалившись, пронзительно залился смехом: —Что, Сосенка, пытаешься возразить?! Забавно! Мне нравится! Боже, если ты из-за своего лесного друга так раскис... Какой ты слабый! - Пайнс попытался отпихнуть Билла, но он, явно лидируя, пресек попытки хилых ударов и грубо перехватил левой рукой горло и надавил на него так сильно, что пастор начал трястись в приступе глухого кашля и сбивчиво дышать. Все это только забавляло Сайфера. Он с безумно широко раскрытыми глазами и насмешливой ухмылкой наблюдал за происходящим: —Меня уже тошнит от твоего могильного настроения! Да блядь, когда же ты наконец проснёшься и начнёшь себя защищать?! - Сайфер замахнувшись ногой, со всей силы удал Диппера в живот. От внезапной резкой боли, конечности окончательно обмякли. Он почувствовал, как медленно по пищеводу начинает подниматься рвотная масса с весьма ощутимым металлическим привкусом, желая вырваться наружу. —Но ты не волнуйся, я выбью из тебя все дерьмо. Я сделаю тебя! Ты будешь тем, кто будет ходить по головам ради собственного удовольствия. Твой зад теперь принадлежит мне! Я взломаю твою ограниченную программу и удалю границы!       Под многочисленными ударами пастор пытался хоть немного удержать ясным сознание. "В лице" руки Сайфера больше не было препятствий, и можно было позвать на помощь. Но Пайнс просто не мог даже пошевелиться: все вокруг казалось размытым, как будто на глаза напустили дыму. Пастор уже больше не обращал внимания на безумные реплики Билла. Юноша неподвижно сидел на полу, словно послушная марионетка, из его рта сочилась неоднородная тёмная вязкая жижа. Только этот ублюдок не давал потерять сознание, изредка шлепая по лицу Диппера ладонью.       Не помня сколько времени прошло точно, краем уха Диппер услышал приближающиеся спасительные шаги. Так и не поняв, как Сайфер смог улизнуть до прихода помощи, парень попытался аккуратно встать. Слава Богу, Билл обошёлся без сломанных костей, но, все равно, приятного было мало. Ему было стыдно перед персоналом: он самовольно дал себя избить, причем практически не сопротивлялся. Глубоко внутри на краю сознании все ещё настойчиво вертелось: " Проклятый псих", "Я сделаю убийцу из тебя". Странно, но в этой же глубине Пайнс оправдывал Билла, ведь он психически нездоров, однако это только прибавляло новых поводов для того, чтобы сдать его полиции. Правда, Диппер почему-то не сделал это сразу: скорее, в силу своей усталости.       Следующим, что он помнил, были небольшие отрывки: то, как Пассифика перекинула его руку себе через плечо, тем самым давая опору, и, придерживая юношу, тащила его до машины; хитрая улыбка Сайфера, стоявшего возле поста, и покачивающиеся кубики на зеркале внутри машины.       Очнулся парень уже утром в своей постели, видно, Давид принёс его сюда. Сейчас Дипперу не хотелось думать ни о чем, кроме сна. Проведя ещё полдня в сладкой полудреме, он встал с кровати - удивительно, но тело, что странно, практически не болело. Про себя Пайнс невольно усмехнулся: "Неужто Бог пожалел". К счастью, в церкви Давида не оказалось, поэтому Диппер провёл оставшийся день, читая подаренную книгу. Не заметив для себя наступления вечера, он продолжал читать. Зачитавшись до поздней ночи, юный пастор все-таки решил ложиться спать. Странно, но Давида все еще не было. Но тогда Пайнс не обратил на это особого внимания и просто позволил миру грез поглотить его.       Проснулся юноша от еле слышного скрежетания возле двери, которое плавно начало перерастать в отчетливый громкий стук в дверь. Сонно потерев глаз, парень подошёл к двери, чтобы отпереть её, как тогда подумал Диппер, Давиду. Но это был не он. —Не найдется огонька, малой, ммм?