В основном радикально ничего не произошло. Про меня все ещё ходили небывалые легенды, над которыми я смеялся до тех пор, пока не начинал задыхаться в судорожном припадке. Никто не менял своё мнение обо мне, как о конченом психопате, однако было одно но, которое перекрывало это все на раз-два. Меня боялись. Не просто побаивались. Нет. Все намного круче! Увидев меня издалека, все заранее расступались передо мной, прекращая при этом смеяться или хихикать.
С тех пор Бад и его команда предпочитали даже не встречаться взглядами со мной. Возможно, сейчас я сделал им одолжение, ничего не рассказав нашим наставницам о случившемся. Эти глупцы думают, что я боюсь это сделать «под их бдительным присмотром», что ж, это скорее похоже на оправдание их страха быть наказанными. В любом случае, на время, пока я здесь, это удобный козырь для шантажа. Естественно, время их наказания придет, и тогда они не отделаются просто тюрьмой. Хочется превратить этот момент в более грандиозное зрелище. Ибо для тех, кто подарил мне секунды такой сладкой агонии нужно что-то более впечатляющее, чем небо в клеточку. Черт возьми, они вырвали мне глаз! Я не могу перестать думать об этом. Каждый раз, встречаясь с ними, я еле сдерживаюсь, чтобы не вскрыть их дрянные тела, выпустив внутренности наружу. Но нужно терпеть, ведь Бог любит терпеливых, разве нет? Так или иначе, скажи я сестрам, кто причина моего «отличного» зрения, они может даже выругали бы меня за то, что я «наверняка сам напросился». Жирный рыжий мудак был на хорошем счету, поэтому такой исход был очень даже очевидным. Хоть отчитали меня и так знатно, ибо деньги на мое лечения пришлось выделять из общего бюджета.
Я соврал, что не заметил железный прут, когда исследовал заброшенную часть здания. Конечно, они были очень рассержены моими «прогулками» в запретной части, но не думаю, что они поверили, что в этом заключается вся история. Так как моя рана свидетельствовала о том, что, вероятней всего, это было сделано умышлено. Тем не менее, никто не стал задавать лишних вопросов, однако взгляд сестры Дарби был более чем недоверчивый. Удивительно, что эта Пайнс хоть наверное и имела в своей двуличной головке самое большое количество вопросов, но не сказала при этом ни слова. Без сомнений, она в этот момент разговора замышляла что-то недоброе в отношении меня. Но после коллективного разговора со всеми наставниками никто не подошел ко мне узнать что-то с глазу на глаз, поэтому я решил не заморачиваться, а просто забыться во сне на удобной, по сравнению с подвальной раскладушкой, обыкновенной кровати. Разумеется, такая спокойная жизнь мне никак не грозила, хоть некоторые мои проблемы, вроде чертового Бада или постоянных ссылок в подвал, к моему удивлению, временно были решены. Оттого судьба решила создать рябь на идеальной глади озера, подбросив пару камней.
Одним из камней стал мальчуган, который думал, что я не замечаю его слежки за мной. Однако какой невнимательностью нужно обладать, чтобы не заметить белесую голову, появляющуюся везде, где находился я. Сначала я действительно не обращал внимания, но когда он, окончательно обнаглев, начал высовываться буквально из каждой щели, то меня это уже начало изрядно раздражать. Его зеленые глаза постоянно следили за моими действиями, разговорами, жестами. По-моему, раньше я видел его, но все же такого явного интереса ко мне он ранее не питал. Все это было странным, учитывая то, что никто даже не осмеливался подойти ко мне хотя бы на нескольких метров. Оттого желание засвидетельствовать живой пример заболевания Урбаха-Вите только росло. Однажды во время обеда, заприметив белую вихрастую голову через столик напротив, я попытался как можно быстрее подсесть к нему, чтобы он не успел сбежать, как делал это пару раз до этого. Мальчишка так растерялся, что чуть не пролил на себя тарелку с супом. По слухам, если бы возник повод для разговора, то «я бы сделал так, что этот повод исчез вместе с его зачинщиком». А повод для разговора был весьма очевиден. Забавно, что человеческая личность может так быстро обрасти слухами, будто мох. А ведь они довольно схожи: у обоих есть стебли, но совершенно отсутствуют корни. Поэтому скорее неудивительно было то, что он остекленевшим взглядом наблюдал, как я, ставя поднос с едой, сажусь напротив.
Мне нравится иногда прокручивать этот момент в памяти, который послужил началом для чего-то большего. В последствии он стал одним из лучших воспоминаний.
—Привет, - просто поздоровался я с ним. Казалось, что он немного выпал из реальности, когда я обратился к нему. — Не бойся меня. Я просто хочу поговорить.
Мальчишка, боясь вымолвить хоть слово, просто испуганно изучал меня своими изумрудными глазами. Потом с трудом сглотнул ком в горле и почти шепотом пробормотал:
— Мистер Сайфер, простите, что досаждал вам. Я правда больше даже не посмею к вам подойти.
—Нет, ты меня неправильно понял, - мягко произнес я.
Не знаю почему мне не хотелось отчитывать его за слежку, которая уже порядком надоела. Возможно, потому что невинный вид мальчика напомнил мне о том, кем я являлся до тех пор, пока Всевышнему я не надоел. Пареньку нельзя было дать больше семи лет, а выглядел он, без шуток, так, будто вчера спустился с небес. Его белые кудряшки красиво обрамляли его лицо, постоянно норовя попасть в суп. А глаза, схожие с цветом молодых побегов травы, ярко светились на фоне бледной кожи. Однако одно но перечеркивало весь этот ангельский вид - багровый рубец, берущий свое начало над надбровной дугой и продолжающийся на скуле.
— Я не пришел тебя ругать. Мне просто интересна причина твоего сталкинга.
Немного потупив взгляд, паренек прикусил губу. Его глаза так блестели, будто он вот-вот собирается заплакать. Затем, нахмурившись и собрав всю волю в кулак, ребенок твердо взглянул на меня и выдал:
—Я знаю, кто сделал с вами это.
Он не стесняясь указал на мой отсутствующий глаз. Паренек вызывал лишь откровенную улыбку, пытаясь казаться таким серьезным.
—Конечно, все знают. Я сделал это сам. Понимаешь, ради веселья.
Разумеется, в этом было ни грамма правды. Но я хотел придерживаться сохранения общей легенды, которая вполне меня пока что удовлетворяла. Мальчишка хоть и видел то, что он вызывал лишь веселость со стороны, но тем не менее, не терял своего железного настроя, что искренне поражало.
—Врете! Я не дурак, каким все меня считают. Я могу сопоставить факты. Поверьте, вы можете мне доверять.
—Малыш, я, конечно, впечатлен. Но назови мне хотя бы одну причину тебе соврать.
—Недоверие. Вы боитесь потерять приобретенный авторитет. Но в любом случае, даже если бы я и хотел всем что-то рассказать, мне бы некому было это сделать.
—Допустим, я тебе верю. Тогда поведай мне, что ты сопоставил.
—С вами это сделали те, из-за кого у меня теперь шрам на пол лица. Бад и компания его упырей. Скорее это их стиль веселья, чем ваш, - грустно вздохнув, произнес мальчик. — Меня, кстати, зовут Кевин Купер.
— Ну, меня ты наверняка знаешь. Поэтому избавлю себя от представления. В любом случае приятно познакомиться. А что эти ублюдки хотели с тобой сделать?
Если честно, не понимаю насколько нужно иметь заниженную самооценку, чтобы лезть на такого ребенка. Наверняка, на добычу покрупнее они бы побоялись лезть, ибо жир прибавляет только вид, но не физическую силу.
—Мистер Сайфер, не беспокойтесь за меня. Ничего необычного они не сделали. Они садисты, так что… - вновь замялся Кевин, — все хорошо. Не забивайте голову.
О, нет, мой друг, нельзя так просто сдаваться. Они то точно не заслужили Божьего прощения, если бы оно и существовало. Я не мог смотреть на него без сочувствия. Прискорбно, что эти сукины дети так просто могут разрушить мир человека, который даже еще не сформировался. Впрочем, не хотелось просто наблюдать саморазрушение из-за каких-то мразей. Возможно тогда, я принял несколько поспешное решение, но того от меня требовал внутренний голос. Этот мальчик ждал моей помощи, ибо никакой Бог не мог бы направить его. Этот чертов принцип «подставить вторую щеку» только ухудшает ситуацию, по-моему.
—Что ж, приятель, нельзя сдаваться. Я обещаю, что мы с тобой сполна вернем им их долги. Во время скитаний по разным местам всевозможные ситуации помогли набраться разнообразного опыта. Так что могу поделиться этим опытом, если хочешь. Конечно, от общения с мудаками полностью не избавишься, но защититься в случае чего всегда сможешь.
Когда Кевин услышал это, его глаза загорелись озорными искорками, что еще раз убедило меня сделать из неудачного шпиона своего единомышленника. Тем более пара лишних глаз не помешает, особенно когда у тебя на один меньше. Купер сначала не поверил в серьезность сказанных слов, однако назначение точного места и времени первой встречи дало ему надежду, что слово все-таки будет сдержано.
В первый раз, мы условились встретиться на улице ночью. Буквально все благоволило этой договоренности: погода, невидимость луны и забывчивость охранника, который не запер черный ход. Я был твердо уверен в том, что Купер придет. Хотя если бы он не пришел, то я бы окончательно разочаровался в людях. Наверное. Но он пришел, как и обещал. По правде говоря, на таком вводном занятии я не знал с чего следует начинать, потому что вся эта идея с учением пришла слишком спонтанно. Но на то она и жизнь, чтобы иногда принимать неожиданные решения. Я действовал проверено: начал с основ правильного падения. На тот момент большего мне на ум не пришло, по этой причине все оставшееся время мы проговорили о всякой бессмыслице. Должен признать, когда он окончательно подавит свою стеснительность, то сможет стать превосходным собеседником. Хотя и сейчас у него неплохо получается поддержать любую тему. Кстати, к моему удивлению, в реальности он старше, чем выглядит. Он всего лишь младше меня на два года. Так что для меня оставалось загадкой, как в свои одиннадцать он выглядит лет на семь-восемь.
Хоть решение и было поспешным, но я нисколько не жалею, ибо за время нашего общения Кевин стал не просто полезным мальчуганом, но и близким другом, которого у меня до этого никогда не было. Нас обоих отвергли, поэтому мы хорошо понимали друг друга. Я учил его защищаться, а он просто помогал тем, что всегда был рядом. Однажды, когда Пайнс все-таки возобновила наказания, которые я должен был отбывать в подвале, Кевин сделал то, в чем он отлично набил руку - выследил меня. Через маленькое окошко он спускал всякие мелочи, вроде еды или книг. Как раз эту записную книжку, в которой я сейчас пишу, достал именно он. В подвале хоть и темно, но за многие дни такого заточения мои глаза привыкли видеть любые детали лучше любой кошки. Так что темнота теперь не была для меня помехой.
Мы прекрасно проводили время, и Купер понимал почти все мои шутки, одаривая понимающим взглядом и лукавым смешком. Я не заметил насколько быстро наши занятия стали такими долгожданными для меня. Никогда не забуду момента, когда он полностью открылся передо мной, ибо сам Купер всегда был закрытой книгой. А когда подобная книга сама открывается тебе, начинаешь ценить её еще сильней. После очередного учебного боя( кстати со временем он стал достаточно сильным соперником, для которого порой требовалось особое усилие для победы) мы со смехом упали в траву. Тренировались мы обычно ночью, чтобы ни у кого лишних вопросов не возникало.
В ту осеннюю ночь было невероятно чистое небо, на котором были видна звезды, составляющие тысячи созвездий. Кевин хорошо разбирался в естественных науках, поэтому он часто рассказывал мне о таких вещах, от которых иногда захватывало дух. Но той ночью мы просто слушали стрекот насекомых и молча смотрели на звезды. Благодатное единение нарушило шумное дыхание Купера, полное печали и сожалений. Разумеется, я не стал ждать, чтобы спросить в чем дело, на что Кевин лишь мягко улыбнулся и произнес:
—Знаешь, я никогда не говорил тебе спасибо. В последнее время я много думал о прошлом. И задумался о том, что до сих пор «украшает» мое лицо. Я никогда не рассказывал тебе полную версию. Мне было стыдно перед тобой за свою слабость. Ты всегда казался для меня идеалом, к которому я всегда стремился и которого никогда бы не смог достичь. Я боялся твоего непонимания. Бад и его падаль издевались надо мной, потому что их бесили такие, вроде меня, «альбиносы». Впрочем, нет такого человека, который не раздражал бы этих ублюдков. Когда эти твари снова назвали меня смегмой, я не смог промолчать. За это и поплатился. Они с воплями набросились на меня. Я еще легко отделался, ибо канцелярский нож, с которым они не могут расстаться до сих пор, никак не задел глаза. До какого-то момента этот шрам был уродливым напоминанием о том, что не стоило восставать против их жестокости. Я следил за тобой, потому что был уверен виной этого были они. Наверное, я просто не знал как дальше следует жить, зачем это нужно, если в любой момент тебя могут легко прикончить такие ублюдки. Но, когда мы начали заниматься, я начал видеть в своем отражении стимул больше не допустить подобного. Ты подарил мне этот стимул. Ты помог мне стать тем, кто я есть. Помог не прекращать верить в себя, когда я снова и снова падал от ударов. Ты единственный человек, который протянул мне руку помощи. Может, сам я давно бы вскрылся где-нибудь в углу. Мне жаль, что я только сейчас осознал, что не говорил тебе этого. Так что, спасибо, мистер Билл Сайфер.
Не могу отрицать, что в какой-то степени я был немного рад такому стечению событий, ибо при других обстоятельствах наверняка мы бы даже не заговорили. Но эта маленькая капля радости тонула в презрении к этим мерзким существам. В тот миг мне хотелось разбить коктейль Молотова над их головами и смеяться над их обугливающимися телами. В тот момент я больше всего ненавидел этих выблядков, которые причинили ему все те страдания. Тогда я просто обнял его и поклялся, что они обязательно получат свое справедливое возмездие. Конечно, и до этого я постоянно обещал ему это. Но я чувствовал, что раньше хоть Кевин и доверял мне, но, когда я пытался его уверовать, то он лишь загадочно улыбался в ответ. Возможно, если бы я не знал его достаточно хорошо, то оскорбился бы его скепсису. Но дело тут было в том, что он не верил в свои силы и оттого боялся подвести меня. Однако сегодня что-то изменилось. Он смотрел на меня глазами, полными надежды, будто я бы был его Богом. Увидев его взгляд, я окончательно осознал, что уже никогда не сверну с пути, чтобы ни случилось. Черт возьми, да из могилы восстал бы для того, чтобы выполнить свою клятву, потому что уже я не имел права разочаровать его - единственного человека, который верил в меня.
Шли годы, наша дружба становилась только крепче, а приют только сильнее закрашивали краской, чтобы прикрыть гниющие доски. Мне уже было шестнадцать. Забавно, что каких-то особенных подростковых замашек я никогда за собой не замечал. Если не считать юношеского максимализма, который в принципе всегда был моим вечным спутником. Нравилось осознавать, что через каких-то пару лет я был бы на свободе и вытащил бы Кевина, наконец притворив наши планы в жизнь. Мы хотели спалить все здесь дотла, оставшись последними живыми свидетельствами истории приюта. А пока мы набирались сил и обращали слова настоятельниц против них самих. Конечно, порой мы сильно ссорились. В такие моменты я чувствовал себя последним мудаком, даже если виноват был не я. Удивительно, что я не мог злиться на его детское простодушие. Хотя меня всегда поражал тот факт, что, общаясь со мной, он не растерял такого качества. Бесспорно, внушая ему жизненную жестокость, я готовил его к окружающему миру, который обычно пожирает таких, как Кевин. Однако это и стало причиной главных терзаний, ибо я больше всего боялся испортить то, что выделяло его из всего этого дрянного общества божественности. Жестокость - одна из черт толпы, к которой никак не хотелось причислять Купера.
И вот однажды, поссорившись из-за какой-то ерунды, я был не в лучшем расположении духа. При этом менее всего хотелось слушать религиозную чухню, но вот коллективные беседы с Дарби пропускать нельзя было никак, ибо это грозило несколькими днями, проведенными в подвале. Поэтому я сел возле окна и ждал окончания перерыва, чтобы все закончилось быстрее. Меня не интересовали люди, которые без умолку гудели и что-то кричали. Отвернувшись к окну, я погрузился в неспокойные мысли, абстрагировавшись от постороннего шума. Но внезапно мои мысли прервало движение: кто-то дернул меня за одежду. Обернувшись к раздражителю, я немного смутился. Передо мной стоял ребенок, удовлетворенный тем, что его, наконец, заметили. Он не был похож на потрепанного приютами ребенка, скорее наоборот. Видно, что темно-голубой свитер мальчика был только недавно куплен. Обычно у детей, которые попали сюда впервые, практически сразу мир рушился вдребезги. Они в большинстве случаев просто запирались в себе, не желая видеть дальше своего носа, чтобы не нарваться на большие неприятности. Так что говорить о том, чтобы подойти к незнакомому угрюмому человеку вообще даже не было и речи. Он был похож на новую игрушку, которая вообще ни при каких условиях не вписывалась в этот помойный антураж. Только каштановые пряди, беспорядочно вившиеся на голове, не вписывались в этот идеальный образ. Хотя, по-моему, отчасти это выглядело намного лучше, чем если бы они были прилизаны. Наверное даже мило. Но, к сожалению, мальчишка нашел не лучшее время, чтобы начать разговор. Пожалуй, мне надо было сдержаться, когда паренек попытался спросить «Почему я такой грустный?», однако паршивое настроение из-за ссоры не дало мне просто отвернуться и проигнорировать такой вопрос. Я уже не помню какую я вонючую гадость наговорил, ибо сказал я много, но до конца понять что именно и зачем не мог. Впрочем, не важно, что я наплел. Главной в нашем диалоге была его реакция, о которой я до сих пор вспоминаю. Мальчик просто застенчиво улыбнулся и протянул мне яблоко. «Меня зовут Диппер, а не мешок с костями». Он рассмеялся тихим смущенным смехом, а затем опрометью выбежал из комнаты. Как бы машинально мои губы про себя растягивали его имя, пытаясь запомнить. «Диппер». Странное имечко, однако оттого не терявшее своего очарования. Все ненормальное - прекрасно. В том числе и его имя.
Через несколько минут вошла Дарби. Далее я только следил за временем, высчитывая сколько еще находиться в этой духоте окружения. Я думал о том «Диппере». В какой-то момент я задумался, а не было ли это все какой-то галлюцинацией, но яблоко, лежавшее на моем столе, говорило об обратном. Оно было материально, как и знакомство с этим ребенком.
Во-второй раз мне даже не пришлось прикладывать каких-либо усилий, чтобы снова заговорить с ним. Не знаю чем вызвал такой интерес, впрочем я не был против этого.
С тех пор мы довольно часто виделись с Диппером, ибо приходил он практически каждый день, не считая выходных. Он был довольно забавным с этой своей детской непредсказуемостью и упрямостью. Когда я говорил что-то негативное о его мировоззрении или Боге, Диппер лишь звонко смеялся над моими словами так, будто я отрицаю, что трава зеленая или что днем светит солнце. Хотя при этом никогда не оспаривал, ему было просто интересно слушать. Иногда я показывал ему что-то( хотя на самом деле много ли я мог показать, находясь в ограниченности передвижения). Тем не менее, в такие моменты он смотрел на меня так, будто я открыл новую обитаемую планету.
Я честно пытался познакомить Диппера с Купером. Но у второго постоянно появлялись какие-то дела: «решения, которые не подождут до завтра». Естественно, хоть я и слеп на один глаз, это не мешает мне видеть болезненную неприязнь на лице Кевина при одном лишь упоминании Диппера. И я пытался разобраться в истоках этих чувств, но Купер, по своему обыкновению, лишь отмахивался от меня, что будто бы мне «показалось». Дьявол, ах, если бы мне показалось! Разумеется, это стало одной из тех немногочисленных причин, по которым мы вообще ссорились. Впрочем, я не собирался рассказывать Дипперу это. Это было бы ни к чему. Но, когда однажды прямо в середине занятия, Кевин выпалил, что Диппер является сыном Дарби, я уже не смог промолчать. Купер сказал это так просто, так обыденно, что только с двойной силой возбудило во мне ярость. Ведь не может же Пайнс быть матерью такого, как Диппер. Категорически нет. Даже смешно думать об этом. Она физически не может воспитать такие положительные качества, которыми обладает этот неугомонный ребенок. Мне было мерзко от того, что мог лучший друг может позволить себе говорить такую дрянь о другом моем друге только бы вернуть себе мое внимание. Даже не дослушав его аргументы до конца, я просто ушел обратно в кампус. Мне не хотелось сейчас разговаривать с ним, потому что боялся впервые его ударить не в формате обучения.
Было так странно чувствовать полную отчужденность от общения с Купером. Если ссоры до этого можно было бы назвать плевыми, то сейчас мы уже обходились друг без друга практически неделю. Даже Диппер заметил то, что я слишком уж долго прибываю в некой "депрессии" из-за всего этого. Конечно, на следующий же день мне стоило бы спросить Диппера о его семье. Но как только язык попытался заговорить об этом, я полностью забывал все слова и звуки, чтобы выразить хоть что-то. Мне правда было страшно, что это все может оказаться правдой. Потому что было множество фактов, которые действительно указывали на правоту Кевина. Например, Диппер же не мог просто появляться здесь, если бы у него не было каких-либо работающих здесь родственников. Если же конкретизировать этот аргумент, то Диппер появился именно перед уроком Дарби. Но с другой стороны, я никогда не видел его рядом с Дарби. Вообще с кем-либо еще, кроме меня. Если бы не то яблоко, возможно я бы все таки начал считать его галлюцинацией воображения. Единственным человеком, про которого более конкретно рассказывал Диппер, - была его сестра. Конечно, он упоминал и остальных лиц, которые его окружали, но скорее они были лишь дополнением к его приключениям с сестрой. О маме он говорил так же как и о «остальных лицах», поэтому большим, чем ее существование, я не располагал. Впрочем, правда не заставила себя долго ждать.
Как обычно перед началом очередной лекции о Всевышнем, мы просто сидели вместе, что-то обсуждая о морских чудовищах. Как правило, за несколько минут до начала занятия Диппер куда-то уходил, а после всего возвращался как ни в чем не бывало. Но сегодня, видимо, Диппер слишком увлекся беседой, что забыл о моменте, когда ему нужно было идти, поэтому до самого звонка мы проболтали. Как только раздался звонок, Диппер заметно побледнел. Только он хотел встать, чтобы выбежать из кабинета, в дверях резко выросла фигура Дарби, которая сразу бросила свой взгляд на нас. Было заметно, что она несколько растерялась, но затем эта эмоция молниеносно исчезла, уступив место будничному хладнокровию. Не говоря ни слова, она показала на дверь и Диппер опрометью ринулся к двери, напоследок окинув меня сожалеющим взглядом. Мне стало не по себе от вида этой сцены. Явно, что Диппер боялся Дарби. Конечно, нельзя было отрицать, что если бы Пайнс не была ему как минимум знакомой, то возможно Диппер так бы не старался выбежать из комнаты при одном лишь ее появлении.
Никогда так долго не длились беседы, как сейчас. Казалось, что время застыло вначале лекции, в течение которой Дарби смотрела только на меня. Я хоть старался не пересекаться с ней взглядами, но было совершенно очевидно, что она не отрывала от меня укоряющих глаз. В голове сумбурно метались мысли, дробившие мою черепную коробку, ибо явно, чтобы полноценно существовать им необходимо выйти за пределы моей головы. Тем не менее, все, при любых раскладах, сводилось к Дипперу. Не знаю почему, однако когда разум все-таки уступал доводам Кевина насчет Диппера, я все равно упорно отвергал их как нечто неестественное или фантастическое. Как и следовало ожидать, после окончания лекции Дарби попросила меня вернуться в этот кабинет после ужина. Тогда я думал, что она на тот момент просто не смогла найти предлога для наказания, оттого решила огласить что-то более изощренное вечером. И все же эта ситуация не переставала казаться одной большой неизбежной ловушкой. Конечно, я бы мог не прийти, но что изменилось бы? Разве что, удвоилось бы наказание за отказ в повиновении. Поэтому я просто кротко кивнул и вышел из кабинета. Я знал, что нужно было найти Купера, ибо обычно я всегда предупреждал его о моем будущем препровождении в подвале, чтобы он не волновался. Однако казалось, что он специально игнорировал меня. По крайней мере, для него прятки уже не составляли особого труда, тем более, что он знал, где и когда я буду его искать. Даже до конца дня он так и не объявился. «Что ж, пускай,» - думал я, - « Раз он не хочет видеть меня, то пускай так и будет. Я не собираюсь за ним бегать». Поэтому после ужина мне больше ничего не оставалось, кроме как идти на «добровольную» расправу.
Было около восьми вечера, отчего на улице было уже довольно темно. Когда я вошел в кабинет, то сначала подумал, что в нем никого нет, ибо ни один источник освещения не был включен. Но мое мнение резко изменилось, когда за моей спиной внезапно захлопнулась дверь. Передо мной возникло темное очертание фигуры Дарби. Она даже и не пыталась включить свет. Не знаю был ли это особый способ нагнать страх либо что-то иное, но работало в принципе эффективно.
—Ты,- нервно прошипела она, — сколько раз я терпела твои выходки. И что из этого?! Я не вижу на твоем лице благодарности за мою терпимость, мальчик мой.
Я хоть и думал, что большего, чем подвал, она все равно придумать не смогла. Однако, тем не менее, мне стало немного дискомфортно от тона ее голоса. Будто все те эмоции, что она скрывала, разрушили плотину самообладания и наконец овладели всеми берегами ее богословского сознания. Возможно раньше я именно этого и ждал от нее, но это нужно было лишь исключительно для того, чтобы она от бессилия передала меня директрисе, которая отослала бы меня подальше от этого проклятого места. Конечно, все это было практически не осуществимо, оттого я на самом деле давно потерял интерес к выбиванию психики Дарби из колеи.
Мне нечего было ей ответить, поскольку все, что бы я не сказал, было бы использовано против моей же воли. Пожалуй, наверное, Пайнс даже и не ждала никакого ответа.
—Разве я не была благосклонна, когда наказывала тебя? Я рассчитывала, что Бог поможет тебе овладеть твоим сознанием. Как ты посмел губить душу невинного ребенка своими грязными словами?! Да и вообще как ты посмел разговаривать с ним, мерзавец? - вдруг я почувствовал, как ее рука хлестко ударила мое лицо. Естественно, мне не было больно физически от такого удара, скорее он был ослепительно болезненным для моего эго. Ведь после истории с глазом, я пообещал себе, что больше никто не притронется ко мне. Тем более не какая-то одержимая монашка. Если первые ее слова я еще мог как-то стерпеть, то теперь уже мой барьер спокойствия дал серьезную трещину:
— Да кто вы такая, чтобы меня судить? Если я не помешан на Библейских историях, то я уже автоматически считаюсь антихристом? На заметку, единственный, кто здесь «губит душу» это вы со своим навязыванием веры. Мне совершенно плевать, что вы думаете обо мне. Вы не являетесь образцом, на который стоит равняться. Вы что-то говорили про наказание, так давайте покончим с этим и накажем «негодного» меня! Вы же так хотите показать Всевышнему, какая вы замечательная, направляющая блудливых душ, сбитых с праведного пути. Только давайте не будем растягивать это, ибо мне же еще «мир разрушать своими грехами».
Жаль что в комнате было довольно темно, ввиду этого нельзя было рассмотреть ее багровеющее от гнева лицо. Несколько секунд мы не нарушали тишину, однако ее прервал судорожный, буквально трясущийся смех монахини. Я никогда не слышал ее смеха, тем более такого. В тот момент мой пофигизм немного трансформировался в некую форму смятения. Может мне действительно не стоило выводить ее тогда? Ибо далее происходящее стало намного хуже, чем я мог себе вообще представить. «Что она планирует сделать со мной?» - думал я. Не церемонясь вытолкнув меня из кабинета, Дарби вцепилась в мой рукав и потащила уже в известном мне направлении. Я был уверен, что дело не могло просто обойтись обыкновенной изоляцией. Ведь когда человек лишается опоры или, проще говоря, выходит из себя, то он проявляет свои истинные качества. А этой двинутой святоше всегда было, что показать. «Почему именно общение с мальчиком разбудило в ней зверя?» Она так сильно пихнула меня к лестнице, что если бы не перила, то наказание наверное перенеслось бы, ибо я бы уже лежал в госпитале. Подвал меня встретил той же сырой темнотой и молчаливостью, которая намеревалась вскоре быть разрушенной. Когда мы подошли к моей «келье», Дарби в очередной раз толкнула меня, но так, что я сразу же осел на полу.
Впервые Дарби зашла в комнату и закрыла за собой дверь на ключ. Но она не спешила это делать, наслаждаясь своим положением надо мной.
— Что ж, теперь нам никто не смеет помешать. Как я уже упоминала раньше, ты просто не понимаешь хорошего отношения. Ты такой дерзкий, считая, что за твои слова Бог не покарает твою душу. Пытаешься казаться тем, кем не являешься. Глупый. Скажи, разве ты можешь дать что-то хорошее? Разве ты сам не думал об этом, общаясь с Диппером? Из-за твоих мыслей воздух вокруг тебя наполняется ядом, не говоря уже об окружающих. Разве тебе не жалко Диппера? Он же еще юн и не понимает серьезности твоей проказы. Ну ничего, Бог преподаст тебе заслуженный урок. Ты прочувствуешь его внутри. Может быть хоть так истина войдет в твою голову.
Подойдя к углу комнаты, она взяла какую-то палку. Я молчаливо ждал своей участи, наблюдая за ее приближающимися шагами. Надежда окончательно угасла, когда отползая, я коснулся стены лопатками. Бежать было некуда. Совершенно никаких выходов. Возможно, я бы как-то смог перехватить предмет из ее рук и воспользоваться им на опережение. Но никто не поверил бы, что «мягкосердечная и тихая» Дарби Пайнс хотела напасть на своего же ученика. И что вышло бы из этого? Заперли бы за решеткой из-за этой швали. У меня бы отняли Кевина. И Диппера. Хотя что-то мне подсказывало, что тогда в классе была наша последняя встреча. Тем временем, Дарби подошла ко мне уже вплотную.
— Невероятно, сам Билл Сайфер пал к ногам Божьего наместника! Неужели не попытаешься снова выдать какую-то очередную постылую желчь? Хотя в любом случае я выбью ее из тебя. Я покажу тебе, что значит прикасаться к моему сыну! - внутри все будто сковало февральским морозом после ее слов. А я же, черт возьми, не поверил Кевину. Думал, что он специально хотел настроить меня против общения с Диппером.
Мелкая дрожь пробила мое тело. Ну это же просто не могло быть правдой! Кто угодно, но не она, подходит на роль заботливой мамочки мальчика. Диппер не мог вырасти таким, находясь в ее окружении. Хотя даже если и так, то она же убьет в нем абсолютно всю его натуру своими бесполезными книгами и речами. Его никто не защитит от ее мертвящей праведности. Он такой же ребенок, каким когда-то был и Кевин. Казалось, что жизнь оборвалась, закончилась. Но на деле это было лишь начало моего конца.
Зрение уже довольно легко привыкло к темным очертаниям, оттого все виднелось теперь в достаточной мере. Мельком перекинув взгляд с Дарби на палку, которую она уверенно держала в руке, я заметил, что это была не просто «палка». Это был крест. Не то что бы большой, однако, не меньше среднего: размером примерно с человеческую руку.
Мысль о Диппере с резким щелчком разрубила окончательную связь с действительностью. На моем восприятии будто был поставлен какой-то барьер за которым окружающее казалось каким-то недосягаемым. Я не с первого раза воспринял, что эта сука приказывала мне перевернуться. Пожалуй, если бы мне было пять лет, то я во все глаза следил бы за ее действиями, ибо не понимал бы, что к чему. К счастью или сожалению, возраст не ставил передо мной препятствий в понимании контекста этого приказа. Когда я не предпринял никаких попыток к исполнению ее команды, она с небывалой силой ударила меня этим же крестом, насильно заставив подчиниться. Смесь внутреннего позора и злобы бурно фонтанировали, разъедали подобно серной кислоте каждую клетку меня. Это все было откровенно жестокой насмешкой. Она хотела надломить и использовать мою уверенность против меня же самого, облачив ее в слабость перед лицом обстоятельств. Но еще больше, чем Дарби, я был отвратителен сам себе. Ибо я, как тряпичная кукла, просто попускал дальнейшие действия мимо. Конечно, всегда удобно прикрываться нежеланием еще большего наказания противодействием или растерянностью. Но за что я до сих пор виню себя так это за то, что я даже не попытался. Будто бы я был лишь наблюдателем готовящегося акта вандализма над чьим-то телом. А в этом теле либо вообще не было никакой души, либо в нем находился жалкий, покорный раб случая. Та модель человека, которую я всегда презирал и считал живым отбросом. То есть кто-то, совершенно не похожий на меня. Но ведь на деле, это не более чем бредовая рефлексия. Ибо все это время я был этим рабом случая, а не этот кто-то еще. Я стал этим отбросом. Даже как-то до абсурдности смешно.
Во второй раз, когда она приказала снять одежду, она даже не стала ждать перед тем, как снова с размаху заехать мне по ребрам. Боли как таковой, естественно, я не испытал, но, однако, я все же прочувствовал силу замаха, так как тело машинально вздрогнуло от подобной неожиданной "ласки". Не став ждать моего прихода в себя, Дарби просто сдернула штаны, и, скрутив мои руки за спиной, крепко связала их какими-то шнурками.
— Да настанет же момент, когда ты сможешь наконец прочувствовать Его. Изнутри.
Особенно долго не церемонясь, она просто и стремительно всунула длинный более заостренный конец креста мне в анус. От внезапной боли я на секунду потерял дыхание, непроизвольно привстав корпусом со своего места заклания. Я уже не ожидал вновь прочувствовать ее. По прошествии какого-то времени после лишения глаза я даже было подумал, что испытанные тогда ощущения были лишь заветными грезами. Но сегодняшняя пытка доказала, что я все-таки могу чувствовать что-то подобное. Хотя, сравнивая потом две различных формы подобного состояния, могу сказать, что эффект от второго был гораздо сильнее, и я прочувствовал его как-то более обостренно что ли. Наверное, кто-то скажет, что вырезание одного из органов чувств должно быть значительно мучительнее, чем просто чертов крест в заднице. Возможно и так. Но я вполне могу объяснить и свое восприятие. Во-первых, чувства необратимо субъективны. Во-вторых, скорее всего, мое тело и разум вовсе не думали заново пройти через эту агонию, ибо уже приняли энуклеацию как постфактум, который никогда не должен был повториться. Проще говоря, мой организм был более не готов в первый раз, чем в последующий из-за некой необычной формы самозащиты. Возможно поэтому мои чувства ввиду этого стали более жгучими.
Дарби было плевать, что мой организм совершенно никак не был готов к подобному. Острие практически сразу разорвало что-то внутри, заставив все мое нутро полыхать. Предмет проходил трудно, так как совершенно ничего не могло помочь увлажнить внутренние стенки. Оттого всякое движение чертовски царапало нервные окончания. С каждой пульсацией боли слабость в мышцах и мучительное страдание расползались по всему телу. Я не хотел, чтобы эта сука слышала мои вопли отчаяния, ибо они являлись высшей наградой для нее. И поначалу я действительно мог подавлять тяжелое желание избавиться от части боли через крик. Однако, когда она начала прокручивать свой инструмент насилия внутри, заставляя его вклиниваться все глубже и глубже, и делать резкие поступательные толчки, то я уже не уповал на волю. Впрочем, эта шлюха полностью игнорировала этот факт, зная, что стены были далеко не фанерными.
«Какого это почувствовать себя таким беспомощным, Билли?»
Я не хочу, чтобы она прикасалась ко мне. Ее пальцы похожи на опарышей, копошащихся в гниющей плоти. Она не дает мне извернуться, садясь на мои ноги. К счастью, я не мог видеть ее самодовольной ухмылки. Она нарочито нежно гладит спину, не прекращая наращивать безумный темп, иногда впиваясь ногтями в кожу. Разумеется, Дарби не пыталась меня успокоить, скорее наоборот, дразнила.
«Я уверена, что через боль Он поможет тебе рассеять грешное вольнодумие. А я помогаю тебе встретиться с ним, мой мальчик. Так будь же благодарен!»
Это было так унизительно. Беспомощно погружаться во внутренний хаос пред ее лицом. Все вокруг работало как-то не правильно. Не должно быть этих предательских слез усталости, дурацкой парализованности и, в конце концов, этой нечеловеческой боли. Вообще ничего не должно быть. В тот момент мне просто хотелось погрузиться во тьму. Единственную священную материю. По-моему, очень зря, тьма стала афоризмом зла и жестокости, ибо исключительно она может принять и окутать тебя, не требуя лишних объяснений.
«Мне ты не можешь соврать, ибо я знаю что произошло с твоим глазом. Может быть кто-то и поверил в эти россказни, но я уверена, что тебе стыдно, так как тебя покарал сам господь. А ты пытаешься скрыть это. Что ж, раз ты не понял урока, так я не буду жадной до повторения».
В какой-то определенный момент какофония звуков, действий и мыслей начала сливаться в безликую массу, отходящую на второй план. Будто бы мир неожиданно замедлил ход, ожидая моего восстановления, чтобы ударить с новой силой. Удар пришел, но скорее осознания. Осознания того, что именно это окончательно освободило моих внутренних демонов, томившихся годами, вожделение которых сожрать меня при первой же возможности только росло. До этого я слышал лишь их неясные голоса. Они звучали так однообразно, мыльно, что даже особо и не было желания разбираться в этом. И вот сейчас практически ощутимо что-то щелкнуло во мне. Каждое касание, каждый звук, каждое действие, исходившие от Дарби, являлись частичками ключа от «геенны огненной». Складываясь воедино все больше, демоны ликовали. И вот, когда ключ собрался воедино, их торжество было слышнее всего. То наращивая, то, наоборот, снижая ритм, то переходя на неразборчивый шепот, то крича так громко, что уши закладывало. Они повторяли всего лишь два слова, вообще не соблюдая последовательность.
«Диппер»
«Убить»
Голова безбожно распадалась на множество осколков, так и норовя упасть на отсыревший пол. Дарби всячески препятствовала этому, то и дело похлопывая меня по щекам. Усталость так сильно накрывала мое видение благоволящей рукой, что я даже особо не обращал внимания на это. Если честно, то я даже не заметил, как все быстро начало плыть передо мной. Перед тем, как окончательно потерять сознание, я почувствовал, что Дарби, приблизившись к моему лицу, мягко впилась в мои губы. И, не получив никакого сопротивления с моей стороны, она свободно впихнула свой изучающий язык в мой рот. У меня совершенно не было сил противостоять ей, несмотря на то, что желание откусить ее похабный язычок было крайне велико. Как же сильно хотелось все прекратить, закрыв глаза.
«До скорой встречи, Билл. Надеюсь, ты что-то подчерпнул для себя из нашей беседы». Я буквально слышу, как она улыбается голосом, произнося это. А затем меня все-таки поглощает спасительный мрак.
Я не помню сколько времени я провел в беспамятстве, ибо мой «сон» никто не тревожил. Казалось, что так я провел более нескольких дней. Так как с тех пор, как эта шлюха бросила меня подыхать меня на полу, я абсолютно не совершал никаких телодвижений, к ноющему ощущению в пояснице прибавилась небывалая тяжесть во всем теле. Боль по какой-то причине не хотела меня оставлять. Все это было удивительно странно, ибо мало того, что «сладость наказания» я прочувствовал в полной мере, так еще до сих пор все последствия перекатывались по моему телу, напоминая об утраченной неприкосновенности. В прошлый раз боль практически сразу же отступила, хотя, возможно, это из-за многочисленных доз опиатов, которыми меня обкалывали.
Однако когда я сопоставил все факты, все в один момент сошлось в моей голове. Возможно, врачи врали по поводу моей болезни. Ибо вроде как таковой ее не было. И не только врачи лгали мне, но и я сам помогал скорее принять и дополнить образ моей болезни, чем лечить ее. Ведь я, на самом деле, могу чувствовать, но перепрыгнув определенный болевой порог, который я установил себе сам. Как я раньше не думал о том, что все это было лишь жалким самовнушением, которое еще в раннем детстве мне вбили в голову. Допустим, что с мелкими порезами, которые я наносил сам, вся эта убежденность еще справлялась, но с событиями, которые не могут быть перекрыты моим сознанием, дело обстояло абсолютно иначе. Итак, если бы мое восприятие было обыкновенным домом, то его крыша никак бы не пострадала от легкого ветра, а вот если на этот дом внезапно обрушился ураган, то крышу бы мгновенно снесло, передав содержимое обители бушующим порывам. Черт возьми, было бы неправильно сказать, что мне не нравился этот ураган агонии. Хотя определенно мне не нравился один аспект - я получал его при унизительных обстоятельствах. Конечно, ощущения были важны, но еще больше я придавал значения самому процессу разрушения и восстановления «дома». Был в этом какой-то особенный смысл. Без всего этого жизненного контраста все вокруг превращается в бессмысленное скучное существование. Именно этот контраст дает тебе оживляющую пощёчину, побуждающую к действию. К примеру, даже Кевин начал действовать, когда получил боль из вне. Хоть мне и неприятен этот факт, но он достаточно правдив.
С трудом поднявшись, я еле докочевал до сломанной койки. Дарби не слабо постаралась, чтобы довести меня до такого состояния. Дьявол, но я до сих пор не понимаю, как Диппер мог являться ее сыном. Мысли об этом отчасти даже приглушали мою боль. Я чувствовал себя таким беспомощным, что никак не мог помочь ему. Ведь если Дарби так обращалась с чужими детьми, то что тогда она делала со своими? Или же она, наоборот, полностью срывалась на нас, при этом не трогая свою семью. Искренне надеюсь, что она придерживалась второго, ибо я не хотел, чтобы Дипперу могла бы каким-либо образом передаться та жестокость, что происходит здесь. Он не должен становиться частью этого дерьма. Лучше я вытерплю еще тысячу подобных наказаний и унижений от Дарби вместо него. Мне уже плевать отчасти, что со мной будет, ибо худшей альтернативы, чем сейчас, я уже не вижу. А Диппер еще может стать чьим-то героем в отличии от меня.
Через некоторое время послышался звон ключей, а затем за дверью показался знакомый силуэт божеской бестии. Вытянувшись в полный рост, она без лишних слов приоткрыла дверь, внутренне ликуя моей беспомощности. Силы, для того чтобы побыстрее выбраться отсюда, полностью иссякли. Как только я встал, голова дьявольски закружилась, заставив мое тело предательски пошатнуться. Разумеется, все это не прошло мимо Дарби, которая уже была возле меня, чтобы подхватить за плечи. Только могу представить, какой кайф она тогда испытала, «помогая» беспомощному выйти наружу. Впрочем, хоть я внутренне не желал таких действий с ее стороны, но расходовать и без того небольшой запас энергии не хотелось, по этой причине я не стал препятствовать ее «помощи».
Выйдя из карцера, она не обмолвилась ни единым словом. Ей нравилось считать, что она смогла подавить меня, оттого даже и не хотела что-либо говорить. Особенно сильно она ликовала, когда "нечаянно" подталкивала меня( из-за этого я невольно спотыкался), будто нанося последние штрихи своей педагогической работы.
Когда мы вышли, по-видимому, еще был самый разгар дня, оттого все буквально замерли при нашем появлении. Все взгляды были устремлены на нас. Что ж, эта мразь знала наилучшее время для освобождения. Яркий дневной свет неприятно пронзил глаз, поэтому все вокруг на некоторое время стало одним большим маячившим пятном. Дарби прекрасно знала, что так произойдет, но не желала останавливаться, проталкивая меня вперед, в толпу. Хоть общественное мнение давно перестало быть для меня показателем, но, тем не менее, в глазах толпы я имел авторитет, который не очень хотелось терять. Ибо именно всеобщий страх намного упрощал жизнь. Жизнь дала мне это осознать. Поэтому Дарби снова всячески пыталась спровоцировать мое падение перед всеми, но, к счастью, я все-таки смог удержать равновесие. Это было непросто, но если бы я сдался, то что я бы сказал Кевину или Дипперу? Наконец дойдя до общей спальни, пробурчав что-то о завтрашнем обязательном занятии, эта богохульница покинула меня. Долго не думая, я рухнул на свою кровать и забылся во сне. Но у моего организма были другие планы, не дав мне долго блаженствовать в царстве Морфея.
Когда я приоткрыл глаза, на улице хотя и было темно, но явно, скорее всего, было время ужина. Напротив моей кровати маячила мутная тень. Сперва я уже успел немного испугаться, ибо в последние разы любые очертания принадлежали этой Пайнс. Однако, к моей радости, это был Кевин. Все это время он неподвижно сидел, наблюдая за моим сном. Впрочем, я был даже рад, что Купер был рядом. Я чувствовал вину перед ним за то, что пропал на несколько дней без предупреждения. Конечно, причиной моих терзаний было не только это. Как бы не хотелось верить, но парень был прав по поводу происхождения Диппера. А я при всех наших клятвах в честности, забыл, что при этих клятвах существует не только обязанность говорить правду, но и доверие.
Сначала он будто бы не заметил меня, когда я привстал с кровати, ибо скорее всего он пытался заставить меня почувствовать, что я совершил преступление в отношении него. Но в действительности я знал, что он переживал еще сильнее, чем я, поэтому строить обиженного у него получалось хуже всего. Мы оба прекрасно понимали, что сейчас нужно было все тщательно обсудить, так как за долгий период нашего "временного" бойкота возникли небольшие пробелы, которые, в худшем случае, могут стать серьезными трещинами в будущих взаимоотношениях. Я видел, что у него много чего внутри накопилось, желающего вырваться из его головы(впрочем, как и у меня), однако Кевин так и не научился правильно начинать разговор. Наверное, если бы я дал ему время для того, чтобы начать, то Кевин был бы готов начать только к утру, поэтому я решил взять инициативу на себя. Правда, кажется, я сам не знал как следует начать.
—Прости меня.
—За что?
—За то, что не поверил тебе. Ты был прав. Мне правда жаль, что так вышло. - Даже удивительно, что получилось так просто.
Я даже не заметил, как быстро Кевин соскочил с кровати и подбежал ко мне. Вдруг я почувствовал, что что-то необычайно теплое окутало мое тело. На мгновение оно будто стерло всю ту моральную грязь, которая стекала с моих рук. Именно в тот короткий момент облегчение дало мне надежду, что я могу что-то изменить или противостоять этому дерьму. Черт, как же могло одно объятие сотворить такое? Но мгновенно вся эта идиллия чувств оборвалась. Слова Дарби четко всплыли в моей памяти. Ведь я, по сути, действительно ничего кроме «яда» не мог предложить взамен Куперу за такое лекарство. Кевин без остатка отдавал мне свою душу, а я даже не смог оправдать его доверие. От того, что я смог причинить ему боль, мое горло сжалось от внутренней вины. Наверное, я действительно медленно скорее разрушал Кевина, чем помогал. Однако, возможно, людям поистине будет лучше, если я просто исчезну. Если я дам шанс им самим оттолкнуть себя, чтобы они не чувствовали себя брошенными, покинутыми. Мне было тяжело принять это, поэтому лишь просто оставалось надеяться, что я делаю правильный выбор. Но мне было практически физически больно отталкивать его от себя. Более того, я не хотел этого. Я чувствовал, что если оттолкну его, то будто брошу щенка под колеса. Конечно, такой решительный шаг с моей стороны был бы мучительным для нас обоих. Однако, если я не смогу отпустить его, то в таком случае это значило бы, что мои руки будут полностью в его крови, ибо я сам буду держать нож.
Руки сами собой слегка оттолкнули Кевина. Мое тело нещадно лихорадило от избытка чувств и «расстроенных нервов». Зеленые глаза Кевина недоуменно буравили меня с ног до головы. Он уже понял, что я хотел сказать. Что ж, он всегда хорошо понимал без лишних разговоров.
—Знаешь, Кев, я заставил людей страдать.
Особенно тебя.
—А разве ты раньше не считал, что в них заключается веселье?
—Не тогда, когда это касается тебя. Вся вина за то, что произошло, полностью моя. Я подвел тебя. Ты был прав насчет Диппера. Я много раз говорил тебе, что он хороший парень, оттого просто не хотелось принять все это. Прости, что пропал, ничего не сказав тебе. Я чувствую, что тяну тебя вниз за собой. Поверь мне, ты не достоин такой участи. Кевин, ты должен найти себе друга получше чем тот, который даже вытянуть тебя отсюда не может.
—И ты хочешь, чтобы я просто нашел себе нового друга и бросил тебя на грани вскрытия?
—Да.
Это «да» было таким чужим моему голосу. Будто я сказал что-то крайне нелепое. Я чувствовал в себе маленького ребенка, который метался из стороны в сторону, неспособного принять решение. Вроде бы я внутренне признал, что порой просто необходимо отпустить, но в тот же момент, когда решение должно было быть озвучено, в противовес находились еще тысячи доводов против. Этих соблазнительных доводов было настолько много, что если бы добавился еще один, то я окончательно сломался бы.
—Билл, ты идиот. Неужели ты думаешь, что я позволю тебе совершить ошибку, о которой ты будешь жалеть вечно? Я не знаю, с чего ты решил, что подвел меня. Не всегда же в жизни должны быть белые полосы, твои слова кстати. Ну повздорили, ну не разговаривали несколько дней и что с того? Что ты тут сопли развел? (в его словах скользила улыбка, которая снова разжигала жар внутри, а я лишь ощущал себя более сокрушенным) А по поводу матери Диппера я могу лишь радоваться, что до тебя, наконец, дошло, умник. И да, я тебя прощаю.
Кевин снова сделал это. Зачем опять он обнял меня? Почему он не послал меня? Зачем я подошел к нему? Почему он все еще считал меня другом? Зачем ему я? Почему я нужен ему?
Зачем я задаюсь всеми этими дурацкими вопросами? К черту все эти вопросы. Я не хотел думать, что сейчас чуть не отверг своего лучшего друга. И хоть во мне еще сохранилось то прежнее сомнение, тем не менее оно закралось так глубоко в тот момент, когда Кевин от меня не отвернулся. Главным было то, что я уже не чувствовал того самого одиночества. С одной стороны, конечно, неправильно загружать его своими переживаниями. Но, с другой, было так охуенно знать, что ты не находишься в этой дыре один на один с тварями, готовыми растерзать твое тело на мелкие кусочки. Хоть я сам мало что мог ему дать, тем не менее я был так благодарен Куперу за то, что он даровал мне. Внутри копошилась вина за свой внезапный выпад, но, к счастью, я смог закончить это самобичевание и положить хуй на это, просто наконец ощутив каждой частичкой своего тела всепоглощающее счастье.
В конце концов, мы все-таки окончательно помирились с Кевином. Если честно, то я уже и забыл как сильно соскучился по его обществу. Мы потихоньку начали восстанавливать наши занятия, на которых Купер показывал себя лучше чем никогда. Оказывается, что на протяжении нашей молчанки, Кевин каждый день практиковался, чтобы после показать мне доведенные до совершенства удары. Признаться, после увиденного я даже не видел смысла продолжать занятия, ибо мы были уже более чем на равных. Скорее то, что мы продолжили заниматься, было чем-то вроде развлечения в последнее время, так как в этой богадельни заняться реально было нечем. Вообще, на самом деле, с момента перемирия мы будто и не ссорились, без проблем допуская друг друга в свою зону комфорта. Только раньше наши разговоры заходили на всевозможные темы, а теперь существовала одна запретная, которую стоило избегать. Кто бы сомневался, что она касалась Пайнс и Диппера. Прежде всего, стоит признать, что и раньше Диппера Кевин не жаловал, а отныне он не стеснялся в открытую высказывать свою неприязнь. Купер винил мальца за произошедшее со мной, говорил, что благодаря ему на меня была спущена собака Баскервилей. И сколько бы раз я не пытался внушить, что Диппер наверняка даже не знал о настоящей сущности своей матери или о том, что он был еще совсем ребенком, у которого даже до конца мировоззрение не сформировалось, Кевин был не преклонен. Казалось, что он будто бы в своей голове перевесил все поступки Дарби на Диппера и осуждал его чуть ли не больше этой женоподобной мрази. Наверное, в воображении Кевина Диппер рисовался маленьким чертенком, который вместо Дарби держал кнут в руке.
Что ж, переубедить мне так или иначе никого не удалось, впрочем сам же виновник горячих споров так ни разу и не появился с тех пор. Похоже, что больше он в этом месте так и не появится, хотя скорее это только к лучшему. Его нутро было чуждым этим стенам, поэтому Диппер частенько ощущал себя запертым здесь. Вслух он этого никогда не говорил, но была очевидна его радость, когда мы все-таки выходили на улицу вон из этого смрада. Наверное, в первый раз Диппера силком затащили сюда, но как раз тогда мы и познакомились. По видимости, все остальные разы он просто приходил, чтобы встретиться со мной, ибо кроме этого здесь он более никогда и ничем не занимался. Наверное, если бы вдруг он сам решил перестать навещать меня, то я бы и не обиделся, так как реально это одно из не самых приятных мест. Оно буквально давит на черепную коробку, разрушая тебя. Но все же он приходил. До сих пор не понимаю отчего ему была интересна моя болтовня, если честно. Он правда был неплохим парнем. Очевидно же, что он не виновен в том, что его мать ебаная психопатка. И все же Кев по каким-то своим внутренним убеждениям не хотел этого принимать. Как бы то ни было, мы все же избегали таких разговоров.
Увы, Дарби после первого случая только пристрастилась к телесным наказаниям. Каждый раз для нее и меня они были чем-то новеньким, она как-будто исследовала анатомию на моей плоти. И с каждым новым разом боль ощущалась все слабее, и меня это откровенно пугало. Несмотря на то, что я непосредственно ненавидел боль от самого процесса пыток, потому что Дарби была ее инициатором, однако я боялся потерять само восприятие мучений. Из-за частых наказаний мой болевой порог заметно начал расти, по этой причине порой теперь этой шлюхе приходится немного стараться для того, чтобы заставить меня кричать. К своему удивлению, я стал настолько сильно в последнее время одержим поиском этого порога, что иногда ловил себя на мысли, что мне хотелось услышать что-то кроме треска собственных ломающихся костей, а потом просто сдохнуть, как если бы я вспорол себе грудь. Я желал чего-то большего, масштабного. Вследствие этого мои дальнейшие эксперименты с восприятием заходили немного не в то русло, что довольно пугало Кевина. Не сосчитать сколько раз я обещал ему больше не заниматься подобным, однако интерес все же преломлял здравый смысл. При одной лишь малейшей мысли об электризующей агонии меня уже срывало с катушек. И только потому что я помню объятое страхом лицо Купера, который трясущимися руками рвал на себе рубашку, чтобы сделать мне жгуты и перевязку, я пока что завязал с этим. Особенно сложно было удержаться от такого развлечения, когда Дарби запирала меня одного на несколько дней, иногда принося еду. Находясь в этой комнате столько времени, мои лёгкие будто обрастали изнутри сероватым пушком плесени. Единственное, что у меня теперь было, это безмерные отрезки времени, в которых я вяз с головой.
Сначала я старался коротать время сном или хотя бы дремотой, но это довольно быстро превратилось из спасения в мучение. Если всякий сон и приходил, то он не отличался оригинальностью сюжета. Обычно все действия происходили в темном пространстве, посреди которого появлялся Кевин. Как только он замечал меня, то сразу же рвался ко мне, но чтобы он ни делал, все-таки не мог этого осуществить, будто бы сама материя, из которого была создана эта проекция, препятствовала воссоединению. И вот вроде бы осталось несколько шагов, но вдруг меня сзади что-то одергивает, и я уже вижу перед собой Диппера, на лице которого милая улыбка моментально сменялась паникой. Кевин держал пистолет в своей руке, целясь в Диппера. Во сне мои конечности деревенеют настолько, что мне остается только роль зрителя. Прицелившись, Купер хладнокровно спускал курок, и отовсюду звуки выстрелов звонко били в уши. Моментально мои руки, лицо и одежда обагрились кровью, и затем я резко просыпался. Сперва мне было не по себе от таких видений, но, немного погодя, я свыкся с ними, как с одним из кошмаров моей жизни.
Время текло так быстро, неумолимо приближая выпуск из этого проклятого места. Я часто думал о той расправе, которую хотел бы совершить в награду за замечательно прожитые года, но ничто не казалось мне достаточным для удовлетворения моей мести. Когда я вроде бы придумывал что-то стоящее, то это в миг становилось незначительным и дурацким. Но все же один случай помог мне определить наилучший способ. Во время того, как я находился в своеобразной изоляции, оказывается, на одной из лекций Купера прилюдно выпороли. Это было первым случаем, когда подобное сестры свершали над учениками прилюдно. А дело заключалось в том, что одна из сестер, обсуждая неугодных и необходимость их наказания, не смогла сдержать неудачную шутку при себе, высмеяв мою персону перед всеми. Кевин, желая защитить мою честь, тоже в свою очередь сделал резкое замечание в сторону религии. Было не столь важно содержание произносимого, сколько то, что эти дьяволицы смогли при всех позволить то, что уже давно везде запрещено. Конечно, я уверен, что всем здесь рано или поздно как-то прилетало от монашек, но это не было сделано так открыто. Что ж, во-первых, они не перешагнули, а перепрыгнули все крайности. Во-вторых, они никогда больше не посмеют трогать кого-либо еще. Тем более Кевина. В тот же день, когда я был освобожден от пут плесени и Кев поведал о произошедшем, я твердо решил сделать все то, что хотел еще с первого взгляда на белую штукатурку. Теперь мне было уже плевать на способ, ибо главным был сам процесс того разрушения, коего мы уже давно ждали. Когда-то сестры говорили, что огонь очищает человеческие души. Итак, мне было любопытно это проверить. Устроить пожар было крайне легко просто потому, что, хоть здание постоянно латали, тем не менее от этого оно не перестает быть пережитком времени.
Вся эта идея так сильно всколыхнула мое нутро, что я не собирался ждать долго для возмездия. Все эти безмозглые поводыри и подстать им их ученики наконец познают настоящее освобождение грешков. Больше не будет этих идиотских оров и бесед, темного карцера и Дарби. Вообще темноволосая бестия занимала особое место во всем этом. Ее место в графике ночного дежурства определяло дату Великого Воздаяния. Я хотел, чтобы Дарби находилась в этом здании, когда все это произойдет. Потому что другого способа поквитаться с этой шлюхой менее болезненного для Диппера больше не было. Ему скажут, что Дарби погибла из-за проблемы в проводке, которая привела к возгоранию. Звучит, очевидно, лучше, чем если бы малолетнему ребенку сказали, что его мать убил его бывший друг, искромсав тело на мелкие кусочки и отдав на съедение собакам. Разумеется, первое время ему пришлось бы нелегко, ведь все-таки она была его матерью. Но вроде бы у него была близняшка, так что он не будет один. Ему не нужна такая мать.
А провернуть я планировал все это ночью, чтобы без проблем запереть все входы и выходы без лишних глаз. Поэтому заглянув в учительский график ночного дежурства и приметив имя Пайнс напротив конкретной даты, я уже подсознательно трепетал перед этим днем. Единственное, что меня немного расстраивало, так это настрой Кевина. Хоть вроде бы он всячески поддерживал этот план и сам уверял меня, что давно готов спалить здесь все дотла, но никакого огня в его глазах не было при этом всем. Я пытался расспросить его об этом, но он лишь отмахивался, глупо отшучиваясь, что это все моя бурная фантазия. В любом случае, мы оба понимали, что дальше пути назад уже больше не будет и все изменится. Возможно, Кевин и боялся этой неопределенности.
Вот наконец и наступил тот самый момент Х. Не знаю, как я вынес весь тот день. Время безумно растягивалось, превращая минуты в часы, а часы в сутки. Казалось, что до вечера оставалось не пара часов, а как минимум вечность. Кроме этого на протяжении всего дня кислая мина Кевина не давала мне переключиться на более позитивный лад. Его заразное внутреннее напряжение буквально сочилось из каждой клеточки тела. До всей этой истории с Дарби и его публичным наказанием в нем тесно переплетались нездоровый пыл и черная хандра. Однако скорее в большинстве своем такая форма поведения интриговала, чем раздражала, так как такие противоположные черты давали оригинальные сбои. А сейчас Кевин совершенно не выглядел человеком, которому ранее вообще был знаком энтузиазм. Пытаясь давить улыбку, будто бы ничего не произошло, его лицо лишь более неестественно искажалось. А в тот самый день, о котором мы так сильно грезили, сломанная улыбка сопровождала Кевина на протяжении всего времени. Было заметно, что он пытался перекрыть свои истинные эмоции, которые в любом случае были видны. Хоть Кевин и научился хорошо скрываться за каждым углом и следить не хуже профи, но контролировать язык тела так и не научился, так что каждое движение выдавало его с потрохами. Однако я решил дать ему время, пока он сам не расскажет суть его внутренней дилеммы. Поскольку Купер был тем малым, который даже под страхом пытки не избавится от скрытности, оставалось лишь ждать момента, когда он сам будет готов для разговора по душам.
Огни в приюте гасли один за другим, предвещая наступление ночи. После полуночи дежурные должны были охранять сон учеников, но скорее, как обычно, они охраняли свой собственный. Это давало нам нехилое преимущество совершенно спокойно закрывать двери, также открывая по возможности окна и смело разливая керосин.
Хорошо, что в подвале банок с керосином было полно, так как они являлись пережитками керосиновых ламп, коих в подвале было очень много. Невероятно непросто было удержаться от того, чтобы не завопить от сжигавшего восторга. Ведь теперь, по сути, осталось только закрыть черный ход и, бросив спичку, наслаждаться долгожданным шоу.
Все здание окутало огнем даже быстрее, чем я думал. Мгновенно ночной воздух разрезали крики и бурный треск огня. Свет алых языков пламени, сливаясь с черным дымом, превращал все здание в единый багровый шар. Огненная стихия перепрыгивала с места на место, перекрывая любой путь для находящихся внутри к бегству. Даже окна были затянуты огненным занавесом. Наверное Бад и его дружки даже не проснулись, нажравшись так, что даже с кровати не смогли бы встать. Интересно, а что тогда делала Дарби? Металась в беспамятстве или замаливала бы свой блуд? Естественно, она бы поняла, чьих рук это дело, но для открытия окружающим главной правды уже было слишком поздно. Поэтому у нее наверняка не было альтернатив, как просто сгореть заживо вместе со всеми отбросами.
Это были одни из самых потрясающих эмоций в моей жизни. Все-таки стоит признать, что огонь действительно пожирает всю аморальность. Все эти мешки с костями наконец-то горели, черт возьми! В моей голове крутились все эти воспоминания об убогой ненавистной жизни, которые сгорали во вчерашнем дне моего восприятия. От предвкушения начала долгожданного перерождения, запланированного в первый же день пребывания в этот ебаный приют, мной завладевал какой-то детский восторг. Наконец все то, что я презирал и ненавидел, было охвачено пламенем. Отчасти казалось, что в мире больше ничего не существует и не будет существовать кроме охватившего все вокруг кровавого хаоса. Меня не покидало настойчивое ощущение раскола реальности. Самое прекрасное ощущение, которое я когда-либо испытывал. Ибо в конце концов я смог на несколько мгновений почувствовать независимость от того, что упорно выплевывало меня из своей колеи. Животные импульсы охватили мое сознания, не оставляя места для сожаления, которое заставляло бы чувствовать вину за свершенное.
От прежних следов обители детской живости остался лишь парящий в воздухе горький аромат тлеющих тел и древесины, возбуждавшего меня до немыслимого предела. В какой-то степени я боялся закрыть глаза, потому что боялся очнуться от этой удивительной грезы. Но как только я мельком взглянул на Кевина, мне стало не по себе. Возможно, в тот момент я выглядел жутко, однако Кевин выглядел куда более устрашающе. Из человека, замкнутого в своих мыслях, он превратился в одержимого. Не в хорошем смысле этого слова. Его лицо было неестественно румяным, он, давясь собственным смехом, трясся будто в лихорадке. Это было совершенно на него не похоже. Я ждал, что Кевин скорее забьется куда-то, ожидая пока это все закончится, чем начнет заходиться истерическим смехом. Что-то больно кольнуло изнутри, когда я заметил его поведение, но, признаюсь, тогда я не придал этому особого значения. Ведь я сам был не лучше. Однако в том и есть загвоздка, что я не хотел, чтобы Кевин равнялся на меня. Я не хотел видеть в его глазах безумие, которое обязательно развратило бы его душу, потому что в моих глазах он все еще был застенчивым шкетом, который хоть и следил за мной, но боялся сделать первый шаг. Кевин последовал за мной по неправильной дороге, хотя сам и не замечал этого. Прошло слишком мало времени, чтобы он сам сделал этот вывод. А я, пусть даже и понимал это, не хотел признать и указать Блэку на это. В моей голове так крепко засел тот образ, который сформировался еще в первый день нашей встречи, что любое изменение, которое происходило с ним, воспринималось мной как что-то само собой разумеющееся. Очень жаль, что собственная слепота не давала мне сообразить, что именно в тот момент Кевин перестал быть тем, кем я его считал. Он перешел через себя, чтобы стать похожим на меня.
Издалека уже доносились сливающиеся в унисон полицейские и пожарные сирены. Только вот подъехали они слишком поздно. От здания остался лишь тлеющий огонек, а преступники были уже очень далеко. Наш план к отступлению был давно уже готов и отточен до мельчайших деталей. Полицейский патруль тогда хоть и рыскал в близ лежащих районах, однако кто же мог подумать, что это могли совершить подростки, вроде нас. Оттого, когда очередная полицейская машина проезжала мимо, мы лишь спокойно переходили на шаг. С собой у нас была двадцатка долларов, которую Кевин откуда-то спер. Так что, забежав в ближайший круглосуточный супермаркет, мы накупили всевозможных батончиков. А затем понеслись на вокзал, чтобы на последние оставшиеся деньги раздобыть билеты на автобус, которые также стали бы нашими пропусками в новую жизнь.
По Америке довольно быстро прокатилась волна новостей, связанных с пожаром. К нашему счастью, власти подозревали кого угодно, но не нас с Купером. Мы оставались слепым пятном для следствия, ибо для всех мы стали такими же жертвами несчастного случая. Впрочем где-то через месяц за неимением достаточных доказательств полиция признала это трагической случайностью. Поэтому общественность довольно быстро утихла после этих новостей.
Мы с Кевином довольно долго скитались по штатам, приобретая полезные знакомства и пытаясь разживиться деньгами. Ибо я не собирался останавливаться на этом. Моя жажда расправы не затихала ни на день. Впрочем, я и не собирался подавлять ее. В моей памяти до сих пор хранятся воспоминания, связанные с остальными дрянными приютами и людьми. И хоть последний оставил неизгладимый след на мне и Кевине, я все равно помню каждое издевательство в предыдущих местах. Поэтому довольно скоро мы продолжили череду «роковых случайностей». Наш круг соучастников постоянно менялся и неизменным лишь оставалось наше с Кевом участие. Хотя стоит упомянуть еще пару-тройку человек, которые более-менее прочно укоренились в моей шайке. Однако несмотря на это все равно не доверял им так как Куперу. Ибо вероятность угрозы того, что кто-то из ближнего круга мог заложить все планы была, однако исходить ни от меня ни от Блэка она ни коим образом не могла. Я ценил преданность в нем и, в свою очередь, думаю, что и он ценил это во мне. Он был моей правой рукой. Никому я так не доверял какие-то важные дела, как ему. И он всегда мастерски оправдывал мое доверие. Но при этом не заметить перемены, происходящие в характере и внешности, было невозможно. Некогда ранее хрупкий мальчишка стал твердым, как камень, парнем. Иной раз я удивлялся, когда он ставил на колени перед собой даже глав крупных организаций. С момента первого пожара, Блэк смог стать совершенно другим человеком (это прозвище дали ему члены шайки). Не могу сказать в какую сторону он изменился, потому что в новом Кевине воплотились те черты, которые я внутренне уважал и побаивался. Хотя не то, чтобы я правда как-то боялся Блэка, скорее я опасался, что тот мальчишка в нем окончательно может погибнуть в его новом внутреннем Я.
Конечно, было очевидно, что без жертв достичь наших целей было бы нереально. Однако в списке этих жертв не хотелось видеть человечность Кевина. Наверное, такое мое желание звучало абсурдно в контексте того, что мы сжигали приюты налево и направо. Тем более что, без сомнений, в этих приютах были заключены как мерзавцы, так и славные парни, не заслуживавшие участи, которой мы удостаивали всех, кто вставал на пути к нашей цели. Что ж, мы помогали очищать мир от падали, вроде Дарби или Бада. И в любом случае на тысячу гнилых душ приходится, как правило, только парочка золотых сердец. Поэтому если убийство большинства требовало жертв меньшинства, то мы не юродствовали малыми потерями. Возможно, этот моральный груз в виде сотен невинных душ должен был бы отяготить мое сердце, встать у меня поперек горла или что-то вроде того, но мне было поебать. До тех пор, пока дело не касалось Кевина, все было для меня единым не вызывавшим интереса серым полотном. Пожалуй, эгоистично с моей стороны, но того требовали трудные времена. Ибо если хочешь выжить, то стоит понять, что в этом мире каждый сам за себя. Так что для меня все было более чем прекрасно до одного дня. Дня, когда какой-то посыльный ненароком заставил меня на секунду вспомнить все те эмоции, которые я испытал в приюте под бдительным присмотром Дарби, если можно это так назвать.
Естественно, что у меня были шестерки в большей части штатов, поэтому что-то поистине скрыть от меня было сложной задачей. По этой причине до меня, откровенно говоря, не доходит тот факт, что Дарби была замечена целой и невредимой, спокойно прогуливающейся по улицам города. Вообще, что ее сердце билось, пока я считал, что ее пепел давно развеялся в воздухе. Это вводило в слепую ярость. Поначалу, когда один из самых приближенных связных позвонил мне около семи утра, чтобы запыхавшимся голосом рассказать мне об этом идиотском стечении обстоятельств, в моей голове лишь мельтешили мысли о некой провокации. Ибо все это казалось до одури абсурдным, ведь тогда я все специально рассчитал под саму Дарби, чтобы избежать подобного. Я думал, что все просчитал. Думал.
Конечно, я не собирался упускать эту информацию лишь из-за мнимой уверенности, что тогда все было сделано правильно. Я собирался проверить это. Никогда не вредно проверять сведения, особенно когда это касается твоих врагов. В противном случае доносчик лишь лишился бы статуса доверенного, ну и по меньшей мере лишился бы конечности или чего-нибудь еще. Потому что никто не смеет подставлять меня.
К сожалению, отправиться сам я не мог из-за большого расстояния, разделявшего меня с моим палачом. Я находился недалеко от Чарльстона, в котором у меня предстояла очередная сделка с главой местной банды, которая держала большую часть юга в животном ужасе. Разумеется, срывать сделку из-за неясного доноса я не собирался, однако был человек, которому я мог довериться даже больше чем самому себе. Блэк. Как раз в тот момент он был относительно свободен, чтобы разобраться в деле. Я передал ему сообщение. Попросил его разузнать насчет Дарби, а также если она все-таки смогла временно отвертеться от своей участи, то позволить ей все-таки принять свою судьбу. Мои руки так и чесались сделать приписку, чтобы ее боль перед смертью была соразмерна поступкам, однако внутренне я вспоминал о Диппере, который наверняка тяжело пережил бы насильственную смерть матери. Хоть полиции пока до сих пор не удалось установить мою личность, но Пайнс был умным парнем, поэтому вероятно, что он все-таки вышел бы на мой след. А работать против Диппера у меня совершенно не было желания. Так что все должно быть случайно и непринужденно. Как и было ранее. Именно это я и написал Кевину.
Через дня два раздался телефонный звонок, на другом конце которого был Кевин. Он сообщил, что Дарби все-таки была жива. Оказалось, что в тот самый день Дарби поменялась дежурством с какой-то другой монашкой. Черт возьми, эта сука будто знала. Хотя сейчас уже было плевать. Она все равно в итоге оказалась мертва из-за меня. Увы, Кевин не мог рассказать мне всех подробностей по телефону, ибо это попросту небезопасно. И хотя в большинстве случаев мы пользовались либо одноразовыми, либо общественными телефонами, но оттого это не переставало быть опасным. При встрече Блэк рассказал, что прислал ложное приглашение на свадьбу от кузины мужа Дарби, которая жила в другом штате. Ранее рассчитав, что у близнецов будут экзамены, Блэк знал, что они останутся дома, а потерпевшими будут лишь достойные наказания.
Дарби и ее муженек поехали на машине, так что было очень просто подстроить аварию. Кевин уверил меня, что так постарался спровоцировать «несчастный случай», что от Дарби и ее мужа остались лишь кровавые ошметки. Слышать это было своеобразным бальзамом на душу, ибо наконец мое прошлое кануло в пучину небытия. Но при этом я не хотел, чтобы одна из частиц Дарби уходила из этого мира. Диппер Пайнс. Я понимал, что узнавать о нем из уст Кевина было как-то неправильно, ибо он всегда очень странно относился к шкету. Но других источников у меня не было, поэтому пришлось попрощаться с деликатностью. Разумеется, реакция Кевина не была положительной. Проще сказать, она была никакой. В ней не было ни негативного ни обратного ему. Он лишь изнуренно улыбнулся и ответил, что все нормально. Большего выпытать я у него не смог. Что ж, в принципе мне было этого достаточно для облегченного выдоха. Я верил Кевину, а знать что-то более, чем то, что с Диппером все хорошо, мне было необязательно.
***
Прошло еще несколько лет с тех пор, и тогда мы уже перестали делать такие активные вылазки в свет, просто потому что нам уже это по правде наскучило. Денег у нас было предостаточно, чтобы не заниматься грабежом или прочим дерьмом. Общество начало потихоньку забывать о тех бесчинствах, творимых нами. Хотя недавно только были готовы рвать друг друга, чтобы найти виновного. Они так отчаянно пытались играть ненависть к преступнику, ибо «он убивает невинных сирот. Это же настоящий монстр. Нужно поймать его и сделать ему инъекцию, чтобы он как можно мучительней и медленней испускал дух». Забавно. Очевидно, что полиция была сбита с толку чистотой и одновременно похабностью наших работ. Подумать только, чтобы успокоить общественность они нашли какого-то потрепанного жизнью бродягу, который по пьяне признал свою вину и будто бы сам пришел в полицию для «причащения души»! Уморительно. Они так отчаянно хотели найти виновного, чтобы в людях еще осталась вера в правоохранительные силы. Но еще забавней было наблюдать за реакцией массы, когда она все-таки узнала, кто стоял за всей этой чередой возмездия.
На самом деле, обстоятельства, по которым я стал известен широкой общественности, были странными. Ибо до меня дошли сведения, что Диппер по каким-то причинам оказался впутанным в эту божью дрянь. Что ж и он находился в самой что ни на есть глуши. Отличные он умеет выбирать места, черт возьми. Но более этого меня интересовало: какого черта он стал гребанным священником? Я помню его еще ребенком. Занятным мальцом, который с удивлением смотрел на окружающий мир. Его детское сознание не позволяло ему видеть обыденную гниль. Хотя даже если и видел, то старался искать в этом положительные стороны. И это в хорошем смысле поражало меня. Насколько я помню у него были довольно большие планы на жизнь. Так что, черт возьми, изменилось? Я понимаю, что в подростковом возрасте люди особенно сильно склонны испытывать гормональные всплески, но неужели он поддался давлению со стороны матери. Дьявол, почему Дарби не сгорела тогда при пожаре? Возможно сейчас Пайнс бы смог осуществить свои детские фантазии, став чем-то большим для этого мира. Но нет, из-за ебнутой мамашки ему на ум пришло стать пастором. Что ж, дела складывались "лучше" некуда.
Когда я узнал о Диппере мне стало любопытно ответить себе на вопросы, связанные с ним. Тогда мне делать в принципе особо было нечего, поэтому просто сорваться и поехать в ту забытую глушь мог в любой момент. Однако в моей голове это звучало слишком скучно. Мне нужно было что-то вроде исполнения на бис. Когда Кевин узнал о моем намерении, то он сразу оказался против этой затеи. На любые мои доводы у него находился ответ. Что ж, я был настроен решительно, поэтому наверное даже если бы пришлось все провести без непосредственного участия Блэка, то так все и было бы. Однако я знал этого парня слишком долго, поэтому я уверен, что хоть он и был против этой затеи, но тем не менее все равно не оставит меня одного. Так что без лишних слов могу сказать, нам было весьма весело взрывать и сжигать самый большой приют штата. Тогда мы постарались на славу. Никакого плана. Никакой осторожности. Никаких ограничений. По грандиозности, пожалуй, он затмил все предыдущие разы, хотя и уступал первому. Естественно, что на место преступления довольно быстро примчались копы. Я дал команду к отступлению всей шайке, ибо мне не хотелось предавать своих людей. Самым сложным оказалось заставить Кева уйти вместе с остальными. Он до конца боялся в следующий раз увидеть меня в прямом эфире (моей же) смертной казни. Однако у меня были связи, а в голове был четкий план. Тем не менее взгляд Кевина тогда заставил меня поколебаться. Ведь я действительно мало знал Диппера. И наверняка он даже уже не помнил меня. А я возможно прямо сейчас сам забивал себе гвозди в гроб ради шкета, чтобы просто узнать «какого черта?». Возможно, что от меня какие-нибудь врачи будут добиваться мотивов. Что ж, этим мотивом была скука. Чувство уныния с каждым днем съедало меня все больше, ибо в действительности мне некуда было двигаться дальше. Ну поджог бы я парочку приютов, затем бы спалил еще парочку, а что было бы дальше? Какой смысл в этом всем? Здесь не было никакой дороги ни вперед ни назад. Мне нужен был глоток свежего воздуха. Поэтому я решил спланировать только небольшую часть, чтобы все происходило как можно спонтанней. И все-таки хотел того Блэк или нет, но я заставил его бежать как можно дальше и следить за новостями. После ухода шайки, я решил немного пошалить со своим образом, который бы запомнился не только полиции, но и всей стране. Естественно, что горящее здание, кровь на моих руках, а также безумная улыбка придавали нужный шарм и лоск моему амплуа. Хотя самый кайф состоял далеко не в этом. Практически сразу, когда меня взяли под охрану, вся масса людей также практически сразу узнала об этом. Люди ломились в здание, чтобы только самолично разорвать меня на кусочки. Полиции пришлось защищать меня от толпы, что еще больше будоражило толпу. Дьявол, это так льстило.
Собственно, в участке так ничего особенно интересного не произошло. Мне устроили скучный допрос. Хотя никто не говорил, что мне нельзя веселиться. Так что у большинства я оставил впечатление законченного психа, что в принципе было не так сложно и на руку мне. Когда я проходил медицинскую экспертизу, мне также записали много всяких психических отклонений.
Итак, само собой разумеется, что суд признал меня виновным. Все материалы дела были против меня, хотя я даже и не пытался оправдываться, если честно. Однако дать мне срок в тюрьме никто не мог, так как было одно большое но. Экспертиза признала меня психически невменяемым. Так что все шло по плану. Благодаря своим связям, меня упекли именно в то место, недалеко от которого была церквушка.
Больница встретила меня без особенного внимания. Лишь врачи сначала изредка косились на меня, как на прокаженного, ибо они знали какие поступки я совершал. Иным же до меня не было никакого дела. А больных тут было предостаточно. Каждый из них был по-своему занятен. Конечно, иногда бесила та свобода, с которой они разгуливали по коридору, потому что любой мог без ограничения прикасаться к тебе. Сколько же было случаев, когда ко мне подходил, просто буравя меня пустым взглядом, очередной пациент гладил меня по голове или просто шептал что-то. Хотя это еще цветочки. Я помню случаи, например, когда один парень спустил с другого штаны. В первое время за этим было даже весело наблюдать, но потом, проникнувшись атмосферой безысходности, в голове возникают совершенно иные мысли. Ведь эти больные скорее всего уже больше никогда не выйдут отсюда. Да и какой в принципе смысл им покидать это место? За порогом больницы они никому больше не нужны. А самим себе тем более. Таким образом, атмосфера тоски и обреченности вновь накрыла меня с головой. Я ведь был не просто формальным сожителем этим пациентам, а полноценным психом, в котором мир также уже не нуждался.
Фактически, больничный климат разрушал меня с каждым днем все сильнее. И, разумеется, он смог бы сделать это полностью, если бы не весточка от Кева. Она была очень короткой, однако этот прохвост все равно умудрился ее зашифровать. Ведь когда-то давно для таких случаев мы с ним придумали уникальную систему прочтения сообщения, так что никто не мог расшифровать нашу личную переписку. Это было весьма кстати, потому что письма, адресованные таким как я, обычно вскрывали. В своем сообщении он уверял меня, что с ним все было в порядке. А внизу лишь были пометки с местом и временем встречи. К тому моменту я успел уже познакомиться с некоторыми членами больничного состава, так что организовать себе небольшой выход на свободу было не такой уж проблемой. На первый взгляд, в психиатрической клинике не может быть порядка, ведь она полностью набита психически нестабильными людьми. Однако это в корне не так, здесь каждый день и час был расписан, просто врачи в той или иной ситуации подстраивались под состояние пациента, если это было необходимо. А так здесь все было строго систематизировано, так что подметить и запомнить это расписание было довольно просто. Впрочем все остальное было запомнить еще проще. Так как планировку здания и расположения камер уж точно никто не менял. Таким образом, когда я пошел на встречу с Блэком, я попросил пару медбратьев прикрыть меня в случае чего, а сам, избежав камер и лишних глаз, скрылся через черный ход.
Кевин ждал меня в лесу недалеко от больницы. Это было немного не безопасно, ибо нас легко могли найти, так как я еще ни разу, пока что, не выходил за пределы больницы, чтобы осмотреться. Впрочем, встретившись, мы сразу направились в глубь леса для нашего разговора. Я удивился, что Кевин, который обычно привык в любой ситуации держать лицо, ринулся с горящими глазами обнимать меня. По его глазам легко можно было прочитать те эмоции, которые он переживал все это время. В основном, Кевин докладывал мне обстановку, сложившуюся за пределами этой глуши. По его рассказу люди некоторое время еще писали петиции, чтобы меня все-таки приговорили к смертной казни. Однако осознав, что такие меры практически никак не влияли на решение властей, массы довольно быстро охладели и вздохнули с облегчением, когда меня запихнули в психушку. Разговорившись я не заметил как вдалеке начала виднеться церквушка. Что-то внутри меня колебалось от мысли, что сейчас там находится человек, с которым мы уже не виделись много лет. Хотя наверное я скорее боялся больше не увидеть того мальчика с яблоком, для которого я не так давно принудил себя к заточению в больнице. С каждым шагом в мою голову приходили мысли о творимом мною идиотизме. Я всячески обходил эти мысли стороной, ибо признать их было сложнее всего. Ведь этот Диппер очевидно вырос из того шкета со смущенной улыбкой. Но мне так приятно было нести в голове этот светлый образ, доказывающий, что человечество еще может возродиться, что я просто не мог устоять перед тем, чтобы самому не разгадать, что случилось с этим нерадивым мальчишкой. Для меня было удивительно, как человек может обладать этими качествами в реальном мире, населенным демонами, облаченных кровью и плотью. Не думаю, что он просто мог продолжить путь своей матери, в его голове было слишком много прекрасных начал для этого мракобесия.
В тот день я не нашел сил зайти в это ветхое здание. Мучительная тревога крепко сковала мои мышцы и я даже не пытался сопротивляться ей. Я заковал себя ради человека, которого даже не знаю. Меня тянуло именно к воспоминаниям о его детской наивности и доброте. И на границах сознания я четко осознавал это. Еще и Кевин подливал масла в котел моего страха. Я видел его слегка прищуренный взгляд, направленный на церковь. При чем он был таким не потому, что вид здания был противен ему. Нет. Презрение у него вызывал Диппер, который прямо сейчас находился в здании и занимался поклонением существу, которое давно покинуло нас, если вообще существовало. Я много раз пытался вытянуть из Кевина причину этой особо неприкрытой ненависти, однако никогда не слышал правдивой. Он постоянно присваивал поступки Дарби мальчишке, однако это не особо похоже на основную причину, скорее это был мотив. Я решил, что лучшим вариантом будет зайти в церквушку чуть позже. Уже без Кевина.
Мы свернули с дорожки, ведущей к мрачной обители, и направились в чащу для обсуждения дел шайки. Мне хотелось отвлечься от единственных мыслей, которые затягивали в пучину вод сомнений и воспоминаний. Кевин, конечно, заметил мое легкое отчуждение при виде церкви, но ничего не сказал и только был рад моим указаниям по управлению. Сейчас все свои дела я проворачивал через него, пока в город еще не съехались основные члены моей команды. После моего "ареста" обстановка в стране стала поспокойнее, однако не настолько, чтобы подвергать всех опасности раскрытия.
***
Спустя неделю после встречи с Кевином, вслед за которой он сразу же уехал воплощать мои слова в действие, оставив обычную одежду и достаточно денег, чтобы подкупить медперсонал на годы вперед для спокойных прогулок по лесу, я все же решился посетить одну из проповедей мальчишки. Я занял последнюю скамью, натянув капюшон посильнее, чтобы сильно не привлекать лишнее внимание к своей персоне и начал ждать появление шкета. Перед речью Диппера в нефе то и дело мелькал взрослый мужчина, совершающий непонятное мне приготовление. Он тщательно пытался окутать себя флёром таинственности и показать себя волхвом, знающим ответы на все твои внутренние метания, однако все эти напускные атрибуты превращались в требуху лишь заглянув в его пустые глаза. Но я сразу подметил, что его легко можно обвести вокруг пальца, пару раз обмолвившись о фанатичной любви к Богу. Абсолютно любым человеком возможно было манипулировать, подобрав правильный ключ к его сердцу. Вопрос будет состоять только в том, насколько быстро можно будет добиться его полного или частичного покровительства. Данного представителя элементарно было расположить к себе полностью и за короткий промежуток времени.
Вдруг вышедшая на своеобразную сцену фигура отвлекла меня от скучных размышлений. По моей коже пробежалась волна холода, когда в мою голову дошло, что именно этот дистрофичный шатен и был тем самым счастливым мальчиком, которого я помнил. Черт, что же с тобой сделали, Диппер?" - это была первая мысль, пронесшаяся у меня в голове. На лице Диппера не было и тени того былого счастья, которым он когда-то обладал. Он выглядел не просто сломленным, а раздавленным, вынужденным искать смысл там, где я уверен, он давно его не видел. Ужасно было наблюдать творение современного общества, зная каким он был когда-то. Это было даже хуже, чем я мог себе накрутить в самых отвратительных ожиданиях от его вида. Даже не заметив этого, мои ладони непроизвольно сжали ручки лавки, заставляя их, словно павшего врага, которого ты душишь своими руками, скрипнуть. Я не знаю на кого я был зол в тот момент. На мальчишку, что позволил себе сломаться, на окружение, которое огромной глыбой легло на его плечи и раздавила их, или же на себя, так глупо и безрассудно привязавшегося к мальчишке, проявившего доброту и внимание просто так, без причины. Он был единственным человеком, который проявил это по отношению ко мне. Даже Кевин не был таким. Я ценю дружбу с Кевом, однако строилась она лишь на желании покровительства с его стороны и желании обзавестись союзниками с моей.
Я честно даже не особо вслушивался в то, какой он бред несет для успокоения пары-тройки людей. Это было неважно. Все его слова я давно слышал и могу найти контраргумент абсолютно к каждой строчке выученного им теста. Наконец Диппер обратил на меня внимание и на мимолетное мгновение мне показалось, что я смог рассмотреть призрак того любопытного мальчишки, который всегда хватался за тайну и не отпускал ее, пока не найдет объяснение. Ведь я был для него загадкой, ибо я знал, что он не помнил даже того, что я существую. Но он быстро отвел свой взгляд, смущаясь моего внимания. Да, это определенно смутные отблески того шкета, который все же был в нем. Я не смог не улыбнуться такой забавной реакции. В тот момент я твердо решил во что бы то ни стало вытащить его отсюда и исцелить его от этой проказы, именуемой богом.
***
Я оставил ему записку. Почему-то я был уверен, что именно он прочтет ее и придет в больницу. Частица того мальчишки еще не до конца умерла в нем, так что я был уверен в этом. Жизнь научила меня разбираться в людях и практически никогда мои предположения не были ей опровергнуты. К тому же по больнице начали ходить слухи о приходе некого пастора, который поможет отпустить грехи. Фу, как мерзко и наивно. Все эти шизики довольно приободрились, узнав об этом. Так противно понимать, что они будут вываливать свое дерьмо на человека, внимание которого они абсолютно не заслужили. Я знал, что это будет именно Диппер, а не старый хрыч, именующий себя божьим посланником. Мальчишка не заставил впрочем ждать себя слишком долго. Выглядел он чуть лучше, чем в прошлый раз, когда я его видел. Интересно, неужели он так воодушевился моей запиской или ему действительно не терпится принять роль жертвы? Надеюсь, что точно не второе. Впрочем, надо бы спросить его об этом.
***
О, черт, он такой занятный. Наблюдать за каждой его реакцией это словно вкушать амброзию. Настолько искренней смеси замешательства и растерянности я не видел давно. Чаще всего люди играют эти эмоции, когда пытаются уверить меня, что условия сделки были соблюдены или же что у них еще есть время для их выполнения. Это хоть и забавно, но безумно раздражает. Будто бы они не знают с кем имеют дело и с кем пытаются состроить театр одного зрителя. Поэтому союзников в нашем подпольном деле не так много. В таких делах нужно быть уверенным в том, что например в случае если во время, допустим, разгрузки оружия нагрянет полиция, то тебя не сдадут с потрохами при первой возможности. А с такими безответственными грязными тварями связать нечто, что реализую я - невозможно. Дьявол в мелочах, как говорится. И это чертовски верно.
К слову о мелочах. Я заметил, что эта Пасифика после прихода Диппера начала особенно сильно следить за своим внешним видом, наверняка пытаясь соблазнить своего старого друга. В принципе то, что они были друзьями в детстве, меня довольно сильно потрясло. Мальчишка наверное в каждом чёрте пытался найти частицу хорошего и подружиться, раз он общался с ней. Не знаю хорошо это или нет. Впрочем, это не имеет значения, ибо именно Диппер внес луч света в мое темное царство подсознания. Когда-нибудь, возможно, я поблагодарю его за это.
***
Да как эта сука только посмела говорить ему обо мне?! Она, как и окружающие, знает лишь эту брехню, показываемую в новостях, половина из которой естественно привирания и домыслы недопсихологов. Еще и выписала этих лекарств, от которых у каждого второго здесь побочки, но не говорят об этом, ибо они довели пациентов до состояния овоща. Так и свернул бы ей шею, впрочем это подождет. Я готов был это еще сделать, когда она вызвала меня в свой кабинет, чтобы обсудить мои походы в лес. Само собой это было делом времени, когда она узнает. Она так напыщенно слащаво и мягко говорила со мной, будто пыталась объяснить ребенку почему не стоит играть в лесу. Подкупить ее, конечно, было нельзя, ибо денег у нее самой были достаточно. Вариант припугнуть сначала показался неплохим, однако ее связи тоже были весьма обширны, не настолько как мои, но тем не менее. Я не хотел обретать новую причину головной боли, поэтому я решил сыграть ее же картами. Нотка слащавого обольщения и бархатное обещание не повторять свои ошибки, давая ей иллюзию контроля, сыграли как нельзя лучше. Она хоть и продолжала через своих шестерок следить за мной, но я не настолько глуп, чтобы попасться второй раз.
Впрочем, моя злость была настолько велика после услышанного в столовой, что я просто не мог не выместить ее. Я выбрался из больницы и зашел в лес так глубоко, насколько это возможно. На мои глаза практически сразу же, как по волшебству, попалась жертва. Конечно, неправильно потрошить ни в чем неповинного оленя, однако он был единственным способом удовлетворить мою жажду насилия. Впрочем, я никогда и не был лицемером, чтобы отрицать, что я зверь, животное, которому присущ Голод. Я даже не особо помню как поймал и обездвижил его. Я полностью отыграл всю свою ярость и ненависть. Я представлял, что в олене была смесь крови Дарби, Бада, Пасифики и прочих людей, вызывавших во мне первозданное желание крови. Мое сознание пьянили и будоражили до одуряющего безумия мои фантазии. Я с удовольствием хотел бы принять ванну в их крови и не выходить из нее, пока не выпью до последней капли. Мне хотелось рвать зубами их глотку, чтобы затем вырвать трахею. И наслаждаться их криками, пропитанными агонией. Я бил бы хлыстом каждую рану, обильно посыпая солью, медленно втирая прямо в кожу. Черт, кажется я схожу с ума от одной лишь мысли об этом. С безумным наслаждением зашил бы каждого из них в оленью шкуру, спустив на них голодных псов. О, мое творческое воображение способно на многое в подобных приступах.
Наигравшись со своей жертвой, я выкинул кровавую одежду и нацепил больничный комбинезон, чтобы сразу вернуться в свое пристанище. Хоть я смыл кровь, но мне казалось, что она буквально въелась в кожу. Я не мог удержаться, чтобы в последний раз не вдохнуть металлические нотки. Я действительно был монстром. Не отрицаю, что мне безумно нравилось это.
***
Вся больница стояла на ушах вскоре после моего возвращения. К счастью, не из-за моей вылазки. Но кто бы мог подумать, что центром внимания станет приступ Диппера? Полагаю, что каким-то образом он набрел на результат всплеска моих эмоций и вкупе с непонятным миксом из этих чертовых препаратов, выписанных этими недоврачами, это вылилось именно в подобный итог. Я мельком видел его, когда он только зашел в больницу. Меня тогда вели на процедуры. Я испытал какие-то смутные эмоции от одного его только вида. С одной стороны, мне хотелось взять и встряхнуть его, чтобы мальчишка наконец осознал, что кровь и грязь является неотъемлемой частью этого мира, но с другой стороны, его потерянная и бледная мордашка, на которой так ярко горели пятна темной засохшей крови, чуть ли не выбила весь воздух из моих легких. Я сразу подумал о том, как чертовски хорошо он смотрелся бы в моей шайке, угнетая порочных свиней( людей). Его любимым видом оружия была бы бита. Долго, медленно, а главное болезненно. Он бы держал свою жертву до последнего, не давая ей умереть от болевого шока. Хотя, нет, нет, нет! К черту эту биту, он бил бы голыми руками. Немного потренировавшись, я думаю, что он точно смог бы сделать это. Смакуя каждый момент, он бы крошил челюсть жертвы в труху. Интересно, а возможно проломить череп, не используя абсолютно ничего? Впрочем, даже если это и невозможно, то мальчишка может ставить эксперименты над неугодными мне. Я, так уж и быть, не буду против. Впрочем, для этого Дипперу действительно нужна подготовка. Физическая и моральная. Не знаю, какие галлюцинации ему привиделись от этих таблеток, но следующую ночь он провел здесь. Я пытался прошмыгнуть к нему ради интереса, но у его палаты постоянно дежурили врачи, относящиеся к шестёркам Пасифики. Конечно, все люди были продажными в больнице. Но продавали они себя либо начальнице, либо мне. Хотя я не исключаю, что особенно хитрые были и в том, и в другом лагере. Что ж, в ту ночь дежурили врачи, верные начальству, так что мне ничего не оставалось кроме того, чтобы дождаться, когда он оттуда выйдет.
***
И кто бы мог подумать, что Диппер грохнется в обморок во второй раз практически сразу же после постельного режима. Без сомнений, таблетки сыграли решающую роль.
Эта сучка незамедлительно отвезла его в церковь. Либо подальше от меня, либо подальше от самой себя и больницы. Думаю, что здесь оба варианта имеют место быть. Девчонка-то не глупа. Она каким-то образом почувствовала что-то неладное. Впрочем, еще будет время узнать все в мельчайших подробностях. Происходящее набирает любопытные обороты. Не хочу торопить события.
***
Без мальчишки торчать в больнице - скука смертная. Ничего из несуразных действий шизиков или персонала не веселило. Дни тянутся будто патока. Однообразно настолько, хоть на стенку лезь. В последнее время у меня пропало желание как-либо выражать свои мысли на бумаге. Это также бессмысленно, как и этот промежуток времени. Но все же через пару дней приезжает Кевин вместе с остальными членами банды, поэтому хоть какое-то событие разнообразит эту тягомотину. Держать контакт через Кевина довольно проблематично в последнее время. Посредники для сообщений появляются редко или не появляются вовсе, чтобы держать хоть какую-то секретность. Впрочем, меня не особо волнует это. Кевин всегда был при мне и буквально вырос в моем обществе. Он не хуже меня может играть с ролью лидера какое-то время. Однако все же нельзя скрываться из поля зрения, иначе все проделанное полетит в тартарары. Ну и к тому же мне крайне надоело куковать здесь днями, наблюдая за этим бедламом. Нужно в ближайшее время обдумать план уничтожения этого жалкого места, паразитирующего на государстве. Обговорю это на собрании.
***
Что ж, все прошло как я и ожидал. Правда, приехало чуть больше людей, чем я хотел. Казалось бы, должно быть наоборот. В глазах многих людей я мог уже потерять авторитет, однако все было совершенно иначе. Я был неким героем для них, несущим знамя нового общества, времени. Удивительно, как легко можно захватить сознание, если немного подкорректировать биографию под историю отдельно взятого человека. Конечно, не кардинально, иначе твой обман легко вскроется, и доверие будет нарушено. Лишь наверное Кевин знает практически всю мою правду, но никогда не поделится ею, поддерживая легенду по необходимости.
На собрании Кевин выглядел отчего-то более оживленным, чем обычно. Не то, чтобы это проявилось в беседе. Я видел это в его горящих глазах, особенно при обсуждении плана относительно больницы. Может бразды правления так повлияли на него? Не уверен. Здесь что-то другое, сокрытое. Это любопытно, впрочем не думаю, что мне есть о чем волноваться.
По плану мы сошлись на том, что решительные действия лишь привлекут ненужное внимание. Надо было начать с чего-то малого, но не менее изводящего. Я предложил ответить медперсоналу его же монетой. Проще говоря, заставить забыться в кошмарах, подмешав их же препараты в поставляемую еду. У врачей был отдельный, более богатый рацион, скажем так, поэтому это не составит труда. Особенно увлеченно эту идею встретил Криптос, которого родные также запекли в подобное заведение, в котором он чахнул треть своей жизни, пока не сбежал. Далее, доведя всех до полубезумия, лишив сотрудников хоть всякой бдительности, можно было привлечь на свою сторону более-менее адекватных пациентов по-моему личному мнению. Лишние признательные тебе руки никогда не помешают. Ну и, наконец, после всего этого можно было поставить точку очищающим пламенем. К наступлению рассвета мы набросали более подробные шаги и решили на этом закончить.
***
Лицо Сосенки, когда я появился у него на пороге, было бесценным. Такая уморительная смесь отчаяния, растерянности и злости. Мое решение сменить обстановку было весьма спонтанным, если честно. Просто мне уже окончательно надоело торчать в психушке без возможности развлечься. Кевин очень разозлился, узнав о моем перемещении. Разумеется, он не посмел открыто высказывать свое несогласие, однако оно было настолько явным и неприкрытым, что не заметить было просто невозможно. Впрочем, я все равно собирался в скором времени оттуда выбираться, чтобы совершить задуманное и вернуть все на круги своя. Статус, деньги, свободу, ну и, конечно, дать это мальчишке. Проникнуть во временную суть его жизни, чтобы изменить ее и расположить к себе было неплохим решением, как по мне.
Как только я появился в дверях, Диппер не затыкал свой рот. Он не понимал, как я могу так просто заявиться к нему, если недавно пытался задушить. Сначала я даже не понял, о чем он, но потом до меня дошло, что все это время он оставался жертвой побочных эффектов. И, вероятно, моя персона так сильно впечаталась в его подкорку, что именно я стал воплощением его страха неизвестности. Полагаю, что он стал приверженцем всего этого церковного обскурантизма лишь потому, что видел в религии некую четкость и ясность, коей ему не хватало для оправдания жизненной несправедливости.
Я не был удивлен тем, что мальчишка разрешит мне остаться. Не знаю почему. Держу пари, что его добродетель не позволит меня выкинуть обратно на улицу. Скорее я был бы удивлен, если бы он попытался сразу же сдать меня обратно. Ведь, как я уже понял, он был не особо в курсе творимых мной дел и его не то чтобы волновали события за границами его восприятия. С одной стороны я был рад этому, иначе задача расположить его к себе усложнилась в разы, но с другой он был пленником этих душных и затхлых стен, даже не подозревая об этом. Впрочем, надеюсь, у меня получится что-то изменить.
***
Пока Диппер еще пребывал в царстве Морфея, я решил немного повеселить себя. Я
всегда хотел примерить роль пастора на себе, однако при этом не теша людей пустыми надеждами и мечтами. Хоть и небольшому кругу людей, но все же я смог донести свои истины. Их лица то и дело корчились в гримасе несогласия и удивления тому, что я говорю, ибо мои речи совершенно не вписывались в их привычную картину мира. Если честно, мне было плевать, узнает ли кто-то меня с полос газет или нет. В последнее время мне настолько насрать на происходящее, что я даже не задумываюсь о целесообразности своих поступков. Реальность действительно была для меня некой иллюзией, оттого я не видел причины не нарушать матрицу мироздания. Я делаю ровным счетом что хочу и как хочу. Абсолютная свобода. Казалось бы, свобода заканчивается там, где начинается свобода другого, но кто сказал, что другой человек вообще существует. Я считаю, что каждый отдельно взятый человек живет в отдельном слое реальности, а люди вокруг него это лишь проекции реальных людей, живущих в своей реальности, являющихся ее центром.
По сути то же самое я говорил прихожанам, которые сидели и вникали в суть моих речей. Я не уверен, что они поняли хоть частицу той информации, которую я доносил до них, хотя и старался делать это лаконично. Но занятно, что парочке из них понравились мои речи и они хотели остаться для аудиенции, однако внезапно возникший Диппер не позволил этому случится. Моя выходка сильно вывела его себя. Он накинулся на меня с расспросами о моих целях и мотивах, но, естественно, он не услышал бы от меня правды. От того, чтобы сочинить что-то и продолжить диалог с Сосной, нас отвлек тот самый мужчина, которого я видел в первый раз. Его звали Давид, как оказалось. Мои предположения на его счет подтвердились. Обвести его вокруг пальца смог бы даже ребенок, сидящий у него на коленках. Настолько недальновидный и глупый ферзь, коих стоит еще поискать. Подделанный диплом окончательно убедил его в чистоте и правдивости моей истории.
***
Больничные ищейки вместе с полицейскими все не теряли надежду устроить облаву на меня. Но я слишком много скрывался в своей жизни, чтобы позволить этому случиться. Любой их план был напрасным, они все равно не смогли бы этого сделать без моего желания. Диппер тоже пытался пронюхать, куда я хожу каждую ночь, но у него это получалось еще более неумело. Что ж, в какой-то момент он определённо это узнает, но будет это лишь тогда, когда я пойму, что Сосна готов к этому. Сейчас наши собрания скорее отпугнут его, чем привлекут. Мы все еще занимались организацией и обдумыванием предстоящего плана "Бедлам".
Хотя я знал, что события разворачиваются в нужном мне ключе, но меня все равно не покидала нарастающая апатия. Все в один момент стало таким бессмысленным и глупым. Опустошающее чувство, давящее на желание что-либо делать. И в какой-то момент ко мне пришло ясное осознание, как именно поступить. Возможно, мое состояние было связано с тем, что я давно не давал себе возможностей почувствовать себя живым. Боль отрезвляет меня и я понял это давно. Жаль, что только Сосенка это увидел и спас меня. Не хочу думать об этом.
***
Кто бы мог подумать, что Диппер будет следующим в очередь на самовыпил? Может на него так повлиял стресс от увиденного ранее? Понятия не имею, но я знаю одно: если бы меня не было рядом в нужный момент, то Диппера уже точно не было бы в живых. Какого черта он вообще еще принимает эти гребанные таблетки?! Ему не хватило галлюцинаций? Я правда не понимаю зачем он продолжил их пить. На всякий случай надо бы выкинуть их, чтобы у него точно соблазна не было их принимать. Но в том, что я спас его, тоже были свои плюсы. Между нами начала строиться цепь доверия. Сосна был благодарен мне за спасение, поэтому чувствовал долг отплатить тем же. Я понял это по его лицу. Он не хотел умирать. По крайней мере, не сейчас. Ему начало нравится мое общество, что тоже было мне на руку. Так что совсем скоро, думаю, можно было организовывать его знакомство с моим миром.
***
Черт, кто же знал, что санитары не теряют надежду в моих поисках. Стоило мне немного расслабиться и я чуть не стал жертвой своей же глупости. Я прогуливался по лесу, пребывая в своих мыслях. Периферийным зрением я заметил за собой группу людей. Я не мог ошибиться. Это была санитарная белая форма, постоянно мозолившая мне глаза. Забавно, что это была не полиция, а санитары, в обязанности которых не особо входит поимка "злого меня". Они были вдалеке, что естественно давало мне шанс на побег. Я, не долго думая, пустился в бегство. Один из санитаров услышал это и направил остальных за мной. Мне нужно было петлять, чтобы сбить их с пути. То, что я узнал этот лес вдоль и поперек, было моим преимуществом, чем я и воспользовался. Вариантов, куда я мог скрыться, было немного. Точнее один. До лагеря я бы не успел добежать. Слишком рискованно и далеко. Оттого единственным вариантом была церковь. Я быстро забежал через парадную дверь, дав понять Дипперу, что за мной гонятся, и побежал на второй этаж. Он не стал меня раскрывать, как и ожидалось.
Однако то, что я осознал несколькими минутами позже, и в сравнение не идет с этой погоней. Лучше бы я никогда не видел, что именно красовалось на груди Диппера.
Когда я заметил треугольное клеймо на его груди, я почувствовал, как быстро сердце упало куда-то вниз. Я не хотел это видеть. Я не хотел это понимать. Это просто не могло быть правдой. Наверняка же Диппер сделал это сам. Нет. Нет. Нет. Кевин не мог ослушаться меня. Разве, нет?
Когда я спросил Сосну о шраме, он лишь что-то невразумительно промямлил. Впрочем, я уже не слушал его. Мое сознание сейчас находилось где-то в прострации. Это просто дурной сон, который скоро должен закончиться. Я не мог слушать сейчас Диппера, потому даже не мог ничего ему ответить. Сомнений не было. На его груди был аккуратно вырезанный треугольник. Мой символ. В тот же момент, как я увидел его, все пазлы в моей голове сложились в единую картину. Это было настолько ошеломляющее и ужасающее осознание, что я даже не мог дышать. Ответы на многие вопросы пришли сами собой: почему Диппер был замкнут, почему был сломлен все это время и главное почему он здесь. Тяжелое чувство вины терзало мое горло, тело и мысли. Ведь именно я был причиной того, что жизнь Диппера была сломана. Я, который хотел спасти его все это время, должен был лишь спасти его от одного человека. Себя. Я сразу понял, кто именно сделал это. Был лишь один человек, который ненавидел Диппера до такой сильной степени, что готов был вскрыть ему глотку. И это был Кевин. Именно я сделал его похожим на себя монстром, способным сломать другого ради собственного удовлетворения. Он был таким же чудовищем, как и я. И виноват в этом был только я.
На смену этих эмоций фактически сразу пришла неистовая ярость. Сначала на себя, а затем на виновника. Кевин врал мне все это время. Стало понятно, отчего тот был против всего, что было связано с мальчишкой. Кевин не хотел, чтобы я знал об этом.
Быстро выбежав на улицу, я направился прямиком в лагерь. Нужно было поговорить. Очень серьезно поговорить. Если честно, я не видел, куда бегу. В голове лишь мелькали кадры прошлого. Чувство вины перед тем мальчиком возрастало с каждым шагом в чащу. Я был причиной всех его страданий все эти годы. Я заставил его ввязаться в эту дурную Божью кабалу. Я сломал его. Я всегда порицал Бада за то, что он рушил жизни невинных детей. Но, блядь, чем я лучше? Такой же садист, сломавший психику мальчику, доверявшему мне. Мне было стыдно перед тем мальчиком, который тогда дал мне яблоко вместо того, чтобы обиженно убежать из-за моей шутки. Мне было трудно передвигать ногами, потому что я не мог даже сделать вздох. Вина душила мое горло, тяжелым грузом оседая внутри меня. Мое лицо царапали ветки, но мне было плевать. Я просто боялся остановится, потому что тогда бы наверняка упал замертво.
Я не собирался успокаиваться, чтобы с холодным разумом разобраться с Кевином. О, нет, я хотел дать ему прочувствовать силу той ярости, коей он пытался не допустить. Я хотел причинить ему такую сильную боль, какую он принес Дипперу. На тот момент мне было плевать на нашу дружбу. Он посмел ослушаться моего приказа и скрывал это все эти года у меня за спиной.
Когда я подошел к лагерю, они сидели возле костра и покуривали травку, беззаботно смеясь. Громче всех веселился Кевин и это подлило еще больше масла в костер моей злости. Хотя нет, это была не злость, это была ярость. Без лишних прелюдий я подскочил к Блэку, чья наглая туша развалилась на бревне, и крепко вцепился ему в горло.
— Какого хуя ты творишь, Блэк? - буквально прорычал я ему в лицо. Члены шайки сразу же попытались вступиться за него, но увидев мой взгляд, они пугливо отступили, позволяя мне разобраться с предателем. Я оттащил его размякшее от наркоты тело подальше от лишних ушей и глаз.
—О чем ты говоришь, Билл? - прошипел Кевин. Его лицо покраснело из-за нехватки кислорода, оттого, к моему большому сожалению, мне пришлось ослабить свою хватку, иначе я бы действительно придушил его, не дав объясниться.
—Ты думал, что я не узнаю? Сколько ты думал сможешь скрывать это от меня, чертов выблядок?
—Билл, я правда не понимаю о чем ты...
—Чертов лгун! - я дал ему крепкую пощечину. Даже сейчас он пытался врать мне, хотя он прекрасно понимал о чем речь. —Ты же знаешь, как я ненавижу ложь, особенно от тебя. Ты ослушался меня. Я говорил тебе не трогать его и что ты, блядь, сделал? Я тебя спрашиваю, тварь! - я схватил его за ворот, приподнимая расплоставшееся на земле тело.
—О, конечно, речь всегда о твоем любимчике. Ты всегда относился к нему лучше, чем ко мне. Знаешь, что? Я не буду больше скрывать это. Я ненавижу его с тех самых пор, как ты на него глаз положил. У него всегда был такой мерзкий надменный вид, будто он лучше меня. Лучше нас. Я наконец-то показал ему его место. Ради нас, Билл. Таких, как он надо учить. - Никогда не забуду то искрившееся в его глазах животное свирепство. Он действительно стал похож на меня и это пугало меня.
—Да это тебя надо учить, ты, неблагодарная тварь! О каком ты, блядь, говоришь отношении, если мы провели с тобой практически всю жизнь? Ты осознаешь, что ты натворил?
—Конечно, я надрал задницу семье этой Дарби. Разве ты забыл, что именно из-за этого сопляка тебе тогда досталось от Дарби? Ты забыл это?
—Но он то здесь при чем. Он не виноват, что его мать - ебнутая божья фанатка. А разве ты забыл, каким был в детстве? Тебе напомнить?! Ты тоже был жалким сопляком, который был на грани срыва. Или ты уже слишком крутой для того, чтобы вспоминать те времена?
Я тряс его тело, пытаясь привести его в чувство. Разве он не понимал какую ахинею нес? Что именно он сломал невинного ни в чем человека, ставшего жертвой обстоятельств. Происходившее казалось таким эфемерным, ненастоящим из-за несоответствия моих ожиданий и реальности. Я не мог и не хотел верить его словам.
—Естественно, я не забыл, Билли. Просто ты не понимаешь меня. Мы были двумя мушкетерами, а когда ты познакомился с этим Пайнсом… Я, черт возьми, не слепой Билл. Я видел, как ты наблюдал за ним. Он забирал тебя у меня. Я не мог просто смотреть на это.
—Хватить нести хуйню, Кевин. Разве я тебя сейчас вижу перед собой?! Я думал ты лучше этого. Ты сильно разочаровал меня. Я всегда видел в тебе того искреннего мальчика, который буквально всем своим видом просил о помощи и действительно пытался стать лучше! Я не вижу того человека, который тогда даже не мог постоять за себя. Дело не в том, что ты начал защищаться. Дело в том, что ты нарушил наши принципы. Ты никогда не был таким. Погляди на себя. Я не вижу перед собой старого доброго Кевина. Я вижу обдолбанного мудилу, который даже не может взять ответственность за свой поступок.
—Билл, давай не будем юлить. Мы оба знаем, что я всегда был и буду твоей послушной сучкой, лишь верно исполняющей твои приказы и капризы. Я не упрекаю тебя и никогда не упрекал. Я всегда исполнял все, что ты скажешь и не возражал. Но стоило лишь мне отступить немного от твоего приказа, и ты готов разрушить все и ради чего? Ради какого-то мальчишки? Ты вообще задумывался почему он так важен тебе? Ради чего все это? Я живу с этими вопросами и не понимаю тебя. Чем я хуже его?
Я не смог ответить на его вопросы, не потому не хотел, а потому что просто не знал, что отвечать. Я часто задавал их себе, но, тем не менее, никогда не мог ответить. Может оттого, что боялся анализировать свои настоящие чувства? Я не знаю. Мое сознание находилось в такой растерянности, что я больше уже не понимал, что вообще является правдой. Поэтому я не нашел в себе сил, кроме как задать один единственный вопрос, на который я хотел знать ответ прямо здесь и сейчас:
—Что ты сделал с ним?
—Что ж, я слишком устал таить это в себе. Если ты хочешь знать, то я расскажу: когда ты приказал мне его не трогать, то я сразу понял, что не смогу этого сделать. Я хотел сломать его. Изуродовать не только тело, но и душу. Сначала я разобрался с его любимой сестричкой, а затем приступил к нему. Я трахал его на кровати, рядом с телом его сестры, чтобы он чувствовал свою жалость и никчёмность. Мне хотелось отобрать у него все, что ему дорого. Как и он у меня. Я думал он покончит с собой, но вместо этого каким-то образом нашел в себе силы для существования и подался в религию, как его отвратная мамаша. И вот, когда ты узнал об этом, то сразу кинулся к нему. Я не понимаю, почему тебе он так важен. Настолько, что ты готов бросить все ради него. На самом деле я никогда не уезжал из этого проклятого места, пока ты был здесь. Я не мог оставить тебя. Я знал, что мне нужно доказать тебе, что этот мальчишка - отвратителен и не стоит твоего внимания. И я пытался отвернуть тебя от него. Хотел показать, что он слаб и ни на что негоден. Я подкупил врачей, чтобы они дали ему таблетки посильнее. Я следил за тобой, когда ты выбирался из больницы и видел, как ты в порывах ярости прикончил того оленя. И вот удача. Возвращаясь в свой импровизированный лагерь, я увидел этого Пайса. Я не удержался и притащил его к телу выпотрошенного животного. Я думал, хоть это окончательно сломает его. Но нет! Все было тщетно. Пойми, Билл, я не мог поступить по-другому. Он не достоин тебя, и ты должен был это увидеть.
—Убирайся.
Я отвернулся от него. Мне больно было смотреть на человека, которого я считал достойным продолжением себя. Это было невыносимо. Конечно, Кевин был дорог мне, но я не мог простить ему это. Но самое главное, я не мог простить себя.
—Билл, прошу тебя, прости меня! Ты все, что у меня есть! Не бросай меня! - Он подполз ко мне на коленях, теребя край моих брюк, словно маленький ребенок. Но я не обернулся. Наоборот, я резко одернул его руки от себя и сделал шаг от него.
—Если ты хочешь уйти отсюда живым, то лучше убирайся. Я не хочу больше видеть тебя. Ты омерзителен мне. Я думал, что ты лучше, но я ошибался.
Когда я уходил, я даже не посмотрел на него, это было бы слишком. Я не вынес бы этого. Я считал, что благодаря мне Кевин может стать «настоящим» человеком, а все качества Диппера будут подавлены еще на корню этой монашкой. Ирония в том, что все случилось наоборот. Так неужели все это время, я был даже хуже Дарби? Ибо я не видел, во что превращается человек, сформировавший свое мировозрение во многом благодаря мне. Это моя вина, что все это произошло. Я сломал единственных людей, которыми дорожил. Которые стоили хоть чего-то в этом мире. Наверное, правильно тогда рассуждала Дарби, когда говорила, что я гублю все, без исключения, что окружает меня.
—Ты совершаешь большую ошибку, Билл! - прокричал заплаканным голосом Кевин мне вслед. Мой ответ не услышал никто, кроме ветра, забравшего мои слова в глубину леса.
—Не большую, чем доверие к тебе, Кевин.
В тот вечер я впервые за долгое время заплакал.
