Фаворит

Карл не любил смокинги, как многие нормальные мужики, ну или даже не нормальные, не традиционной ориентации, но, если брать гонщиков… В общем он не любил их. Нет, костюм хороший: чёрный пиджак с языками до самих пят, белоснежная рубашка с воротником стойкой, вдоль пуговиц тесьма и несколько приглаженных сборок, в тон пиджаку штаны, чуть зауженные книзу, лакированные, начищенные до жуткого блеска, туфли и самый главный элемент костюма – бабочка. Вот она раздражала больше всего. В смокинге Карл выглядел глупо и нелепо. Плечистый, высокий, довольно мускулистый и с маленькой бабочкой на толстой шее – что может быть смешнее этого? Карл первые минуты старался меньше мелькать перед глазами представителей СМИ, особенно когда они пошли смотреть на юниоров: после интервью Глеба он чувствовал себя неловко, но в прятки Карл плохо играл с детства, поэтому сразу после шоу его привлекли позировать для обложек и статей журналов и газет. На выставке-продаже спрятаться было сложно: огромных два зала имели тонкие колонны, поддерживающие невысокий потолок, и Карл был в этих залах как на ладони. Оказавшись на первом этаже, он широко открытыми глазами смотрел на наброски, рисунки и даже небольшие картины и на каждом «холсте» видел себя, и не знал, как на это реагировать. Но больше всего его поражало то, что практически под каждой работой мелькали флажки, говорящие о том, что она продана. Конечно, люди покупали прежде всего творения Глеба Романова, а не наброски Карла Шорки, но сам факт присутствия его в работах художника заставлял волноваться и немного смущаться. Поднявшись на второй этаж, Карл прошёл вдоль развешанных полотен, написанных с помощью современных технологий, задержался около голографического наброска, на котором увидел себя, сидящим на песке у берега моря. Он смотрел вдаль, находясь к зрителю больше спиной. Лица практически не видно, но то, что это Карл Шорки, выдавали платиновые волосы. Программа, заданная наброску, слегка играла с его волосами, имитируя ветер. На полотне чуть слышно шумело море, где-то на горизонте проступали лёгкие очертания то ли птиц, то ли самолётов, то ли болидов. Глеб не стал прорисовывать тот элемент, посчитав его не важным. В некоторых местах виднелись линии карандаша, которые Глеб не стёр, ведь это рабочий вариант. Однако в этом наброске было нечто такое, что заставляло, глядя на бесконечно-голубое, сливающееся на горизонте с небом, море, успокаиваться, на мгновение замирать: вот Карл сейчас отдохнёт, насмотревшись на закат, поспит на жёлтом песке, а потом отправится снова в путь. В этом зале работ было в три раза меньше, потому он практически оказался заставлен пустыми банками, кистями, предметами для работы со скульптурой, были даже мраморные осколки. И под многими этими вещами стояли красные флажки. Карл остановился возле одной из банок, где сохранилось немного краски, она ещё не была куплена. Он задумался, чуть улыбнулся. Потом его взгляд скользнул на стоявшую бирку с цифрой. Да уж, Роза разводит народ по-крупному. – Только не говори мне, что собираешься прикупить одну из этих банок, – раздался голос со спины. Карл обернулся, встретившись взглядом с Глебом. Тот чуть оттягивал бабочку, скорей всего, аксессуар костюма сдавливал горло. – Нет, – покачал он головой и снова посмотрел на банку. – Просто навевает кое-какие воспоминания. – Даже страшно спрашивать, какие? – Глеб сделал шаг вперёд и оказался плечом к плечу с Карлом. – Ну. Было дело, – смутился Карл, потирая переносицу. Стало неожиданно смешно, но он сдержался от смеха, только лишь улыбнулся. – Как-то лет шесть назад прикупил я одну такую баночку. Правда маленькую, вон такую, – и он указал на пластмассовую тару из-под гуаши, которую естественно уже кто-то приобрёл. – На кой чёрт? – опешил Глеб. – Ну… Твоя же… – буркнул, смутившись сильнее, Карл. Он не краснел, находившийся рядом Глеб заставлял его волнительно отводить взгляд, слегка улыбаться и приглаживать волосы. – Помню, что всё своё состояние за неё отдал… Глеб некоторое время удивлённо смотрел на Карла, потом перевёл взгляд на баночку. Ему нечего было сказать, да и в голову приходили одни только ругательные слова. Но уже через несколько секунд он смеялся, тихо, чуть слышно, пытаясь скрыть смех под ладонью. – Потом зайдёшь ко мне, я тебе целую кучу их бесплатно отдам, – сказал Романов, посмеявшись. Карл кивнул, а затем посмотрел так, словно Глеб приглашал его для чего-то другого. Как ни странно все эти дни они постоянно сталкивались только за завтраком и ужином. Глеб не работал, об этом говорили его постоянные посещения столовой. Однако в обед он где-то пропадал и, оглядываясь сейчас вокруг, Карл понимал, где и зачем. Поле того случая в коридоре, Глеб больше к нему не приставал, не цеплялся за него, не прижимал к стене, а Карл понимал, что ему этого не хватает. Тогда он сам оттолкнул Глеба, но сделал бы это даже сейчас. Всё тот же самый барьер, который Карл так пройти и не мог, который не мог понять и принять, не позволял вновь стать близким Глебу. Но организм пылал и желал даже сердце изнывало, билось глуше и чаще, выстукивая его имя. Сегодня ночью Карлу Глеб даже приснился, но тело и душа думали по-разному. И вот сейчас Карл подумал о другом. Они говорили про банки, возможно, пригласив его в студию, Глеб пошутил, но Карлу захотелось того самого. – Кстати, хочешь, нарисую тебе картину? – неожиданно спросил Глеб, нарушив тишину и натянутую струной атмосферу. Он перевёл взгляд на банки, сунул руку в карман штанов. – Или портрет? Могу гуашью, акварелью, маслом. Или современными технологиями: графическую, стилизованную, коллаж-трёхмерный… Стилей много. – А как же статуя? Ты же сейчас её делаешь? Романов перевёл взгляд на Карла, внимательно посмотрел на него, а потом задумчиво кивнул головой. – Просто подумал, раз я твой спонсор, то, может быть, что-то стоило бы создать на память. – Глеб, – окликнула его Роза, одетая в красивый дамский современный смокинг тёмно-синего цвета и розовую рубашку. Красиво. – Извини, Карл. Глеб, на несколько минут. Карл вернулся к банкам, но в голове постоянно крутилась последняя фраза, она причиняла ощутимую боль. «На память, – подумал Карл, продолжая пялиться на банку и не замечая того, что двое девушек стоят рядом, нервно крутя между пальцев флажки. – На память… Память»… Тихо вздохнув и сильнее нахмурившись, Шорки отошёл от ёмкостей, так и не уловив до конца мысль. Потом состоялся небольшой концерт с участием детей из приютов и детских домов, а так же имеющих физические отклонения. Фрэнк занимался благотворительностью и в конце концерта он подарил директорам хорошие чеки с приличным количеством нолей. Карлу концерт не понравился. Не потому что тот был плохой, отнюдь, смотреть на то, как танцуют, поют, жонглируют и читают под красивую музыку в ярком лазерно-голографическом освещении стихи дети, было трогательно и приятно. Но Карл не был любителем никакого искусства. Хотя, тогда на балет сходил. Да и фонтаны ему понравились. В общем, всё получалось выборочно. И картины Глеба ему до барабана, кроме двух. Самым главным был сам Глеб Романов, который сидел по правую руку, соприкасаясь с ним плечом. – Тебе как концерт? – тихо прошептал Глеб и нагнул к его плечу голову, при этом продолжая смотреть на сцену. Карл, если честно, вздрогнул. Это было неожиданно, особенно в тот момент, когда мысли Карла оказались занятыми именно им. – Хороший, – тихо отозвался Карл. – Но я не любитель искусства. – Вот как? – приподнял брови Романов, переведя взгляд на Шорки. – Ну, – замялся Карл, понимая, что сидит рядом и общается с человеком, который имеет огромное отношения к миру искусства. – Глеб, – тихо толкнула его в бок Роза, потом нахмурила тонкие брови, шикнула на них и снова стала смотреть на сцену, где слепые девочка и мальчик пели какую-то очень лирическую песню. Глеб вздохнул, с сожалением пожал плечами и вновь обратился в слух, созерцая происходящее на сцене. Карл улыбнулся одними уголками губ и тоже вернулся к концерту, подавляя желание зевнуть. Когда концерт кончился, зрители понесли мягкие игрушки и коробки с игрушками со сладостями, кистями, карандашами, цветной бумагой и красками детям в подарок. Роза потянула на сцену Глеба, и тот совсем не ожидал такого поворота событий. Роза подарила чек – частичный доход от выставки – поздравила детей, и Глебу пришлось кивать, как дураку, подтверждая слова Розы, и пожимать маленькие ручонки деткам, смотрящим на него с большой опаской и даже со стеснением. Хорошо было слепым детям: они не видели этого большого, раздражённого и хмурого дядю. Потом настала очередь самого виновника торжества вручать чек. Ещё Фрэнк сказал очень большую речь, и все стали медленно покидать зал. – На кой чёрт ты меня туда потащила? – Ты Глеб Романов, и я дарила твои деньги этим несчастным и брошенным детишкам. – А почему ты дарила мои деньги? У тебя что не было своих? Роза посмотрела на Глеба, вытянув губы трубочкой, вопрос Романова застал её врасплох. Она искала правильный ответ из вариантов, крутящихся в этот момент у неё в голове. – Нет, – наконец ответила она и каким-то чудесным образом поменялась местами с Карлом. Именно ему достался недовольный и хмурый взгляд Глеба, но уже через минуту он сменился на заинтересованный и внимательный, словно Романов пытался в своём протеже что-то рассмотреть. И вот самое главное представление началось. Зал приёма, в который они прошли, оказался немалым. Группа тонких колонн подпирала невысокий потолок, разделяя помещение на несколько зон: первая часть, где разместились уютные диванчики, вторая – где, изгибаясь практически на всю территорию, замерла монументальная, резная, выполненная роботеникой, барная стойка, и третья – зона для танцев и музыкантов. Из зала на улицу вела большая терраса, она находилась под стеклянным куполом, а за этим куполом скрывались неровные, покрытые льдом, равнины Ганимеда. Карла чествовали в третьей зоне. Выйдя в центр, Фрэнк попросил минуточку внимания. К слову сказать, Шолден сдержал своё слово, Глеба и Карла не донимали вопросами по поводу инцидента десятилетней давности, а так же практически к ним не подходили. На приёме были все гонщики, в толпе Глеб не раз ловил настороженный и хмурый взгляд Риккардо, направленный в их сторону. Изредка бросал взгляды Стефан Браун, а так же Алекс Стокс. Ну, и конечно, сам хозяин приёма поглядывал на Карла, и Глебу казалось, что он пожирает Шорки своими глазами, отчего настроение у Романова незамедлительно катилось к самой низкой отметке. – Много лет я восхищался талантом этого человека, – говорил Фрэнк, и голос его разносился на весь банкетный зал. Рядом с ним стоял Карл, неуверенно взирая на окружавшую их толпу. Ему точно не нравилась эта реклама, не нравился центр зоны. Неуютно было под взорами окружающих, явно ждущих какой-то новой сенсации. – Лично я считаю – ни в коем случае не хочу обидеть других участников гонок и гонщиков – что Карл в своём пилотировании великолепен. Его болид всегда парит, скользит в вакууме космического пространства, как лист, сорвавшийся с ветки, медленно опадает вниз на землю, и в своём падении он будто замирает в воздухе, разрушая все законы физики. Я хочу, чтобы вы, господин Шорки, знали, что я ваш ярый поклонник и буду от вас ждать только побед, таких же ярких и красивых, какая была на четвёртом этапе. В знак глубоко уважения и ярчайшего прохождения маршрута за последние годы существования гонок прошу принять от меня ни к чему не обязывающий, скромный дар. И Фрэнк подарил ледяную фигурку, выполненную в современном стиле и современными технологиями. Покрытая специальным прозрачным лаком, не дающим ей растаять, фигурка сверкала в лучах искусственного света, будто хрустальная. Изображала она выпуклый лист, чем-то напоминающий болид, а вокруг него – звёзды и маленькие планеты. Глеб профессиональным зрением оценил это произведение на ноль с плюсом. Шолден дал пару минут СМИ, чтобы запечатлеть Шорки и себя со статуэткой, а потом вернулся к дальнейшим награждениям. Настала очередь чека, где сумма с шестью нолями заметно удивила Карла, затем рукопожатия, очередная фотосессия, продлившаяся чуть дольше, чем предыдущая и, наконец, распитие шампанского. В случае с Карлом – стакан сока. Допинг- контроль запрещал употребление алкоголя. Получив богатые дары, Шорки откланялся и передал их Кристофу. Дав небольшое интервью по поводу предстоящего этапа, Карл окинул часть зала взглядом. На самом деле приём казался скучным. Карлу он не нравился, хотя, ему много чего не нравилось. И вообще, такие мероприятия ему были не по душе. Сейчас он с удовольствием потратил бы день на что-то полезное, либо на настоящий отдых. Ведь уже завтра начнётся следующий этап. – А где Глеб? – спросил он у Кристофа, и тот, оторвавшись от планшета, оглядел людное пространство. – Понятия не имею, но сейчас посмотрим, – буркнул менеджер и, опустив голову, снова углубился в работу. Совершив несколько переключений на планшете, сменив одну картинку на другую, Кристоф сделал её более объёмной, прокрутил несколько раз, потом вновь вернул её к двухмерному формату, разбив на отдельные кадры. – Вот тут, – ткнул пальцем в один из квадратов. Карл, уже думавший, где бы залечь на дно до окончания мероприятия, посмотрев туда, нахмурился. – Ты что за ним следишь? – После карнавала мы с Розой за вами следим неотрывно. Правда, иногда вы бываете в зоне недосягаемости для наших программ. Карл покачал головой, вздохнул и сам почувствовал, что не прочь бы прогуляться в отдельные комнаты для снятия природного стресса, вернее для избавления от лишней воды… В общем, сходить в туалет! – Тоже схожу, отолью, – сказал Шорки. Кристоф кивнул головой, переключая картинки, и собрался последовать за Карлом, но его окликнули. – Господин Кристоф. – Это был один из журналистов, и Кристоф, посмотрев на Карла, сказал: – Только не влезай в неприятности. Я тебя оставлю на некоторое время. – Только не смей снова записывать меня на программы и интервью, – в тон менеджеру заявил Карл. Туалетные комнаты находились этажом ниже. Пришлось сначала пройти до лестницы, потом спуститься по ней в широкий коридор, толкнуть широкую дверь… Сортирная зона достаточно просторная, делилась на женскую и мужскую части. В небольшом холле находились зеркала в рост человека и длинные диваны, место для курильщиков расположилось за полупрозрачной, голографической ширмой. Карл уже взялся за ручку двери, ведущую в мужскую сторону, как общая дверь открылась. Он лишь на мгновение оглянулся, бросил за спину незначительный взгляд. Столкновение с Риккардо радости не вызвало, Карл почувствовал, что его вновь ждёт не очень приятный разговор. И почему Кроту к нему привязался? Словно в галактике помимо Карла больше никого нет! Шорки решительно открыл дверь, но голос Риккардо его остановил. – Поздравляю, – начал тот издалека, делая шаг в сторону Карла. В холле никого не было, тихо работала вентиляционная шахта, иногда шумел освежитель воздуха, пахло цветами. Кроту кинул взгляд на ширму, но теней не увидел, значит, и правда, одни. – Спасибо, – отозвался Карл, немного подумал и, отпустив дверь, отошёл к дивану. – Сам не ожидал такой благосклонности от господина Шолдена. – Ну, он прав, – заулыбался Риккардо, немного расслабившись. – Твой полёт – это нечто. Я сам в шоке от троянцев, заставил нас всех выложиться на все сто. Ты задавал темп, вёл нас, заставлял делать немыслимые вещи. Результат этого прохождения даже меня удивил. Ты слишком гениален и талантлив! Шорки вздохнул и почесал затылок. Всё же интересно обсудить прохождение с кем-то, кто соревновался с тобой за право обладать первым местом. – Ну, это так, – неожиданно вспыхнул Риккардо. – Если бы не этот… Глеб Романов, то ты каждый год был бы чемпионом! Ты достоин лучшего!.. А вместо того… чтобы быть им, остаёшься с ним! – не совсем логично заговорил Кроту. Первый раз Карл видел его настолько взволнованным. – Я ход твоих мыслей не разберу. – Он подставил тебя, а ты до сих пор с ним. Господин Шолден готов стать твоим спонсором, почему ты не выберешь его, ведь у тебя есть сейчас такое право. – Слушай, чего ты ко мне пристал? В отличие от тебя я взрослый человек, сам выбираю, что мне надо и зачем мне это надо. Ты мне не указ. Хочешь правды, ты её получишь. Отвали от меня и больше ко мне даже поздороваться не подходи. Точка. Карл уже повернулся к двери, собираясь сделать к ней шаг, как услышал голос Риккардо. – Это я. Это я рассказал СМИ о том, что десять лет назад Глеб Романов лишил тебя будущего. Карл, не веря услышанному, уставился на Риккардо. Что за чушь? Сам Карл не знал, кто это мог быть, а девятнадцатилетний юнец и подавно. – После смерти родителей обо мне стала заботиться одна женщина. Она тайно посылала мне чеки на обучение и на жизнь, а я не должен был рассказывать миру о том, что это она. Впоследствии она хотела меня усыновить и дать другую фамилию, потому что Кроту – это адская фамилия. Ради меня она готова была переступить через любой закон! Но не успела, умерла. Правда оставила мне кое-какое состояние… Однажды, когда мы с ней встретились для совместного времяпровождения, мне пришлось быть свидетелем одного телефонного разговора. Уже тогда я был твоим поклонником, наблюдал за тобой ещё с юношеской лиги. Так вот, она с кем-то говорила, и я услышал, как упоминается твоё имя и имя этого деспота. Закончив разговор, она попросила никогда не предавать его огласке и забыть об услышанном. Риккардо выдохся, но упрямо смотрел Карлу в глаза, а Шорки ощущал, как в груди разрастается ком разных эмоций: злость, ненависть, обида, ярость, желание уйти, ударить… Пытаясь понять, что он чувствует к Риккардо, и пытаясь найти подходящие слова, он замер как изваяние, и в этот момент из-за ширмы кто-то вышел. Шорки и Кроту, будто по команде, повернули головы в сторону. – Нана Торгдзели, – сказал Глеб, прислонившись плечом к ребру ширмы и выпустив облако дыма. – Актриса и певица, она умерла восемь лет назад, единственная женщина, состоявшая тогда в нашей группе жюри. Потекла долгая минута, медленно и мучительно приходило осознание того, что свидетелем их разговора стал именно Глеб Романов, и никто иной, все нужные действующие лица этого отвратительного спектакля присутствовали, в котором попытка найти что-то в грязном белье уже порядком надоела. – Не смейте говорить о ней плохо! – неожиданно выкрикнул Риккардо и сверкнул полными ненависти глазами. – Вы плохой человек! Вы пользуетесь тем, что являетесь знаменитым художником и скульптором. Но мне, между прочим, ваши картины не нравятся. И ваши скульптуры, – на последнее высказывание, о его картинах, Глеб никак не отреагировал. В Риккардо говорил юнец, мальчишка, который пока что ещё не вырос, невзирая на то, что судьба у него была сложная. – Вы монополизировали Карла Шорки, уничтожили его талант, его будущее, заставили десять лет потратить на чёрт знает что, и ещё являетесь в образе спасителя, кидая ему деньги, как подачку и кость голодной собаке! Вы такой весь идеализированный, чуть ли не ангел во плоти, а на самом деле, вам, как и всем спонсорам, нужна выгода. На Карла Шорки и на его талант наплевать. Вы, я уверен, даже ни одного прохождения его не смотрели. Риккардо можно и даже нужно было остановить, но ни Глеб, ни Карл не пытались этого сделать. Шорки не знал, как поступить в таком случае, чтобы Риккардо замолчал – не бить же его – хотя треснуть кулаком так и хотелось. А Романов быстро и неотвратимо наполнялся гневом и злостью, сигарета, зажатая между пальцев, сминалась в тонкую полоску, а глаза становились двумя адскими огнями. Карл заметил, что холл пополнился людьми, среди них были представители СМИ и Роза, она кусала губы и пыталась протиснуться к Глебу поближе. Рядом с ней жужжал охранник. – Зачем вы появились в его жизни? Чтобы снова уничтожить?! – не унимался Кроту. – Чтобы заставить опять страдать и лишить возможности рассекать космос?! И ничего вы не творите, потому что вы не созидатель. Вы – разрушитель! Глеб смял сигарету в кулак и им же ударил Риккардо. Удар получился сильным, он отбросил его назад, на мягкий чёрный диван. – Я сказал, – поправил смокинг Глеб, – что когда найду того мерзавца, который слил информацию Бесчувственной, набью ему морду. Для тебя одного удара пока достаточно. Больше ничего не говоря, Романов вышел из туалета. Следом за ним Роза, быстро вызывая через сеть челнок, и Карл, вновь пытаясь разобраться в своих чувствах. Было досадно, сейчас же опять завалят Глеба вопросами. Негодование, вызванное словами Риккардо, не давало нормально мыслить, и в этот момент слова Кроту, звучащие в подсознании, смешивались со словами Глеба: «…на память». И всё это вызывало шквал эмоций. Вечер, казавшийся скучным, вновь превратился в феерию и был испорчен, но в глубине души Карл чувствовал радость от того, что Глеб ударил Риккардо. Кроту, многого не понимающий в жизни, получил очередной урок. Главное, чтобы он не прошёл даром. Журналисты и репортёры, задавая свои вопросы, старались быть тактичными, что казалось странным. Фрэнк быстро начал улаживать инцидент, позволил Карлу, Глебу, Розе и подоспевшему к ним Кристофу уйти через чёрный ход, куда быстро подогнали челнок. – Вы, господин Романов, в последнее время очень сильно портите всем настроение, – сказал напоследок Шолден, недовольно насупившись. – Не приглашайте больше – не буду, – отрезал Глеб, захлопывая дверку челнока и откидываясь на спинку кресла. Аппарат тут же тронулся с места и пока он нёс своих пассажиров в форт, внутри стояла гнетущая и напряжённая тишина. Но только стоило ступить на борт тягача, как Роза не выдержала: – Глеб, надо было сдержаться… – Сдержаться?! – Глеб, остановившись, резко повернулся к ней, сверкнув гневно глазами. Больше он себя не контролировал. Стены и свод ангара сотрясли его крики. – Меня обвинили в бестактности и хамстве, ты укоряешь меня в несдержанности! А кто осудит того мальчишку, который посчитал нужным унизить меня?! Он кинул мне, Глебу Романову, человеку, который сделал себе имя своими собственными руками, ряд оскорбительных обвинений, и ты считаешь, что я должен был за это его расцеловать и жопу ему подлизать?! – Нет, конечно, – примирительно возмутилась Роза. – Вот и я так посчитал! Более того, я сказал, что узнаю, кто слил инфу той суке, морду начищу. Он ещё легко отделался, я мог запинать его до смерти. Ни один, – Глеб сорвался на жуткий крик. – Ни одна сволочь не имеет права указывать мне, что делать!!! И уж тем более судить меня! В этот момент Романов наткнулся взглядом на стоявшего чуть позади Розы Карла. Несколько секунд он на него смотрел, а потом подошёл, схватил за голову и прижался к его губам, делая поцелуй грубым и жёстким. Словно в этом инциденте был виновен Карл. Хотя, как посмотреть. Шорки отступил на маленький шаг, попытался освободиться от поцелуя. Губы Глеба были дерзкими, и Карлу они нравились, но не так, не со злостью и ненавистью и не при Розе и Кристофе. Да и не хотел он, чтобы Романов был таким, таким он ему не нравился. Ломал всё восхищение им и делал крепче тот барьер, что Карл никак не мог уничтожить. – Я так хочу, – с яростью прохрипел Глеб, отрываясь от Карла и снова целуя, а потом кусая нижнюю губу. – Не смей мне перечить… И Карл сдался. И, правда, он всего лишь пилот и гонщик, а Глеб самый известный и высокооплачиваемый художник и скульптор. А ещё он спонсор. – Глеб, перестань! – выкрикнула Роза, и этот окрик остановил Романова. Он оторвался от Карла, тяжело дыша, посмотрел на него, заглянул в глаза. Увидев лишь смешанную с жалостью печаль, Глеб скрипнул зубами и, развернувшись, пошёл прочь.