Фаворит

Повестка в суд на планшет Розе пришла утром следующего дня после инцидента. Пролистав все информационные страницы сети, она пришла к выводу, что не так сильно журналисты и раздули случай с Риккардо. Некоторые даже пели серенады во славу Глеба Романова, потому что Глеб действительно имел вес в обществе, а Риккардо был всего лишь молодым гонщиком, да ещё с ужасной фамилией – Кроту. И всё же Роза направилась к Глебу, чтобы сообщить ему эту скверную информацию. По пути к нему, она получила ещё одно сообщение, которое сильно удивило. Глеба она застала за работой. Несколько минут Роза стояла посреди студии, глядя на то, как Романов бережно работает с мрамором, забравшись на вершину небольшой стремянки. Весь растрёпанный, в рубашке и штанах от смокинга, в лакированных туфлях, а пиджак и бабочка валялись на полу в виде ненужной кучи вещей. А за этот смокинг Роза отдала очень даже приличную сумму. Вот не умеют некоторые мужчины ценить стоимость и дизайн одежды. В ожидании, когда Глеб слегка отведёт инструменты от статуи, чтобы при окрике рука не дрогнула и случайно не нанесла непоправимый урон скульптуре, ведь даже маленькая частица может стать очень важным элементом, Роза простояла некоторое время у кресла, но так и не дождавшись удобного случая, положила планшет на стойку и тихо вышла из комнаты. Пройдясь до столовой, где во всю уже завтракала команда, и Карл в том числе, положила на поднос несколько коробок с едой и отправилась назад. В этот раз, когда она переступила порог студии, Романов уже сидел в кресле, курил и смотрел на рук своих деяние. До полного окончания было ещё далеко, но то, что он сделал – и Роза подозревала, что сделал за ночь – оказалось большой работой. Она поставила поднос на стойку, подхватила планшет и подошла к Глебу. Тот посмотрел на неё воспалёнными красными глазами. Он щурился и от дыма, и от лёгкой пыли, что попадала ему в глаза, когда он работал с камнем. – Что там? – хрипло спросил Глеб, видно было, что он хочет спать. – Я завтрак принесла, поешь. Потом уже примешь душ и, наверное, спать, – проявила заботу Роза. Кивнув головой, Романов затушил в уже полной пепельнице окурок, поднялся и направился к стойке, где стоял поднос с коробками еды. Роза нашла нужную страницу и, подождав несколько минут, решила озвучить то, для чего пришла. – Тебе повестка в суд. Сразу же после пятого этапа, на второй день. Придётся лететь на Землю. Твоё присутствие обязательно. Глеб пожал плечами, быстро пережёвывая вермишель и кусочки мяса с овощами. Суд его заботил меньше всего. После небольшого количества еды Глеб почувствовал, что усталость ушла и, несмотря на желание спать, захотелось вновь работать. – Я позвонила Боркину, он уже готовит защиту, – добавила Роза. «Наделал, как всегда дел и сейчас спокоен. Хотя, скажи она одно неверное слово, и он тут же взорвётся». Кажется, Романов не был настроен на общение, и Роза поторопилась закончить разговор о суде. – Помнишь, я тебе говорила о том, что кое-что нарыла на Риккардо? – заговорила спокойным тоном она, рискуя упомянуть это имя. Глеб кивнул, подтянул лежащий на стойке планшет, вытянул из держателя кисть с электронным кончиком, нажал на кнопку, включая его. – Случайно я наткнулась на имена его родителей. Странным было узнать, что мать Риккардо зарегистрировала его на имя своего старшего брата. Сначала я подумала об инцесте, что был в принципе под запретом тогда, да и сейчас, по всей Земле. Я стала копать глубже, так как рассудила, что если бы это был инцест, то их бы посадили в тюрьму, а мальчика бы убили. В итоге, я нашла подтверждение того, что Риккардо не является плодом соития родных брата и сестры. К делу о регистрации был приложен лист с генетической экспертизой, сделанной тремя службами и доказывающей, что Риккардо сын только своей матери, а дядя так и остался для него дядей. – Многих детей, рождённых вне брака от первых попавшихся мужчин, регистрировали на имена родителей или братьев, – пожал плечами Глеб, не отрываясь от рисунка. При этом он быстро жевал. – Да, потому моя душа не успокоилась. В листах экспертизы не было указано имя отца, лишь то, что дядя Риккардо не является ему отцом. Выдернув из дела анализы ДНК, я отправила их одному моему знакомому, который прогнал их через свои источники, выискивая настоящего отца Риккардо. – Тебе от этого легче? – накрутил на вилку спагетти Глеб и отправил этот ком в рот. Следом полетел кусок мяса, ложка салата. – Соглашусь, что сделала я это из любопытства, и никому информацию продавать не собираюсь. Как и мой знакомый тоже. Но думаю, тебе будет интересно узнать, кто является отцом Риккардо Кроту. – Точно знаю, не я. – Нет, конечно, – улыбнулась уголками губ Роза. «Романов острит, значит, настроение не так уж и плохо». Внимательно посмотрев на продолжающего рисовать Глеба, она сказала: – Это Саша, твой брат. Глеб сделал ещё два штриха, а потом поднял голову, внимательно глядя на Розу, ища на её лице следы шутки. На мгновение перестал жевать, складывая в голове головоломку. Теперь становилось ясным, отчего в Саше было такое стремление затянуть Глеба на «территорию» гонок и сделать из него спонсора Риккардо Кроту. – Интересно, – наконец проговорил он и вновь зажевал, возвращаясь к рисунку. Впившись взглядом в очертания Карла и расположенных вокруг него планет, неясно приобретающих облик богов и богинь, в честь которых были названы, Глеб задержался на пока что самом ярком – полуогненом Меркурии, который держал в одной руке планету, а в другой – жезл. Роза прикинула, если Глеб перенесёт рисунок на большое полотно, то это будет новая бомба и большая прибыль. – Я подарю её Карлу, – вдруг произнёс после минутной паузы Глеб, словно прочитав мысли менеджера. Роза вздрогнула, выгнула брови дугой, перевела взгляд на Романова. Он снова накручивал на вилку спагетти. – Он в окружении галактики. Она спектральная, планеты все яркие. Карл будет солнцем… Да, именно так – он будет Солнцем… И, отправив в рот спагетти, вернулся к рисованию, продолжая наносить штрихи на экран планшета. – В общем, я подумала, что тебе это будет интересно. Про Риккардо Кроту. Хотелось бы знать, кто его спонсор, но для меня это непостижимо. – Оставь его, – Глеб сунул быстро кусок мяса в рот, не отрываясь от наброска. – Это его право и право его спонсоров. Роза удивилась, но говорить на этот счёт ничего не стала. Ещё раз глянув на очередной шедевр Глеба, она тихонько и удручённо вздохнула: – Когда доешь, оставь всё, я уберу. И поспи. Через шесть часов тягач отправляется на Сатурн. Через восемь часов начнётся пятый этап. Ты придёшь? Глеб поднял на неё глаза, и Роза увидела сверкнувшую в них злость. Быстро щёлкнув кнопкой на планшете, она закрыла чёрный чехол и, развернувшись, пошла к двери. Переступив порог, тихо прикрыла металлическую створку и направилась в столовую, где её должен был ждать Кристоф. Оставшись один, Глеб некоторое время наслаждался рисунком, не забывая про еду. Остановившись на Земле, которая заставила его задуматься, Глеб отложил кисть, выпил несколькими глотками чай из большой кружки и, подхватив планшет, направился к креслу. Положив гаджет на стол, он сунул руки в карманы штанов, выискивая овальный голофон. Потом окинул быстрым взглядом завал на большом столе, табуреты, палитру, посмотрел на скульптуру, задумался, рассматривая её. И вспомнил, что голофон должен быть в кармане смокинга. С неохотой отведя взгляд, он подошёл к смокингу, прощупал карманы, выудил оттуда аппаратик. Найдя имя брата, нажал на вызов. – Слушаю, – отозвался сонный голос Саши, а Глеб, взяв с подлокотника кресла пачку сигарет с зажигалкой, направился к иллюминатору. – Здоров. – Привет. Чего так рано звонишь? Я пару часов назад только прилёг. – Ну, так получилось, – буркнул Романов, щёлкая зажигалкой. Вид в иллюминаторе ему открылся печальный: очередная стена ангара. И Глеб решил вернуться к креслу. – А ты что делал, что спать лёг недавно? Ладно я, работаю. – Можно подумать, что только ты один работаешь, – буркнул Орлович, кряхтя. Видно, вставал с кровати. – После того, что ты устроил на банкете Шолдена, у меня опять все ставки перепутались. И надо же было тебе его бить? – Это он рассказал Бесчувственной, что случилось десять лет назад. – Что за чушь? Откуда ему знать? – возмущался Саша, и Глеб слышал, как он шлёпал босыми ногами по паркету – куда-то шёл. – Нана Торгдзели тогда была его опекуном. И она же состояла в членстве тогдашнего жюри. Единственная среди нас женщина. – Ясно. – Ты это знал, Саня, не притворяйся. – Ничего я не знал. Откуда? – Не знаю, откуда, может быть от самого Рикки? А может быть потому, что так надо было? – Что-то я тебя не понимаю, Глеб. – Меня не надо понимать, Сань, – Глеб присел в кресло и взял в руки пульт. Щёлкнул кнопкой, и экран открылся на том моменте, где Романов, стоя в туалете, напротив Риккардо, слушает его, а Кроту что-то говорит – звук у голограна отключен. Злость снова накрыла, и он уже хотел выключить гологран, но в этот момент Глеб размахнулся и ударил Риккардо. Поставив на паузу, он восхитился собой. Красивый удар. – Ты прекрасно знаешь, Глеб, – через паузу проговорил Саша, – что меня очень сильно раздражает, когда ты так начинаешь говорить. Ты либо не говори вообще, либо говори суть. Что ты ходишь вокруг да около и тянешь кота за хвост. – Я знаю правду, – сказал Глеб, откладывая пульт и зажимая сигарету между пальцами. Вынув её изо рта, выдохнул густое облако сизого дыма. На мгновение на той стороне воцарилась тишина, и Глеб не торопился что-либо говорить. Наверное, брат понял его, раз замолчал. – Всё ясно, – наконец отозвался он ровным и спокойным голосом. А что паниковать или истерить? Они оба взрослые мужчины. – Сколько тебе тогда было? Семнадцать? Острых ощущений захотелось? – Что это, наставления старшего брата? – Зачем? – хмыкнул Романов и стряхнул пепел в переполненную пепельницу, не заботясь о том, что пепел практически весь просыпался на подлокотник кресла. – Просто хочу услышать романтическую историю связи бедной и несчастной девушки и ловеласа, покорившего к семнадцати годам не одно девчачье сердце. – Я её любил… – Господи, дай мне сил это дослушать, – прошептал громко Глеб, затянулся, покачал головой. – У нас была волшебная неделя любви и секса. Когда мы встретились, она вдруг заявила, что хочет иметь от меня ребёнка. Типа её всегда вдохновляли и интересовали русские мужчины. Мне было семнадцать, ей тридцать два. Их род умирал, потому что Кроту никто не хотел брать ни в жёны, ни жениться на них. – А она подумала о том, что дать продолжение роду, это дать новому человеку страдания и обречённость? Или ты пообещал жениться на ней и увезти в Россию? – Она женщина, Глеб, все женщины хотят детей и тают от вида детишек. Есть, конечно, такие, которым всё равно. В общем, я осуществил её желание и смылся, грубо говоря… Он похож на неё, но пока она была жива, обучала его русскому. Когда ему исполнилось восемнадцать, он появился на пороге моего дома и вручил мне письмо, сказав, что мать велела дождаться ответа. Я прочёл, офигел. Сделал экспертизу. – Так он знает? – Знает. Но меня не принимает. Слишком много в жизни парня было таких моментов, когда судьба поворачивалась к нему задницей. – Интересное заключение, – покривил губами Глеб, втыкая в «розочку» из окурков новый «лепесток». – Но я пообещал о нём позаботиться, именно поэтому я убалтывал тебя стать его спонсором. Ты не согласился, но в последний момент вдруг появилась «тёмная лошадка», и он не говорит, кто это такой, хотя знает. – Ну, главное – эта «лошадка» появилась. Так я теперь его горячо любимый дядя?! Знаешь, кажется мне, что он выливает всю свою ненависть к тебе через меня. – Это ты его вчера ударил. – Он мне нагрубил. Какая-то сопля будет указывать, кто я такой и куда бы мне пойти! Ты прекрасно знаешь, что подобного я не терплю, поэтому научи своего новоприобретённого сына манерам. Орлович вздохнул, Романов предположил, что он закатил глаза. От этой картины, да ещё от той, что была на экране, вновь разыгралась злость. – Да, Глеб, теперь ты его дядя. - Я очень рад приобрести нового отпрыска твоей великой семьи. Держи его на коротком поводке, иначе, в следующий раз, прибью. И почему же ты мне сразу не рассказал? – Он из Кроту, подумал, вдруг тебе это не понравится, – тихо ответил Саша, потом послышалось, как он наливал воду в стакан. – Да мне, если честно, насрать, – отозвался Глеб, вставая с кресла, статуя вдруг поманила своими неотёсанными краями. – Ладно, иди, спи дальше. Не дождавшись ответа, Глеб нажал на кнопку, отключаясь. Кинул голофон на кресло и направился к мрамору, взяв в руки инструменты. Вчера, войдя в комнату, Глеб первым делом скурил подряд несколько сигарет. Хотел выпить, но не нашёл ни одной бутылки, а потом вспомнил, что недавно пролечился, и алкоголь от одного только запаха будет вызывать у него лишь рвотный рефлекс. Накурившись вдоволь и съев несколько таблеток витаминов, он готов был уже пойти в ванную и принять холодный душ, когда взгляд упёрся в скульптуру. Несколько минут Романов смотрел на неровно обтёсанный кусок мрамора, вспоминая, с какой ненавистью пытался оттолкнуть его Карл; единственное, что он ощущал в тот момент, – это злость, за которой мастерски пряталась боль. Презирая себя и ненавидя Риккардо, Глеб внезапно вскочил с кресла, стянул смокинг, порвал несчастную бабочку, отбросив её в сторону. Подойдя к статуе, он кинулся к стойке, где лежали инструменты. Схватив троянку и молоток, обошёл каменную глыбу несколько раз, отойдя на несколько метров, окинул взглядом. Приставив стремянку, полез наверх. Меньше, чем через минуту, он полностью углубился в работу, позабыв всё то, что недавно случилось. Вот и сейчас, снова обошёл мраморную глыбу, окинул её пристальным, вдумчивым взглядом и, вернув на место инструменты, подошёл к стоявшим у стены холстам. Перебрав их, Глеб выудил нужный, поставил его на мольберт и схватил карандаш. Однако, коснувшись грифелем загрунтованной поверхности, отложил карандаш и снова устремился к статуе. Оказавшись на вершине стремянки, понял, что всё же не хочет работать. Спрыгнув вниз, направился в душ. Всё же новость о Риккардо и разговор с Сашей выбили его из колеи. Холодный душ неожиданно вернул к событиям вчерашнего вечера, к злому поцелую и к ненависти, что исходила тогда от Карла. А ведь Шорки говорил, что не ненавидит его. И, может, правда, до вчерашнего поцелуя не ненавидел, а теперь… Глеб понял, что это мгновение зацепило его сильнее, чем открывшаяся правда, избиение Риккардо и повестка в суд. И если со своим прошлым, с Риккардо и с судом он знал, что делать, то, как быть с Карлом, он не мог себе даже представить. После интервью всё покатилось в тартарары. Прошло шесть суток, а Карл так и оставался холоден и не позволял Глебу даже намёка хотя бы на поцелуй. Отношения пусть и наладились, но близости всё равно не было. И больше Карл к нему не приходил. Глеб первый раз за всё то время, что являлся спонсором, решился осмыслить произошедшее, но стоило только начать анализировать собственные поступки, как понял, что надо начинать с самого начала. Кем они друг другу приходились? Глеб – спонсор, Карл – протеже. Глеб давал деньги, которые у него есть, а Карл их тратил, потому что своих у него не имелось. Вот и все отношения. Они изначально были запрограммированы таковыми: простыми, пустыми, лишь для здоровья и снятия стресса. Никаких чувств и эмоций, никаких соплей и слюней. Потрахались – разбежались. Ведь именно за этим Глеб тогда и вошёл в жизнь Карла, именно для того, чтобы вставить «платиновому красавчику» и не брать на себя никакой ответственности. Но только сейчас Романов начал осознавать значение самого Карла, не на тягаче и не на гонках, а в его, Глебовой, жизни. Выйдя из ванной, Глеб повалился на диван, ощущая во всём теле усталость. Закрывая глаза, он ещё видел лицо Карла и ненависть, что сверкнула нелепой искрой в его укоризненном взгляде, ощутил отвращение к самому себе, возненавидел в очередной раз Риккардо Кроту. А потом провалился в глубокий сон, в котором был Карл, Риккардо, Роза, Саша, Фрэнк, Стефан и много ещё людей, которых в царстве снов Глеб видеть не желал. Кроме Шорки, конечно, но только без отвращения в глазах. Через пять часов Романов проснулся, снился кошмар, но стоило открыть глаза, как воспоминания о нём тут же схлынули, оставляя в душе неприятное ощущение чего-то мрачного и мерзкого. Почистив зубы и приведя себя в порядок, Глеб оделся в чистые вещи – за то время пока он спал, в его комнате явно кто-то побывал, она стала немного чище, чем была до этого – и направился в столовую. Работать не хотелось. Стараясь ни о чём не думать, потому как отдыха от пятичасового сна он нисколько не ощущал – такое чувство было, что всё это время он работал – Глеб зевнул и уже собирался переступить порог столовой, но в этот момент из неё вышел Карл. Не ожидавший такого поворота событий, Романов остановился. Замер и Шорки, кивнул, приветствуя, внимательно глядя. Что-то странное плескалось в его глазах. Может, сочувствие? Глеб кивнул в ответ и решительно сделал шаг по направлению к дверному проёму. – Глеб, – Карл схватил его за руку, чуть выше локтя, и Глеб вынужден был не только остановиться, но и посмотреть на него. – Я не ненавижу тебя. А ты? Глеб широко открытыми глазами уставился на Карла, а тот, в свою очередь, ожидал от него ответа. Он не ждал признания, любви или сопливых речей. Глеб это знал, но сам Глеб не мог найти подходящих слов, чтобы ответить. Шорки его не ненавидел, и это заставило Романова потеряться. – Иди, лети, – сказал он и широко улыбнулся. Наверное, выглядело это по-идиотски. – Удачи, Карл Шорки. – Спасибо, – улыбнулся Карл в ответ и, отпустив Глеба, некоторое время смотрел ему в глаза. В шутку сказать, но в этот момент сердце Глеба стало биться быстрее. Когда Шорки отвернулся от него и быстро зашагал прочь по коридору, Романов приложил ладонь к груди и, глядя в спину своего протеже, стоял так до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом. Затем переступил порог столовой, где оказалась только Роза. – Пойдёшь смотреть старт? – спросила она. Глеб почувствовал себя странно радостным и в хорошем настроении. – Конечно, – ответил он, отодвигая стул из-за стола и присаживаясь на него. – Я ведь спонсор Карла Шорки и должен видеть его полёт.