Холодное тело, железное сердце

— Охуенное у тебя выражение лица, семпай, — мрачно проговорил Ханамия после паузы. В любой другой момент он бы, пожалуй, получил удовольствие от этого зрелища — как по мере его рассказа глаза Имаёши раскрываются все шире и шире. Нечасто такое увидишь. — Ну, у тебя история… соответствующая, — медленно проговорил Имаёши. — Я, признаться, даже не знаю, что и думать… Ханамия промолчал. Была в этом своеобразная ирония — что ни он сам, ни Имаёши не знали, что и думать. А с высокой вероятностью они на текущий момент — самые гениальные умы Токио. — Однако, — добавил Имаёши, будто встрепенувшись, — одно я знаю точно — нам надо отсюда уйти. А то придут еще… твои поклонники. — Ты меня теперь до конца дней моих будешь стебать, да? — мрачно спросил Ханамия, плотнее запахиваясь в плащ. В таком виде и без оружия он чувствовал себя неуютно. — Знаешь, с учетом наших текущих условий я бы на твоем месте не переживал, — легко пожал плечами Имаёши и перехватил обрез поудобнее. — Это, скорее всего, будет скоро. — Не дождешься, — проворчал Ханамия. Имаёши, понятное дело, прибыл с кавалерией: когда они вышли из здания, оказалось, что у крыльца стоит машина — «скорой помощи», естественно, — а за рулем сидит Митобе. Ханамия невольно поежился. Словно почуяв что-то, Имаёши коснулся его руки и слегка покачал головой. Ну, понятно. Как будто Ханамия сам собирался рассказывать кому ни попадя, что только что повстречал Киёши Теппея. Да еще и при каких обстоятельствах. Они сели назад, машина поехала, и Имаёши произнес: — А теперь скажи мне, что ты думаешь по этому поводу. Ханамия фыркнул. — Какая бы зараза ни вызывала превращение в зомби, Киёши Теппей к ней восприимчив не полностью. Очевидный вывод. — Очевидный, но не полный, — Имаёши улыбнулся. — Чем ты объяснишь его поведение по отношению к тебе? Ханамия не хотел ничего отвечать на этот вопрос. Но когда молчать под пронизывающим взглядом Имаёши стало совсем неуютно, раздраженно дернул плечом. — Ну, ты же кольцо в кармане таскаешь… Глаза Имаёши открылись так широко, будто собирались вылезти за оправу очков, а потом он заулыбался. — Ханамия! Ты что же, подозреваешь его в романтических к тебе чувствах? — Да пошел ты нахуй! — огрызнулся Ханамия. — Если хочешь знать, мы перепихнулись. В смысле, до всего этого, — он мотнул головой в сторону дверцы скорой. — Как раз накануне, блядь… И он первый начал! — Аааа… — глубокомысленно протянул Имаёши. — Это кое-что объясняет… Ханамия посмотрел на него с подозрением. — Не вздумай шутить, что конец света из-за нас начался. — И не думал даже, — Имаёши лучезарно улыбнулся. — Но меня несказанно радует, что ты так думаешь. Ты невероятно романтичная натура, мой милый. Однако, — он вскинул руку, предупреждая очередной взрыв Ханамии, — это дает нам интересную пищу для размышлений, не так ли? Выходит, Киёши тебя не забыл, что само по себе интересно, и более того, продолжает испытывать к тебе чувства. — Хуясе чувства, — язвительно проговорил Ханамия, — увидел — и сразу, блядь, ебать. — А что он должен был? — голос Имаёши подозрительно задрожал. — Подарить цветы и конфеты? Позвать на свидание? Ханамия! — и, сволочь такая, уткнулся лицом в ладони и заржал. Ханамия от души пнул его, но Имаёши продолжал хохотать. Впрочем, отсмеявшись, он моментально стал убийственно серьезен. — Честно тебе сказать, Ханамия, ты уж прости, но мне кажется, дело тут не в чувствах. Вернее, не только в них. Ханамия пожал плечами. Он не собирался чувствовать себя уязвленным по этому поводу. — А в чем? — Не знаю пока, — легко проговорил Имаёши, и по его тону Ханамия моментально понял, что он врет. То есть вряд ли знает на сто процентов, конечно, но наверняка догадывается. Что бы там Имаёши ни раскопал, изучая зомби, он рассказал не все. Из кабины Митобе постучал в разделяющее их стекло, и только тогда Ханамия сообразил, что машина остановилась. *** Следующим утром он решил, что не будет помнить об этой истории. А если не помнить не удастся, то хотя бы не будет думать. Пусть Имаёши развлекается, если ему интересно, Ханамию конец света устраивает более чем полностью, и прилагать усилия к исправлению ситуации он не заинтересован. Пожалуй, в этой новой жизни он был недоволен только одной деталью — что они сидели, запертые в Токио, как в загоне, и непонятно было, не решат ли власти в какой-то момент сбросить на город бомбу. Правда, может, придумать, как выпустить зомбаков за пределы кордона? Вот веселуха-то начнется… Тут он вспомнил, что где-то там, за пределами кордона, находится его мать. Интересно, она сейчас дома, на Хоккайдо? Одной из последних новостей, до того, как всякое вещание на Токио прекратилось, была информация, что многие из тех, чьи близкие остались в городе, разбили лагеря за границей блокпостов в надежде на то, что ситуация разрешится, кордоны снимут, и они встретят родных. Но не стала бы его мама делать подобную глупость. Она же знает, что он способен выжить во многих ситуациях. А если выберется из города, то найдет способ добраться до нее. С другой стороны, а есть ли еще те лагеря? Четыре месяца прошло. Достаточно, чтобы умерла всякая надежда. Ханамия встряхнулся, прогоняя слезливые мысли. В конце концов, если зомби-зараза таки выберется за пределы мегаполиса, он выберется вместе с ней, а потом найдет маму, и все будет в порядке. И дивный новый мир без правил и ограничений — у его ног. И никакого Киёши Теппея. Ему к тому моменту уже кто-нибудь голову снесет. Наверное, Ханамии просто не следовало думать о Киёши. Ни полмысли даже допускать. Потому что этим же вечером Киёши Теппей собственной персоной явился под стены их больницы. Естественно, едва слух об этом прошел, примчались оба сейриновца. Кажется, они готовы были выскочить за ворота клиники и рвануть навстречу, но тут остановили уже их. — Он же зомби! — кричал Вакамацу, размахивая ружьем. Апокалипсис нисколько не унял его темперамент. — Вы с ума сошли?! Попробуйте только — и я сам вас пристрелю! Имаёши стоял рядом с Вакамацу, глядя в окно. Собственно, где-то на этом месте Ханамия и застал этот цирк — прошел мимо Вакамацу, остановился у окна бок о бок с Имаёши. — А он странно выглядит, как ты думаешь, Ханамия? — спросил Имаёши. Ханамия пожал плечами. — Да как обычно. Имаёши вздохнул. — Конец света плохо повлиял на твои мозги, меня это печалит. В том-то и дело, что как обычно. Посмотри, Ханамия! Не больно он и похож на зомби. Ханамия едва не огрызнулся на Имаёши, что он это и так знает… когда до него дошел смысл сказанного, и он едва не выругался вслух. Не иначе, прав Имаёши, мозги и правда пострадали. Киёши Теппей мало походил на зомби, и Ханамия заметил это еще вчера. То, что Киёши выглядел более живым, чем прочие зомби, он увидел с самого начала, но не обратил внимания, списав на то, что это знакомый. Но вот после того, что случилось, Киёши совершенно определенно казался более живым, он говорил плавно, почти как живой, он даже что-то соображал, принимал какие-то решения… После того, что случилось. И вот как это озвучить Имаёши? «Мы трахнулись, и Киёши начал оживать». Семпая разорвет от смеха. — А еще, — неожиданно проговорил Имаёши, — я прошу всех присутствующих обратить внимание, что он один. Повисло недоуменное молчание. Действительно, никому еще не доводилось видеть зомби-одиночку. Обычно они перемещались группами. И вчера Киёши пришел с группой. Наконец подал голос мелкий приятель Митобе. — А может, он не зомби вовсе? — жалобно спросил он. В этот момент Киёши, качнувшись, двинулся вперед, к клинике — он шел медленно, рвано, как зомби, и все же в его движениях присутствовала плавность, которой у остальных зомбаков не было. И он по-прежнему ощутимо хромал на левую ногу, и Ханамия не мог себе этого объяснить. Хромоту у живого Киёши вызывала боль, но зомби-то боли чувствовать не должен! Подойдя вплотную к стенам клиники, Киёши поднял голову, словно знал, что из окон за ним наблюдают. Он жадно втягивал воздух ноздрями, совсем как вчера, и глаза у него были мутные, неживые, но хоть он и был бледен, все же не той серой бледностью, что зомби. Он выглядит, решил Ханамия, как живой человек с серьезным переутомлением. Во всяком случае, сам Ханамия неоднократно видел нечто похожее в зеркале… да и сейчас как-то так же выглядел. Только вот это если это и живой человек, то не только с переутомлением, но и с поехавшей крышей. Киёши двинулся вдоль стены, ощупывая ее, словно надеялся найти щель, через которую мог бы просочиться внутрь. Вакамацу вскинул ружье. Ханамия сам не понял, зачем он это сделал. Словно его рука действовала отдельно от всего прочего тела. Сама протянулась и легла на дуло ружья, опуская его вниз — одновременно с рукой Имаёши, которая легла чуть ниже. Они переглянулись. Вакамацу тихо рыкнул. — Вы с ума сошли, что ли?! — Вакамацу, — тихо проговорил Имаёши, — не трогай его. Пока, во всяком случае. Он ведь ничего плохого не делает. Ноздри Вакамацу задрожали. Он выдернул ружье у них из рук и поставил его стоймя. — А ты что скажешь? — гневно спросил он у Ханамии. Тот пожал плечами. — Еще я перед тобой не объяснялся. Вакамацу зарычал, но спорить не стал. Все-таки репутация мудака — полезная штука. Киёши ходил вокруг клиники весь день, то пропадая из поля зрения, то появляясь вновь. Ради такого дела Имаёши приказал даже включить несколько камер наблюдения. Это означало, что нужно гонять генератор, но Имаёши решил, что оно того стоит. Впрочем, ничего особенно интересного Киёши не делал. Ходил, ощупывал стены, глубоко втягивал воздух, словно что-то чуял или надеялся почуять. — Он что-то ищет, — проговорил Имаёши. Киёши как раз крутился под окнами его лаборатории, а они вдвоем смотрели на него из окна. — Ну ты гений, семпай, — лениво протянул Ханамия: он к этому выводу пришел примерно секунд через пять после того, как Киёши начал свои блуждания. Имаёши тихо фыркнул, словно прочел его мысли. — Может, у тебя еще и идеи есть, что именно? Ханамия смолчал. Потом щелкнул шпингалетом и начал сдвигать створку окна в сторону. Имаёши наблюдал за ним с интересом в глазах. Лаборатория находилась на третьем этаже, окна ее выходили в парк. Когда Ханамия открыл окно, в помещение ворвались запахи летнего вечера: нагревшейся земли, свежей листвы, цветов… Словно они и не в городе вовсе. Будто почуяв его, или услышав щелканье шпингалета, Киёши поднял голову. — Киёши, — позвал его Ханамия. Сухие губы на бледном лице растянулись — кажется, Киёши пытался улыбаться; а потом он заспешил к окну. Имаёши, наблюдавший за этим, вскинул бровь. — Он помнит свое имя? — Ну, видимо, — буркнул Ханамия. Киёши остановился под окном и протянул руку — кажется, он хотел дотянуться до Ханамии. — Хана… мия… — Мда… — проговорил Имаёши, и Ханамия, глянув на него, сообразил, что семпай, кажется, растерян. Еще одно редкое зрелище. — Честное слово, не то чтобы я не поверил твоему рассказу… но это впечатляет еще больше. Ханамия фыркнул и свесился из окна. — Что тебе нужно, придурок? — Тебя, — проговорил Киёши. Сумерки уже сгустились в саду, и в подробностях его видно не было. Можно было вообразить, что под окнами стоит вполне себе живой человек. — Свали к хуям! — рявкнул Ханамия. Ситуация начала его напрягать. — Ты, сука, ебаный зомби! Если ты будешь тут мотыляться, тебя пристрелят! Да я сам тебя пристрелю! — Ханамия, — проговорил Киёши, в этот раз почти слитно. — Спустись. Ханамия вздрогнул и шарахнулся от окна. Ему снова стало жутко — и одновременно его терзало жгучее любопытство, такое, что он бы, пожалуй, спустился, если бы это не было так невероятно глупо. Что, черт побери, нужно этому полумертвому придурку? Снова трахаться? Или он все же решил его сожрать? В этот момент его отодвинули от окна, и Имаёши, свесившись вниз, проговорил: — Доброго вам вечера, Киёши-сан. Киёши некоторое время молчал, выражения его лица видно не было. Потом он проговорил медленно и раздельно: — Има… ёши… — О как! — Имаёши, кажется, неподдельно удивился. — Вы и меня помните, что ли, Киёши-сан? — Всех, — просто ответил Киёши. — Помню… всех… — Вот как, — Имаёши покосился на Ханамию. Тот скрестил руки на груди, хмурясь — почему-то тот факт, что Киёши помнит всех, его раздражал. — Киёши-сан, Ханамия прав, вам лучше уйти отсюда, пока вас не увидели радикально настроенные граждане. Они, боюсь, могут неправильно вас понять и испугаться. А если они испугаются, вы можете пострадать. Выглянув в окно, Ханамия увидел, как Киёши мотает головой. — Не нужно… бояться… Я не… — он снова мотнул головой, — могу… — его речь еще замедлилась, словно он подбирал слова, — размножиться… Ханамия подавился воздухом и закашлялся. Имаёши так резко дернулся вперед, что едва не вывалился в окно. — Что? — переспросил он. — Подождите, стойте! — он оглянулся на Ханамию. — Мы должны поднять его сюда… Договорить он не успел — из коридора раздались крики, топот ног, голос Вакамацу, на кого-то огрызающийся. Имаёши выругался вполголоса и повернулся к Ханамии. — Убери его отсюда пока. И кинулся к двери. Ханамия лег животом на подоконник, свесившись из окна почти наполовину. — Киёши! — позвал он, и тот снова потянулся к нему, словно ничего не мог с собой поделать, и Ханамии некстати пришло в голову, что Киёши ведет себя как наркоман. — Свали пока. У нас тут херня какая-то. — Спустись ко мне, — в голосе Киёши звучала такая тоска, что Ханамия содрогнулся. — Ханамия… пожалуйста… — Блядь, — выдохнул Ханамия. — Убирайся! — рявкнул он и захлопнул окно. Шум, как оказалось, устроили несколько человек, которые рвались выйти из клиники и пристрелить Киёши, и бывшие сейриновцы с присоединившимся к ним Такао, которые пытались им помешать. Вакамацу разнимал спорщиков, хотя, как подозревал Ханамия, сам был скорее на стороне первых. — Он не опасен! — кричал тот сейриновец, который разговаривал — как же было его чертово имя? Ханамия все никак не мог вспомнить, и это неожиданно начало напрягать: ведь раньше же он ничего не забывал! — Митобе же вам рассказывал! — Басни он нам рассказывал! — рявкнул кто-то. — Это не басни! Это и с другими было! Заговорил Имаёши — начал что-то втирать тем, которые рвались пристрелить зомби, в своей обычной манере, но Ханамия его уже не слышал. Он вспомнил: Митобе действительно рассказывал. Как-то ночью, на крыше, под угли в жаровне вместо костра — самая та обстановка для рассказывания историй. Вернее, Митобе, как обычно, молчал, открывал рот и подавал знаки, а говорил вместо него этот мелкий. — Их было много, штук десять. Четверых Митобе пристрелил, и на этом патроны у него кончились. Тогда-то и появился еще один зомби. Он был очень высокий, выше Митобе, и хромал на левую ногу. Митобе не сразу узнал его, но когда он встал между ним и другими зомби, прикрывая его собой, Митобе понял, кто это… Ханамия уже не помнил, что помешало ему в тот момент расхохотаться вслух. Он потом еще несколько раз слышал истории о добром зомби, как его называли, причем даже в других группах. Какая-то девка клялась, что он, после того как спас ее, донес до локации на руках, потому что от страха и усталости она не могла идти. В группе Имаёши доброго зомби очень быстро стали называть Железным Сердцем — все прекрасно знали, о ком идет речь, но никто не использовал имя, словно оно было табуировано. Как это прозвище расползлось за пределы их локации, Ханамия понятия не имел. Интересно, почему он не вспомнил эти истории, когда увидел Киёши? Имаёши успокоил крикунов, но потом, отозвав Ханамию, серьезно проговорил: — Боюсь, это ненадолго. Ханамия, нам нужно незаметно протащить его в лабораторию. — Один не пойду, — немедленно проговорил Ханамия, глядя на Имаёши исподлобья. Тот вскинул брови. — Ты никак боишься? — Тебя, блядь, зомби не ебали, — сквозь зубы проговорил Ханамия. — Он нужен тебе — ты его и добывай, я один не пойду! — А тебе он, значит, совсем не нужен? — скорчил скорбную рожу Имаёши. — То есть его чувство невзаимно? — Хватит паясничать! — резко оборвал его Ханамия. — Ты понял вообще, что он сказал? — У меня, конечно, айкью не за сто шестьдесят, — мягко проговорил Имаёши, — но, не поверишь, я понял. Другой вопрос, правильно ли я понял и что теперь с этим знанием делать. Договорить у них не получилось — подошел Вакамацу, которому о чем-то срочно надо было переговорить с Имаёши, и Ханамия остался один. Одному о том, что сказал Киёши, думать не хотелось. Выходит, если они его правильно поняли — вернее, если он правильно выразился, все-таки с человеческой речью у него нелады, — зомби не жрут людей, ну, или, по крайней мере, не только жрут. Выходит, это такой способ размножаться. Но из этого следует, что зомби не живые и не мертвые — они просто уже не люди. Думать об этом не хотелось. Мозг будто тошнило от подобных мыслей. Кажется, даже начала болеть голова. Плюнув на все, Ханамия ушел в палату, которую занял себе под жилье, и повалился на кровать. Его немедленно начало клонить в сон. Последней мыслью, посетившей Ханамию перед тем, как он вырубился, было: «Но что же тогда такое Киёши Теппей?» Он проснулся, по ощущениям, секунду спустя, но сразу же сообразил, что времени уже много — за окном стояла непроглядная тьма, и только слегка бликовали в неярком лунном свете очки склонившегося над ним Имаёши. — Ты меня заикой хочешь сделать, семпай? — невнятно спросил Ханамия. — Поднимайся, — приказал Имаёши, будто не услышав его слов. — Вакамацу дал добро на отстрел Киёши. Они уже готовы выйти. Мы должны добраться до него первыми. Ханамия проснулся моментально — сам от себя не ожидал. — Вакамацу перестал тебя слушаться? — У нас демократия, — скривился Имаёши. — Ханамия, дай закинуться. Ханамия, который как раз в этот момент полез в свою заначку за энергетиками, теми самыми, собственного изобретения, что так здорово помогали ему во время экзаменов, фыркнул. — Ты ж не употребляешь, семпай. — Я, между прочим, вообще не спал, — голос Имаёши звучал раздраженно. — Твоего прекрасного возлюбленного отстаивал. Ты мне должен. — Еще один такой комментарий — и я отстрелю тебе язык, — предупредил Ханамия, извлекая две пробирки и перебрасывая одну Имаёши. — Учти, они вызывают привыкание. — Ты промажешь, — сладко проворковал Имаёши и опрокинул в себя пробирку. — Ох и дрянь же. — Ну прости, в следующий раз положу сахар, — ядовито проговорил Ханамия, приканчивая свою порцию. Захорошело моментально — он двое суток, да как бы не больше, обходился без допинга. — Идем уже! — Так не терпится? — ласково пропел Имаёши. Ханамия злобно зыркнул на него, но семпай только рассмеялся. И в этот момент они услышали выстрел.