Холодное тело, железное сердце

Они шли никак не меньше часа, хотя Ханамия и подозревал, что будь Киёши побыстрее, дошли бы раньше. Впрочем, он и сам не особенно хотел ускоряться. Он устал, все тело ломило, отчаянно болели глаза, словно ему до смерти хотелось спать или разреветься. Ханамия решил, что все-таки первое. Ну не оплакивать же Имаёши он собирается. Он не очень понимал, куда они идут, пока Киёши не открыл калитку, и Ханамия сообразил, что они стоят перед оградой маленького домика, втиснутого между городских строений. Тут до Ханамии дошло. — Это твой дом. Киёши кивнул, пропуская его перед собой, потом запер калитку и пошел в сторону дома. Ханамия зашагал следом. — И давно ты тут обитаешь? — Вернулся, — проговорил Киёши. — Когда все… стихло… Ханамия нервно рассмеялся. — Подумать только, все это время мы болтались неподалеку от твоей дебильной школы… Киёши дернул углом рта, явно изображая улыбку, и открыл входную дверь. — Другой район, — проговорил он. В доме было темно и прохладно. Они прошли в гостиную, и Ханамия опустился на диван, а потом и вовсе лег. Он так устал, что уже ничего не боялся. Киёши привел его сюда, чтобы поговорить? Вот и пусть говорит. Или чего он там хочет… Этого Ханамия теперь не боялся тоже. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и Ханамия смотрел, как Киёши ходит по комнате — кажется, он доставал свечи. Потом он вышел куда-то, похоже, что на кухню, вернулся, чиркнул спичками. Действительно свечи. — Есть хочешь? — Да, — отозвался Ханамия. Он вообще-то не чувствовал голода, но поесть надо было. Он-то все-таки пока живой. Киёши снова ушел, тяжело припадая на левую ногу. Вернулся он минут через пять с большой бутылкой воды и пакетом с растворимой лапшой. — Готовить… не на чем, — проговорил он с виноватыми нотками, присаживаясь возле Ханамии. Пришлось сесть — вот пить хотелось очень, и Ханамия разом выхлебал полбутылки. Взял из рук Киёши пакет с лапшой, но вскрывать не стал. Киёши все это время смотрел на него не отрываясь, и ноздри его подрагивали. Потом положил руки Ханамии на колени и вдруг проговорил: — Мне жаль. Ханамия не сразу сообразил, о чем он. Когда дошло, пожал плечами. — Мы даже не были друзьями. — Да, — согласился Киёши, не сводя с него глаз. Под этим взглядом хотелось сделать какую-нибудь неистовую глупость — например, уткнуться лицом Киёши в макушку и разрыдаться, как истеричная девчонка. Но это ни хуя не поможет, не Ханамии Макото, во всяком случае, и не рядом с тем, кто даже живым человеком-то не является. — Это, — проговорил Ханамия, кивнув на Киёшину ногу — ему отчаянно нужно было сменить тему, — ведь не моя работа. Коленку тебе починили, а боль ты чувствовать не должен. — Не твоя, — кивнул Киёши. — Сломал. В начале… всего. — Расскажи, — проговорил Ханамия, откидываясь на спинку дивана и прикрывая глаза. Руки Киёши прошлись вверх по его ногам, до талии, залезли под футболку, и Ханамия вздрогнул. Они опять были холодными, такими, каких у живых людей не бывает… и все же это было приятно. Это были те самые огромные ладони, которые он так хорошо помнил. И даже не по их первому и в своем роде единственному разу — по играм, по тому, как Киёши держал в них баскетбольный мяч, как трепал по макушкам своих кохаев, как давал пять Хьюге, как подбрасывал в воздух их тренершу. Где ты хотел быть в тот момент, Ханамия Макото, ответь себе честно? Сейчас можно честно, конец света уже наступил, и более того, теперь ты ощущаешь его ужас, потеряв одного из немногих дорогих тебе людей. — Расскажу, — согласился Киёши, задирая на Ханамии футболку и придвигаясь ближе. Не вполне отдавая себе отчет в своих действиях, Ханамия развел колени, и Киёши оказался между его ног. Теперь они были почти вплотную друг к другу. В темноте не было видно, что лицо у Киёши серое, что у него мутные ввалившиеся глаза. Ханамия знал это и так. Это был зомби, зомби с холодной кожей — Ханамия обвел ладонью контур лица Киёши — и паразитом, живущим в мозгах. Но как бы то ни было, с железной волей Киёши Теппея этот паразит не справился. Ханамия улыбнулся. Ну что же, паразит, добро пожаловать в клуб, нас тут таких двое. Глубоко вздохнув, Ханамия подался вперед и поцеловал Киёши первым. Губы у того были сухими и холодными, и язык тоже — это было необычно и странно, но вовсе не неприятно. Ханамия скользил языком по чужому рту, знакомому и незнакомому одновременно, щедро смачивая его собственной слюной, пока Киёши не издал что-то вроде рыка и сгреб Ханамию в объятия, прижимая к себе. Комната совершила кульбит, и в следующее мгновение оказалось, что Ханамия прижат к полу. Киёши, постанывая, расстегивал на нем джинсы, потом сдернул их вниз вместе с трусами. Ханамия приподнялся на локте, глядя на него. — Хочу тебя, — выдохнул Киёши, глядя ему в глаза. — Ты такой… Ханамии показалось, будто его окатило кипятком. Взгляд Киёши, его подрагивающие от нетерпения руки, его неприкрытое, страстное желание — как же от всего этого штырило! Как это было сладко — получить наконец от Киёши его чувства, от того самого Киёши, который не давал ни капли ненависти, ни толики гнева, ничего, кроме своей равнодушной доброты — получить эту волну обожания. Это стоило конца света. Руки Киёши оглаживали его бока, ноги, задницу. Кажется, они становились теплее, но от тепла ли Ханамии или из-за каких-то внутренних процессов — этого Ханамия не знал и, признаться, не очень-то стремился сейчас узнать. Его охватывало возбуждение — горячее, ленивое, оно поднималось от низа живота к груди и горлу, оно грело изнутри. Он запустил руки Киёши в волосы, перебирая жесткие короткие пряди. — Сделай уже что-нибудь… — Макото… — выдохнул Киёши, и Ханамию прошила короткая судорога. По имени его Киёши звал только однажды — в ту самую ночь. Мгновением спустя Киёши склонился над бедрами Ханамии и взял в рот. — Только не кусайся, — выдохнул Ханамия, приподнимаясь и глядя на Киёши. Ему хотелось это видеть. Ему хотелось сжать пальцы в волосах Киёши и не отпускать. Ему хотелось… Ему хотелось отмотать время назад, в то утро, когда он ушел, и не уходить. Почему-то в этот момент ему казалось, что останься он — и ничего бы не произошло. Какая несусветная глупость. Он кончил в рот Киёши, выгибаясь и всхлипывая, чувствуя, как тот проходится языком по его члену, яйцам, внутренней стороне бедра, будто стремится не потерять ни капли. Чертов извращенец. Извращенец-зомби. В следующее мгновение Киёши склонился над ним и прижался губами к губам. Он определенно стал теплее, но Ханамия отметил это еле-еле, краем сознания, ему было сейчас совершенно не до того. Он обнял Киёши за шею, прижался к нему вплотную, потираясь о лохмотья, в которые превратилась одежда, и не выдержал — заскулил от невозможности выразить словами то, что чувствовал сейчас, то, чего ему хотелось. Но, кажется, Киёши его понял. Он целовал Ханамию, не отрываясь, гладил его по спине, по бокам, по заднице, и Ханамия ощущал, какая сухая у него кожа, чувствовал каждую мозоль на ладонях. Ему хотелось облизать эти руки, хотелось вытряхнуть Киёши из лохмотьев, взять в рот его член, встать перед ним на четвереньки, подставив задницу… Прошлая жизнь и все, что было в ней: проигранный матч, злость на несломленное Железное Сердце, ненависть, ярость, бешенство от осознания, чем же на самом деле являются его чувства к Киёши Теппею, — все это осталось по ту сторону апокалипсиса, все это не имело сейчас никакого значения. Какая бы биохимия не творила с Киёши чудо, превращая его из зомби в живого человека, запускал ее он, Ханамия. Он важен для Киёши. Он нужен Киёши. Они нужны друг другу. Они созданы друг для друга. Он застонал и выгнулся, когда пальцы Киёши прошлись между его ягодиц, лаская, надавливая, а потом развел ноги шире, давая доступ. Мелькнула мысль, что наверняка у Киёши нет смазки, а значит, будет больно. В то же мгновение, словно прочитав его мысли, Киёши потянулся к нему и прижал пальцы к его губам. — У меня мало, — проговорил он, склоняя голову на бок и виновато улыбаясь. У него было почти нормальное лицо, даже краски вернулись. Почти нормальная улыбка. Глаза блестели. Он оживал. Не сводя с Киёши взгляда, Ханамия втянул его пальцы в рот. Взгляд Киёши потемнел, дыхание сбилось. Он определенно возбуждался. — Макото, — позвал он. — Макото… Вынул пальцы и прижал их к дырке, осторожно толкаясь внутрь. Больно, думал Ханамия, широко разводя ноги, сгибая их в коленях и приподнимаясь, чтобы Киёши было удобнее. Это будет больно. С этим членом и без смазки. Не факт, что вообще войдет. А если войдет, то наверняка порвут. Пальцы исчезли, и в задницу толкнулась головка члена. Ханамия запоздало сообразил, что надо было облизать и его тоже, а потом до него дошло — мало того что стояк, так там и своя смазка какая-то выступила. Как у живого. Киёши начал вставлять — медленно, мучительно медленно, с такой осторожностью, словно Ханамия мог рассыпаться у него в руках. Это бесило, но иначе, Ханамия знал, было попросту невозможно, они порвут его к чертям. Да и невозможно было толком беситься, тут дышать было бы чем. Он заскулил, неосознанно пытаясь уйти от давления, которое потихоньку становилось болезненным, но тут Киёши обхватил ладонью его член, погладил, и Ханамия ахнул, непроизвольно двинувшись вперед. — Осторожно, — Киёши мягко провел ладонью по бедру Ханамии, потом подхватил под колено, уложил его ногу себе на плечо. — Не навреди себе. — С твоим хуем… — выдохнул Ханамия, — в заднице… и не навредить… нереально… Киёши улыбнулся ему широко и лучезарно. — Говоришь как зомби, — сказал он и поцеловал Ханамию в колено. Немедленно захотелось его ударить, но двигаться было не особенно комфортно. — Сука ты… Киёши рассмеялся и аккуратно толкнулся вперед, продолжая одной рукой не столько даже дрочить, сколько ласково поглаживать Ханамию по члену. А потом еще раз. И еще. Пока Ханамия не ощутил, что его заполняет до самого конца, и яйца Киёши упираются в задницу. Он глубоко вдохнул и выдохнул, но вместо выдоха получился стон. А Киёши снова двинулся вперед, приподнимая Ханамии задницу, почти сгибая его пополам. Его глаза были прикрыты, он тяжело дышал — не как зомби, рвано и с хрипением, а вполне как человек, — а по виску — Ханамия сначала не поверил своим глазам — катилась капля пота. Он поднял руку, ловя ее на кончик пальца. Киёши открыл глаза, и взгляды их встретились. И Киёши начал двигаться. Сначала медленно и плавно, потом все быстрее, резче, он двигался внутри Ханамии, заполняя полностью, сбивая дыхание, выколачивая из него стоны и крики. Было больно, было хорошо, было невыносимо настолько, что в конце концов Ханамия начал кричать, вцепившись Киёши в плечи, отчаянно двигаясь ему навстречу. Ему нужно было больше, глубже, ему надо было кончить, разрядиться, разрешить уже наконец это чудовищное напряжение — и ему нужно было, чтобы это никогда не заканчивалось. И тогда, на пике, за мгновение до оргазма, он испытал ужас, которого не знал раньше, который не имел ничего общего со страхом смерти, боли и даже с тем нестерпимым ужасом-отвращением, который испытывал, когда в первый раз столкнулся с зомби-Киёши. Это был ужас мухи, угодившей в паутину, из которой ей не выбраться, как бы сильно она ни хотела. Он увяз. Он пропал. Он теперь навечно прилип к Киёши Теппею, и другого пути, кроме как рядом с Киёши, у него теперь быть не может. Ханамия кончил с криком, цепляясь рукой за мокрую от пота шею Киёши, и повалился на спину, будто в тумане ощущая, как Киёши слизывает сперму с его члена. Вот же фетишист… — Дай попить. Киёши чуть отодвинулся, потом вернулся, просунул руку под голову Ханамии, помогая ему приподняться. Ханамия допил остатки воды из бутылки и снова лег. — Ты сам-то пить не хочешь? — Хочу, — с некоторым удивлением проговорил Киёши и осторожно поднялся на ноги. — Ничего, тут хороший запас воды. — Откуда? — спросил Ханамия, наблюдая, как Киёши уходит из комнаты на кухню. — Я сделал, — отозвался тот. — Когда еще не знал, что зомби не хотят пить. Он вернулся через минуту уже с двумя бутылками. Ханамия сел и взял одну, а Киёши открутил крышку у второй. — Так что с ногой? — спросил Ханамия после паузы, глядя, как капли воды стекают по подбородку Киёши. Тот закрутил крышку, отставил бутылку и смущенно потер шею. — Меня, ты понимаешь, укусили очень быстро, — проговорил он. — У нас в районе… у нас хороший район… был. Так вот, у нас быстро организовали эвакуационный транспорт, и я… — И ты бегал и всем помогал, — фыркнул Ханамия. — Так и знал, что ты будешь это делать. Киёши улыбнулся, потом придвинулся ближе, обнял Ханамию за плечи и потянул на себя. Ханамия не стал сопротивляться. Незачем было. — Ты хорошо меня знаешь. — Для этого достаточно быть с тобой знакомым две минуты. Дальше что? Киёши вздохнул. — Не все машины успели уехать, когда появились зомби. Я и еще несколько парней… у нас не было огнестрельного оружия, только биты, арматуры. Мы пытались отбиться. Когда последние машины уехали, кинулись бежать. Меня догнали, вцепились в шею. Я стряхнул его, спрыгнул… там вроде лестницы что-то было. Тогда, видимо, и сломал, только сам не понял. Хруст услышал, больно не было. Побежал дальше. Увидел женщину… она лежала на асфальте и пыталась подняться. Я подбежал к ней, поднял…, а она посмотрела на меня, закричала и убежала, — Киёши невесело улыбнулся. — Я не сразу понял, в чем дело, потом только увидел свое отражение в витрине. Странное чувство. Люди от меня бежали, зомби не подходили… Зомби не общаются друг с другом, незачем, мы все тут, — он коснулся пальцем виска. — Коллективный разум, что ли? — спросил Ханамия, хмурясь. Киёши покачал головой. — Это не разум, нет. Хотя, может, я просто плохо настроен. Не знаю, почему. Я же видел остальных… они ни о чем не думают, никого не узнают… — он мрачно смолк. — Ты знакомых видел? — осторожно спросил Ханамия. Киёши кивнул и поморщился. — Одного. Я узнал его, назвал по имени…, но он меня, по-моему, даже не услышал. Он снова смолк, притягивая Ханамию ближе к себе, наклонился, провел губами по волосам. Сидим тут как самая романтичная парочка в мире, мелькнуло в голове Ханамии, и он улыбнулся. — Я соображал, — продолжал Киёши. — Хуже и медленней, чем обычно, но все-таки соображал. Помнил имена и лица. Сопротивлялся инстинкту, — он поморщился. — Хотя потом инстинкт отключился сам — оно во мне теперь не способно к размножению. — Ты откуда это знаешь? — спросил Ханамия, глядя на него снизу вверх. Киёши легонько пожал плечами. — Просто знаю. Но мне все равно становилось хуже, я… терял себя, — он нахмурился, глядя перед собой. — Очень неприятное чувство. Начинаешь забывать людей, забывать, кто ты, становишься куском серой массы. А потом появился ты. Ханамия вскинул голову — Киёши смотрел на него с улыбкой. — Я? И что я? — Не знаю, — у Киёши было абсолютно счастливое лицо. — Но ты мне нужен. У меня в голове проясняется, когда ты рядом. А когда ты совсем рядом… — он притянул Ханамию вплотную, а потом вообще втащил себе на колени, — я становлюсь живым. — Ты чертов сентиментальный придурок, — проговорил Ханамия через несколько секунд, когда понял, что сможет справиться с голосом. Киёши рассмеялся и зарылся лицом ему в шею. — Ты так пахнешь… хочется облизать тебя с ног до головы, — он улыбнулся, вскидывая взгляд на Ханамию. — Или съесть. Но тогда ты кончишься. — Иди на хуй, — ласково предложил Ханамия. Улыбка Киёши стала еще шире. — Можно, — согласился он.