***
Он не видит Эрика Леншерра ещё два дня — в это время ЦРУ берёт все под контроль и организовывает приёмы; в этот раз он встречает Эрика не в допросной, а в собственном офисе, который он арендует вместе с группой других врачей и психологов в ещё строящемся квартале. Он лучше, чем обшарпанный штаб ЦРУ, и куда более спокойный. Здесь, на своей территории, Чарльзу намного комфортнее. На приём Эрика приводит Челси, подталкивая его в кабинет Чарльза и неловко застывая в дверях. — Пожалуйста, подождите в приёмной, — твердо говорит Чарльз до того, как она собирается с силами, чтобы спросить, нужно ли ей остаться; он чувствует её облегчение даже тогда, когда Челси улыбается и уходит, снова оставляя его наедине с Эриком. — Здравствуй, — Чарльз улыбается Эрику и жестом указывает на мягкий диван напротив своего кресла. — Не присядешь, Эрик? Эрик так и делает, взглядом исследуя комнату, замечая и светло-розовые стены, и формальность комнаты, скрытую уютными безделушками Чарльза. Его стол старый и обцарапанный, кресло потрёпано, книги на полках расставлены беспорядочно, а на полу лежат настольные игры и игрушки для маленьких детей. Когда Эрик наконец-то садится, то выбирает ближайшую к двери диванную подушку. Работая с некоторыми пациентами, Чарльз делает записи, но его память достаточно хороша, чтобы в них не нуждаться; к тому же, скорее всего, это больше расстроит Эрика, чем кому-то поможет. Диктофон — досадная необходимость, но, работая с ЦРУ, приходится идти на компромиссы — Чарльз может проводить приёмы в своём офисе, где обстановка не столь пугающая, но их приходится записывать, чтобы не упустить улики. — Как твои дела? — спрашивает Чарльз, складывая руки на коленях. — Хорошо, — его мысли полны беспокойства и подозрения — Эрик догадался, что всё, сказанное им станет известно федеральным агентам, расследующим дело Адского Пламени, но всё это немного приглушено его симпатией к Чарльзу. Чарльз улыбается, пытаясь скрыть неловкость. — И как тебе групповой дом? При нашей последней встрече всё было несколько под вопросом, — Чарльз слишком хорошо знает, как всё происходит в таких местах, и казаться спокойным и непоколебимым в этом вопросе чуть сложнее, чем ему хотелось бы. —… Громко, — Эрик всего на пару мгновений хмурится, но затем повторяет: — Как я уже говорил, всё хорошо. — Ясно, — Чарльз натянуто улыбается — то, что он видит в мыслях Эрика, выглядит совсем по-другому: Эрик ссорится с другими детьми, обычно в ответ на явное или скрытое пренебрежительное отношение к мутантам или Клубу Адского Пламени. Он презирает человеческих опекунов и ведёт себя тихо и покорно, в то же время всё наглее используя свои силы, чтобы выводить из себя особо ярых мутантофобов. И, конечно же, стоит заметить то, что за два дня Эрик успел переспать с четырьмя из пяти подростков-Доминантов, живущих в доме. Это всё только подтверждает Чарльзовы подозрения, возникшие в прошлом месяце, и именно поэтому возвращаясь домой после их прошлой встречи он позвонил Мойре, попросив провести анализ крови, чтобы убедиться окончательно. — Ты же знаешь, что бессмысленно лгать телепату, — говорит он. — И ты можешь честно рассказать о произошедшем. Ты не попадёшь из-за этого в неприятности. Эрик вытягивает длинную красную нитку из своей толстовки и накручивает её на палец снова и снова, натягивая достаточно сильно, чтобы передавить кожу. — Некоторые ничего так. Другие нет. А остальные — всё, против чего сражалось Адское Пламя. — Наверное, довольно странно быть в окружении людей твоего возраста, — говорит Чарльз, думая, не стоило ли попросить Мойру взять анализы и на венерические заболевания. — Не думаю, что раньше ты проводил много времени с одногодками. — Нет, — говорит Эрик, и резкий всплеск изумления в его мыслях можно расшифровать разве что как фырканье. — Пожалуй, это можно назвать познавательным. Господи. Чарльз чуть не вздрагивает от необходимости говорить это на плёнку, но и длительное молчание ничем не лучше; он ёрзает на месте и как можно спокойнее говорит: — Я должен спросить кое-что для твоей же безопасности — ты же знаешь о безопасном сексе? Уверен, ты уже осведомлён о том, что половая жизнь для тебя вообще нелегальна, но так как по всей видимости тебя это ничуть не беспокоит, мне хотелось бы быть уверенным в том, что ты понимаешь, как пользоваться презервативами и прочим. Смятение в голове Эрика отвечает за него. — Вот как, — Чарльз кивает сам себе; он не впервые проводит тот самый разговор вместо родителей, особенно с пациентами с опасными мутациями — у многих из них есть преграды, что нужно преодолеть в сексе, но вот никто не хочет с ними это обсуждать. — Ладно. Мы поговорим об этом при следующей встрече, когда я приготовлю всё необходимое. Эрик склоняет голову ниже, но Чарльз все ещё достаточно хорошо видит его лицо, чтобы заметить приподнятую бровь. — Мне казалось, Вы сабмиссив, — говорит это Эрик очень, слишком ровно. — Ну да, — это сбивает Чарльза с толку, но уже через мгновение он улавливает смысл сказанного. — Боже, я не буду показывать лично, — восклицает он, вспыхивая от смущения. — Эрик, я твой психолог! Я не собираюсь заниматься с тобой сексом. Никогда. Это будет ужасно неправильно, и, к тому же, ты ещё ребёнок! — Потому что Вы сабмиссив, — отвечает Эрик, поднимая голову и оставляя в покое несчастную нитку. — Потому что я ответственен за твоё благополучие и состояние, и… связь с тобой будет ужасно неправильной, кем бы я ни был, Домом или сабом, — в этот раз Чарльз избегает вопроса отношений между представителями одного класса, так как Эрик почему-то отказывается принять мысль о том, что кто-то не хочет его изнасиловать. — Я имел в виду, что принесу овощи и презервативы, на которых ты сможешь потренироваться. — Ладно, — Эрик снова накручивает нить на палец, позабыв о разговоре, хоть в мыслях и задаётся вопросом, получится ли заговорить ему зубы и всё оставшееся время говорить о рутине, забудет ли Чарльз задать вопросы о деятельности Адского Пламени и выйдет ли у него сбежать, не предав своих товарищей. — Боюсь, не выйдет, — мысленно Чарльз возвращается к предоставленному Мойрой списку вопросов. — Нам придётся поговорить о твоём прошлом Эрик, чтобы я знал, какой курс взять. Начну с простого: столько лет тебе было, когда ты стал жить с Адским Пламенем? Он слышит, как Эрик раздумывает над вопросом, пытаясь оценить, насколько навредит всем ответ, но натыкаясь на стену собственной неосведомлённости в законодательстве, если не считать исковерканной его версии, что Шоу вбил ему в голову. Сорвавшись, Эрик отбрасывает собственные аргументы, понимая, что Чарльз все равно узнает, озвучит он ответ или нет. — Два, — в итоге говорит Эрик. — Мои родители погибли в автокатастрофе. Господин Шоу нашёл меня на обочине — меня спасла моя мутация. Он взял меня с собой. Говорил, что знал, что однажды я стану сильным, и потому захотел меня взрастить. Какой же славный выбор слов. — Взрастить? — Научить меня пользоваться собственной силой, — Эрик выпрямляет спину и откидывается на спинку дивана. — Он полагал, что я буду ценным ресурсом. Чарльз медленно кивает, постукивая указательным пальцем по бедру. — И каким же образом он тебя учил? — Большинство мутаций срабатывает при определённых условиях. Мои были очевидны, так как сила активировалась, чтобы спасти меня в той аварии. Боль и страх. А ещё злость, — эти эмоции в голове Эрика связаны, он редко испытывает их отдельно. — Господин Шоу… — Эрик замолкает, пытаясь подобрать английский аналог к auslösen; интересно, значит, немецкий — родной язык Адского Пламени, — вызывал эти эмоции. Сперва я даже не мог использовать свои силы без них. Сейчас, конечно, это у меня получается, но боль, злость, страх… они делают меня сильнее. Самая сложная часть работы психолога — не высказывать своё мнение и не давать моральные наставления; сейчас это у Чарльза едва выходит — он яростно хочет осудить саму идею, понимая, что это не теория, всё действительно применялось на Эрике. Вместо этого он, игнорируя сжавшееся горло, задаёт вопрос: — Он причинял тебе боль? — Чарльз чувствует, как по спине пробегают мурашки от старых страхов, и пытается это игнорировать. — Что он делал? — С его мутацией это довольно просто, — Эрик… расслабляется, пусть и совсем немного, когда речь заходит об этом, говоря о том, как Шоу пытал его же самого без искры эмоций, полностью абстрагировавшись от страха, который окрашивает моменты в его памяти. — Но иногда он использовал другие средства. Поначалу они были металлическими, для проверки. Так было довольно просто узнать, как много боли выносит моё тело, прежде чем начать защищать себя. Чарльз медленно и глубоко вдыхает, сохраняя на лице выражение нейтрального интереса. — И что ты думаешь по этому поводу? О том, что он причинял тебе боль? — Я понимаю, что это было необходимо, — Эрик опускает руки на бёдра, растопыривая пальцы, а затем сжимая их в кулаки. — Это же не было наказанием. И вообще, работало ведь. — И ты думаешь, что это был единственный способ тебя тренировать? Большинство детей мутантов учатся сами по себе, — это почти пересекает черту, но когда-то кто-то должен будет объяснить это Эрику, и Чарльз уже знает, что именно он окажется этим простаком. Совершенно точно нельзя доверять это никому из ЦРУ — они не умеют объяснять помягче. — Так было быстрее. И так я стал сильнее раньше, — Эрик сузил глаза, смотря куда-то за левое плечо Чарльза. — Возможно, это и не был единственный способ, но уж точно лучший. — Ладно, — говорил Чарльз, мысленно обещая себе вернуться к этому позже; Эрик уже раздражается. — Только господин Шоу тебя тренировал? Или в этом принимали участие другие члены Адского Пламени? Эрик отрицательно качает головой, понемногу теряя свою оживлённость. — С чего бы им тратить своё время на меня? Только господин Шоу видел мой потенциал. Чарльз выпрямляет ноги, а потом закидывает одну на другую, закрывая руками живот и колени. — Просто стало любопытно — ты говорил, что господин Шоу не был твоим Домом и ты контактировал со всеми. Я не ошибусь, если скажу, что сексуально? — Это не то же, что тренировки, — поправил его Эрик. — Конечно же нет, — бормочет Чарльз, словно уступая. — Но вёл ли ты половую жизнь с другими членами Адского Пламени? — Да. Не со всеми, но с большинством, — особенно в памяти Эрика как Дом, не проявлявший никакого интереса, выделяется Эмма Фрост — но учитывая то, что она просто оставалась в стороне и бездействовала, зная, что Шоу и остальные насиловали ребёнка, это не оправдывает её в глазах Чарльза. — Должно было сложно быть сразу с многими Домами, — говорит он, впиваясь пальцами в собственный свитер. — Не особо. Обычно в любом из убежищ было пять-шесть Домов. Сложно было только когда я был совсем мал, тогда было легче меня ранить. Но даже в то время, если всё было слишком припухшим и меня нельзя было трахать, я всегда мог отсосать или сделать куни. Он говорит об этом так обыденно и открыто, что Чарльзу нужно время — он чувствует, что часть его балансирует на грани, удерживаясь от падения и заставляя себя вернуться в настоящее и вспомнить, что речь не о нём, лишь впившимися пальцами и невероятной силой воли. — Сколько тебе было лет, когда это произошло впервые? — спрашивает он; голос звучит немного хрипло. Эрик тоже это замечает; Чарльз чувствует, как в его мыслях вспыхивает беспокойство, и Эрик задумывается, не болен ли он. — Я не помню. Мелким, — Эрик хмурится. — С Вами всё в порядке? — Просто в горле пересохло, я в порядке, — заверяет Чарльз и тянется к кувшину на столе, наливая стакан воды и поднимая его к губам точно не трясущейся рукой. — Что ты чувствовал и чувствуешь по этому поводу? — спрашивает он, как только приводит себя в порядок, держа стакан у колена и готовясь предотвратить следующие реакции, если они последуют. — О чём Вы? Чарльз медленно вдыхает и выдыхает перед тем, как продолжить. — О том, что ты так рано начал заниматься сексом и чувствовал при этом боль — о том, что её причиняли люди, в чьи обязанности входила забота о тебе как о ребёнке и их сабмиссиве. Что ты чувствуешь от этого? — Ничего не чувствую, — Эрик лишь сильнее хмурится, а в его мыслях тёмной тучей клубятся подозрение и замешательство. Он был слишком отрезан от мира, чтобы понимать, что происходившее с ним неправильно, но в последнее время столько людей спросило Эрика об этом, что он смог заметить закономерность и стал инстинктивно защищаться. — Как Вы заметили, я был их сабмиссивом. Я и сейчас их сабмиссив. Конечно же, в детстве было больно и страшно, это естественно. — Тебе было страшно или больно, но ты считаешь, что их поступки всё равно были правильными? Ты просил их остановиться? — Они же Домы, — говорит Эрик, словно это всё объясняет. Он снова опустил взгляд на колени и сцепил руки, и в этот раз, когда Эрик продолжает, он чувствует лёгкое, невольное смущение. — Когда я был совсем мал… я пытался отбиваться. Или убежать, — Чарльз улавливает то, как Эрик вздрагивает от мыслей о последующих наказаниях: Шоу всегда знал куда ударить, чтобы причинить как можно больше боли, как он ломал кости, вправляя их и ломая снова. — Даже когда мне было десять. Тогда я уже был осторожнее, конечно же, но всё же я всегда был плохим сабом. Мне нужна была твёрдая рука. От того, как это звучит в мыслях Эрика сразу ясно, что это было вбито ему в голову Себастьяном Шоу как оправдание всех ужасов, что с ним происходили во имя дисциплины, и Чарльз думает: «Ладно. Пришло время расставить всё на свои места». Он поворачивается в кресле, чтобы поставить стакан на стол и взять с него лежащий на видном месте конверт, перекладывая его себе на колени. — Думаю, я знаю, почему так, — начинает он, признавая что, пусть это и будет сложный разговор, но уход от темы сексуального насилия — уже облегчение. — Эрик, кто сообщил тебе твой уровень ДС? Он в замешательстве. — Господин Шоу, — Эрик поднял взгляд на него, останавливаясь на лежащем на коленях конверте. Не нужно читать мысли, чтобы узнать, что Эрик уже понимает, о чём пойдёт речь и к чему приведёт разговор в итоге, он все равно блокирует эти мысли, не находя в себе сил сформировать их в осознанные слова. — Почему вы спрашиваете? — При нашей последней встрече, — Чарльз начинает медленно, хоть решил, что сказать, как только увидел результаты, прорабатывая информацию, чтобы сказать всё правильно, — я задался вопросом о твоём уровне ДС, особенно после нашего разговора о социализации и о том, как она влияет на поведение. И о твоей реакции на стресс. Знаешь, обычно именно в стрессовой ситуации можно увидеть самые искренние реакции, — он выпрямляет ноги и в этот раз твёрдо упирается ими в пол. — Эрик, ты не ведёшь себя как сабмиссив. Почти все сабмиссивы реагируют на стресс, запираясь в себе, отстраняясь и позволяя событиям идти своим чередом. Но тогда в доме, когда они сняли твой ошейник, ты поступил с точностью наоборот. Чарльз поднимает конверт и протягивает его Эрику, останавливаясь на полпути; удивительно, как что-то столь судьбоносное может быть таким лёгким, занимать всего лист бумаги. — Хотел бы ты посмотреть на результаты анализа крови, что агент МакТаггерт сделала по моей просьбе? Эрик берёт конверт, как Чарльз и ожидал. Его руки не трясутся, но даже так, он долго колеблется и просто смотрит на него — верхний угол уже оторван одним из агентов ЦРУ. Только затем он достаёт лист из конверта и разворачивает, поворачивая текстом к себе, быстро пробегая глазами по медицинским деталям до результата и его интерпретации внизу. Первое время Эрик молчит, даже его голова пуста от мыслей, но просто… сидит, видя доказательства своими глазами, но отказываясь их воспринимать. — Это ошибка, — говорит Эрик скорее себе, чем Чарльзу; он все ещё смотрит на бумагу, только теперь сжимает её сильнее, и в мыслях царит дикая смесь отрицания, предательства, страха и странного чувства дежавю. — Это невозможно. Я уже проходил тест. У меня -1С. — Эрик… — Чарльз встаёт с кресла и садится рядом с Эриком, не касаясь его, но находясь близко и, хотелось бы надеяться, что подбадривающе. Эрик дрожит — Чарльз чувствует это по тому, как дрожь передаётся по диванным подушкам. — Конечно же, я не встречался с господином Шоу, и ты знаешь его куда лучше, чем я, но он кажется мне человеком, что соврёт даже самым близким друзьям, если это поможет достичь цели. Ты тоже так считаешь? Эрик поднимает глаза с бумаги на Чарльза, и, когда они встречаются взглядом, он почти вздрагивает; на памяти Чарльза Эрик смотрит ему в глаза всего во второй раз, и он чувствует легкий всплеск удивления в мыслях Эрика, когда тот тоже это понимает и снова опускает голову – но это происходит уже после того, как мальчик мысленно шепчет: «Вы поняли?» — С чего бы ему лгать? — спрашивает Эрик, смотря на колено Чарльза и быстро моргая — смятение и неуверенность обуревают его, и тот напрягается и выпрямляется, словно в спину ему вставили железный штырь. — Если это поможет в достижении цели то да, но… это же ни к чему не приведёт. Он бы только порадовался, я стал бы ещё полезнее — он же ненавидит сабов, говорит, что они слабые и бесполезные на поле боя. Он не без причины не принимает сабов в клуб Адского Пламени — кроме меня. — Он не принимает сабов в Адское Пламя, точка, — говорит Чарльз грустно, но искренне улыбаясь, и его сердце действительно болит за Эрика. — Он не мог избавиться от тебя. С такой-то сильной мутацией, но, как бы то ни было, Себастьян Шоу — 5Д. Если бы он вырастил тебя в Адском Пламени с твоим настоящим уровнем… Эрик, ты не саб, а 7Д. Из груди Эрика вырывается резкий звук, почти похожий на смех, но совсем не он. — Но это не я. В анализах должна быть какая-то ошибка. Нет 7Д, это просто невозможно, — Эрик снова складывает лист и убирает его в конверт, только вот на этот раз его руки дрожат. — Это редкость, меньше чем один на пятьдесят миллионов, — говорит Чарльз, опуская руку на спину Эрика, прямо между лопатками. — На удивление низкое число. Но это возможно, иначе 7С тоже не было бы. Считается, что их больше среди мутантов, хотя это может быть и заблуждением, учитывая то, как их мало. Невозможно не испытывать хоть крохи страха, сидя рядом с Эриком и зная, кто он на самом деле; 7Д настолько часто идеализировали и очерняли в медиа, что уже сложно узнать, что из этого правда, а что выдумка, но одно точно ясно — если бы Эрик действительно вздумал приказать что-то Чарльзу и приложил к этому усилие, Чарльзу не осталось бы ничего кроме как подчиниться. Сидеть возле Эрика это как находиться рядом с маленькой бомбой, надеясь, что она ещё не знает, как взрываться. — Ты не хочешь об этом поговорить? — спрашивает он после затянувшейся тишины, оставляя руку на месте, просто чувствуя, как спина Эрика поднимается и опускается от резких и неглубоких вздохов. Эрик снова берётся за нитку с толстовки, быстро накручивая её на палец, раскручивая, а затем повторяя всё снова и сильно её натягивая. Он сопоставляет факты сам — результат его не радует, и Эрик пытается оправдать действия Шоу хотя бы для себя. — Он лгал мне, потому что думал, что я… захочу его свергнуть? И что остальные последуют за мной, если я буду и омега-уровня, и 7Д. Но… я бы не стал, я был верен, я бы никогда… — Эрик внезапно сжимает руки в кулаки и резко выдыхает. — Из своего опыта скажу, — мягко говорит Чарльз, — что люди ожидают от других того же, что сами сделали бы на их месте. Если бы ты был во главе Клуба, а Шоу был бы тобой и знал, что он как Дом сильнее тебя, то, думаешь, он был удовлетворился второстепенной ролью? Эрик долго молчит, но даже он не может отрицать, что в этом Чарльз прав. — Это даже не имеет значения, — говорит он в конце концов, откладывая конверт с результатами анализов на диван и сжимая колени. — Я всё равно не хочу быть Домом. — Боюсь, это зависит не от тебя, — Чарльз печально улыбается. — По большей части, это зависит от физиологии. Но только ты решаешь, как хочешь вести себя в обществе. Если не хочешь вести себя как Дом, то никто тебя не заставит. Чарльз медленно проводит ладонью по кругу, поглаживая спину Эрика, пытаясь его успокоить — но так мучительно ощущать позвонки и рёбра Эрика через ткань, видеть, какой же он худой и до ужаса недокормленный. Он чувствует резкий всплеск беспокойства от Эрика, и мальчик отшатывается, изгибаясь, чтобы уйти от прикосновения; раньше он этого даже не замечал, судя по всему, разум Эрика отбрасывал это в пользу более сильных и срочных проблем. Чарльз сразу же убирает руку, кладя её на бедро рядом со второй, там, где Эрик может их видеть, и тихо извиняется. — Я не, — говорит Эрик через мгновения, — я не кажусь себе Домом, я чувствую себя как сабмиссив. — И это абсолютно нормально, — отвечает Чарльз, прилагая все силы к тому, чтобы держать руки расслабленно и ровно, не убирая их с бедер. — Эрик, никто и не ждёт, что ты проснёшься завтра утром и станешь раздавать приказы направо и налево, расхаживая с таким видом, словно под мышками держишь баскетбольные мячи, а яйца у тебя размером с грейпфруты, — настороженность, а затем от мыслей Эрика исходит волна скептического веселья: описание прекрасно подходит под его воспоминание об одном из Домов Адского Пламени помладше, который, по мнению Эрика, всегда вёл себя так, словно пытался всем что-то доказать. — Я говорю всё это не потому, что считаю, что тебе стоит измениться, — неуклонно продолжает Чарльз, — но потому, что ты должен знать правду. Даже если мальчик никогда уже не почувствует себя Доминантом, то, по мнению Чарльза, первым делом стоит начать с исправления уже причинённого Шоу и Адским пламенем вреда и обнажения самой явной и важной их лжи — только так Эрик сможет услышать, что Чарльз скажет ему дальше. Сидящий рядом Эрик прикрывает глаза, и Чарльз просто тихо сидит рядом, пока он вспоминает все полученные за неподчинение ссадины, как он отбивался от них в детстве до того, как сдался и решил плыть по течению; то, что он ужасный сабмиссив, настолько укрепилось в сознании Эрика, что смотря другим в глаза, он всё сильнее в этом убеждается. — Если бы я действительно был сабмиссивом, — Эрик расслабляет руки и сжимает их коленками, — наверное, мне больше нравилось бы подчиняться, — его глаза все ещё закрыты, и длинные ресницы кажутся угольными пятнами на щеках. — Какие чувства при этом испытывают? Ох, этот вопрос Эрик задал явно не тому сабу. Чарльз проглатывает горечь и ненависть к самому себе словно комок желчи, и приводит в порядок голос, прежде чем заговорить: — Ты должен чувствовать себя спокойнее, отдавая контроль, в полной безопасности, ведь за тобой присмотрят, и беспокоится больше не о чем. Вот как это должно быть, — или это он узнал из книг, фильмов и от других сабов, тех, что не настолько… ущербные, как Чарльз. Он даже никогда не впадал в сабспейс. И за это стоит благодарить Каина — как и за прочие его шрамы. Из горла Эрика вырывается странный звук, когда он наконец-то поднимает голову. — Никогда этого не чувствовал. Было чувство долга, обязательства, и… Никак уж не безопасности. И я всегда думал, не делаю ли я что-то не так. — Ну вот теперь ты знаешь, почему, — отвечает Чарльз. Часть с «и я тоже» остаётся несказанной, ведь, в отличие от Эрика, у него нет физиологической оправдания. Он просто сломлен. — Не думаю, что смогу кому-то приказывать, — Эрик краем глаза посматривает на Чарльза. Но сразу же отводит взгляд. — Я не смогу… — он вздрагивает, и Чарльз, заглядывая в его воспоминания, видит воспоминания Эрика о Натаниэле Эссексе: они на кухне и тот приказывает Эрику ранить самого себя ножом с помощью его же силы за неподчинение. В итоге мальчик подчинился, оставляя на предплечье неглубокие длинные полосы — одну поверх другой за каждое новое неподчинение, расплачиваясь за содеянное. — Это абсолютно ненормально, ты никогда не должен отдавать кому-то такие приказы, — с ужасом говорит Чарльз, чувствуя подступающую к горлу тошноту и видя, как он сам позеленел глазами Эрика. — Это не… не истинная Доминация, Эрик. Это чистый садизм, и, будь ты таким Домом, то сидел бы в тюрьме, а не говорил со мной, — одно только воспоминание об увиденном заставляет Чарльза дрожать, и в этот раз, когда телом овладевает страх, он не может его сдержать. Его тревога, кажется, передаётся Эрику: он настораживается, все ещё смотря на Чарльза, нервно осматривая его всего и подмечая, как тот трясётся. — Мне казалось, — начинает он, а потом поправляет сам себя, — разве садизм… мне казалось, некоторым сабам это нравится? — Есть разница между согласованным между сторонами садомазохизмом, — голос Чарльза, когда он говорит, сжатый и хрипящий, — когда Дом и саб обсуждают, что позволено, а что нет, и жестокостью, тем как Эссекс причинял тебе нежеланную боль лишь потому, что ему принуждать тебя и наблюдать за страданиями. Настоящие отношения Домов и сабов взаимны — саб позволяет Дому всем управлять, и забрать своё разрешение он может в любой момент. Это не принуждение. Здесь есть выбор. Он пытается сдержать дрожь, чувствуя, что слишком открылся Эрику – и это точно не поможет мальчику почувствовать себя в безопасности, но выходит плохо. — Извини, не обращай внимания. Просто воспоминание было… довольно ярким, и я переживаю его моменты как телепат. Волноваться тут не о чем, — он лжет, но это ложь во спасение. Эрик, конечно же, ему не верит, но мальчик не решается спорить с Чарльзом хотя бы потому, что тот взрослый. Он облизывает губы и говорит: — Я могу попытаться… не вспоминать господина Эссекса, если это чем-то поможет. — Нет, всё в порядке, — Чарльз выдавливает слабую улыбку и пытается привести себя в порядок. — Эрик, ты должен знать, что можешь поговорить со мной о чём угодно, и я здесь затем, чтобы выслушать тебя и помочь справиться со всем. Мне приятно твоё предложение, спасибо, но не волнуйся обо мне. Не пытайся сдерживаться, просто думай и говори. — Ладно, — несколько неуверенно говорит Эрик и снова опускает взгляд на руки. Он думает, стоит ли ему говорить что-то вообще, простят ли ему предательство, если он добровольно выдаст Эссекса и смолчит об остальном; одна лишь мысль о Натаниэле Эссексе выводит Эрика из равновесия. Он спорит с самим собой — Эссекс ведь был безумен, и в памяти Эрик перебирает всё, что тот творил, маленьких человеческих мальчиков, ничего не понимающих из-за извращённой телепатии Эссекса, которых он убивал, закончив свои дела — несмотря на то, что это было необязательно, он же мог просто заставить их забыть. Но, конечно же, они были лишь людьми. Чарльз держит себя в руках и не позволяет дрожи проступить — лишь губы сжимаются плотнее от скорби о детях, которым уже не помочь. — Он когда-то угрожал тебе этим же? — спрашивает он, желая, чтобы Эрик позволил ему коснуться себя — возможность утешить прикосновениями для Чарльза в этом случае важна так же, как и с другими пациентами. — Должно быть страшно знать о всём, что он делал, когда ваши взаимоотношения были похожи. — Я не человек, — вот что выдаёт Эрик. И тогда как он, кажется, действительно верит в то, что мутация защищала его от самого страшного, что мог сделать Эссекс, на самом деле мальчик слишком хорошо понимал, что его выживание зависело от того, насколько долго Шоу будет в нём заинтересован и того, насколько Эрик будет соответствовать ожиданиям. Сейчас Эрик отказывается признавать это вслух, особенно когда диктофон запишет всё как доказательство. «Как же бесит», — думает Чарльз, внезапно вспоминая о включённом диктофоне; наверное, ему чаще стоило говорить вслух, на что же он отвечает, а не просто заглядывать в мысли Эрика. Сейчас будет слишком поздно прерывать разговор, возвращаясь к пропущенным репликам, и Мойра точно отчитает его за это позже. — Мне кажется, что главное, чтобы из этого всего ты понял, — начинает Чарльз, — что ты можешь сам выбирать, кем быть, Эрик. Если ты хочешь попробовать разобраться с Доминацией, то это нормально. Если же хочешь предстать перед миром как саб, то никто тебя не осудит. Знай, ты — личность, и с этого момента никто не сможет заставить тебя быть тем, кем ты быть не хочешь. Если кто-то попытается, то я буду рядом, чтобы помочь — в том числе и тебе самому решить, кто же ты на самом деле. Хорошо? Своей силой Эрик дёргает застёжку на молнии своей куртки, двигая её вверх-вниз на сантиметр. — Вы не сможете удерживать их взаперти вечно, — голос Эрика звучит совершенно спокойно. — У нас достаточно союзников по всему миру, чтобы разрушить место их заключения тысячу раз. И, когда это случится, я последую за ними. — Ах, — выдаёт Чарльз, и, во всяком случае, этот факт — первое, что абсолютно не удивляет его за время сеанса, и, услышав его, довольно просто остаться спокойным. — Наверное, так и будет, откуда мне знать? Но ты последуешь за ними потому что хочешь этого, или потому что обязан? Застёжка замирает. — И то, и другое. Чарльз склоняет голову набок. — Извини, конечно, но ты не очень уж рад подобной перспективе. Это хотя бы вызывает у Эрика реакцию, пусть это лишь раздражение. Он не отвечает, лишь пожимая плечами, но все ещё чувствует раздражение: Эрик одновременно и раздражён из-за озвученного Чарльзом предположения, и взволнован тем, что тот может быть прав, и Эрик действительно недостаточно этого ждёт. — Не существует адекватных эмоциональных реакций, — поправляет его Чарльз, сжимая пальцы на собственном бедре, чтобы не потянуться к плечу Эрика. — Но, позволь полюбопытствовать, связано ли это как-то с тем, что ты знаешь о том, что господин Шоу солгал о твоём уровне ДС? — У него был повод, — огрызается Эрик, краснея и цепляясь руками за края дивана. — Это ничего не меняет. — Вот как? Если бы ты знал, то, повзрослев, поднял бы восстание? — Он не телепат и не мог читать мои мысли — и никак не мог знать, что двухлетний ребёнок будет или не будет делать через двадцать лет. Он поставил Адское Пламя выше возможных исходов, сделав именно то, что должно было быть сделано. Наверное, он пересекает черту, но уж это Чарльз так просто оставить не может; лучше разобраться с этим сейчас и дать Эрику пищу для размышлений до их следующей встречи. — Ага, — Чарльз кивает, — И ты думаешь, что стал бы плохим лидером, если рос бы как Дом? Считается, что 7Д довольно хорошие лидеры от природы. Тишина растягивается на долгие мгновения, а затем Эрик сжимает губы и говорит: — У Адского пламени уже есть хороший лидер. Бессмертный, и господин Шоу — 5Д. Он очень сильный Дом и единственный нужный нам лидер. — Тогда, ему нечего боятся ребёнка, — говорит Чарльз, поднимая взгляд на часы. — Наверное, он просто очень осторожный человек. В любом случае, боюсь, наше время на сегодня вышло, Эрик. Хочешь задать какие-то вопросы до того, как я сообщу Челси, что мы закончили? — он с надеждой смотрит на Эрика, пусть и знает, что тот скорее всего удержится от вопросов, даже если хочет этого; но всё же ему и самому есть над чем подумать и что записать. До этого дня у Чарльза получалось не привязываться к клиентам, но теперь, когда он сел и поговорил с Эриком, он не может не чувствовать связь, как и с остальными своими пациентами — заинтересованность в их благополучии, наверное, и делает его хорошим терапевтом, но именно поэтому ему сложно отстранится, когда ничего не работает. Это опасно, но всё равно у Чарльза никогда не получалось остановиться, и, пожалуй, глупо было предполагать, что он сможет это сделать, зная историю Эрика. — Нет, — говорит Эрик. Он все ещё думает о Шоу и о сказанном Чарльзом, пусть и все ещё отбрасывает любые предположения того, что Шоу мог быть неправ — мозг слишком промыт, и он никогда прежде не мог позволить себе задуматься об этом в присутствии двух телепатов Адского Пламени. Но, во всяком случае, Эрик начинает сомневаться, пусть даже и оправдывает это всё как мнение Чарльза, а не своё собственное. — Ладно, — говорит Чарльз, поднимаясь на ноги и мягко улыбаясь Эрику, и когда тот встаёт, протягивает ему руку для пожатия. — Тогда увидимся через два дня на следующем сеансе. Эрик смотрит на протянутую руку и обнимает сам себя, закрывая живот и пряча ладони от взгляда Чарльза. Он замирает в таком положении на мгновение и всё же освобождает одну руку и осторожно протягивает её, касаясь ладони Чарльза лишь кончиками пальцев. Ксавье же остаётся только легонько сжать пальцы вокруг пальцев Эрика и встряхнуть их в первый раз, а потом и во второй, просто касаясь его и не обращая внимания на вялость ладони. — Скоро увидимся, — говорит он, открывая дверь другой рукой и жестом предлагает Эрику пройти вперёд. Ладонь Эрика падает из хватки Чарльза, и мальчик выходит, сначала в коридор, а затем в приёмную. Челси, сидящая на одном из низких стульев и читающая глянцевый журнал, поднимает глаза, как только они заходят, а затем откладывает его в сторону и тянется за сумкой. Эрик подходит к ней, но всё же оглядывается назад на Чарльза через плечо, всего один раз, и в его мыслях проскальзывает тень сожаления — словно на короткое мгновение Эрик захотел остаться с Чарльзом. Ксавье закрывает за ними дверь, скрываясь за ней, и закрывает глаза, чуть дрожа, когда заставляет себя отбросить эту мысль — он слишком привязался, если только лишь из-за минутного желания Эрика остаться, больше похожего на неприязнь к Челси и групповому дому, чем желание остаться в его компании, достаточно, чтобы сердце Чарльза болело от желания ему помочь. Он долго не двигается, просто вдыхая и выдыхая перед тем, как заставляет себя подойти к столу и выключить диктофон, нажимая на красную кнопку, пока вращающаяся в кассете плёнка, дрожа, медленно останавливается.***
Эрик Как только они возвращаются в групповой дом, Эрик сразу же идёт в свою комнату. Он просто хочет запереть дверь, но в итоге плавит замок, и теперь медь залила выемку в дереве. Мальчик ложится на кровать, не снимая обуви, и просто смотрит в потолок, слыша биение пульса и удивляясь пустоте в голове. Сначала он не хочет верить во всё, сказанное доктором Ксавье — Чарльзом, о его уровне ДС. Куда проще раздумывать над этим снова и снова, ведь так не всплывают тревожные мысли о том, почему же господин Шоу солгал, и зачем это было нужно. Вот только… только в этом есть смысл. Он ведь — был — ужасным сабмиссивом, и, пожалуй, проще поверить, что он никогда им и не был. У ЦРУ есть все причины ему лгать. Им удобно отделить Эрика от остальных их Адского Пламени, и вполне логично, что они начали с того, что господин Шоу солгал ему о чём-то столь важном. Словно Эрику не было всё равно, что господин Шоу посчитал это нужным. Но вот 7Д? У большинства людей проявляется от одной до трёх хромосомных мутаций, ответственных за Доминантность или сабмиссивность. Со своим уровнем в 5Д господин Шоу был чрезвычайно сильным Домом — и, если уж на то пошло, Чарльз с -5С должен быть чрезвычайно покорным. Ещё две мутации поверх этого? Возможно, но поверить в такое сложно. Даже державшему документ в руках Эрику все ещё не верится. Если они хотели солгать, то почему не выбрали что-то более правдоподобное? Эрик поднимает руку и просто смотрит на знакомые сухожилия и зеленоватые вены, просвечивающие у костяшек, длинные пальцы и срезанные под корень ногти. Когда-то он слышал глупую шутку о том, что у сильных Домов большие руки — кто-то из русских поддразнивал господина Квестеда с его 1Д и, по-видимому, короткими пальцами. Рука Эрика просто обычная, такая же, как и всегда, и он не может сказать, большая она или нет. Сложно представить, как его собственные пальцы застёгивают ошейник на чьей-то шее или сжимают плеть. Он опускает руку назад на живот и закрывает глаза. Ещё стоит подумать о том, как Чарльз отреагировал на его воспоминание о наказании от господина Эссекса. Эрик и сам догадывался, что склонности господина Эссекса необычны, но другие Домы видели повязки, знали о случившемся, и, насколько Эрик знал, им было всё равно. Нет, не совсем так. Однажды он подслушал госпожу Фрост, когда она говорила с господином Шоу после того, как тот снова наказал Эрика за возражения. Тогда он потерял сознание, и, проснувшись, обнаружил, что у него сломана ключица; он полз по коридору, собираясь умолять господина Шоу сколько придётся, чтобы ему вправили кость. И он не подслушивал специально, но он двигался так медленно, что не слышать не выходило. — Ты мог бы с ним и полегче, — вот и всё, что она тогда сказала. Само собой, господин Шоу не счёл нужным принять это во внимание. Но всё остальное время она молчала. Даже когда господин Эссекс его ранил, тогда Эрик… даже сейчас, если бы господин Эссекс приказал ему это сделать, он бы отбивался. Но, опять же, он ужасный саб, и Чарльз, наверное, тоже. Наверное, их мнение не считается. Эрик медленно выдыхает и поднимается, свешивая обе ноги с края кровати и становясь на них. Ему не слишком-то нравится ход его мыслей. Приведение замка в первоначально состояние почти не требует усилий, и Эрик снова открывает дверь. Он все ещё слышит голос Человеческой Шлюхи внизу, ближе к холлу — наверное, она флиртует с Шоном, куратором со странной причёской, который обычно дежурит в это время. Именно поэтому Эрик меняет направление и идёт в общую комнату. Четверо других детей сидят на диване и смотрят телевизор. Не новости. Эрик, только попав сюда и получив свободу действий, пытался настоять на том, чтобы переключить канал, потому что ему не позволено смотреть ничего кроме новостей, но кураторы заявили, что здесь другие правила. Он не слишком-то и расстроился, но они всё равно заставили его поговорить с доктором, не Чарльзом — она старше, была Домом и, хоть и не приказывала ему говорить, всё равно была ужасно раздражена тем, что Эрик целый час просто сидел и молчал. Эрику всё равно, чем она там пыталась засорить ему мозги. И от Чарльза ему это тоже не нужно, что бы тот не говорил о том, что Эрик может и должен с ним говорить, особенно когда всё это только добавляет данные к чёрному списку доказательств, собранных против Адского Пламени. — Эй, — говорит один из мальчиков, Дом на пару лет старше самого Эрика, вставая с дивана, ухмыляясь ему и подходя ближе. — Ты вернулся. Эрик чувствует биение пульса всем телом и наблюдает за тем, как носки обуви Дома пересекают трещины в кафеле, приближаясь, и пытается убедить себя — я не сабмиссив, я такой же, Дом, как и он, мне не нужно с ним спать. Он словно втолковывает это самому себе. На самом же деле, Эрик чувствует себя таким же сабмиссивом, как и всегда. — Я вот о чём подумывал, — говорит Дом, опуская руку на затылок Эрика, словно так и должно быть, и бормочет ему на ухо: — Возможно, ты снова захочешь развлечься? Эрик ничего не говорит, но, опять же, он и не должен. Он просто улыбается именно так, как им всем нравится, с достаточно явным намёком, и склоняет голову ниже, затылком вжимаясь в руку Дома. — Тогда идём, — Дом ухмыляется и оглядывается за плечо, скорее всего, чтобы убедится, что куратор не зашёл в комнату, пока тот отвлёкся, и один из оставшихся полростов говорит: — Всё чисто, братен, — и Дом ведёт Эрика по коридору в свою комнату, запирая дверь следом. Оставшись наедине, Дом отпускает шею Эрика и тянется к своему поясу; Эрик чувствует сталь пряжки, когда та скользит по коже и стучит, ударившись о маленькую пуговку на джинсах Дома. Это всё… не то чтобы приятно, но правильно, находиться здесь в таком положении, и поэтому когда Дом спрашивает: «Чего ты ждёшь?», Эрик опускается на колени.***
Чарльз Конференц-зал штаба ЦРУ куда элегантнее и чище нижних этажей – в просторной комнате, во всяком случае, хотя бы есть нормальные окна; какой же роскошью может быть дневной свет, думает немного удивлённый Чарльз, садясь на своё место, кладя руки на стол и расправляя плечи. На собрании присутствуют как Домы, так и сабы, сидящие за столом без явного соблюдения гендерной динамики с пользу иерархии ЦРУ; Мойра садится по левую сторону от Ксавье и на мгновение цепляет его плечо своим, на что Чарльз быстро дарит ей благодарную улыбку перед тем, как снова обратить внимание на мужчину во главе стола. Вильям Страйкер, ведущий дело — представительный мужчина, крепко сбитый и несговорчивый; Чарльзу он напоминает огромный валун, такой же неизменный и ни капли не беспокоящийся о том, что раздавит на пути цели. Он прочищает горло, кивая садящимся агентам, и начинает говорить: — Начну с того, что сегодня у нас в гостях доктор Чарльз Ксавье, присутствующий здесь, чтобы рассказать, как идут дела с этим парнишей, Леншерром. Любая конфиденциальная информация, услышанная тут, не должна быть раскрыта, пока тот не исполнит свою роль, и, к тому же, доктор - телепат, так что держите свои мысли при себе. Он пообещал мне держать всё услышанное в тайне, но всё же не ведите себя как полные идиоты. Чарльз поднимает бровь, неожиданно для себя удивившись; на самом деле забавно, когда кто-то озвучивает это, но ему просто любопытно, как же Страйкер хранит государственные тайны, если он всегда так резок. — Доктор Ксавье, я Габриэль Хеллер, представитель ООН и главный прокурор в этом деле, — говорит сидящая у края стола молодая черноволосая Домина. В руках она держит ручку, в данный момент зависшую над записями. — Мы все надеемся на то, что Леншерра можно будет использовать как главного свидетеля в деле против членов Клуба Адского Пламени. Вам не кажется, что это может быть слишком оптимистично? Чарльз не может ничего поделать с тем, что бросает на неё ещё один взгляд — она очень симпатичная, с большими глазами, обрамлёнными тёмными ресницами и глубоким тёплым голосом с такими же мыслями. Он чувствует их только через щиты, но они уже ему нравятся. — Шанс есть, пусть и слабый, — говорит он, стряхивая оцепенение для того, чтобы улыбнуться ей, пытаясь показаться очаровательным. — Эрик очень сильно пострадал, и Себастьян Шоу сделал всё, чтобы подчинить его своей воле. Честно говоря, я думаю, что мы вообще можем достучаться до него только потому, что он 7Д — а они, как известно, от природы не склонны подчиняться и следовать за другими. К этому времени любой более слабый Дом уже стал бы ручным зверьком Шоу. — Если потребуется, мы может заставить его дать показания, — отвечает госпожа Хеллер, делая пометку. — Сможет ли он в таком случае дать ложные показания? Чарльз с сожалением качает головой. — Тогда он скорее ничего не скажет вообще. Эрик и так говорит со мной только потому, что я мутант. — И хорош в своём деле, — добавляет Мойра, пихая его локтем под столом. — Тогда посмотрим, как всё сложится, — говорит госпожа Хеллер, кладя ручку на стол. — Извините, что прервала. Пожалуйста, расскажите нам всё, что знаете. Чарльз замолкает на минуту, собираясь с мыслями, а затем начинает говорить, поудобнее устроив руки на столе перед собой. — Эрику Леншерру четырнадцать, Клуб Адского Пламени захватил его в возрасте двух лет. Себастьян Шоу рассказал Эрику, что его родители погибли в аварии, а они по счастливой случайности нашли его после — сам он выжил благодаря своей мутации, которая позволяет ему контролировать электромагнетизм. Они ошибочно определили его уровень как -1С и с очень раннего возраста принуждали его к сексу каждый день, если не чаще. Самого же Эрика заставили считать, что это нормально, и что он должен заниматься сексом с каждым Доминантом, что этого пожелает, даже если это причиняет ему физический или психический вред. Он останавливается, чтобы отпить из любезно предложенного одним из агентов стакана. — Эрик вырос в ненависти к людям и вере в то, что мутанты во всём их превосходят. Он не получает удовольствия от причинения людям вреда, это я уже выяснил, но он беспрекословно подчиняется Шоу. В террористической деятельности он задействован по причине своей покорности и веры в идеологию, а не по собственной воле. — Это записано на плёнку, — Страйкер указывает на лежащую на столе кассету. — Отлично, — говорит госпожа Хеллер. — Мы сможем добавить это к доказательствам, даже если Леншерр не даст показаний. — Я пытаюсь прорваться через установки Эрика, но сделать это сложно, — говорит Чарльз, думая о том, насколько же мало Эрик верит ему даже сейчас — и как же сложно сейчас сидеть спокойно и не показывать, насколько же его потрясает происходящее с Эриком. — Я немного продвинулся, показав ему результаты теста на уровень ДС и рассказав, что Шоу солгал о его ориентации, но ещё не знаю, найдёт ли он ему оправдания. Я продолжу над этим работать — не ради дела, но для Эрика. Произошедшее с ним просто ужасно. — Подождите, вы показали ему его уровень ДС? — говорит одна из агентов — насколько Чарльз помнит, её зовут Левин, — подаваясь вперёд на своём месте. — Вы уверены, что это хорошая идея? Пострадавший или нет, он все ещё остаётся террористом. — Он ребёнок, который все ещё уверен в том, что самый скандальный террорист мира беспокоится о его благополучии и заслуживает его верности, — ощетинивается Чарльз, сжимая пальцы так сильно, что белеют костяшки. — Вы предпочтёте, чтобы я позволил ему и дальше верить в ложь, которая заставляет его подчиняться приказам этого человека? Я буду не лучше, чем Шоу, если допущу такое, и я не собираюсь становиться ужасным психологом, потому что ЦРУ так хочется. И вы забываете о том, что Эрик не имеет ни малейшего понятия о том, как быть Доминантом; он словно львёнок, пытающийся рычать. Не смешите меня. — Чарльз прав, — Мойра подаёт голос до того, как Левин открывает рот, чтобы оспорить. — На данный момент это может быть единственным способом показать Эрику, что Шоу ему лгал. То, что он 7Д, не значит, что он автоматически станет злодеем из фильмов о Бонде. — В любом случае, это уже сделано, — прерывает их Страйкер. — И, надеюсь, это не обернётся против нас. Ксавье, ты должен был встретиться с членами Адского Пламени на прошлой неделе, как раз перед тем, как наткнулся на Леншерра после того случая с подавителями. Надеюсь, ты назначишь встречу в ближайшее время; я не собираюсь ждать, пока их защита добьется того, что их признают невменяемыми. Голос подаёт сидящая по другую сторону от Чарльза представительница ООН. — Их юристы вообще сомнительны. Я не удивлюсь, если именно они и передают информацию и приказы тем, что остались на свободе. По комнате проносится одобрительный гул, и, несмотря на то, что госпожа Хеллер бросает на Домину острый взгляд, она всё же не оспаривает это. — Что вы имеете в виду? — спрашивает Чарльз уже не зло, а растерянно; сложно удержаться от того, чтобы достать всю информацию прямо из её головы, но он сдерживается и вместо этого испытующе на неё смотрит. — Какие ещё приказы? — Мы предотвратили два покушения на жизнь Леншерра, — говорит Левин. — Наёмные киллеры, но точно ясно, кто их спонсирует. Зная, сколько известно Леншерру, они не допустят, чтобы он дал показания. — И что делать? — спрашивает другой агент. — Что насчёт защиты свидетелей? — Не поможет; может, мы и надели подавители на Эссекса и Фрост, но на Адское Пламя работает, по крайней мере, ещё три телепата и никто знает, кто ещё у них есть — возможно, даже кто-то со способностями к выслеживанию. Где бы мы его не спрятали, парня найдут. Чарльз чувствует, как что-то в нём протестует от одной только мысли о подобном, и он сглатывает, безуспешно пытаясь успокоиться, а потом быстро вдыхает. — Эрик знает об этом? — спрашивает он как можно спокойнее, хоть Чарльзу и кажется, что он стоит на краю обрыва. Повисает тишина, и Левин с Мойрой обмениваются взглядами через стол перед тем, как МакТаггерт мягко говорит: — Думаем, лучше ему не говорить. Если он узнает, что Адское Пламя его ищет, то точно решит прогуляться. — И что вы собираетесь делать? — спрашивает Чарльз, сгибая скрытые обувью пальцы ног вместо того, чтобы шевелить руками, и очередной вздох застревает в груди. — Вы должны сделать что-то для его защиты; он ребёнок и ваш главный свидетель, в конце концов. — Мы делаем всё, что в наших силах, — говорит Страйкер, сощурившись и впившись взглядом в Чарльза. — Агенты следят за ним круглые сутки, и сейчас это всё, что мы можем сделать. Это не так-то просто, когда чёртов пацан каждый день пытается сбежать. Ох — теперь Чарльз понимает, что чувствует. Именно это искрящееся напряжение он испытывает перед тем, как или впадает в панику, или начинает себя защищать; оно пробирает всё тело, и Чарльз удивляется тому, что Мойра ещё не заметила как встопорщились его волосы. — Прошу, скажите мне, что они мутанты, — говорит он в отчаянной попытке оттянуть неизбежное. — И что они владеют какой-то полезной силой? Вы же не оставили Эрика без защиты, словно наживку? — Господи, Ксавье, он не наживка, — рычит Страйкер, но никто не отрицает того, что все присматривающие за Эриком агенты — люди. — Можешь поговорить с ним? — спрашивает Мойра, осторожно касаясь его локтя. — Знаю, что социальный работник по его делу говорила, что он не вписывается ни в одно из мест, и точно нельзя позволить ему сбегать каждый раз. — Я не могу наблюдать за ним всё время, — говорит Чарльз, напрягаясь от одной мысли о том, что скорее всего случится с Эриком, как тот снова попадёт в руки своих насильников и не станет сопротивляться, позволяя им делать с собой что угодно снова и снова, и он практически слышит ток крови в ушах, беспокойство сидящей рядом Мойры, и, когда Страйкер бросает на него странный взгляд, Чарльз продолжает: — Я заберу его. Он может жить со мной. — Что? — шокировано спрашивает Мойра. Господи. Это единственный выход, даже если Чарльз считает его ужасным; но всё, о чём он может думать, это как уберечь Эрика, пусть это и не его дело, но что-то внутри… Чарльз представляет, как возвращается в дом к матери, в место, где Каин сможет до него добраться, и только одна эта мысль — нет. Нет. Так что… — Он может жить со мной, — повторяет Чарльз, игнорируя голос в голове, спрашивающий, какого же чёрта он творит. — Я куда сильнее, чем любой из телепатов Клуба, — сильнее любого известного телепата, если уж не скромничать, — и со мной Эрик будет в безопасности. Вам стоит позволить ему жить со мной. Повисает долгая пауза; Мойра смотрит на него, как на сумасшедшего, взгляд Левин мечется между Чарльзом и Страйкером — тот хмурится, и даже сидящая у противоположного края стола госпожа Хеллер кидает на него оценивающий взгляд. В итоге первым подаёт голос именно Страйкер, дважды постукивая костяшками по столу. — Если Вы считаете, что сможете удержать его в одном месте целым и невредимым, то, доктор, можете забирать мелкого засранца. — Это вообще этично? — спрашивает кто-то, и Габриэль Хеллер заставляет его умолкнуть скупой улыбкой, а затем кладёт ручку себе за ухо. — Это определённо законно, и, как по мне, это чудесная возможность подвергнуть Леншерра влиянию менее предвзятого лица. Мы же все хотим, чтобы он дал показания? Это лучшая из возможностей, что нам подвернутся. И сейчас всё внимание сосредоточено на Чарльзе; напряжение в комнате настолько же сильное, как в момент перед тем, как гладиатора спасут — или же бросят львам. — Хорошо, — говорит Чарльз, чувствуя головокружение, вот так вот легко отказываясь от собственной личной жизни.