All the Rest is Rust and Stardust/А всё прочее - ржа и рой звёздный

Чарльз Пожалуй, из всех просьб Мойры, эта - худшая. Допроса Эрика уже было вполне достаточно, учитывая то, насколько это смогло зацепить проблемы самого Чарльза, но просить его провести допрос Себастьяна Шоу - это как требовать встретиться лицом к лицу с Каином, - но вот только в этом случае Чарльз не может позволить себе отвлекаться на страх, сожаления и флэшбеки. И всё же, вот он, сидит за столом напротив одного из ужаснейших в мире преступников. Просто спокойно сидеть, сражаясь с желанием ударить его или же скрыться от леденящего взгляда, уже само по себе довольно сложно. - Доброго утра, - начинает Чарльз. – Я - доктор Чарльз Ксавье, и мне поручили допросить вас в рамках вашего дела для оценки психического состояния перед судом. Всё, что будет сказано вами в этой комнате, конфиденциально, если только этим вы не будете угрожать моей безопасности или безопасности других людей, или же если вы не расскажете о ещё не состоявшемся преступлении. Всё ясно? - Чарльз Ксавье, - медленно проговаривает Шоу, словно пытаясь распробовать звуки его имени, и улыбается. - Слышал о вас. Должен признать, не ожидал, что вы столь молоды. - Мы здесь не затем, чтобы говорить обо мне. Вы же понимаете, как пройдёт этот допрос, господин Шоу? Шоу чуть приподнимет одну бровь. - Понимаю. - Хорошо, - говорит Чарльз, и крепко сжимает зубы перед тем, как чуть приоткрыть свой разум - достаточно для того, чтобы улавливать поверхностные мысли Шоу. Сначала ему казалось, что это позволит читать их, ничего не чувствуя, но Шоу думает о том, как бы он хотел поставить Чарльза на место, наслаждаясь картинами того, как ломает ему обе ноги и дальше наблюдает за тем, как того насилуют сразу два-три Дома до тех пор, пока Чарльз не научится держать язык за зубами. Удержать лицо ему не удаётся: Чарльз чувствует, как вздымаются ноздри, а уголки губ опускаются в отвращении; Шоу это точно заметил, судя по тому, как он самодовольно усмехается. - Несколько вопросов для начала, - сухо и безразлично говорит Чарльз - это лучшее, на что он сейчас способен. - Как зовут нынешнего президента Соединённых Штатов? - Элеонор Хэрмон. Чарльз делает быструю пометку на листе, скрытом за стопкой папок. - И какой сейчас год? - 2016. Чарльз, это действительно так необходимо? - Доктор Ксавье, спасибо, - презрительно поправляет его Чарльз, чувствуя, как что-то подступает к горлу от одного взгляда на Шоу. – И, да, это необходимо. Извините, если вопросы кажутся вам слишком простыми. - Я же знаю, что ты можешь быть и поизобретательнее, - говорит Шоу, немигающе смотря прямо в глаза Чарльзу. – Не прибедняйся, мой мальчик. По слухам, ты очень даже впечатляющ. Ну что же, впечатли меня. Тот думает обо всём, что слышал о Чарльзе – Шоу даже искал информацию о нём, и когда Чарльз понимает это, то заставляет себя поджать пальцы на ногах, не давая рукам сжаться с кулаки. - Господин Шоу, - говорит Чарльз, опуская ручки и кладя руки на стол перед собой, - я не цирковое животное и не пришёл вас развлекать. Вы не имеете права меня оскорблять. Я здесь затем, чтобы помочь государству определить, куда вас отправлять – в тюрьму или же в психиатрическую больницу. Просить меня вести себя так, как вам больше нравится, а не следовать профессиональной этике и процессуальным нормам, по меньшей мере глупо. Вы часто принимаете импульсивные решения? На мгновение наступает тишина, а потом Шоу начинает смеяться, запрокидывая назад голову и открывая шею – этот жест мог бы принадлежать сабмиссиву, если бы это не делал столь Доминантный мужчина. - Очень хорошо, - говорит он в конце концов, снова останавливая взгляд на Чарльзе. Шоу подаётся вперёд, кладя оба локтя на стол; Чарльз невольно бросает взгляд на его запястья – те все ещё заключены в стальные подавители. - Вы не ответили на мой вопрос, - Чарльз поднимает ручку и придаёт себе невозмутимый вид, игнорируя покалывание, поднимающееся по спине к затылку. – Вы импульсивны, господин Шоу? - Нет, доктор Ксавье, конечно же нет, - отвечает Шоу. Звание Чарльза он каким-то образом произносит так, что из его уст оно звучит презрительно, а не уважительно. Чарльз кивает. - Вы предпочитаете продумывать всё наперёд? - Точно так же, как и все разумные люди. Не думаю, что вы сами особо спонтанны, доктор. - Вас когда-либо волнует то, - спрашивает Чарльз, игнорируя попытку перейти на личности, - каковы последствия ваших действий для других людей? Много кто пострадал из-за вас и других членов Адского Пламени. Если, конечно, эти планы придумали вы, а не кто-то из ваших коллег. Шоу по-отчески улыбается. - Мой дорогой мальчик, в этом и соль. - Мне не нравится предполагать. Вы чувствуете что-то, думая о раненых вашими действиями людях? Шоу откидывается назад и следующие несколько секунд молчит, закинув руку на спинку стула и постукивая длинным указательным пальцем по стали. - Их смерть – истинная трагедия. Каждому из них было суждено изменить мир, мы будем помнить их имена и через пять сотен лет. Тебе же в это хочется верить? - Неважно, во что хочу верить я, - отвечает Чарльз, отмечая про себя черты присущие психопатии – красноречие, невероятное обаяние, завышенное чувство собственной важности, ложь и манипуляции, отсутствие сострадания и склонность к скуке; пока что Шоу отлично подходит под описание, а если прибавить то, что, разозлившись, он срывается и избивает Эрика, то ему можно приписать импульсивность хоть в чём-то. – Пожалуйста, мне хотелось бы знать, что по этому поводу чувствуете вы, - «пожалуйста» он добавляет лишь для того, чтобы угодить эго Шоу; если повезёт, это подтолкнёт его к честному ответу. - Люди столь хрупки, - выдает Шоу, расслабляясь на стуле. – Они так легко умирают. Чарльз хмыкает, постукивая ручкой по столу. - Их смерти приносят вам удовольствие? Вам это нравится? Шоу и не надо ничего говорить, чтобы Чарльзу уже был известен ответ; он сразу же виден в его мыслях, окрашивая все воспоминания о насилии, что лучатся теплотой, которая у Чарльза обычно ассоциируется с любимыми воспоминаниями. - Мне нравится видеть, как мутанты становятся сильнее. Все равно, если более слабые существа гибнут в процессе, это второстепенно. Если так нужно для всеобщего блага. В животе Чарльза тяжело оседает холодное, омерзительное чувство отвращения. - Вот что, вы считаете людей и мутантов разными видами? - Ну, с научной точки зрения это ведь не совсем правдиво, да? – протягивает Шоу, усмехаясь уголками губ. – Исторически мы ещё не зашли так далеко, потому правильнее будет сказать, что мы две разные расы. Вот только в этом случае, в отличии от псевдонаучной чуши, проповедуемой белыми шовинистами. А ещё раньше нацистами, здесь очень ярко видно, почему одна раса превосходит другую во всём. - И как же? - Ну что же ты, доктор Ксавье – читай мои мысли. Если бы не вот это, - он приподнимает одну руку, показывая браслет-подавитель, - я мог бы размозжить твой череп простым прикосновением. Среди моих подчинённых есть мужчина, создающий неотличимые от реальности иллюзии, телепортер и мальчик, умеющий контролировать одну из четырёх основных природных сил. Разве это не очевидно? Чарльз покачивает головой, не сводя глаз с Шоу и не отступая, несмотря на скрытую угрозу. - У меня были пациенты с мутациями, что ломают их куда быстрее, чем любые инвалидности, - говорит он, - включая мальчика, который не может контактировать с кислородом, не пылая при этом; женщина, что не может находиться рядом с другими людьми, не сходя с ума от видений тысяч возможных будущих; девочка, что родилась без глаз и рта, а дышать может только через нос, и то благодаря медицинскому вмешательству. Мутации не обеспечивают людей невероятной силой; создавая новые возможности, они в то же время ломают других. - Это редкость, - отмахивается Шоу. – Но и они – часть большего, чем они сами. Само их существование делает вклад во всё растущее превосходство расы мутантов. Через две сотни лет люди полностью вымрут, но, существуя, они продолжат сражаться с неизбежным, и пока они будут продолжать это делать, клуб Адского Пламени будет сражаться в ответ. Чарльз кивает и задаёт, пожалуй, самый важный вопрос. - И потому вы по доброй воле, осведомлённо и безжалостно совершаете акты терроризма, потому что считаете, что мутантов стоит защищать от человечества? И при этом не обращаете никакого внимания на последствия или боль, что приносите окружающим? Шоу не колеблется. - Да. - И это же служит оправданием длительным, ужасным сексуальным надругательствам, что вы и прочие члены клуба Адского Пламени совершали по отношению к несовершеннолетнему мальчику? – спрашивает Чарльз, чувствуя, как всё внутри сжимается – одного вопроса хватает для того, чтобы ему стало страшно. Это так жалко, что Чарльз ненавидит себя за это – это же его работа, и здесь неправ Шоу, а не он. – Разве это каким-то образом способствует улучшению положения расы мутантов? От кого-то другого можно было бы ожидать стыда или же чувства вины, но Шоу, кажется, даже не сбит с толку этим вопросом. - Ох, - говорит он, приподнимая брови. – Вижу, ты говорил с юным Эриком. Столь несчастное дитя, не правда ли? - Напротив, я считаю, что он довольно силён, - говорит Чарльз, жестом отмахиваясь от вопроса, зная, что это разозлит Шоу. – Тогда, значит, у вас нет никакого оправдания такого к нему отношения? Удивительно, учитывая то, что вы внимательно обдумываете свои решения перед тем, как претворять их в жизнь. - Я вырастил его так, как посчитал нужным, - отвечает Шоу; сразу ясно, что он не уверен, проверило ли ЦРУ ДС уровень Эрика, и раздумывает над тем, заявить ли, что он поступал с ним так, как сделал бы с любым другим сабмиссивом, или же Чарльза этим не проведёшь. – Как он там? Смогли удержать его в браслетах? - Как вы посчитали нужным в отношении ребёнка с уровнем ДС в 7Д? – спрашивает Чарльз, снова игнорируя вопрос Шоу и скептически приподнимая бровь. – Мне с трудом в это верится. Если, конечно же, ваш клуб не подделал результаты анализов, и вы не догадывались о столь важном факте. Ужасная оплошность, скажу я. Мгновение напряженной тишины и разум Шоу заполняет злость. - Я решил, что в интересах Адского Пламени, - говорит Шоу спустя несколько секунд, - будет построить чувство… скажем так, братства. Именно поэтому я не могу допустить, чтобы кто-то из членов нарушал этот шаткий баланс. Даже в столь юном возрасте было ясно, что Эрик не сможет быть частью команды без серьёзной… коррекции. Чарльза мутит, и перед тем, как сухим голосом продолжить, он сглатывает, чувствуя жжение в горле. - Вы уже могли судить об этом в возрасте двух лет, так ведь? Тогда вы куда лучший психолог, чем я. А я при этом телепат. Лично мне кажется, что вы провели анализы, но результат вам не понравился, и потому вы решили силой его изменить. Но, конечно же, говорить такое будет крайне непрофессиональным. - Да, - говорит Шоу, - так и будет, не правда ли? – Его воспоминания об Эрике в том возрасте показывают любящего покомандовать мальчика – но не более, чем это нормально для ребёнка, который любит получать внимание взрослых, которым те обычно одаривают детские просьбы: тот, пошатываясь, обхватывает ручками ногу Шоу и с широкой улыбкой просит печенье. Сердце Чарльза обливается кровью при виде этого ребёнка, столь маленького, взъерошенного и большеглазого, нуждающегося в любви, но предназначенного для чего-то в сотни раз хуже. Он не чувствует в себе достаточно сил, чтобы дать это даже повзрослевшему Эрику, но если бы у него был выбор, то Чарльз бы не задумываясь вернулся назад, забрал бы ребёнка оттуда, чтобы защитить от всего. - Я собрал достаточно, - говорит Чарльз, складывая бумаги и поднимаясь с места. – Спасибо за уделённое время, господин Шоу. Надеюсь, остаток вашего пребывания тут будет приятным, - а ещё желательно, чтобы при этом он был заперт в камере с кем-то огромным, подлым и достаточно жестоким, чтобы не слушать слов и дать ему попробовать на вкус свою же пилюлю. Наверное, Чарльз должен чувствовать вину за то, что наслаждается столь злобными мыслями, но её нет. - Уверен, что скоро увижу тебя снова, - говорит Шоу, и хоть он не двигается со своего стула, его взгляд провожает Чарльза из комнаты, заставляя покалывать кожу на шее. * Чарльз рад оказаться дома к вечеру, проведя весь полдень на совещании в ЦРУ, где раз за разом приходилось объяснять, что все детали конфиденциальны и он не может разглашать ничего, кроме медицинской оценки психического состояния Шоу – даже собственного мнения. Даже так, Чарльз подозревает, что они могли догадаться о последнем по выражению его лица и тому, как дрожали его руки вокруг чашки с кофе. И именно поэтому находиться рядом с Эриком совсем не расслабляюще – не когда Чарльз услышал историю от обеих сторон, когда он знает, насколько же бессердечно Шоу решил так обращаться с Эриком, и насколько же тот ему на самом деле безразличен, несмотря на всё, что видит в нём мальчик. Если бы у Чарльза был выбор, он бы поднялся в свою комнату и попытался бы заснуть, чтобы память о Шоу не была столь резкой и свежей, но он не может себе этого позволить. Вместо этого Чарльз садится на диван рядом с Эриком, пусто смотря на экран телевизора, и даже не может вспомнить, как его включал. - Как дела в школе? – спрашивает он в конце концов, пытаясь скрыть то, как выпал из реальности на… кто знает сколько. Господи. Эрик, устроившись на краю дивана, пьёт одну из добавок, что ему прописал врач из ЦРУ, и, когда Чарльз смотрит на него, мальчик кривит рот вокруг трубочки – но Чарльзу не нужно читать его мысли, чтобы понять, что делает он это от вкуса добавки, а не из-за вопроса. - Нормально, - отвечает Эрик, опуская бутылочку и смотря на Чарльза из-под длинных ресниц. – Правда, я отстаю, придётся догонять. Чарльз тихо выдыхает, больше поворачиваясь к Эрику. - По каким предметам? Может, я смогу помочь. - История, английский и биология, - говорит Эрик. Он опускает бутылку между коленями и оставляет её там, кладя руки на бёдра. – Я учил их не так, как они преподаются здесь. Чарльз хмыкает, успокаиваясь от смены темы, и выдыхает, чувствуя, как разжимается что-то внутри. - Я точно смогу помочь с биологией и английским. В истории, увы, я понимаю не так уж и много. - Я справлюсь, - говорит Эрик, а после долго не издаёт ни звука, просто смотря на питательную ценность на бутылочке так, словно это святое писание. В конце концов, словно превозмогая самого себя, он выдавливает: - А как твой день? Чарльз снова сжимается, задерживая дыхание. Ранее он решил быть честным с Эриком, если случится что-то такое – всю жизнь окружающие лгали ему, и если Чарльз хочет, чтобы ему верили, то Эрик должен знать, что всегда услышит от него правду. Даже если это будет неприятно. - Он был… непростым, - начинает Чарльз, и вздыхает, сильнее упираясь ногами в пол. – Сегодня я беседовал с господином Шоу для ЦРУ. - Что? – Эрик двигается так быстро, что почти проливает добавку на пол – бутылку он ловит по чистой удаче, и сразу же ставит её на край стола, придвигаясь ближе к Чарльзу, внезапно излучая внимание, готовность и что-то, к сожалению, похожее на надежду. – Ты видел его? Он в порядке? Ты не видел остальных? - Он в порядке, - сообщает Чарльз, пытаясь подавить собственную неприязнь к Шоу – сейчас это ему ничем не поможет. – Я видел только его, но и другие в порядке. ЦРУ им не навредит, Эрик. Он знает, что мальчик ему не поверил, но во всяком случае, сейчас Эрик не станет спорить. - Что он говорил? – спрашивает он, чуть подаваясь вперёд. – Он спрашивал обо мне? И Чарльз видит в Эрике того маленького мальчика – и почти желает никогда не видеть тех воспоминаний, ведь разница столь ярко видна. Жаждущий, требовательный, отчаянно желающий любви. - Я не могу рассказать тебе этого, - спокойно говорит он, держа голос под контролем. – Всё, о чём мы говорили – врачебная тайна; я не мог рассказать об этом и ЦРУ. Но я не хотел лгать тебе о том, где был сегодня. Я всегда буду честен с тобой, хорошо? Эрик поникает, снова откидываясь на подушку и подтягивая колени к груди. - Ты даже не можешь сказать да или нет? Чарльз чувствует нотки досады в мыслях Эрика и, если прислушаться, даже тон его звучит обвиняюще. Недолго Чарльз даже думает над тем, чтобы сказать Эрику правду – что Шоу не спрашивал о нём, если не считать того, как он называл его жалким, что Шоу волнует лишь то, сколько ещё людей нужно выслать за его головой. Но поступить так будет жестоко, и потому Чарльз лишь качает головой. - Нет, Эрик, не могу, - отвечает он. – Точно так же ты должен знать, что я не расскажу никому о наших беседах. Наш первый сеанс был, скорее, опросом, но все последующие будут тайной, которой я не смогу ни с кем делиться. Издержки профессии. - Ты даже не сказал мне, куда идёшь. – говорит Эрик. Он опускает ступни на пол и поднимается, беря полупустую бутылочку с добавкой и выбрасывая её в мусорное ведро, что поставил туда пару дней назад, когда занимался уборкой. Даже через всю комнату чувствуется его нарастающее раздражение, заполняющее комнату и чётко слышимое телепату. Чарльз остаётся на диване, наблюдая за скованными движениями Эрика и оставляя ему немного пространства, пусть даже лишь разговоры об этом его утомляют. - Ну конечно же нет, я же не идиот, - говорит Чарльз устало, с ноткой мрачного юмора. – Ты бы пошёл за мной, и мне пришлось бы потратить полдня, споря с тобой, или же мысленно заставить тебя пойти в школу, и оба варианта меня совсем не привлекали. Ты должен запомнить, что в моих действиях нет никакого злого умысла. - Я даже не знаю, куда их забрали! – говорит Эрик, снова поворачиваясь к нему лицом и складывая руки на груди, впиваясь пальцами в плечо прямо над локтем. Так Эрик только выглядит ещё меньше, костлявее чем он есть на самом деле, и серые глаза кажутся просто огромными на бледном лице. – Они – моя семья, и люди… ЦРУ, все вы оторвали меня от них и теперь пытаетесь обернуть против! Я должен сидеть вместе с ними, но вы же даже не разрешаете мне с ними увидеться! Чарльз находит где-то силы и садится ровнее; пусть он и остается на своем месте, оказываясь ниже Эрика, именно он держит всё под контролем: и себя, и разговор, пусть и лишь из упрямости. - Ладно, - говорит он, поднимая одно колено на диван и поворачиваясь боком, лицом к Эрику, - до того, как мы продолжим этот разговор, назови хоть один раз, когда я пытался обернуть тебя против Адского Пламени или же хотел поменять твоё мнение о них. Если сделаешь это, то расскажу что-то из того, о чём сегодня говорил с господином Шоу. - Ты сам говорил, когда мы говорили в твоём кабинете, что записываешь всё для ЦРУ. Ты хотел, чтобы я сказал что-то компрометирующее, и они оказались в тюрьме. Вы всё хотите использовать меня, чтобы навредить им, - то, что Эрика трясёт, видно даже отсюда. - Я всё понял, знаешь ли. Я же не тупой. Именно поэтому ты раз за разом спрашивал меня о сексе. Это ведь нелегально, да? И теперь, после моего рассказа, это доказательство. - Это не точно то же, что пытаться обернуть тебя против Адского Пламени, Эрик, - мягко говорит Чарльз, закидывая руку на спинку дивана. – Конечно же ЦРУ расследует все деяния Адского Пламени, чтобы они ответили перед законом. Но когда я пытался заставить тебя сказать неправду или же поменять твои чувства к чему-то? Ты и так знаешь, что наши мнения отличаются – но при этом я всегда буду с уважением относиться к твоим чувствам. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив и находился в безопасности. Вот и всё, - Чарльз хотел бы подойти к Эрику и обнять его, как-то приободрить, но такое, скорее всего, закончится лишь разбитым носом. – Если бы ты оказался в тюрьме, то все равно не увидел бы их; да и что бы ты выбрал – сидеть в камере или жить тут и ходить в школу? - Не нужно менять чей-то разум, чтобы использовать их как оружие, - жёстко отрезает Эрик. – Господин Шоу повторял это день за днём. Хотя бы в этом вы с ним схожи. - Мне жаль, что ты так думаешь, - отвечает Чарльз, чувствуя себя так, словно его ударили под дых, словно он истечёт кровью, когда наконец-то поднимется наверх и ляжет спать. Эмоции Эрика столь сильны, что захватывают пространство, словно яростные змеи или же ядовитый дым. – Эрик, я изо всех сил стараюсь тебе помочь, и если это значит, что мне придётся сотрудничать с ЦРУ, то да, я так и сделаю. И если это значит, что мне придётся сражаться вместо тебя, то я так и поступлю. Но я не буду тебе лгать. Я не стану тебя ранить. И тем более не буду использовать тебя против других и тебя самого. Ты удивительный молодой человек, и если помощь тебе значит, что ты меня возненавидишь, то я все равно продолжу. Как-нибудь с этим уживусь. - Мне не нужна твоя помощь, - огрызается Эрик. – Нечего помогать – со мной всё в порядке. Всё было хорошо, пока твои друзья не напали на бруклинское убежище и не испортили всё. Если думаешь, что сможешь чего-то добиться, то ты просто зря тратишь время. - Возможно, - это всё, что Чарльз говорит. Когда он поднимается с места, ему кажется, что его ноги скрипят как у столетнего старика, словно это напряжение заблокировало все его суставы, превратив в железного дровосека, нуждающегося в смазке – а может, ему просто нужно сердце. – Я иду спать. Спокойной ночи, Эрик. На пути в свою комнату Чарльз проходит мимо Эрика, но тот не делает ничего, а Чарльз отказывается собирать осколки своей воли и просто смотрит вниз, сцепив зубы и опустив плечи, пусть его мысли и полны разочарования и рвущей изнутри тревоги. Впервые Чарльз не пытается с этим бороться – Эрик должен научиться стравляться с этим сам. Он поднимается наверх и почти сразу же засыпает, но когда Чарльз просыпается в холодном поту в три утра, то в панике осознаёт, что Эрик исчез. * Эрик Злость не исчезает лишь потому, что Чарльз уходит. Если это что-то и меняет, то Эрику становится лишь хуже - совершенно точно ясно, что Чарльз его не слушает. Он все ещё верит, что Эрик какая-то сломанная вещь, которую нужно починить, и одна мысль о том, что он столь... жалок отравляет Эрика изнутри. Он отключает телевизор и подумывает над тем, чтобы показательно сломать его, но потом решает этого не делать, пусть стальная рама все еще подрагивает, когда Эрик поднимается в свою комнату, перешагивая через ступеньки. Только после того как закрывается дверь в комнату, ему становится дурно и что-то гадкое скручивает всё в животе. В душе он включает самую горячую воду, раздевается, залезает внутрь, садясь на плиточный пол и, прикрыв глаза, опирается на стену, чувствуя, как вода сбегает по коже и безжалостными струями бьет по голове. Только когда вода становиться настолько обжигающей, что ему кажется, словно на коже появляются волдыри, Эрик делает её холоднее и запрокидывает голову назад, открывая глаза и смотря на лейку душа. Как бы Чарльз не оправдывался, они оба знают, что Эрик прав: он лучшее орудие ЦРУ против Адского Пламени, и если Эрик не будет осторожен и позволит собой манипулировать, то его используют против них. Плохо уже то, что Эрик признал, что все они его трахали – теперь-то он знает, что это было преступлением. Будет хуже, если он подтвердит, что, да, господин Шоу составлял планы и своей силой взорвал электростанцию в Роли. Это господин Азазель доставил их в Сидней, госпожа Фрост заставила людей обернуться друг против друга, а Эрик обрушил Оперу на их головы. Господин Эссекс и господин Вингард вместе свели с ума жителей Сиенны. Тысяча и один террористический акт, и всего этого хватит, чтобы отправить их в тюрьму на несколько жизней. Эрик не замечает того, как снова закрывает глаза, как сердце начинает биться в ритм с падающими на пол струями воды, и пар наполняет его лёгкие, и пот каплями собирается на коже, чтобы быть смытым уже в следующее мгновение. Он чувствует пальцы в волосах, что оттягивают голову назад, скользкую, мокрую кожу под своими руками, скользящими по сильным бёдрам. Вода льётся в глаза, а воздух настолько влажный, что сложно дышать, но Эрик всё равно дышит через нос и заглатывает член до самой глотки, стоя коленями на твёрдом полу и оставаясь неподвижным, пока тот вбивается в его рот, и рука в волосах двигает его головой в идеальном ритме, а задыхающийся голос господина Вингарда говорит, что он хороший мальчик… Эрик резко распахивает глаза, подаётся вперёд и, задыхаясь и сгибаясь над сливом, выблёвывает отвратительную добавку, которую с трудом выпил ранее. На вкус она остаётся точно такой же, и Эрик позволяет воде смыть всё. Дрожа, он сплёвывает, поворачиваясь, чтобы прополоскать рот, все ещё чувствуя рвотные позывы. Льющаяся сверху вода стала совсем холодной. Сколько же он так спал? Дрожа и чувствуя слабость, Эрик поднимается на ноги, опираясь на плиточную стену и закрывая кран. Его все еще мутит от добавки, но, во всяком случае, его вряд ли стошнит снова. Эрик обтирается полотенцем; проходя мимо, он ловит своё отражение в наполовину мутном от пара зеркале: в нем он кажется серо-зелёным, с белой кожей вокруг глаз и рта. Уже сама мысль о том, чтобы одеться, кажется слишком сложной; Эрик берёт книгу с тумбочки и ложится на кровать прямо так, все еще влажным и обнажённым после душа, отчаянно пытаясь отвлечь себя от всего и отогнать дурноту. Надев наушники, что Чарльз позволил ему выбрать, он вставляет их в подаренный Чарльзом плеер и, лёжа на животе, отрезанный от мира, открывает книгу на первой странице. Однако уже после четвёртой страницы становится ясно, что это не та книга, которую он помнит. В экземпляре «Волшебника страны Оз», подаренном господином Шоу в детстве, Дороти была девочкой-мутантом, живущей в Канзасе, и сверстники издевались над ней из-за её сил. Потом она сбежала в страну Оз и открыла для себя мир полный мутантов, живущих в гармонии, пусть ими и правил тиран Волшебник, который, как оказалось, был лишь человеком, что притворялся мутантом. В конце Дороти убила Волшебника и заняла его место, правя вечно, и все зажили долго и счастливо. Эрик открывает книгу с конца и читает. В этой книге… новой, идеальной книге, что ЦРУ дало ему взамен той, что забрали в качестве доказательства… мутанты совсем не упоминаются. Эрик садится, стягивает наушники и молчаливо всматривается в жёлтую обложку с девочкой и её псом. Страшила, Железный Дровосек и Лев с их видимыми мутациями. Может, он что-то не так помнит? Нет, невозможно – у Эрика почти идеальная память, особенно на книги, а эта любима им ещё с детства. Это значит, что одна из книг – подделка. Но кто солгал? Господин Шоу или же ЦРУ? У обеих сторон есть причины так поступить. ЦРУ хотело бы обернуть его против господина Шоу, а господин Шоу хотел бы, чтобы у Эрика была возможность читать о себе подобных. Однако, от мыслей об этом снова подступает дурнота и слабость. Он недолго колеблется и всё-таки убеждает себя выбраться из кровати и одеться: он берёт всё те же вещи и натягивает сверху кофту, чтобы защититься от холода, липнущего к мокрой коже. Обернув наушники вокруг шеи и положив плеер в карман, Эрик берёт книгу и спускается вниз, идя в библиотеку тёмными и пустыми коридорам. Коллекция Чарльза организована по авторам. Эрик слышит в ушах стук сердца, когда находит эту же книгу и снимает её с полки, а затем читает последние две страницы в тусклом свете от плеера. Эта книга тоже неправильная. «Это тоже может быль уловкой ЦРУ», - думает Эрик, возвращая её на полку и кладя вторую копию поверх. Именно они отправили его жить с Чарльзом, а с их работой они должны обладать вниманием к деталям - они бы такое предусмотрели. Ему нужен третий экземпляр. Контрольный. Эрик пробирается в коридор и идёт в гостиную. Ноутбук Чарльза там же, где он оставил его перед обедом; Эрик шипит и жмурится от яркого света, ударившего в глаза при его включении. Какой там кнопкой включался интернет? Чарльз же говорил, что в интернете можно найти всё, что угодно… Эрик открывает новое окно и вбивает в поиск «нью-йоркская общественная библиотека верхний ист-сайд». На первой же странице есть карта; она лишь в трёх кварталах. Тогда хорошо. Эрик выключает компьютер, поднимается, идёт к шкафу, чтобы обуться, и надевает наушники, включая музыку своей силой. В плеере только те песни, что ему нравятся. И уже это в последнее время кажется дерзким. Снаружи холодно, и Эрик натягивает капюшон, защищаясь от сквозящего между зданиями ветра, что щипает щёки. Романс фа-мажор Бетховена звучит медленно и сладко, пока Эрик идёт по улице, напоминая о всех разах, когда он слышал его до этого – первый раз на радио в Праге, в исполнении Яши Хейвец, когда Эрик лежал, свернувшись калачиком в центре кровати, закрыв глаза и мечтая о чём-то, а радио лежало на подушке рядом с ухом. Лучший раз, когда он слушал его, делая крюк на ноже господина Азазеля – тогда казалось, что музыка сама управляла металлом, так тесно сплетены были скрипка, Эрик и сталь. Худший раз, когда господин Шоу включил пластинку и сел вправлять ему лопатку; всё это требовало от господина Шоу лишь легкого удара пальцем, но крики Эрика полностью заглушили музыку. И вот этот раз, в колючую Нью-Йоркскую зиму, когда Эрик оказался так далеко от всего, что знает. Никто не сможет сложить кусочки, кроме него самого, а Эрик даже не знает, с чего же начать. Во всяком случае, никто не оглядывается на него, когда мальчик заходит в библиотеку, снимает капюшон и стряхивает снег с ботинок на отведённый для этого коврик. Он бродит между полок, следуя за детскими голосами к яркой секции детской литературы. Как можно старательнее избегая детей и их родителей, он блуждает, пока не находит полки под буквой «Б». В дальнем конце только маленькая девочка с пожилой женщиной – первая подпрыгивает, сжимая в руках книгу, упрашивая мать взять «ну ещё одну, пожалуйста». Эрик пробегается взглядом по именам, останавливаясь на Л. Фрэнке Бауме. Он снимает с полки один из трёх библиотечных экземпляров «Удивительного волшебника из страны Оз» и переворачивает её, читая аннотацию. Правда приходит уже через четыре строки, тяжёлым весом оседая в животе. Эта, человеческая версия – версия ЦРУ – та самая, настоящая. Тут нет мутантов. Никаких притеснений от рук людей. Просто девочка, что попадает в страну Оз. Всё прочее было враньём. Музыка доходит до своего пика, и он задыхается, а уши звенят вместе с нарастающим звуком скрипки. Когда чья-то рука касается его плеча, мальчик дёргается так сильно, что почти роняет книгу, и адреналин разносится по телу, пока он отскакивает, резко разворачиваясь лицом к женщине, сабу, точно той же, что ещё недавно стояла в противоположном конце ряда с дочерью, чьё приближение он не почувствовал, и которая сейчас смотрит на него, приподняв брови и чуть удивлённо приоткрыв рот. Эрик сталкивает наушники на шею и сглатывает подступающую к горлу тошноту, и музыка становится лишь слабым эхо, в ритм с которым шумит кровь в ушах. - Прости, я совсем не хотела тебя напугать! – говорит она, и удивление на её лице сменяется улыбкой. – Не хочу мешать, но у меня сын одного с тобой возраста, а я совсем не знаю, что читают современные дети. Можешь что-то посоветовать? Эрику кажется, словно у него морская болезнь, а он сам в бушующем океане и вот-вот утонет. - Вот, - говорит он, пихая «Волшебника страны Оз» ей в руки. Женщина смотрит ему вслед, когда Эрик разворачивается на пятках и убегает, игнорируя крики библиотекаря и выбегая на улицу. Каким-то образом там стало ещё холоднее. Эрик знает, что не сможет вернуться назад в квартиру Чарльза: мысль о том, чтобы просто пойти домой и лечь спать звучит как-то… Это последнее, чего он хочет. Поэтому мальчик просто идёт той же дорогой, пока не доходит до путей метро, а затем идёт вдоль них, следуя по направлению к окраинам. Город шумит в ушах, но Эрик всё не может собраться с силами и отключить всё. Вместо этого шум ведёт его куда-то, ослеплённого яркими огнями стальных небоскрёбов. Он не уверен, как оказывается там, перед барами, засунув руки в карманы и наблюдая за приходящими и уходящими людьми. - Эй, детка, огоньку не найдётся? К счастью, Эрик не вздрагивает. К нему обращается мужчина, стоящий за Эриком в свете уличной лампы; пепельно-серый блондин в строгом светло-сером костюме. Сначала он смотрит Эрику в лицо, но затем его взгляд сползает ниже. - Не маловат ли для удавки? - Что? – в замешательстве спрашивает Эрик, но быстро исправляется, склоняя голову и говоря как можно самым послушным тоном, который знает. – В смысле… извините, господин. Я не понимаю. Мужчина хмыкает. - У тебя осталась линия загара от ошейника. Что случилось, Дом вышвырнул? Тебе есть, где остаться на ночь? Я могу предложить переждать у меня, если тебе нужно, чтобы кто-то за тобой присмотрел, - он пытается говорить небрежно, но Эрик-то видит, как напряглось его тело в ожидании ответа. Ох. Пальцы Эрика поднимаются, прижимаясь к оголённому горлу. Он не заметил… он не думал, что провёл на улице так много времени, чтобы она появилась, но, похоже, так и случилось. Мальчик бросает на мужчину беглый взгляд из-под ресниц – он старше Чарльза, но моложе господина Шоу, чуть старше тридцати. Не то чтобы это что-то да значило; слишком уж явен его интерес. - Хорошо, - говорит Эрик, и сердце сильнее бьётся в груди, когда он делает шаг навстречу. Мальчик осторожно пробегается языком по губам, так, чтобы Дом это точно увидел, и продолжает: - Вы можете за мной присмотреть. - Пойдём, - говорит Дом, медленно приподнимая уголки губ в улыбке. – Мы можем пройтись отсюда до моей квартиры. Чтобы ты мог отдохнуть, конечно же. Он кладёт руку на плечо Эрика, уводя его, и некоторые прохожие рядом с баром смотрят им вслед, но никто не останавливает; Дом пытается выглядеть заботливым хотя бы со спины. Либо это, либо же заниматься с ним сексом не так преступно, как ему пытаются внушить. Дом живёт в том же районе, что и Чарльз, но в другом доме. Эрик следует за ним, когда они проходят мимо швейцаров, пытаясь быть лишь незаметной тенью. Он глубоко вдыхает, когда закрываются двери лифта и возвращается лёгкая тошнота. - Здесь стоят камеры, - мимоходом говорит Дом, опираясь на стену и небрежно проводя рукой по волосам. – Кстати, как тебя зовут? - Эрик, - отвечает мальчик, снова опуская взгляд на начищенные носки чёрных туфлей Дома. – Как Вы желаете, чтобы я Вас звал? Сверху звучит смех. - Ох, чёрт. Как же я тобой наслажусь. Можешь звать меня Сэр, - звенит лифт, и открываются двери в застеленный ковром пустынный коридор. - Пойдём, Эрик. Нам к той двери. Мальчик следует за ним. Кажется, что на двери в квартиру Дома золотая ручка и защёлка, но Эрик-то знает, что они лишь покрыты им, а сделаны из никеля. Не то, чтобы Дом использовал ключ – он просто проводит картой по считывателю и дверь открывается сама. Всё утопает во тьме, пока Дом не нажимает на выключатель, и Эрик скидывает обувь возле двери, отпихивая ботинки к стене, чтобы остаться в носках, а затем и опуститься на колени. Дом смотрит на него сверху вниз: поворот его головы выдаёт тень на полу. - Это, конечно, хорошо, - говорит он, - но мне казалось, что ты хотел найти кровать на ночь. Моя комната вон там. Почему бы тебе не пройти туда и не снять все эти вещи – всё для твоего же удобства. - Да, Сэр, - отвечает Эрик перед тем, как подняться и пойти, чувствуя взгляд Дома всю дорогу по коридору до тёмной спальни. Он не включает свет; ему этого не говорили, но вскоре глаза приспосабливаются к темноте, и Эрик видит большую, роскошную кровать, куда больше, чем нужно одному или даже двум людям. Мальчик кладёт наушники и плеер на тумбочку и расстёгивает кофту, приостанавливаясь, чтобы сложить её и положить на пол перед тем, как снять остальные вещи и повторить это же с ними, пока рядом с тумбочкой не лежит аккуратная стопка, а сам он не стоит обнажённым – волосы все ещё влажноватые после душа. Эрик поворачивается лицом к двери, становясь на колени и опустив голову вниз, и сидит так, даже когда слышит мягкие шаги в коридоре, а затем вдох и низкий, сухой смешок. - Очень хорошо, - говорит Дом, подходя чуть ближе и проводя рукой по волосам Эрика от лба до затылка. – Ты у нас очень худенький, да? И зачем кому-то тебя вышвыривать, если ты такой услужливый? – рука Дома большая и чуть грубоватая из-за мозолей, что цепляют и совсем чуть-чуть царапают кожу Эрика. «Меня не вышвырнули», - думает Эрик, но держит рот под замком и тянется за прикосновением так, как его и учили. В ушах стоит непонятный шум, и он закрывает глаза, медленно выдыхая. - Встань и перегнись через край кровати, - говорит Дом, ещё раз пройдясь по волосам Эрика и отступая назад, принимаясь снимать собственную одежду и звеня ремнём. Эрик подчиняется. Одеяло под его грудью и животом прохладное и мягкое, и мальчик двигается, чтобы раздвинуть ноги шире, сжимая и разжимая хлопок под пальцами. Он приоткрывает глаза ровно настолько, чтобы кинуть взгляд на Дома за плечом, расстёгивающего последние пуговицы, но отводит взгляд, пока тот не увидел и не наказал его за подобное. Скользкие от смазки пальцы разрабатывают его тщательно и уверенно, но без боли; Дом становится за Эриком и хвалит его за то, что тот так хорошо его принимает, пока трётся о зад мальчика, и его твёрдый влажный член давит на плоть Эрика. Эрику становится интересно, что случилось бы, если бы он не пошёл - если бы стал кричать, плакать или же попытался сбежать. Погнался бы Дом за ним, избил бы, чтобы никуда не ушёл и всё равно трахнул бы? Он сильнее вжимается грудью в кровать и выгибает спину, решая сделать шаг раньше. - Хороший мальчик, - говорит Дом и достаёт пальцы с хлюпающим звуком, хватаясь за бёдра Эрика и подтягивая его выше перед тем, как приставить член к заднице Эрика и толкнуться вперёд. Выходит с трудом: Эрика давно не трахали так часто, как раньше, и тело не хочет принимать всё с той же лёгкостью, пытаясь противостоять вторжению. Но боли нет, и Дом не делает ничего, чтобы с этим справиться. Член в нём двигается назад, выходя почти полностью; Дом за ним тяжело дышит, начиная двигаться, крепче сжимает бёдра Эрика, двигаясь взад-вперёд, поднимая мальчика на цыпочки, чтобы поправить позу и глубже вбиваться в его тело. Эрик берёт пример с Дома, что всё ближе к оргазму, позволяя двигать себя как угодно и подрагивая от особо грубых толчков, пусть и постоянно помнит, что его должны трахать, а его удовольствие необязательно. Он закрывает глаза и пытается абстрагироваться, отстраниться от своего же тела, пока не перестаёт чувствовать хоть что-то. В конце концов, Дом кончает в него, заваливаясь вперёд с громкими, животными, глупо звучащими стонами; его член все ещё дрожит в Эрике, наполняя его, и руки скользят по его телу, грубо лаская пока их бёдра всё сталкиваются и сталкиваются, в конце концов останавливаясь. - Блять, - выдаёт Дом через минуту, медленно доставая член и позволяя сперме стекать по заднице Эрика. – Боже, детка. Такая шикарная дырка. Эрик ещё немного остаётся в таком же положении, позволяя Дому видеть то, что он хочет, перед тем как наконец-то выпрямиться и обернуться, улыбаясь так, словно ему всё понравилось. Торс мужчины влажный от пота и Эрик останавливает взгляд на нём. - Спасибо Вам, Сэр, - бормочет он. - Всегда пожалуйста, - тот поднимает руку, поглаживая плечо Эрика, другая рука двигается за него, и пальцы прощупывают его задницу, проводя там, где она все ещё немного опухла и саднит. – Забирайся в постель, детка. Сейчас мы идём спать, а утром перед работой я трахну тебя ещё разок. Само понятие того, чтобы спать рядом с кем-то, очень странное; до этого если какой-то из Домов хотел его посреди ночи, то он просто приходил, трахал его и снова уходил. Никто из них не оставался, даже если им хотелось ещё утром. Но, думает Эрик, всё по-другому, если нет комнаты, в которую Дом мог бы его отправить. Кровать такая же мягкая, как и казалась, и Эрик благодарно устраивается под одеялом, сразу же чувствуя себя лучше, чем просто обнажённым, пусть что-то все ещё дрожит в животе. Дом забирается следом, но не ложится сразу – вместо этого он достаёт что-то из тумбочки, и Эрик понимает, что это зажигалка и сигареты, только когда тот поджигает последнюю и запах дыма и горящего табака сразу же постигает его носа. Его силы всегда немного приглушены после секса – и Эрик привык её отпускать, ведь господин Шоу никогда не позволял ему использовать её во время секса с Домами. Куда проще полностью забыть о ней. - Хочешь одну? – спрашивает Дом, показывая на открытую пачку. - Хорошо, - говорит Эрик и берёт одну, садясь и держа её между губами, пока Дом наклоняется, чтобы поджечь самый кончик. - Вдохни, - приказывает Дом, и Эрик вдыхает, наблюдая за тем, как вместе со вдохом оживает бумага. И почти сразу же он заходится в кашле, сгибаясь и судорожно вдыхая, чувствуя себя так, словно обжёг всю глотку аж до лёгких. Звучит смех, а затем его похлопывают по обнажённой спине. - Ещё придёт, - говорит Дом, затягиваясь и выдыхая дым, что медленно растворяется в застоявшемся воздухе. – Это тебя, конечно, убивает, но просто продолжай вдыхать. Эрик пытается снова, и, пусть и снова кашляет, но уже не так ужасно. Через несколько затяжек он всё-таки чувствует приятное головокружение, как если он не поел бы несколько дней. Мускусный запах горящего табака сразу же напоминает ему о господине Шоу, который всегда пах дымом и который всегда сидел с сигаретой между пальцами, планируя атаки. - Прямо как они говорят, - всегда повторял им господин Шоу, - делает тебя сильнее. А потом он всегда смеялся. * Дом держит своё обещание и следующим утром Эрик просыпается от того, что тот привязывает запястья к спинке кровати. Он трахает его жёстко, остаётся ровно настолько, чтобы спросить, нужна ли разрядка Эрику и после сразу же идёт в душ, а мальчик воспринимает это как сигнал к уходу. Ещё рано – часы на тумбочке показывают полшестого. Эрик подумывает над тем, чтобы сделать себе чашку кофе, но не хочет рисковать все ещё оставаться в квартире, когда мужчина выйдет из душа, поэтому вместо кофе крадёт сигареты и зажигалку со шкафа, кладёт их в карман кофты и уходит. Ночью выпал снег. Уже успевший собраться в сточных канавах и посереть, он превращается под ногами в слякоть – с неба падает мокрый снег. Эрику едва удаётся держать глаза открытыми, несмотря на холод и забивающиеся в волосы льдинки. Возможно, сегодня Чарльз не отправит его в школу, и он сможет нормально выспаться. Но когда он возвращается, Чарльз сидит внизу лестницы, маленькими глотками попивая чай из зажатой в ладонях чашки и поставив ноги на последнюю ступеньку. Он совсем бледный, а мешки под его глазами настолько тёмные, словно кто-то нарисовал эти широкие линии измазанными в саже пальцами. - Доброго утра, - тихо говорит Чарльз, снова поднимая чашку к губам. Чарльз закрывает единственный путь наверх, и Эрик просто стоит в прихожей, пачкая мраморный пол талым снегом. - Привет, - говорит он в конце концов, снимая мокрую кофту и проходя к шкафу, чтобы повесить её и сбросить обувь. Эрик пытается идти нормально, но не уверен, насколько хорошо у него выходит - он чувствует взгляд Чарльза на своём затылке. Вздох, а затем Чарльз начинает говорить, шурша одеждой при движениях. - Эрик, мне кажется, нам нужно поговорить об этом. То, что ты сделал сегодня ночью, было очень опасно – ты мог наткнуться на кого угодно, и этот кто-то мог серьёзно тебе навредить или даже убить. Я не всегда буду знать, что во время твоих вылазок мне нужно приглядывать за тобой и заботиться о твоей безопасности. Эрик закрывает дверцу шкафа и говорит: - Я и сам могу позаботиться о себе, - он Пси уровня, чёрт подери. Мальчик поворачивается спиной к Чарльзу и идёт на кухню, слыша, как мужчина поднимается и идёт следом – и, ну, во всяком случае, он не удивлён. Вот и кофеварка; Эрик чувствует механизм, но чтобы достать её и включить в розетку, приходится порыться в одном из нижних ящиков. - Тогда скажи мне… как ты мог быть уверен, что тот мужчина был здоров? – спрашивает Чарльз откуда-то от двери; он оставляет Эрику место, словно боясь подойти ближе. – Он мог быть болен чем угодно, а ты даже не остановился, чтобы попросить его использовать презерватив. Очень хорошо считать, что ты смог бы отбиться при нужде – это если предположить, что ты был бы в состоянии это сделать и он не вырубил бы тебя до этого или не оказался бы, например, мутантом посильнее – но ты даже имени его не знаешь. Его, кстати, зовут Эван. Эван Годольски. Эрик подавляет скептический смешок и находит кофейные зёрна, засыпая в кофемолку добрых полчашки. Значит, Чарльз наблюдал? Конечно же. Эрик должен был догадаться. Он плотно сжимает губы. - Это, - говорит он, вставляя шнур в розетку, - не твоё дело, - а затем включает кнопку и громкости кофемолки достаточно, чтобы заглушить любой ответ. - Это моё дело, если ты настаиваешь на том, чтобы бегать по городу и спать со странными Домами, рискуя своей безопасностью и здоровьем, - говорит Чарльз, и этот голос не заглушить ничем, ведь он прямо в голове, чёткий и уверенный. – Я ответственен за тебя, Эрик, и потому это моё дело. Может, мне стоит напомнить, что заниматься сексом с тобой все ещё незаконно? Тот мужчина может попасть в тюрьму очень надолго, если его поймают, и это его проблемы, но моя задача – держать тебя в безопасности, нравится тебе это или нет. Зёрна уже превратились в порошок, и Эрик вырывает шнур из розетки, получая искрой по пальцам – та поглощается его силой, но всё равно щиплет. Он разворачивается лицом к Чарльзу, в это раз смотря тому в глаза. - А то, что ты смотришь, разве законно? Я и не знал, что тебе такое нравится. Может мне стоит потрахаться со следующим Домом прямо здесь и облегчить тебе жизнь? Чарльз раздражённо выдыхает. - Не неси ерунды, - говорит он, щелчком пальцев отмахиваясь от обвинения, и этот жест сильно напоминает Эрику господина Шоу. – Я не наблюдал, а просто следил за твоим благосостоянием, чтобы убедиться, что тебя не задушат, или же не накачают наркотиками или не разрежут на маленькие кусочки и не выбросят в Гудзон. Смотри. Чарльз заходит на кухню, кладёт пустую чашку на чистый участок столешницы и складывает руки на груди, прислоняясь бедром к тумбочке и устремляя на Эрика серьёзный взгляд. - Я не осуждаю тебя, Эрик. И я не могу заставить тебя перестать бродить где-то и спать с кем попало, не без серьёзного вмешательства в твою голову, а я так не поступаю. Но мне хотелось бы, чтобы ты серьёзнее относился к своей безопасности, а не вёл себя как гордый, самодовольный ребёнок, пытающийся убедить себя, что сможет справиться со всем и вся, - он пожимает плечами и его огромный свитер чуть больше открывает плечи. – Ты серьёзно хочешь заразиться ВИЧ? Или гонореей? Или ещё какой-то ужасной венерической болезнью? Эрик действительно, действительно не хочет сейчас об этом спорить – куда больше ему хочется залезть под одеяло и поспать до четырёх. - Отлично, - говорит он, вкладывая бумажный фильтр в кофеварку и заливая кипятком перемолотые зёрна. – Ты уже закончил? - Пока что, да, - отвечает Чарльз, раздражённо сжимая губы, но уже через мгновение переводит взгляд на дверь. – И да, ты идёшь в школу. То, что ты шляешься непонятно где ночами - не причина для справки. - Ты не мой Дом, и не тебе это решать. - Я твой опекун, - говорит Чарльз, и когда он снова переводит взгляд на Эрика, то выглядит жёстче и вкладывает в голос больше силы. – Ты попробуй поспорить со мной и окажешься у ворот школы без воспоминаний о том, как там оказался. Ты идёшь в школу. - Заставь меня и я взорву трубы. Ущерба будет на десятки тысяч долларов. Хочешь впутать в это силы? Так вот, я могу ответить тем же, - Эрику хотелось бы сделать это в любом случае в наказание за то, что его удерживают вдали от Адского Пламени. Даже так, он чувствует, как горят щёки, краем сознания ожидая, что Чарльз сократит дистанцию и ударит его, гадая, что же заставит Чарльза перейти черту. - Эрик, я никогда не ударю тебя, - говорит Чарльз, но его лицо и голос не совпадают – он говорит мягче, но губы все ещё упрямо сжаты. – Но если ты так хочешь, то ладно. Мне не нужны подавители. Сегодня можешь идти в школу без своей мутации. Страшнее всего то, что это вступает в силу моментально. Эрик тянется к своей силе, и её уже нет – он все ещё её чувствует, но когда пытается ухватиться, она ускользает, не даваясь. Он все ещё чувствует металл кухни, Чарльз не настолько жесток, но не может его коснуться или использовать. Одна часть Эрика хочет кричать и ломать всё вокруг, но другая просто онемела. Возможно, это из-за чувства превосходства в голосе Чарльза – пусть это и не настоящее Доминирование, но внезапно Эрик чувствует усталость. Или ещё большую усталость, чем ранее – он и не думал, что такое возможно, но Чарльз словно превратил его костный мозг в свинец. - Если ты заставишь меня вести себя как Дом, то я так и сделаю, - говорит Чарльз, тоже звуча устало. – У меня ещё не очень хорошо получается, ладно? Но если нужно, то я буду настаивать на своём, и поэтому больше никакого секса без презервативов. Тебе ясно? Мальчик смотрит в пол – интересно, а можно ли прожечь в нём дыру одной лишь силой ненависти? Он отказывается что-то говорить, но слова Чарльза всё равно остаются приказом, и они оба знают, что он подчинится. Эрик отворачивается, пряча горящие щёки, и наливает воду в кофеварку, а затем нажимает кнопку, и та радостно шумит, оживая, тогда как Эрику кажется, что он увядает изнутри, высыхая, словно мёртвый листок. - Как закончишь, иди и оденься к школе, - говорит Чарльз и уходит с кухни, идя наверх, так далеко от Эрика, как позволяет квартира, пока Эрик не теряет его часы своими приглушёнными силами и Чарльз не исчезает, оставляя мальчика с чувством того, что он остался совершенно один в целом мире. * Чарльз После такого пробуждения сложно сосредоточиться хоть на чем-то, а тем более на встрече с госпожой Хеллер за обсуждением дела; Чарльз не совсем уверен, зачем она вообще хочет встретиться: он не сможет рассказать ей больше того, что уже сообщил ЦРУ о психическом состоянии Шоу; и всё же, перед выходом он пытается привести себя в порядок и выглядеть живым человеком, а не зомби - умывается холодной водой и использует почти все глазные капли. Они договорились встретиться в ресторане у Центрального Парка, где, по заверениям госпожи Хеллер, она зарезервировала им уединённую комнату для разговора; он находится всего в паре кварталов от дома, и Чарльз решает пройтись – морозный воздух колет обнажённую кожу глаз и носа, не закрытую шарфом и шапкой, но хоть руки, к счастью, он может спрятать глубоко в карманах пальто. Он доходит до места без особых проблем – здесь, в самой богатой части города, снег на улицах уже убран, а тротуары тщательно посыпаны солью – и заходит внутрь, облегчённо вздыхая, стягивая закрывающий рот шарф и оглядываясь. Заметив госпожу Хеллер у противоположной стены, он направляется к ней, отмахиваясь от собиравшейся было последовать официантки. - Доброго утра, - говорит он, выдвигая стоящий напротив неё стул и присаживаясь. - В последнее время довольно прохладно, не правда ли? – спрашивает госпожа Хеллер, но изгиб бровей и улыбка выдают, что она понимает, насколько преуменьшила. – Не хотите сначала что-то заказать? – сама она уже держит в руках капучино. Конечно же, это две совершенно разные вещи, поговорить с ней по телефону, как вчера, и снова её увидеть; госпожа Хеллер очень симпатичная, и Чарльз не настолько устал, чтобы не замечать этого. Он улыбается ей и жестом подзывает официантку; та незлобно думает, что нужно вернуться за стойку и начать готовить столики к вечеру, гадая, когда же они закончат. Он рад ей в этом помочь, и заказывает Эрл Грей перед тем, как снова повернуться к госпоже Хеллер. - Ну что ж, чем могу вам помочь? – спрашивает он, устраиваясь поудобнее и снимая тёплое пальто. – Вы не очень-то много объяснили по телефону. - Приношу извинения за это, - отвечает госпожа Хеллер, наклоняясь, чтобы достать из сумки папку, и выкладывая её на стол, устраивая поверх неё руки. – Но сначала самой важное: как идут дела после переезда? - Ох, вы знаете, - Чарльз сначала колеблется, сосредотачивая внимание на том, как палец за пальцем стягивает перчатки, но затем тяжело вздыхает, устав держать лицо. – Сложно, если честно. Я, может, и психолог, и довольно уважаемый, если не прибедняться, но постоянно быть рядом с подростком… утомляюще, – то небольшое усилие, приложенное на подавление мутации Эрика просто ничто в сравнении с тем, сколько сил уходит на поддержание спокойствия при очередной его выходке. – Это сильно отличается от отношений врача и пациента, и теперь я понимаю, что не до конца осознавал это, делая предложение. Он поднимает на неё взгляд и заставляет себя уныло улыбнуться, что все равно выходит лучше, чем могло бы в его нынешнем состоянии. - Но со мной всё будет в порядке. Я все ещё считаю, что со мной Эрику будет лучше, чем в групповом доме. - Значит, он обживается? – спрашивает госпожа Хеллер. – Я, в отличии от вас, не эксперт, это удивительно, учитывая его прошлое. - Обживается это слишком сильно сказано, - морщится Чарльз. - Ох? Что-то случилось? Чарльз не совсем уверен… всё-таки госпожа Хеллер почти что незнакомка, и он не совсем уверен, что будет этично делиться с ней подробностями. Но в то же время ему больше некому это рассказать, к тому же, она уже связана с делом, и всё это не даёт ему покоя: жалящее неприятие, злость и раздражённость Эрика этим утром. - Мы немного поспорили сегодня, - говорит он после длинной паузы, всматриваясь в столешницу перед тем, как снова встретиться с ней взглядом. – Ну, на самом деле, вчера вечером, но всё растянулось до стычки сегодня утром. Эрик был недоволен тем, что я встретился с Шоу, не рассказав ему заранее. Он все ещё считает Шоу своим Домом. Госпожа Хеллер скрывает свою реакцию глотком капучино, но Чарльз всё-таки может чувствовать приступ разочарования, жалости и отвращения. - Думаю, это неудивительно, - отвечает она, - и не имеет с вами ничего общего. На самом деле. - Ох, я знаю, - отвечает Чарльз, и поворачивается к подходящей к нему сзади официантки, благодарно забирая у той чайничек с заваркой и чашку перед тем, как продолжить. – Разумом-то я это понимаю, - говорит он, медленно наливая себе первую чашку чая, заставляя руку не дрожать. – Но всё же это сложно, когда я лишь хочу ему помочь, а он не желает иметь со мной никаких дел. А мне ещё и приходится слышать это постоянно. Приходится вести себя с ним жёстче, чем я предпочёл бы хотя бы для того, чтобы он не навредил себе. Госпожа Хеллер согласно кивает, а потом склоняет голову набок, указывая на дверь за барной стойкой. - Теперь, когда вам принесли чай, может нам стоит пройти в более уединённое место? Чарльз кивает и поднимается на ноги, одной рукой неловко подбирая верхнюю одежду и балансируя с чайничком и чашкой, из которой приходиться отпить, чтобы ничего не пролилось. - Конечно же, прошу, я за вами. Госпожа Хеллер осторожно собирает свои вещи, аккуратно перекидывает пальто через руку и идёт через забитое помещение в комнатку, на двери которой висит табличка «Зарезервировано на 8 утра». Зайдя, она закрывает её следом, и как только они устраиваются за одним из двухместных столиков, госпожа Хеллер отодвигает свою чашку в сторону и открывает папку, что ранее достала из сумки. - Клуб Адского Пламени предстанет перед Международным уголовным судом на следующей неделе. Это нынешний список обвинений, - через стол она пододвигает к нему лист бумаги, - а это обвинения, которые я хочу к ним добавить, - вторая бумага появляется рядом с первой. – Но наши доказательства всего этого, - она постукивает по второй бумажке, - косвенны. То, скольких мы сможем по ним осудить, будет зависеть от того, убедим ли мы Эрика сотрудничать с нами. Чарльз придвигает списки обвинений к себе и пробегается по ним глазами – ни одно из них его не удивляет; дойдя до второго списка, он с сомнением выдыхает, постукивая пальцем по странице. - В данный момент, во всяком случае, у нас почти нет шанса заставить Эрика сотрудничать с нами хоть в чём-то, - говорит он и делает ещё один глоток. – Вчера он обвинил меня в том, что я заставил его выдать их; сейчас же он будет очень осторожно относиться ко всему, что может быть хоть немного компрометирующим. Если этого нет на плёнке, то сомневаюсь, что в ближайшее время вы сможете добавить что-то к списку обвинений. Госпожа Хеллер разочарованно кривит губы. - Жаль, - говорит она. – Даже так, анализ на изнасилование оказался положительным: сперма соответствует образцу ДНК, взятому у Азазеля Распутина. Для подтверждения этого Эрик нам не нужен. На простынях были найдены образцы от Шоу, Эссекса, Вингарда и ещё трёх неустановленных мужчин, но пока Эрик этого не подтвердит, у нас нет прямых доказательств изнасилования. Просто их ДНК по волшебству попало на его простыни, - она устало выдыхает. Чарльз протягивает через стол руку и кладет её на предплечье женщины, наклоняя голову, чтобы встретиться с ней взглядом. - Такие дела тянутся годами, - говорит он, пытаясь звучать уверенно, а не так, словно ему хочется забиться в угол и умереть. Эрик находится вдали от них сколько, полмесяца? Может, он станет задумываться над произошедшим и изменит своё мнение, а может и нет. Учитывая то, что Эрик жил с ними со столь раннего возраста, неудивительно, что он защищает их – так же, как дети оправдывают своих родителей. Госпожа Хеллер переводит взгляд на его руку, но не отстраняется. - Я знаю, что вы правы. Кажется, во мне говорит борец за права сабов, что никак не хочет поверить в то, что кто-то будет защищать своих насильников. Он же понимает, что с ним поступали неправильно? - Не больше, чем любой человек, с младенчества воспитывающийся в определённом обществе, считает его неправильным, - отвечает Чарльз, все ещё не убирая руку; приятно, что можно отвлечься на лёгкий интерес, исходящий от мыслей госпожи Хеллер, пусть и приглушенный работой, но всё же лестный. – Он не воспринимает это так же, как и мы – у него нет наших знаний. Ему всю жизнь вдалбливали, что сабы – мусор, с которым Дом может обращаться по своему усмотрению. Ему понадобится время, чтобы привыкнуть к взглядам общественности на эту ложь. - Ага, - она переводит взгляд на лежащий на столе список обвинений. – В любом случае, можете оставить себе эти копии. Если Эрик решит дать показания, то проверьте, сможет ли он подтвердить обвинения с первого по седьмое на второй странице для всех, к тому они имеют отношение. Я же займусь обвинениями – думаю, выйдет по двадцать за каждое обвинение всем виновным в насилии. Если придётся, можно будет отбросить посторонние обвинения. Чарльз наконец убирает руку, чтобы взять бумаги; он аккуратно собирает их и кладёт в сумку. - Хорошо, - отвечает он, - но сразу предупрежу, что я не буду говорить с Эриком об этом ещё хотя бы пару дней. Сейчас это лишь усугубит его и без того неважное эмоциональное состояние, и я не хочу слишком сильно на него давить. Он снова делает глоток чая – тот наконец-то остыл до идеальной температуры. - У вас есть время допить кофе? Жаль, если вам придётся убежать, только со мной закончив. Госпожа Хеллер бросает на него оценивающий взгляд, но затем улыбается, закрывая папку. - Думаю, они смогут ещё немного меня подождать, - отвечает она. – Кроме того, если я брошу вас здесь, даже не дождавшись, пока вы допьёте свой чай, то как это будет выглядеть со стороны? - Ужасно, - говорит Чарльз, едва заметно, тепло улыбаясь над чашкой. – Вы же не можете позволить людям говорить, что ООН просто использует своих консультантов и не предлагает никакого ухода после? - Конечно же, нет, - говорит госпожа Хеллер, и, закидывая ногу на ногу, касается носком обуви его голени. Не будь Чарльз телепатом, он и не догадался бы, было это случайно или нет. * Он почти – почти – добирается до офиса, когда ему звонят. Телефон звонит, когда такси поворачивает за угол улицы, и он неуклюже его достаёт, стягивая зубами одну из перчаток, чтобы принять вызов. - Здравствуйте? - Здравствуйте, доктор Ксавье? - Да, это я, - говорит Чарльз; они подъезжают к тротуару, и мужчина протягивает таксисту кредитку. – С кем имею честь говорить? - Роберт Симмонс, заместитель директора Тринити. Я звоню насчёт инцидента с участием вашего ребёнка, Эрика. Приношу извинения, что приходится отвлекать вас от дел посреди дня, но не могли бы вы приехать и забрать его? - Какой инцидент? – Чарльз переводит взгляд на водителя. – Я извиняюсь, но мне нужно забрать моего… ребёнка из школы. Не могли бы вы отвезти меня в школу Тринити на 91 Восточной улице? Я заплачу. - Не вопрос, - отвечает мужчина, отъезжая – от его мыслей исходит приятное удивление от того, как же легко удалось получить деньги за ещё одну поездку. - Он и ещё один ученик были пойманы за курением во внутреннем дворе. - Господи, - бормочет Чарльз. – Я уже еду. С нынешним движением выйдет минут десять, - а ещё придётся отменить утренние приёмы – вряд ли с этим удастся разобраться быстро. - Спасибо, доктор Ксавье. Просто отметьтесь в администрации по приезду. Путь до школы кажется одновременно коротким и бесконечным; короткий звонок Джослин – он просит её позвонить клиентам, предупредить, что не сможет присутствовать по семейным обстоятельствам и перенести сеансы; один красный светофор за другим, заевшая в голове водителя песня, повторяющаяся раз за разом. Чарльзу хочется найти Эрика и проверить, как там мальчик, но всё же он немного боится не сдержаться и отчитать Эрика снова. Больше всего Чарльз боится оказаться слишком строгим, слишком грубым – в таком раздражённом состоянии он вполне может выйти из себя. Обычно, когда он теряет самообладание, не происходит ничего хорошего, и потому он с детства себе такого не позволяет. Но сегодня утром… сегодня утром ему казалось, словно за плечом у него стоит призрак Курта, тяжелой рукой прижимающий его к земле. У школьных ворот он расплачивается с водителем, выходит из машины и, сжав зубы, идёт по убранной дорожке к лестнице и заходит в здание. Здесь, во всяком случае, теплее, чем снаружи; Чарльз снимает верхнюю одежду, поднимает взгляд на схему на стене, а потом следует за разумом Эрика в администрацию, находящуюся в глубине здания. Эрик сидит сразу у входа; сквозь стеклянную дверь Чарльз видит, что тот читает лежащий у него на коленях экземпляр «Заводного Апельсина» – его мысли полны слов и вызванных ими мутных образов; ещё ему немного неуютно из-за отсутствия мутации, но Чарльз не собирается снимать запрет сейчас, когда Эрик снова плохо себя ведёт. Чарльз тихо вздыхает и заходит в кабинет, останавливаясь рядом с мальчиком и смотря на макушку его склонённой головы. - Привет, - начинает он, поднимая пальто и сумку мальчика, лежащие на полу у него ног; это точно не сулит ничего хорошего. – С тобой всё в порядке? - Всё нормально, - отвечает тот, не отрывая взгляда от книги. – Тебе нужно отметиться. Чарльз разворачивается и идёт к стойке, где секретарь протягивает ему список посетителей и ручку. Закончив с этим, он спрашивает: - И где мне нужно внести залог? - Сейчас я сообщу господину Симмонсу, что вы уже здесь, - отвечает секретарь, протягивая руку к телефону. - Благодарю, - Чарльз снова поворачивается к Эрику, приняв решение; он садится рядом с мальчиком, расслабленно сцепив руки на коленях. Дальше Чарльз лишь молчит, но он-то знает, что Эрик прекрасно чувствует его рядом, гадая, накажут ли его за это. Если Чарльз чему-то и научился от матери, так это ужасной силе молчания. - Доктор Ксавье? – дверь смежного кабинета открывается, и из неё выходит худощавый лысеющий Дом, протягивающий Чарльзу руку. Его мысли заняты только делом; в них нет ни тени недовольства, несмотря на обстоятельства. – Роберт Симмонс, мы говорили с вами по телефону. Не могли бы вы с Эриком пройти в мой кабинет для разговора? - Конечно же, спасибо, - Чарльз следует за господином Симмонсом в другую комнату, а Эрик плетётся за ними. – Во-первых, мне очень жаль, что это случилось так скоро после того, как Эрик поступил в школу. Я заверяю вас, что дома мы об этом серьёзно поговорим. - Приятно это слышать, - с тенью сарказма отвечает господин Симмонс. Он сидит за столом, сцепив руки над пресс-папье и переводит взгляд с Чарльза на Эрика, который стоит рядом со стулом и настороженно на него смотрит, гадая, нужно ли становиться на колени. "Просто сядь на стул, это будет неприлично. Позже мы и об этом поговорим", - тихо отмечает Чарльз, и Эрик занимает своё место. Вслух Чарльз говорит: - Я, конечно же, понимаю, что нам нужно поговорить об этом здесь и сейчас, но, если можно будет ограничиться лишь самым необходимым, я буду очень благодарен. Мне уже пришлось отменить две утренних встречи с пациентами, не хотелось бы отменять ещё и послеобеденные. - Конечно, - отвечает господи Симмонс. – Один из преподавателей конфисковал это, - через стол он придвигает к Чарльзу открытую пачку сигарет и зажигалку. – Со вторым учеником мы уже разобрались. Господин Леншерр, может, вы можете… прояснить что-то для нас? Эрик качает головой. - Извинения Эрика будет достаточно? – спрашивает Чарльз; он подозревает, что большее любопытство перед заместителем директора не заработает ему дополнительных очков у Эрика. - Ну, он будет отстранён на два дня. Мы не терпим курения, алкоголя и наркотиков на территории школы. Надеюсь, что это был первый и последний раз, когда я видел вас в этом кабинете, господин Леншерр, – это точно не самое многообещающее начало. Неудивительно, но всё равно разочаровывает. Чарльз гадает над тем, что же ему делать с Эриком эти два дня – не брать же его с собой на работу. - Хорошо, - в конце концов, мужчина просто выполняет свои обязанности. – Два дня с учётом сегодняшнего дня или нет? - С учётом – Эрик ещё не успел посетить ни одного урока, - господин Симмонс встаёт со своего места, и они повторяют за ним. – Ещё раз спасибо за то, что выделили на это время, доктор Ксавье. Господин Леншерр, надеюсь, за это время вы внимательно обдумаете свой поступок, мы увидимся с вами в понедельник. - Спасибо, - говорит Чарльз, протягивая руку, чтобы пожать ладонь господина Симмонса, а затем переводит взгляд на Эрика, выражение чьего лица остаётся таким же безразличным; однако Чарльз чувствует стыд мальчика за то, что его так отчитали, и растущее беспокойство – как же Чарльз его накажет, каким же будет следующий шаг после подавления сил? - Собирай вещи, поедем домой, - говорит Чарльз, пока решая его не успокаивать. Для этого ещё будет время после того, как они всё обсудят. Эрик выходит из кабинета вслед за ним, решая не надевать пальто – не то чтобы это было так нужно, раз до такси им придётся пройти всего пару шагов, но, учитывая его худощавость, ему всё равно должно быть холодно. Весь путь до дома мальчик молчит, и только когда Чарльз открывает дверь квартиры, он подаёт голос, тихо говоря: - Ты сильно злишься? Чарльз вздыхает и придерживает дверь для заходящего Эрика, закрывая её за ними и отрезая внешний мир. - Я расстроен, - он встречается с мальчиком взглядом. – я просто хочу, чтобы ты был счастлив здесь, и пока мне это не удаётся. И это нормально, что ты чувствуешь себя так, но твоё поведение сегодня и вчера меня очень сильно разочаровало. Он идет к шкафу и вешает своё пальто и шарф; Эрик повторяет за ним, но прижимает перекинутую через плечо сумку. - Хорошо, - отвечает он, прикрывая дверь носком ботинка. Внутри него бушует смесь неуверенности и обречённости – Эрик почти уверен, что Чарльз отправит его назад в групповой дом. - Давай сядем в гостиной, - говорит Чарльз, устало гадая, как же повернётся разговор. Эрик садится на диван, но Чарльз опускается в своё любимое кресло, подаваясь вперёд и держа сцепленные руки на коленях. Он глубоко вдыхает и пытается отогнать поселившееся с утра гнетущее чувство, успокаиваясь вместо того, чтобы снова ощущать холодный гнев Курта – сложно отстраняться от этого и одновременно продумывать свои слова. – Так вот, что вызвало столь внезапную тягу к курению? Эрик пожимает плечами, потирая колено большим пальцем и смотря на него так, словно это самая интересная вещь в мире. - Должно же было быть что-то, - давит Чарльз. – Не верится, что ты просто подобрал пачку сигарет на улице и подумал «а почему бы и нет?». - Ты же наблюдал, - отвечает Эрик. – Разве не заметил, как я их украл? У того Дома? Чарльз фыркает. - Я не наблюдал, а просто следил за твоим состоянием – моя сила не работает как камера наблюдения, если я не решаю смотреть чьими-то глазами, и, честно тебе сказать, для просмотра такого есть специальные сайты. Перефразирую: зачем тебе курить? Ты же должен знать, что это очень сильно вредит здоровью. Это фактор риска почти для всех болезней, которыми человек – или, как ты предпочитаешь, мутант – может заразиться. - Думаю, мне просто нравится запах, - отвечает Эрик, сцепляя руки и легонько выворачивая пальцы. Чарльзу даже не надо всматриваться – эти воспоминания находятся на видном месте в разуме Эрика: тепло и сила пальцев Шоу, клацающего зажигалкой, жар дёгтя, то, как запах дыма всегда цеплялся к его одежде и коже – и всё это прочно въелось в память Эрика. - Хммм, - протягивает Чарльз, не зная, как к этому подойти… связь настолько глубока, что, если он просто прикажет Эрику перестать, тот, скорее всего, ещё больше взбунтует и заупрямится. – Никаких сигарет в квартире, - говорит он после длинной паузы, пытаясь звучать спокойно, словно сейчас он не сделал ужасный компромисс между здоровьем Эрика и его психическим состоянием. – Честно говоря, я бы предпочёл, чтобы ты вообще не курил, потому что это просто кошмар для лёгких. Я не буду приказывать тебе, но, прошу, серьёзно над этим подумай. Это не останется без последствий. В мыслях Эрика проскакивает удивление, и он даже на секунду отрывает взгляд от колен. - Хорошо. Я могу идти? - Ещё нет. Нам ещё нужно поговорить о том, когда стоит и не стоит становиться на колени. Эрик снова падает на диван, вытянув ноги под кофейным столиком, обхватив талию руками, и молчит. - Если вкратце, ты не обязан и даже не должен становиться на колени на людях, - начинает Чарльз, откидываясь и сознательно повторяя позу Эрика. – Если ты не представлен как чей-то сабмиссив, то кланяться не стоит. Если так сделаешь, то люди или подумают, что ты странный, или воспользуются тобой. Это понятно? Во всяком случае, за это он чувствует благодарность, пусть Эрик и не выражает её словесно – Чарльз наконец-то успокоил его внутренний спор об общепринятом этикете. - Да, - отвечает он, наконец-то встречаясь с Чарльзом взглядом. - Хорошо, - говорит Чарльз, про себя вздыхая с облегчением. Это, конечно, не исправит отстранение Эрика – он понимает, что должен быть зол по этому поводу, но сейчас как-то не до этого, и потому он решает не напускать на себя образ правильного опекуна. – Сейчас нам нужно решить, что ты будешь делать следующие несколько дней. Сегодня я не верну тебе твою мутацию – наказание в силе, пока я не вернусь с работы. Я не смогу оставаться с тобой – во второй половине дня сегодня и целый день завтра у меня есть пациенты. - Я могу и сам здесь остаться, - говорит Эрик. – Мне уже четырнадцать, и я достаточно взрослый. «Но можно ли на него положиться?» - гадает Чарльз, сжав губы: это решит проблему и покажет Эрику, что в него верят, позволяя оставаться в квартире самому, но учитывая прошлые… ещё даже не двадцать четыре часа, сложно быть спокойным. - Пообещай мне сидеть дома, и если соберешься выходить, то идти только до магазина и обратно, - просит Чарльз. – А ещё никого не приглашать. - Хорошо, - не спорит Эрик, и Чарльз с радостью чувствует вспышку приятных эмоций насчёт уступки Чарльза и облегчение из-за оказанного доверия, пусть его немного и затмевает раздражение из-за отсутствия мутации. – Я могу пользоваться компьютером? - Конечно. Только не говори об этом в школе, ладно? Ты должен сидеть в углу и раздумывать над своим поступком, - Чарльз едва заметно лукаво улыбается, показывая Эрику, что это шутка. – Ладно. Я отменил все свои приёмы аж до двух часов, когда я обычно ухожу на обед; сейчас только десять, так что у меня есть время. Есть что-то, чем бы ты хотел заняться, пока я не ушёл на работу? – учитывая то, что Эрик не закатил истерику из-за нотаций, у Чарльза действительно появилось свободное время. Пару минут они молчат, а потом Эрик задаёт вопрос – внезапно, сам не веря, что подал голос: - Ты когда-нибудь читал «Волшебника страны Оз»? Какой странный вопрос. - Да, - несколько озадаченно отвечает Чарльз. – А что? - Они же не… - начинает Эрик, а затем краснеет и тянет с продолжением, складывая руки на животе. – Они мутанты? - Кто мутанты? – спрашивает Чарльз и заглядывает в мысли Эрика за ответом. Ох, вот оно что. Он много чего пропустил прошлой ночью. – Нет, - отвечает он, коротко улыбаясь, не довольно, но сочувствующе. – Они все очень странные, но отнюдь не мутанты. - Ох, - щёки Эрика вспыхивают ещё ярче, и Чарльз через всю комнату видит, как он сильнее впивается пальцами в бока. – Кажется, я читал… другую версию. Чарльз слышит то, как Эрик гадает, сколько ещё книг могут оказаться «другими»; страх не без оснований, и, пусть Чарльз ему и сочувствует, но не может не воспринимать это как ещё один инструмент борьбы с пеленой обмана, которой Шоу опутал Эрика. - Если хочешь, - начинает он, - мы можем пойти в библиотеку и посмотреть, какие из моих книг ты уже прочёл и сколько из них такие же, как ты помнишь. В конце концов, у него много времени. Эрик согласно кивает. - Хорошо… ладно, - внутри Эрик словно торгуется с самим собой, пытаясь убедить себя, что хотеть знать правду естественно и что это не делает его предателем. - Тогда пойдём, - говорит Чарльз, и вместе они обнаруживают, что шестнадцать из девятнадцати прочитанных Эриком книг совершенно другие.