***
Лёгкие жгло. Из-за полного истощения ему приходилось дышать, но в воде такой возможности не представлялось. Перед глазами начало мутнеть за пару секунд до того, как его вытащили обратно. — Твоя память так и не восстановилась? — палач встряхнул его, держа за шею. — Я уже всё сказал Вам! У меня нет сообщников. Я воспользовался добротой монахини, чтоб проникнуть сюда. Не хотел, чтоб те твари сожрали меня. — Ты не понимаешь? Твоё упорство тебя не спасёт. Ты будешь умирать медленно, пока не найдут всех тебе подобных. И они будут жариться на вертеле прямо перед тобой. — Я один в своём роде. Я лекарь. Лечу души, что корчатся в муках, — он улыбнулся и по-змеиному ласково прошипел, — и я чувствую твою боль. Твоя душа болит и кровоточит. По ком она так плачет? По матери? По брату, павшему на войне? По сестре? По жене? По сыну или дочери? Его снова опустили в воду. Но в этот раз хватка на шее была жёстче. Он добился того, чего хотел — нашёл нужную ниточку. Ему позволили вынырнуть слишком быстро и ударили лицом о край бочки, чтобы оправдать это упущение. — Твоя душа плачет по ребёнку. По дочери. Сколько ей было? Она была юной? Или совсем малышкой? — он продолжил нашёптывать ему, зная, что тот вслушивается в каждое слово. Мужчина попался. Повис на крючке, проглотив наживку. Он не смог ударить колдуна снова. — Ну, скажи мне, сколько ей было, когда она умерла? — некромант выпрямился и присел на край бочки. — Скажи же мне. — Адское отродье! — палач вонзил раскалённый железный прут ему в грудь. — Зачем ты портишь моё тело? — тот только возмущённо вскрикнул и поморщился от боли. — Там нет сердца. Ты не убьёшь меня этим. Но я способен сделать так, что её маленькое сердечко вновь забьётся. Она снова прибежит к тебе, бросится на шею и назовёт папой. Ты хочешь этого? Убери эту железку. Он говорил мягко и тихо. Голос звучал подобно журчанию лесного ручейка. Умиротворённо. Слишком спокойно. — Ну же, убери железку. Я способен поднять её из могилы. Твой бог не способен. А мне это под силу. Колдун выставил изуродованную руку перед палачом. Кости с тихим треском встали на место и обросли новыми мышцами. Кисти снова покрылись мягкой кожей. — Видишь? Я не лгу тебе. Мужчина резко вытащил прут из его тела и отбросил на камни. Сдался. — Ей было двенадцать, когда этот ублюдок пожелал её в жёны. Не остановило даже то, что она моя дочь. Изнасиловал мою малышку, и она умерла спустя неделю в страшных мучениях. Моя маленькая девочка умерла из-за того, что он натворил. Только вот деньги позволили ему откупиться от суда. И моя дочь умерла просто так! — Ты любишь её. Она ведь была у тебя единственной. Больше детей ты иметь не можешь, — Горгона спустился к нему и положил свою ладонь на его пах. — Других детей у тебя никогда не будет. И никакие молитвы не спасли твою дочь. Бог не дал ей шанс. Не излечил. А я могу. Как её звали? Палач убрал его руки и оттолкнул. — Её звали Фьора. Фьора-Камилла Боско. Она похоронена за городскими стенами с восточной стороны. Если ты и вправду умеешь делать то, о чём заявляешь… Я выпущу тебя отсюда. — Могу. Но мне нужна пища. Назови мне имя того, кто надругался над твоей дочерью. Его жизнь будет принадлежать ей. — Бартоломео Бонетти. Он хотел купить тебя вчера. Близкий друг синдика. Держит свору редких зверей. И хотел, чтоб моя дочь стала частью его коллекции. Колдун зашёл за спину мужчины, опустив руки ему на плечи, и зашептал на ухо: — Приведи его ко мне. И твоя дочь вернётся. Тот вздрогнул. Искушение было слишком велико, и ради мёртвой малышки он поддался. Отрёкся от Господа, позволив некроманту жить, приняв его помощь. На следующий день палач солгал аристократу. Сказал, что змея теперь возможно купить. Он провёл Бартоломео в темницу и оставил там, захлопнув дверь. Мужчина не хотел видеть того, что происходит в этих стенах. Раздался вскрик, но так же быстро стих. Колдун высосал жизнь из тела — чужая душа восстановила его силы. Он вышел сам, просто согнул дверь. Часовые, прибежавшие на шум, тоже стали пищей. Змеи, копошащиеся на голове, испачкавшись в людской крови, снова опали тяжёлыми бирюзовыми прядями до самого пояса. Мужчина предоставил ему одежду и вывел подземными коридорами за городские стены. — Веди меня. Ты своё обещание выполнил. Я своё слово сдержу, — зеленоглазый юноша улыбнулся. Палач повёл его в сторону леса. В сени кроны ольхи стояла статуя ангела на квадратном постаменте. Крылья ангела были опущены и касались земли, сам ангел плакал. Каменное изваяние венчало могилу. На постаменте было выгравировано:EVISCERO a puero Dei Fiora-Camilla Bosco figlia præbuit MDXIV † MDXXVI
— Дорогой памятник, — колдун провёл пальцами по статуе. — Хорошо, что она умерла всего лишь год назад. Тело ещё сохранилось. У тебя не найдётся лопаты? — Ты хочешь разрыть могилу? — А ты искренне надеешься, что она сможет жить под землёй? Лопата всё-таки нашлась. В могиле оказался ореховый гроб. Дерево было обработано воском и хорошо сохранилось, как и тело внутри него. Там лежала мумия девочки. Совсем маленькой. Едва было похоже, что ей двенадцать. Колдун осторожно провёл пальцами по её щеке. Горгонейон под одеждой зажёгся. Змеи поползли к телу малышки. Он стал читать заклинание. Змеи изредка кусали тело. Вскоре кожа начала светлеть и приобретать здоровый оттенок. Волосам вернулся прежний блеск. Вены вновь наполнились кровью, а маленькое сердечко забилось. Малышка открыла карие глаза и удивлённо осмотрелась. — Папа, — девочка позвала мужчину и притихла. Тот заплакал, вытаскивая и обнимая дочь. Колдун вздохнул. — У вас где-то год. Она будет жить всё это время. Уезжайте. Проведите это время вместе. Пока она жива. Большего я сделать для Вас не могу. — Год? — палач удивлённо посмотрел на него. — Да, год. Через год умрёте вы оба. Проведите это время с пользой. Он исчез, уже не видя, как девочка обнимает отца в ответ и просит забрать её оттуда. Время не щадит никого. Когда-нибудь и ему судьба повелит обратиться пеплом. В одежде, что принёс ему палач, он выглядел как женщина. Горожанка среднего достатка. Только слишком высокая. Повезло, что мужчина додумался дать ему и плащ. Иначе у него было бы очень много проблем. Ночью ходить в таком виде было опасно, и он отлично знал, почему. Когда ему было двадцать, обстоятельства вынудили пойти работать в квартал красных фонарей. Очаровательная светлокожая блондиночка пользовалась спросом, его частенько кто-нибудь снимал. Здесь работали и девушки, и юноши. Просто в разных залах. Немногим позже он познакомился с «лесным народом». Разбойники пришли отдыхать. И главарь пожелал его и ещё двух девушек. Всё трое были похожи — бледнокожие и светловолосые. Он не знал, на какой срок его сняли. Но всё оказалось гораздо проще. Их троих просто купили для личных нужд. Разбойники выдвинулись в обратный путь, отобрав по дороге у рыночных торгашей почти всё. Он не задавал тогда вопросов. Знал, чем это закончится, но быть свидетелем не хотел. Его длинные локоны сыграли с ним дурную шутку. Его посчитали третьей девушкой. Потому тогда, когда мужчина обнаружил под его юбкой вполне себе член, чуть не убил юношу. Миловидная блондинка оказалась парнем. Настроение было окончательно испорчено, а главарь разбойников зол. Он хотел наказать этого юного мужелюба, но не мог найти способ, чтобы причинить достаточно боли. Хотелось заставить страдать это грешное создание за то, что обманул. — Синьоре, молю Вас, пощадите меня! — юноша захлёбывался собственным криком. Плеть ходила по спине, обжигая нежную кожу. Каждый новый удар больнее предыдущего. Кровь стекала на поясницу и впитывалась в повисшее на бёдрах платье. Блондин был привязан за руки к большой ветке. — Пощадите! — он просил его после каждого удара. Вся спина превратилась в кровавое месиво. Мужчина сжал его щёки. — Закрой свой рот, выродок. Такие, как ты, не должны жить. — Прошу, пощадите… Он заставил меня… Хозяин борделя. Я должен ему. Он заставил меня работать так! Прошу, пощадите меня, — юноша всхлипывал и кусал губы. Он солгал. Все его слова были ложью. Но боль вынуждала оклеветать другого человека. Он не мог больше терпеть это. — И сколько же ты ему должен? — разбойник усмехнулся, но не отпустил. — Сотню золотых. Задолжал ещё мой отец. Он заставил меня выплачивать так. Я не хочу спать с мужчинами. Я лекарь, — юноша глотал слёзы от боли и дрожал. — Сотню золотых? — мужчина усмехнулся. — На что ты готов, чтоб я тебя освободил? — На всё, — голос сильно дрожал. Верёвки разрезали, а ему позволили упасть на землю. Ему протянули деревянный фаллоимитатор, предоставленный одной из женщин. — Обсоси его и вставь в свою задницу. Юноша испуганно посмотрел на разбойника. Он понимал, что если ошибётся, то будет забит до смерти. — Я не хочу… Это ужасно больно. Я не хочу повторять это, — он старался изобразить свой страх как можно натуральнее. Мужчина усмехнулся и взял его за волосы. — Ты же хочешь на свободу, животное, — он ударил его по губам другой рукой. — Обсоси и покажи хорошее представление. — Я не хочу! — юноша заплакал, глядя на него. — Это больно. Я не хочу заниматься этим. Мужчина заржал и швырнул его на землю, пару раз ещё хлестнув по спине. — Так и быть, выродок, живи. Но сними с себя это блядское платье. Ты вообще парень или баба с членом? Юноша всхлипнул и кивнул. Он поднялся, карабкаясь по стволу дерева, и сбросил платье. Тощее бледное тело было всё в крови. Он едва мог прямо стоять. Вся спина была распорота в мясо. Ноги подкосились, и он упал на землю без сознания. Его подняли за руки и отнесли в дом лекаря. Дряхлой старухи. Она смешивала травы своими скрюченными узловатыми пальцами в ступке и толкла их. Ей и доставили юношу. Женщина не впервые лечила поротых главарём юнцов. Но такого видела впервые. У этого мальца были шикарные волосы. Густые и кудрявые, редкого платинового оттенка. По самые бёдра. За всю жизнь она почти не встречала женщин такой редкой красоты, а тут вдруг мальчишка. Да ещё и какой. Старуха протёрла все его кровавые ссадины настойкой. Она привыкла к жестокости сына. Тот был мудрым правителем, но вот к девушкам никакого уважения не испытывал. Его мать была единственной женщиной, которую он уважал. Поселение не бедствовало, а, значит, с некоторыми замашками главаря можно было и смириться. Тем более, что было кому лечить последствия. Женщина залюбовалась волосами юноши. Они были мягкими на ощупь и переливались, словно шёлк. Она невольно коснулась его волос узловатыми пальцами. Мальчишка очнулся и вздрогнул. Он старался не шевелиться, даже не дышать, чтоб не вызвать лишних вопросов. Но старуха быстро раскрыла его обман. — Не бойся, юнец. Я не собираюсь убивать тебя. Назови мне своё имя. Тот тяжело, дрожа, выдохнул. Задержка дыхания плохо сказалась. — Кикё.***
Адзурра весело улыбалась, бегая вокруг мужчины. Слишком длинный для её роста плащ извалялся в пыли. Девчонка совсем упала в пыль и засмеялась. — Что ты делаешь, мелкая? — Ню-ю… Я не мелкая! Ты совсем не умеешь радоваться жизни, — она поднялась и повисла у него на шее. — Посмотри же вокруг наконец-то! — Разруха. Руины. Пыль да грязь. Кроме боли, не вижу здесь ничего. Ни единого места, где была бы радость. Только ты вокруг носишься, как щенок за собственным хвостом. Девчушка звонко засмеялась почти ему на ухо. — Брось, разве здесь хуже, чем было в тюрьме? Посмотри на солнце, на небо. Посмотри на багровые деревья вокруг. Разве не прекрасно? — Ничего прекрасного, — мужчина безразлично хмыкнул. — Ню-ю! Я же говорила! Ты — бесчувственный чурбан, — она отпустила его и отошла в сторону. — Какой есть, — тот невесело усмехнулся. Адзурра совсем надулась и сморщила миниатюрный носик. Она ударила его кулачком по плечу. — Истукан! — Руки держи при себе, мелкая. Девчонка попыталась что-то сказать снова, но затихла, похватав немного ртом воздух. Почти как рыба. Прозрачно-голубая, как горный хрусталь. И такая же хрупкая. Он лишь ухмыльнулся. — Пошли дальше, — мужчина направился вперёд. Порыв ветра закружил опавшую листву. Адзурра плотнее закуталась в плащ. Она абсолютно не привыкла к таким холодам. Ветер пробирался под одежду, шевелил многочисленные оборочки на платье. Было слишком холодно. Пусть мужчина и отдал ей часть одежды, она всё никак не могла согреться. Он отвёл её в тёплый дом, где разжёг камин, чтоб согреть давнюю знакомую. — Ужин на тебе сегодня, — объявил мужчина и, немного погодя, добавил, — будь добра. Из города их по-прежнему не выпускали, но жильё выделили. Небольшой домик неподалёку от казарм. В месте, где за ними могли бы приглядывать надлежащим образом. Мукуро уже успел куда-то уйти, оставив большинство своих вещей в доме. Даже прибраться не удосужился. — Ты переехал сюда, что ли? — Адзурра с сомнением осмотрела странное жилище. — Да, переехал. И не жалуюсь. Куда лучше, чем на улице. Девчонка понимала, что тот лжёт ей. Нахмурилась, но ничего не сказала. Готовить она не умела абсолютно, но честно пыталась изобразить похлёбку из остатков мяса и картофеля. — Старайся, мелкая. И всё выйдет. Адзурра бросила на него злобный взгляд. — Мог бы и помочь! Котёл тяжёлый, между прочим, — девчонка скинула мясо в холодную воду. Котелок был совсем небольшим, но ей было обидно делать всё самой. — Лень. И не настолько он и тяжёлый. Учись, мелкая. Она недовольно фыркнула и повесила его сама над огнём. — Зато есть тебе не лень будет… Небось ещё кто-то придёт к ужину. — Кто знает. Всё может быть, — мужчина невольно вспомнил о вынужденном сожителе и попытался попросить Господа о том, чтоб это недоразумение не возвращалось ни к вечеру, ни вообще. Адзурра забралась на совсем ветхую кровать и уставилась на него своими голубыми глазищами. — Так и рубишь чужие головы? — Рублю. Это все, что я умею, мелочь. — Старик в тебя всю душу вложил, — она тихо засмеялась. — Дай мне руку. — Зачем это тебе моя рука? — мужчина нахмурился. — Посмотреть хочу, насколько она изменилась. Я тебя десять лет не видела! Он подозрительно хмыкнул, но протянул ей руку. Девушка взяла его ладонь в свои. Уже истрепавшиеся бинты открывали участки грязной кожи с запёкшейся кровью и землёй. Лопнувшие мозоли от меча не давали возможности полностью сгибать пальцы. Адзурра неодобрительно цыкнула. — Ну ты и дурак, братишка. — Какой есть, мелкая, какой есть. Ничего не поделаешь. — Он бы тебе всыпал, — девчонка начала бережно разматывать бинт. — Может быть, — он не стал в этот раз с ней спорить, с неким теплом вспоминая старика. Она принесла миску воды и стала бережно промывать ему раны на грубых ладонях. Раньше этим занимался Горгона, но рядом его больше не было. А она абсолютно не разбиралась в медицине. Потому могла лишь вымыть из ран грязь и снова перебинтовать. Но её нехитрых умений хватило. Благо, грязь не сильно глубоко въелась в раны, и девушка смогла убрать её всю. — От топора таких ран не бывает. Я видела похожие у солдат. Это твоё? — Адзурра указала на двуручник в ножнах, обёрнутый тканью и поставленный в угол за кровать — Может быть. Это не имеет значения. Долго ещё жрать готовиться будет? — Пойди и посмотри! — она обиженно фыркнула на него. — Я к тебе со всей душой, а ты? Истукан! — Могла бы и привыкнуть. — Мог бы и быть повежливее со мной, — девчонка показала ему язык. — Не мог. Адзурра потянула его за ухо. — Ты абсолютно невыносим! За это её слабо ударили по рукам. Она знала, что особого вреда он ей никогда не причинит. Чем и пользовалась. Девушка наклонилась над котелком, чтоб проверить, как варится ужин. Мужчина не трогал её. Усталость и волнение брали над ним верх, хотелось спать. Но сейчас засыпать было нельзя. Он всё ещё размышлял над вариантами того, как побыстрее убраться из этого городка. И что делать с давней знакомой. Взять с собой опасно, а оставить так — тем более. Он слишком внимательно смотрел на неё, решая. Адзурра заметила его взгляд, но ничего не сказала. Ей самой было интересно узнать, что происходит в его голове после стольких лет. А он лишь представлял, какая опасность может угрожать ей. Но так же осознавал, что если возьмёт её с собой и не сможет защитить, то никогда не простит себе этого. Только и оставить тоже не мог теперь, зная, что твари могут вернуться. — Эй, мелкая. Поехали со мной? Адзурра внимательно посмотрела на него. — Если ты не собираешься на юг, я с тобой не поеду. — Не важно, куда. — Нет, — девчонка покачала головой. — И близко не собираюсь. Я хочу покинуть Папскую область, отправиться на юг. За бескрайнее море. Я всегда мечтала побывать в дальних странах. Адзурра прикрыла глаза, представляя перед собой необъятные голубые просторы и мирно искрящиеся волны. Он не нашёл в себе сил прервать её размышления.