Февраль, 1941
— Генерал, – окликнул молодой майор, отдав честь и почтительно склонившись в поклоне. — Разрешите доложить. Чонгук, стоявший у окна в своём кабинете, явно не услышал подчинённого. Оперевшись руками о подоконник, молодой офицер рассматривал заключённых, которые выходили из столовой и строились в отряды для дальнейшей работы. Увидев, что уже четвёртый отряд, собравшись, вышел за территорию, парень недовольно нахмурил брови. Когда пределы лагеря покинули седьмой и восьмой отряды, Чонгук чуть сильнее сжал деревянный выступ. Он ждал. Наконец увидев лейтенанта третьего отряда, Чонгук начал искать знакомую макушку. Ухватив взглядом каштановые волосы молодого парня, что подошёл к своему бледному товарищу и ярко улыбнулся, генерал затаил дыхание. Когда же группа скрылась за большими железными воротами, он тихо выдохнул. Прислонившись лбом к холодному стеклу окна, Чонгук почувствовал, как кровь снова начала закипать, растекаясь раскалённым металлом по венам. Он заметил этого парня в первый же день своего приезда из Киото, когда решил проверить всех заключённых во время обеда. Не заметить его было очень трудно. Среди совсем молодых юношей, забитых невольников, стариков и прочих заключённых мужчин этот парень сильно выделялся. Он был красив. Очень красив. Так, что Чонгук сразу невзлюбил его. Чону казалось, что это создание абсолютно не вписывалось в это место, где генерал должен был видеть поломанные судьбы, отчаявшиеся лица и страх в глазах. Место, которым управлял Дракон. А этот нарушал всю его идиллию. Он был словно прореха, опечатка, ошибка, что выбивалась из общей картины. Словно распустившийся цветок среди выжженной земли. И это бесило Чонгука. Выводило его из себя. Его злило даже просто имя – Тэхён. Генерал, словно одержимый, отдавал приказы, чтобы третий отряд взял на себя больший участок или чтобы его группа принималась за работу раньше остальных и заканчивала её позже. И ждал. Стал наблюдать, когда же улыбка сойдет с этих губ, когда в этих глазах появятся долгожданное отчаяние и безнадёжность. Но вот уже месяц выискивая знакомое лицо в толпе, он видел только усталость, но никак не страх. Каждое утро этот парень улыбался своим знакомым, во время обеда что-то тихо рассказывал, а вечером лишь молча шёл в здание, отправляясь на долгожданный отдых. Чонгука Тэхён раздражал. Но он продолжал наблюдать за ним каждый раз, стоя у окна в своём кабинете или посматривая издалека. — Генерал, – всё же вывел из задумчивости очередной оклик майора. — Разрешите доложить, что машина уже ожидает. Чонгук, развернувшись, коротко кивнул и, поправив свой мундир, вышел вслед за офицером.* * *
По прибытии в порт города Фукуока Чонгука уже ждал приветственный караульный кортеж, подготовленный губернатором. Сопровождаемый нелепым шествием, молодой генерал язвительно думал о том, как же лицемерны эти человеческие существа. Он прекрасно понимал, что большая часть чиновников, как и аристократия, не признавали его, в тайне надеясь на его смерть. Но никто не решался высказать ему что-то в лицо, лишь поливая грязью за его спиной. Так было всегда. С того момента, когда он был ребёнком. Разве что сейчас Чонгук перестал замечать в чужих глазах надменность, видя лишь опаску. Картинки детства, которые никогда не забывались, снова начали мелькать перед глазами парня. Приятный голос, что пел по ночам. Нежные руки, поглаживающие голову. Медовый запах тёмных длинных волос женщины. Свежие вкусные булочки на завтрак. Тихое — «Гукки, мне нужно идти. Будь хорошим мальчиком и слушайся всего, что тебе говорят. Вырасти достойным человеком, чтобы кто-нибудь в этом мире запомнил тебя. Ведь даже если человек умирает, имя его остаётся». А затем огромный дворец. Появившийся отец; женщина, что побоями требовала звать её матерью; перешёптывания слуг; косые взгляды тысяч людей; презрительность со стороны дедушки и родственников; и жестокая строгость учителей. Маленький мальчик не понимал, почему его так не любят, пока однажды не услышал разговор гувернанток: «Да его мать корейская шлюха. Мало того, что она родила этот позор, потом она его просто выбросила на шею Императора». Тогда Чонгук понял, что его оставили. Закинули, словно ненужного котёнка в логово тигров. Туда, где всегда было холодно, как в ледяном замке. О нём забыли. Похоронили его старое имя. Именно тогда он и получил новое. И с того дня он старался каждый день совершенствовать себя. Быть во всём лучшим. Доказывать, что он не позор, что он станет гордостью отца и деда, что он добьётся успехов лично, прославит своё имя. Работая до боли в мышцах над своим телом, проводя все ночи в библиотеке, Чонгук стал лучшим учеником Академии. Он ждал того момента, когда сможет проявить себя. И сразу после выпуска этот момент настал. Молодой офицер наивно полагал, что вот он, его шанс, защитить Императорский Дворец, защитить свой род, подавить и уничтожить изменников, когда поднялся путч. Но в ту ночь, когда он собственноручно предотвратил переворот и покарал неверных, его назвали чудовищем. Монстром. Теперь его не презирали. Его боялись. Обходили стороной. Тогда его и прозвали Тацуей. Драконом. В тот момент Чонгук понял, что все лицемерны и лживы. Теперь уже он стал брезговать людьми, стал надменно смотреть сверху вниз, упиваясь страхом в глазах других. Ему нравилось это чувство превосходства. Именно поэтому, не заботясь о своей жизни, он ушел на фронт. В 1937 году в войне против Китая доказав всем, что неспроста носит погоны генерала. Но и тут его единственную радость оборвали, когда он получил извещение о смерти отца и приказ деда покинуть передовую. Его просто лишали всего, что приносило хоть какую-то радость. — Генерал, – прозвучал голос сопровождавшего его майора. — Позвольте доложить, что мы подъезжаем к дому губернатора. Они заехали в роскошный особняк, освещаемый праздничными красными фонарями. Во внутреннем дворе музыканты играли на кото* и барабанах цудзуми*, создавая весёлую музыку. Гейши с выбеленными лицами, одетые в пёстрые роскошные кимоно из шёлка, сновали от одного высокопоставленного гостя к другому, флиртуя и прикрываясь золотыми веерами в наигранном смущении. Всё в доме, начиная от знатных гостей, дорогих гейш из лучших домов и заканчивая редким мясом китов и привезёнными заморскими деликатесами буквально кричало о богатстве хозяина. «Конченый выпендрёжник», – усмехнулся про себя Чонгук. — Генерал Тацуя! – окликнул его голос пожилого губернатора. — Как я рад, что Вы приехали! Вы оказали мне великую честь, одарив моё скромное жилище своим присутствием. — Ну что Вы, господин Мацумото, – ухмыльнувшись, сказал Чон. — Это Вы осчастливили меня своим приглашением. «Мелкий сукин сын». «Старый ублюдок». Обе стороны, уважительно поклонившись, пожали друг другу руки. — Ну что ж, пройдёмте в дом, – обеими руками указав в сторону помещения, улыбнулся губернатор. — Праздничное застолье вот-вот начнётся. После плотного ужина и бурных обсуждений о хороших последствиях сближения с нацистской Германией, приглашённые наслаждались развлекательной частью программы вечера. Попивая сакэ*, Чонгук лениво смотрел танец молодого юноши, переодетого в девушку, в компании других высокопоставленных военных, губернаторов разных префектур и высших чиновников. Красивая молодая гейша подливала ему новые порции выпивки, пытаясь зазывно бросать недвусмысленные взгляды, аккуратно перемещая свои поглаживания вверх по внутренней стороне бедра молодого офицера. В отличие от других гостей, что пускали слюни на парня, мечтая этой ночью слышать его стоны под собой, Чонгук знал, что стоит ему только захотеть, и эти звуки будут лишь для его ушей. Никто не посмел бы отказать представителю младшей ветви Императорской семьи. Смотря на плавные движения рук с тонкими длинными пальцами, гибкие изгибы спины, когда парень прогибался с очередным ударом барабана, на смазливое лицо с пухлыми губами, Чонгук услышал шумное сопение сидящего рядом старого министра, что запустив руку под стол начал поглаживать свой член. «Да он у него и не встанет же, будь тут хоть десять таких», – искренне веселился Чон. Когда под последние плачевные звуки кото, танцор закончил свой танец в изящной позе, по большому залу раздались громкие аплодисменты и овации. Парень, кротко поклонившись, удалился под ненавидящие взгляды гейш и похотливые взоры гостей. — Господин Мацумото, – прохрипел старый министр, но прокашлявшись, продолжил: — я хотел бы видеть этого юношу сегодня в своих покоях. Сидящие рядом гости быстро встрепенулись, посмотрев на хозяина дома. — Прошу прощения, господин Огава, но Вам следует подождать, так как именно я хочу этого мальчика, – перебил его адмирал Южного морского флота. Господин Мацумото, который, в принципе, и распоряжался судьбой этого танцора, хищно улыбнулся, прекрасно зная, что юноша произведёт фурор и сможет принести ему хорошие деньги. — Дорогие мои гости, мне для вас ничего не жалко, – начал он. — Но раз уж так получается, почему бы тогда моей жемчужине не достаться тому, кто больше всех её оценит? Среди гостей поднялся гул, каждый начал называть свою цену, а оскорблённые гейши пытались привлечь внимание своих потенциальных клиентов. — Я готов дать восемь тысяч йен! — Десять тысяч! — Я предлагаю одиннадцать тысяч йен! Господин Мацумото, последним предложившим цену, нахохлившись как индюк, выглядел очень довольным, пока не прозвучал ленивый голос: — Господин, – спокойно произнёс Чон, — что же делать? Ваша жемчужина и мне пришлась по вкусу, – довольно улыбнулся Гук. Гейша, что сидела рядом с ним, ошеломлённо открыла рот, явно сильно разочаровавшись упустить такой лакомый кусочек среди пожилых гостей. Старики же бросали ненавистные взгляды в сторону молодого генерала, в то время как лицо самого хозяина дома стало пунцовым от нарастающей злости. Этот щенок оборвал весь его успешный аукцион. Сделав глубокий вдох, и еле как выдавливая из себя заискивающую улыбку, Мацумото произнёс: — Тогда разрешите преподнести Вам моё сокровище в качестве подарка. — Благодарю Вас за Вашу щедрость, – ярко улыбнулся Чонгук, радуясь, что вечер проходит не так скучно. Открывая раздвижные сёдзи*, в выделенных для него покоях, Чон увидел сидящего перед большим зеркалом парня, с одного плеча которого спадал край кимоно. — Господин… – пролепетал юноша, когда генерал подошёл к нему, присев сзади на колени, и начал осыпать поцелуями оголённое плечо. Откинув голову назад и подставляя шею для ласк, танцор начал тихо постанывать. «Определённо, он профессиональная шлюха», – думал Гук, слушая возбуждающие поставленные стоны. Резко развернув парня к себе лицом, Чонгук впился поцелуем в его пухлые губы. Обвив в ответ шею генерала, юноша начал умело и страстно отвечать на такой порыв. Чуть отстранившись и схватив парня за подбородок, Гук заглянул в его глаза и увидел быстро трепетавшие ресницы и взгляд полный поддельной невинности. «Как же всё лживо в этом грёбаном мире», – подумал Гук, и грубо стянул кимоно с парня, не желая больше играть в дурацкие, никому ненужные игры. Проведя рукой по оголённой груди парня вниз, по подтянутому животу, и обхватив член у основания, в воздухе повис ещё один страстный стон, сорвавшийся с губ танцора. Не теряя больше ни минуты, Гук перевернул парня и раздвинул округлые ягодицы. Когда палец свободно проскользнул в открывшееся колечко мышц, Чон довольно ухмыльнулся. «Готовился». Расстегнув ширинку на брюках, Чонгук высвободил возбуждённый, налитый кровью член и приставил головку к пульсирующему анусу. — Генерал, – простонал юноша, — прошу… Резко войдя и начиная ритмично двигаться, Гук простонал от удовольствия, наслаждаясь умениями партнёра, который начал сам поддаваться навстречу сильным толчкам. Решив сменить позу, Чонгук перевернул парня обратно на спину. Закидывая его ноги на свои плечи для большего удобства, взгляд Чона зацепился за блаженную улыбку танцора. Вот только улыбка эта была не такой. «Тэхён», – словно выстрел раздалось в голове имя парня. Не понимая, как невольник ворвался в мысли, Гук, издав яростное рычание, начал сильнее вдалбливать юношу в постель, наполняя комнату пошлыми шлепками. Чонгук не мог объяснить, почему перед глазами стоял образ заключённого, и это его раздражало и возбуждало одновременно. Чувствуя приближающуюся разрядку от яростных жёстких толчков, молодой генерал прикрыл глаза, когда перед ним снова возникла каштановая макушка и яркая улыбка. Толкнувшись последний раз, он излился в парня и обессилено повалился на подушки. Юноша, приблизившись, счастливо обвил руками плечи генерала, когда тот грубо его одёрнул и стальным голосом приказал: — Убирайся отсюда. Совершенно не соображая, что сделал не так, танцор, приподнявшись на локтях, удивлённо произнёс: — Мой генерал… Но договорить ему не дали. Чонгук, резко поднимаясь, схватил его за руку и закричал: — Я сказал, чтобы ты убрался отсюда! Юноша, подобрав своё кимоно, выбежал из комнаты, оставляя офицера одного со своими мрачными мыслями.* * *
Плотно позавтракав и приведя себя в порядок, совершенно разбитый, не выспавшийся Чонгук, направился в главную гостиную дома, чтобы попрощаться и поблагодарить хозяина за приём. Войдя в комнату, Чон застал Мацумото в компании адмирала. — Господин, – не медля начал парень, — я хотел бы ещё раз поблагодарить Вас за гостеприимство. — Не стоит, – фальшиво улыбнулся Мацумото. — Я надеюсь, Вам всё понравилось? — Да, спасибо. — И как Вам моя жемчужина? — Ваши сокровища поистине бесценны, – уклончиво ответил Гук. На что хозяин дома удовлетворённо рассмеялся и произнёс: — Знаете, генерал Тацуя, адмирал только что высказывал мне своё разочарование, что так и не насладился мужским телом. Вот я и подумал, а не пригласите ли Вы нас к себе? — хитро прищурившись, произнёс Мацумото. — Вы ведь не откажете снабдить адмирала хорошим отдыхом на Вашем острове, прежде чем он снова отправится на войну? Этого Чонгук никак не ожидал. Слова старика ввели его в ступор. Сильно сжав кулаки, Чон быстро соображал, что можно ответить. Он никак не хотел принимать у себя этих двух засранцев. Учитывая то, что он слышал о нраве безумного адмирала, который любил избивать партнёров во время секса, то одного из тех, кого он выберет, потом можно будет хоронить. Но и отказать Чонгук не мог, это было бы сильнейшим оскорблением в сторону заслуженного военного и хозяина дома, что принял его. После его отказа от Императорского дома потребуют вполне законных извинений, чего Чон никак не мог допустить. Поэтому он, стараясь сдерживать раздражение, процедил: — Конечно. Для меня будет честью принять у себя таких гостей. Двое мужчин довольно улыбнулись, услышав эти слова. И, несколько часов спустя, стоя на палубе корабля, который плыл обратно на остров вместе с двумя новыми гостями, Чонгука никак не покидало неприятное чувство непонятной тревоги.Февраль, 1941
— Нет, серьёзно. Давайте отпиздим этого ублюдка? – снова возмущался Мин от количества работы, что свалилось на их группу за этот месяц. Последние четыре недели они пахали практически по двадцать часов в день, в отличие от других отрядов, которые оставались в прежнем режиме. Старик Бэ, что копал рядом, снова недовольно поморщился и произнёс: — Юнги-я, давно хочу тебе сказать... Не мог бы ты выражаться лучше? Юнчану всего шестнадцать, но он уже стольких выражений понахватался от тебя. И я ему даже не говорил, кем ты работал. Судья – кто бы мог подумать! – Бэ Инсону, как профессору литературы, речь Мина била по ушам хуже, чем артиллерийский залп в чистом поле. — Нет, серьёзно. Давайте нанесём увечья этому недостойному сыну не своей матери, – исправился Юнги и, выпрямившись, добавил: — Так лучше? — С тобой невозможно разговаривать, – никак не успокаивался старик, произнося тихим шёпотом, чтобы проверяющие солдаты не сделали им замечаний. — Не нравятся мои ответы – не задавайте мне вопросы, – лаконично прошептал в ответ Мин. Тэхён тихо рассмеялся, с весельем слушая очередную перепалку. Когда его распределили в этот лагерь и разлучили с Чимином, Ким был уверен, что ему будет очень сложно сохранять этот тёплый огонёк жизни в душе, что постоянно подогревал Пак. Но повстречав здесь всегда ругающегося и вечно недовольного Юнги, Тэхён думал, что он настоящий счастливчик, раз на его пути попадаются такие люди. Каждодневные ссоры между стариком Бэ и Юнги хоть и поднимали настроение, но парень понимал, что за каждой их шуткой, колкой фразой или язвительными выражениями стоял страх потерять веру внутри себя. Утратить тягу к тому, чтобы открывать утром глаза. Тэхён знал, что прикрываясь руганью и обидами, эти люди так своеобразно искали поддержку. Не давали сорваться в колодец отчаяния, каждый раз встряхивая друг друга. Ким понимал это. В его памяти навсегда остались слова, которые Мин, когда был на удивление очень грустным и поникшим, однажды ночью тихо произнёс: «Если я наслаждаюсь ненавистью к жизни, я не ненавижу жизнь. Я ею наслаждаюсь». Протерев пот со лба рукавом рубашки, Тэхён услышал приближающиеся шаги лейтенанта их отряда. — Сегодня наша группа берёт ещё один участок. После того как закончите здесь, переходим к территории за теми деревьями, – строго скомандовал он по-японски. После того как офицер удалился, со стороны послышался недовольный стон. — Ебать копать… — Юнги-я!* * *
— Благодарю за чудесную выпивку, Генерал Тацуя. Как говорится, хороший сакэ пьют холодным! – смеясь и поднимая наполненную до краев сакадзуки*, произнёс губернатор. Сидящий рядом адмирал также взметнул в воздух маленькую керамическую чашечку. Чонгук в ответ лишь почтительно улыбнулся и отпил приятный алкоголь. Парню совсем не доставляло удовольствия развлекать непрошеных гостей. Он был уверен, что два старых извращенца заявились к нему лишь за тем, чтобы отомстить за сорванный аукцион и упущенное удовольствие. Теперь же Чон с неприязнью ожидал, когда они выберут себе игрушек для развлечения и свалят поскорее с его острова. — К сожалению, у меня не так много времени, чтобы насладиться Вашим гостеприимством, генерал, – громко отрыгнув, сказал адмирал. — Поэтому, не посетить ли нам сейчас здание с заключёнными? Может там найдутся утешающие варианты, – неприятно рассмеялся военный. — Да, Господину адмиралу нужно будет отплывать в Бирму уже завтра. Нам не стоит терять драгоценные минуты сегодняшней ночи, – подхватил Мацумото. — Конечно. Пройдёмте в барак, – тут же поднялся Гук, радуясь, что наконец этот день и неприятно длинный ужин в их компании завершился. Направляясь к постройке в сопровождении охраны, адмирала и пошатывающего Мацумото, Чон уловил на себе укоризненный взгляд полковника Абэ, который тут же поклонившись, решил уйти. «Надо бы потом вызвать этого праведника к себе» – думал парень. Отдав приказ стоящим у входа офицерам, Чонгук пропустил двоих гостей внутрь, к спящим невольникам, чтобы те могли выбрать понравившихся, а сам остался стоять снаружи. Слишком холодный ветер, даже для февральского воздуха, неприятно обдувал лицо. Ночь выдалась очень тихой, лишь на небе ярко сверкали рассыпавшиеся звёзды. Прозябший и уставший ждать генерал отправился в дом, думая, что старики всё равно покажут ему свой выбор. Чонгук сидел на полу, пьяно пытаясь вылить остатки сакэ из токкури* всё равно проливая большую часть мимо, когда услышал корейские ругательства и топот ног поднимающихся людей. Парень, пошатываясь, встал, решив взглянуть на несчастных, что сегодня будут ублажать стариков, когда его сердце пропустило удар, увидев заспанного парня, которого крепко прижимал к себе адмирал. Тэхён. «Какого хрена их отряд не на работе?! Я ведь сегодня отдал приказ взять ещё один дополнительный участок», – в панике бились мысли Чонгука, отдаваясь ноющей болью в голове. — Генерал, честно говоря, у меня не было больших ожиданий относительно барака с этими отродьями, – мерзко улыбаясь, произнёс адмирал и, повернув лицо Тэхёна к себе, сильно впился пальцами в его подбородок. — Но этот даже не уступает жемчужинам Мацумото. — Разве что попахивает от него, да и отмыть не мешало, – произнёс оскорбленный губернатор, которого явно задели слова военного. И покрепче перехватил запястья плачущего смазливого подростка, что стал его выбором. Всё внутри Чонгука скрутилось от бешеной злости, что застилала глаза. Он не мог объяснить свой порыв, но видя, как адмирал сжал задницу вскрикнувшего Тэхёна, ему просто захотелось обнажить свою катану* и перерезать ублюдку горло. Он не знал, что это за чувство, откуда оно взялось, но оно было настолько сильным, что видеть эту картину дольше было просто невыносимо. Поэтому, не сильно соображая, что творит, подойдя ближе, он вырвал парня из рук адмирала и угрожающе произнёс: — Вынужден сообщить, что этот – мой. Военный неприятно рассмеялся, но всё же, дерзко смотря в глаза молодого генерала, сказал: — Но Вы ведь не проявите такое неуважение и не посмеете отказать гостю? — Я уже сказал, он – мой, – процедил Чон. Абсолютно точно убеждаясь, что не позволит этому ублюдку прикасаться к Тэхёну. Если будет необходимо, он просто пустит кровь старика. Не впервой. Тем, кто должен сломать Тэхёна, был только Чонгук. И никто больше. Видя нарастающее напряжение между двумя военными, Мацумото лихорадочно соображал, чью сторону выгоднее выбрать. Всё же адмирал вкладывал хорошие инвестиции в его префектуру, да и был он поприятнее молодого сукина сына. Но находились они сейчас именно в доме Тацуя, и в случае чего, губернатор сомневался сможет ли вообще вернуться обратно живым и невредимым. Взвесив все за и против он осторожно начал: — Ну же, Господин Адмирал. Вам не стоит покушаться на хозяйское, – сглотнув и смотря умоляющим взглядом на генерала, он продолжил: — К тому же я уверен, что Господин Тацуя не откажет Вам в выборе ещё двоих, взамен этому. Ведь правда, генерал? Чуть успокоившись, Чонгук прикрыл собой дрожащего непонимающего заключённого и, сделав глубокий вдох, кивнул, решив пойти на уступки. — Можете выбрать ещё двоих. Адмиралу явно не нравилось, что вот уже второй раз этот щенок срывал его удовольствие. — Тогда, раз мы не можем насладиться телом, я хотел хотя бы услышать этого парня. — О, уверен, что с дополнительными звуками страсти и у меня ночь пройдёт плодотворнее, – подхватил пьяный Мацумото. — Нет, — коротко изрёк Чон. — Знаете, той ночью, я увидел выбегающего танцора из Вашей спальни, даже не успев дойти до собственных покоев. Так это правда, о чём шепчутся о Вас, генерал? – адмирал задевал за живое, он прекрасно разбирался в людях и знал, что этот несозревший щенок поведётся и станет доказывать обратное. Поэтому, ухмыляясь, он ждал. Чонгук стиснул зубы так сильно, что челюсть начинало сводить. В нём снова сомневаются? Считают хуже всех тех стариков вместе взятых? Распускают необоснованные слухи? Да он тогда закончил всё быстро потому… Потому что… Тэхён. Чон развернулся и заглянул в глаза тому, кто стал виной этой дурацкой сплетни. Тому, кто повлиял на его поведение. Тому, кого пытался сломить всё это время. Он всмотрелся в эти карамельные радужки и чёрные, расширившиеся зрачки и увидел в них испуг. Вот оно. То, чего он добивался. Наконец он сможет сжечь этот цветок, что не давал ему покоя. Избавиться от этого ненужного луча в его кромешной тьме. Он сможет наконец подавить и его. Не осознавая до конца, что творили опьяненные алкоголем мысли, вглядываясь в эти глаза, упиваясь собственным отражением в них, Чонгук произнёс судьбоносное: — Хорошо.* * *
Тэхён неплохо говорил по-японски, но сейчас он с трудом понимал, что происходило. К слову, он вообще никогда не мог понять генерала, потому что Ким чувствовал, что он на него смотрел. Каждый раз ловил его взгляды на себе, делая вид, что ничего не замечает. Но несколько дней назад он перестал чувствовать слежку, позже узнав, что генерал куда-то уехал. Но вот Тацуя приехал с двумя стариками япошками и Тэхён сейчас стоял посреди ночи в его доме вместе с другим молодым невольником. Отряд Кима только-только вернулся с работы, успев управиться с заданной территорией до полуночи, и он уже засыпал, когда почувствовал пьяное дыхание, что обдало его лицо. Тэхён хотел закричать, но двое солдат крепко схватили его и, зажав рот, привели в этот дом. Теперь же, чувствуя, как всё тело пробивало от жуткого страха, Ким пытался убедить себя, что неправильно понял суть разговора этих офицеров. Что его просто пытались отправить в другой лагерь. Его просто хотели убить. Но увидев глаза генерала, который до этого выхватил его из рук адмирала, он понял. Его действительно пытались взять на ночь. — Хорошо, – эхом прозвучал голос Дракона. И больно схватив за запястье, его вывели из кабинета и повели в сторону спальни. Будь он в другом положении, Тэхён наверняка оценил бы европейскую архитектуру особняка, но сейчас он отчаянно пытался вырваться из железной хватки. Заведя в большую комнату, его грубо бросили на пол, на котором уже была расстелена постель. Больно приземлившись мимо подушек, которые бы смягчили удар, Ким пополз назад, подальше от возвышающейся фигуры генерала. Чонгук, поймав парня за тонкую щиколотку, притянул того обратно и навалился сверху, подминая его под своим весом. Руки начали блуждать по всему худощавому телу, и если о кости можно было бы порезаться, то руки Чона давно бы начали кровоточить. «Слишком худой». Тэхён начал всхлипывать, когда почувствовал горячие шершавые руки на своём теле, что задрали рубашку. Парень искренне не понимал, за что ему это, почему именно он. Он очень боялся. Когда губы генерала накрыли его собственные, сминая их в жёстком поцелуе, Ким до крови прикусил нижнюю губу военного. — Чёрт, – простонал Чон, чувствуя во рту солоноватую жидкость. Этот поступок полностью лишил его терпения. Пьяное возбуждение и так давало о себе знать, больно упираясь в брюки. Поэтому перевернув парня на живот, он сдёрнул с него форменные штаны и, смочив пальцы, прикоснулся к тугому колечку мышц. — Нет, нет, нет. Пожалуйста, не надо, – Тэхён уже рыдал в голос, но он понимал, что его вряд ли слышат. Его тошнило от запаха перегара, исходящего от генерала, выворачивая все внутренности наружу. Из глаз с двойной силой полились слёзы, когда он почувтсвовал кончики пальцев у входа. Чонгука же выводили из себя эти всхлипы и приглушённые стоны боли парня, лежащего под ним. Заломив руки и сведя их за спиной Тэхёна, он крепко пережал запястья. — Господи, за что, – зашептал Тэхён. — Заткнись, – грубо схватив парня за бёдра, прорычал Гук. Наверняка в этих местах останутся синяки. Чонгуку не было хорошо, его тоже сильно тошнило. Казалось, что его вот-вот вырвет. Он даже не успел протолкнуть пальцы в анус, когда ему вдруг резко стало паршиво. «Ты победил, теперь он тебя боится», – билось в голове военного, он перевернул пленника и заглянул ему в глаза. Но отчего-то радости от выигрыша не ощущалось. Нет. Совсем не ощущалось. В зеркалах души напротив он увидел лишь полную ненависть. Такую, что его почему-то прошиб холодный пот, а по спине пробежали мурашки. Чонгук улавливал много эмоций в глазах своих врагов. Но такое всепоглощающее отвращение он видел впервые. От этого взгляда хотелось спрятаться. Навсегда стереть из своей памяти. Развидеть. Но разве не этого он добивался? Не этого он хотел? Увидеть боль и отчаяние вместо привычного огонька света в глазах. «Разве ты не доволен?» «Нет». Мгновенно протрезвев от накатившего чувства омерзения, что он только что чуть не изнасиловал парня, Чонгуку захотелось блевануть, поэтому, поднявшись, он вышел из комнаты, отдавая приказ охранять и никого не впускать и не выпускать. Тэхён лежал на смятой постели, подушка под головой была мокрой от выливающихся градом слёз, слюней и рвоты. Ким никогда не был злым. Он всегда пытался установить справедливость лишь мирными путями. Иногда он даже не понимал Намджун-хёна, который свободно говорил об убийстве оккупантов, если это потребуется. Безусловно, даже если бы пришлось, то Тэхён не стал бы убивать человека. В своей нелегкой жизни он никого не ненавидел, видя лишь вину в смерти родителей в непутёвом правительстве и положении страны, никого конкретно не обвиняя. Презрение, отвращение, обида – да, было. А ненависть так и не приходила. Но сейчас. Сейчас его не просто вынуждали ненавидеть, нет. Его не сломали физически, вырвали душу и втоптали её в грязь. Хоть генерал по какой-то причине не пошёл до конца, Ким всё равно ощущал себя настолько запачканным, что казалось, будто никакая вода не отмоет его, не очистит от этого гадкого чувства. Слёзы снова полились из глаз, и, прикусив край подушки, чтобы не взвыть во весь голос, Тэхён не знал, что делать. Поэтому он мысленно обращался к другу: «Чимин-а, почему я…»