Амальгама

Утро началось премерзко. Похмелье стучало в висках, всё тело ломило, как при высокой температуре. Всё же звёздная пыль — это зло и вред, вроде и нюхнул вчера всего ничего, а мышцы как тряпки, и кости стонут, как у столетнего старика. Всё, решено, с пылью покончено. И, кстати, незачем так напиваться каждый раз. С похмелья такие решения принимаются легко. А потом снова зарядит за окном дождь, и тюремной камерой покажется квартира с видом на парк, и маленьким солнцем засветится виски в стакане. Что же ещё делать, если живёшь в негероическое безвременье, без идеалов, без веры, без стремлений? Коннор принял прохладный душ, тщательно оделся, позавтракал кофе с гренками. Дождь прекратился, и стыдливое солнце просвечивало сквозь лёгкую дымку. Он решил пойти в офис пешком, пройтись напрямик через парк. На воздухе стало легче. Парк пах влажной листвой и тихой осенней печалью, по умытым дождём аллеям катились мамаши с колясками, собаки тащили на поводках хозяев, шлёпая по лужам, пробегали доморощенные спортсмены с музыкой в ушах. Коннор наметил пойти днём в тренажёрный зал: и так уже вчера пропустил с этой дикой пьянкой в «Одалиске». Так и жиром заплыть недолго, как тот же Коста. Вспомнил вчерашний загул, дикую музыку, внезапную тишину, наведённую авестами, гибкого кучерявого парня, такого чувственного и нежного. Странно, как его повело, ведь обычно Коннор предпочитал девушек. Но это оказалось приятно: властвовать над мужским телом, сильным и гибким, наполнять его своим огнём, своим желанием. Как там сказал Тревер, есть клиент, который требует брутального актива? И никто его не может удовлетворить, а вот Коннор сможет. В конце концов, это ведь тоже секс без обязательств. Он засмеялся абсурдности такой мысли. Представил, как приходит к клиенту, а тот оказывается директором типографии «Светоч», издающей «Адонис», или одним из партнёров отца по гольфу. Вот если бы можно было как-то инкогнито, чтобы клиент не увидел его лица, а значит, и не смог бы опознать на какой-нибудь премьере или на президентском приёме… Какой бред, неужели он думает об этом всерьёз? Он думал. Думал, слушая главного редактора, представлявшего макет нового номера журнала. Думал, обсуждая статью о бритве «Галилео», одного из спонсоров «Адониса». Думал за ужином с отцом в закрытом клубе «Империал». Отец с гордостью рассказывал о приёме в Доме Света, на который он получил приглашение. — Если хочешь, могу взять тебя с собой, приглашение на двоих… — он бросил пытливый взгляд на Коннора. — Отчего бы и не сходить, — проговорил тот с безразличием. — Может быть забавно… Хорошо быть сенатором, да? — Сыном сенатора тоже неплохо, — хитро усмехнулся отец. — К тому же, ты ведь знаешь, нас с магистром Света связывает отдалённое родство… Коннор про себя улыбнулся. Даже отец, видный промышленник, политик, сенатор, не свободен от этого подобострастия. Нет в столице семьи, которая не причисляла бы себя к родственникам высших, хотя в роду Бардов вроде бы действительно были светлые маги, давно, разумеется, ещё до войны. За ними прислали машину. Отвезли сначала отца на его загородную виллу, а на обратном пути Коннор вдруг велел водителю ехать в «Одалиску», ещё не зная для чего. В заведении было людно. Коннор посидел в баре, даже встретил знакомых и перешёл за их столик, потрепался с ними, и выпил, и совсем уж собрался ехать домой, когда вдруг заметил Тревера, о чём-то беседующего с барменом. Владелец клуба поймал взгляд Коннора, приветливо помахал ему рукой. Коннор направился к бару. — Что-то ты зачастил, — усмехнулся Тревер, — то месяцами тебя нет, то два дня подряд. — Хотел спросить у тебя: после вчерашнего всё нормально? Коста расплатился с тобой? Никто не пострадал? — Если ты имеешь в виду Санни, то он сегодня отдыхает, как ты и сказал. Но если хочешь, я его позову. Ты меня впечатлил, Кон, надо с тебя двойную плату брать. — Ну вот, а вчера, наоборот, предлагал работу, — фыркнул Коннор. — Кстати, тот клиент, который требует актива, в чём там проблема? Почему его никто не устраивает? — Послушай, я так не могу, у нас всё же конфиденциальность… — Тревер нервно оглянулся. — Ну, так я у тебя имени и не спрашиваю… Мне как журналисту интересны такие вещи. — А я его имени не знаю, так что можешь спросить. Но как журналисту могу тебе сказать: это сложный клиент, помешанный на приватности. Вызывает к себе на дом, присылает автомобиль с закрытым салоном, так что мальчики не знают, куда их везут. Требования одни и те же: полная иллюзия насилия, можно пользоваться любыми инструментами, можно и нужно оскорблять действиями и вербально. Но самое интересное не это. Когда мальчики возвращаются с вызова, они ничего не могут вспомнить. На них нет ни малейшего следа насилия, они абсолютно целы и здоровы, но у каждого провал в памяти. Это очень неприятно. К нему никто не хочет возвращаться, но он и сам всякий раз требует нового сотрудника. — Слушай, Тревер, ведь это значит, что твой клиент — один из высших! — шёпотом воскликнул Коннор. — Нет, не обязательно, — не согласился рассудительный владелец. Видимо, думал уже об этом. — Можно стереть память с помощью мощного артефакта. Изготовить его должен высший, наверное, авест, но пользоваться им может любой, были бы деньги. — И как часто ему требуются услуги твоего заведения? — Примерно раз в месяц, иногда реже. Это сложно, мне уже некого послать практически. В прошлый раз в «Секвойе» одалживал парня. Знаешь, настоящих доминантов мало, ведь садисты на эту роль не годятся, они не могут остановиться, а прочим не очень приятно доставлять боль незнакомому человеку… — Тревер, в следующий раз, когда он к тебе обратится, спроси, не против ли он, чтобы твой работник пришёл к нему в маске. Тот прищурился, спросил подозрительно: — Это ещё к чему? — Видишь ли, — поговорил Коннор, сам себе удивляясь, — мне хотелось бы поехать к этому клиенту… — Ты с ума сошёл! — воскликнул Тревер, нервно обернулся по сторонам, схватил Коннора за локоть и потащил его прочь. В удивительно ординарном кабинете, с заваленными бумагами столами, с компьютерными экранами и несгораемыми шкафами, владелец вернулся к прерванному разговору. — Ты понимаешь, что это невозможно? — Отчего же? — улыбнулся Коннор, вытягиваясь на неудобном офисном кресле. — Ему нужен актив, а я как раз активен чрезвычайно. Единственная проблема в том, что я не хотел бы быть узнанным. Отсюда просьба о маске. — Нет, это не единственная проблема. Я должен подумать о безопасности. — Но ведь прочие сотрудники не пострадали? Значит, и мне нечего бояться. — А если ты ему что-нибудь сделаешь? — У тебя есть основания для такого беспокойства? Кто-нибудь из твоих жаловался на мою жестокость? — Да вроде не было такого, наоборот, говорят, ты нежный… А вдруг не справишься? — Тогда я пополню ряды тех, кому было отказано во втором визите. Ты сказал, что таких немало. Все, не так ли? Выходит, что никто из них не справился. Вряд ли я смогу значительно ухудшить твою статистику. — Ну, я не знаю… — Решайся, Тревер! Пришлось уговаривать. Коннор не уступал. То, что в начале разговора ему самому казалось непонятной забавой, абсурдной блажью пресыщенного ума, с каждой минутой превращалось в необходимость, острую, как жажда. Наконец, он пустил в ход решающий довод: — Прими во внимание, друг мой, что все деньги достанутся тебе. Более того, я удвою ставку, заплачу столько же. Сколько ты берёшь с этого странного клиента? — Я не обсуждаю такие вещи с посторонними, — огрызнулся осторожный бизнесмен. Коннор ответил улыбкой: — Не забывай, что я неоднократно был твоим клиентом тоже, в том числе брал твоих сотрудников на выезд. Триста, не так ли? Я заплачУ тебе триста крон золотом, если ты договоришься по поводу маски… — Он платит больше… — вздохнул Тревер, сдаваясь. — Ладно, я поговорю. А сейчас что, позвать твоего вчерашнего? Ты заплатил за сегодня. — Не нужно, — отказался Коннор, воодушевлённый беседой. Брать в постель кого-то другого показалось ему едва ли не кощунством. Будто перед ужином в знаменитом ресторане ему предложили поесть попкорна. Жизнь наконец-то пришла к Коннору, пришла и стала ожиданием. Даже в детстве он не умел ждать так упоительно, с такой поглощающей страстью, с такой верой в чудо. В детстве он не знал страха, а сейчас страх сплетался с предвкушением. Страх разочарования. Страх того, что и это удивительное приключение окажется пластмассовой подделкой, покрытой дешёвой позолотой, аттракционом в луна-парке с ремнями безопасности и мёртвыми электрическими лампочками вместо звёзд. А когда, наконец, позвонил Тревер и сказал, что от клиента поступил заказ, страх смешался с волнением и зазвучал высокой истеричной нотой. Коннор приехал в «Одалиску» на час раньше назначенного времени. Молчаливый и мрачный ассистент выдал ему упаковку презервативов с логотипом заведения, тюбик мази, два надушенных носовых платка, плотную шёлковую полумаску, оставляющую открытыми губы и подбородок. Потянул носом, проверяя парфюм Коннора на соответствие высоким стандартам заведения и напомнил инструкции: — Вы — актив, строгий и жёсткий доминант. Вы должны подчинить себе клиента, физически и морально, при этом полностью контролируя ситуацию. Стоп-слово — амальгама. Услышав его, вы должны немедленно прекратить сессию и как можно скорее покинуть поле зрения клиента. Вопросы есть? Вопросов не было. Ассистент помог Коннору надеть маску. У входа в заведение ждал большой лимузин, похожий на катафалк. На стёклах салона переливалось радужное заклятие. Страшно захотелось выпить. Ехали довольно долго. Коннор слышал, как начался дождь, мелкие капли застучали в стекло, как колеса проехали по гулкому настилу моста, выбили трещотку на камнях крупной брусчатки. Вспотело лицо под маской, страх понемногу побеждал возбуждение. Наконец лимузин остановился. Через мгновение распахнулась дверца, и Коннор увидел мраморные ступени особняка и грузную фигуру дворецкого в чёрном фраке. Его провели вверх по ступеням, через тяжелые створки двойных дверей в гулкий полутёмный холл, залитый зыбким мерцанием свечей, снова вверх по лестнице, плавно загибающейся вправо. Дворецкий молча распахнул старинную дверь с поблекшей позолотой. Коннор ступил в тёмную комнату. Свеча горела на небольшом столике, её неподвижное пламя бросало золотистый отсвет на широкую кровать под тёмным балдахином, на длинный стол с коллекцией плёток, мотками верёвки, тускло поблёскивающим металлом наручников, на ковер с тонким узором. В центре комнаты на ковре застыла на коленях неподвижная фигура, укрытая плащом серебряных волос. Коннор подошёл ближе, сердце тревожным колоколом рокотало в горле. Увидел длинные подрагивающие пальцы сложенных на коленях рук, круглые белые ягодицы, под ними — по-детски розовые пятки. Он опустил ладонь на светлую макушку, почувствовал тёплый шёлк волос и мелкую дрожь затравленного перепуганного существа… Лимузин затормозил у тёмного крыльца «Одалиски». Коннор вышел во влажную ночь, сдёрнул с лица опостылевшую маску, на мгновение замер, справляясь с головокружением. Тот же мрачный ассистент подхватил его под локоть, провёл по знакомым коридорам, в пустом баре плеснул в стакан золотистого тепла. Спросил жадно припавшего к стакану Коннора: — Вызвать вам такси или у вас свой шофёр? — Такси, — выдохнул Коннор. Он вдруг заметил тёмные брызги на тыльной стороне ладони, стал торопливо оттирать их носовым платком, уже заляпанным бурыми пятнами. В такси попытался понять, что же произошло с ним тем вечером. Он помнил лишь тёмную комнату с острым пламенем одинокой свечи, тёплую макушку под ладонью и слепой салон автомобиля, тормозящего у входа в бордель. А между ними — тёмный провал, чёрная воющая бездна. Между ними — кровь на руках и мучительный стон сердца, рвущегося из груди. Что он сделал с хрупким юношей, встретившим его на коленях? Сумел ли вовремя остановиться, услышав заветное «амальгама»? Почему это так больно: потерять несколько часов жизни, если он растратил, сжёг в пьяном угаре, растерял по чужим постелям, растоптал и уничтожил бессмысленные годы? Что случилось в эти несколько часов, что он узнал, что почувствовал? Теперь уж не узнать, потеряно навсегда, будто часть его сути вырвана с корнем, отнята силой, будто кто-то забрал у него руку, ногу, жизнь. Потекли по щекам горькие слёзы, слёзы погибшей мечты, нет, задушенной. Коннор понял, почему использованные его клиентом шлюхи не хотели к нему возвращаться. Даже у самой пропащей души есть неприкосновенные тайники. Никто не хочет, чтобы неведомая и непреодолимая сила хозяйничала в его памяти, решая, что позволено помнить, а что велено забыть. Это походило на изнасилование, причём на такое, которое даже прожжённая шлюха не может выдержать. А Коннор шлюхой всё-таки не был. В душной и холодной утробе ночного такси он плакал.