Амальгама

Золотистые колечки под ладонью, гладкая бархатная кожа, такая тёплая, ласковое тело, и сильное, и нежное... Он успел забыть, как это бывает – радостно, просто. Безболезненно. Санни вытянулся рядом, прижался к его бедру, прошептал: – Я запомнил вас... Вы ведь тоже меня запомнили, правда? Я знал, что вы вернётесь. Мы с Салли поспорили, кого вы выберете. А вы выбрали меня, значит я выиграл... Он мог бы забрать этого мальчика домой, на месяц или навсегда. С ним было бы легко, без уродливых шрамов, без страшного прошлого, без призраков, встающих за спиной. Без всяких тайн. Коннор знал: через неделю с Санни он взвоет от тоски. Впрочем, он взвоет и без него. Он заплатил за ночь, но ушёл из "Одалиски", когда за окном ещё было темно. Темно и тихо, странно серебряно от полной луны, от бледных фонарей, отражавшихся в зеркале подмерзших тротуаров, от пара его дыхания, причудливыми завитками уходившего в чёрное небо. Странное обострение всех чувств сделало его поющей струной, отзывающейся на звуки и запахи, на жёлтые мигающие глаза ночных светофоров, на чьё-то невидимое присутствие за спиной, не враждебное, но чужое. Так не бывает даже от звездной пыли, да он и взял её – всего ничего... Неужели придётся вернуться ему к прежней жизни с какой-нибудь новой региной, с выходными на Кейп Трауте, с гольфом по воскресеньям, с адонисовой модой без границ? Да он и не сможет. Живут же люди и по-другому. Жаль, только он не знал – как... Он шёл по родному городу и не узнавал знакомых улиц. Вот этот смешной магазин с балериной в витрине, неужели он был здесь всегда? А кому этот памятник в сквере? Какое грустное лицо, тонкое и возвышенное. Таким памятников не ставят. Такие умирают в нищете и забвении, окружённые призраками несбывшихся надежд. Он не станет одним из них. Он будет бороться за своё счастье. А теперь уже ясно, что связано оно с этим несчастным юношей, которого не поворачивался язык называть Меченым. Он не меченый. Он – восставший из пепла. Сумевший выжить ради единственной цели. Сумевший отказаться от этой цели, когда оставалось лишь протянуть руку и сжать пальцы на горле покорённого мира... Он будет называть его Лелем, мифическим магом-ребёнком, заблудившимся в мире людей. Ночь успела выцвести, полинять из черного в угольно-серый, когда Коннор ступил на дорожку парка. Он видел этот парк каждый день из окна своей квартиры, и привык к нему настолько, что перестал замечать, но на выдохе этой особенной ночи ухоженный парк показался ему заколдованным лесом. Полз над землёй прозрачный туман, цепляясь за кусты и скамейки, деревья сотнями ломких пальцев тянулись ввысь, чугунные фонарные столбы подпирали небо, и змеились, уходя в никуда, белесые дорожки. Коннор почти не удивился, увидев две грузные фигуры, двинувшиеся ему навстречу. Бумажник с приличной суммой наличными, хорошие часы, телефон, ничего этого не жалко. Раньше он отдал бы эти мелочи, не задумываясь. Теперь он будет драться. Последний раз он дрался в университете. Мальчик из хорошей семьи, изнеженный городской щенок, он будет грызть зубами... Он ускорил шаг. А его противники вдруг остановились, будто наткнувшись на невидимую преграду. Коннор подошёл совсем близко, оглядел окаменевшие фигуры. Один из них, с военным ежиком тёмных волос, держал в руке бейсбольную биту. Коннор заметил вздувшиеся мышцы шеи, капли пота на лбу, мелкую дрожь предельного напряжения, будто парень с битой изо всех сил пытался сдвинуться с места и не мог... Мелькнула мысль: проверить документы, позвонить в полицию... Коннор обошёл неподвижные фигуры, неторопливым шагом направляясь к близкому выходу. Уже дома, под струями горячего душа, он почувствовал удушливую волну страха, смешанного с любопытством. Кто они были, эти двое? Случайные любители легкой наживы, шакалы городских джунглей, обирающие пьяных, или же именно его, Коннора Барда, поджидали они на дорожке ночного парка? И что за безумие помешало ему бежать, позвонить в полицию? Да, силой его природа не обидела, но против тех двоих с битой он не выстоял бы и пяти минут. Но самое главное: что с ними произошло? Что за странный столбняк, да ещё такой своевременный? Он думал о случившемся по дороге в "Адонис", думал, просматривая почту, и лишь очередная статья Сторка заставила его на время забыть ночное происшествие. В статье рассказывалось о лорде Света, ближайшем помощнике магистра, в частности о его экспериментах с тёмной магией. Субъектами экспериментов были люди, в разной степени наделённые даром, целью – создание сильного тёмного путём экстракции магии и её концентрации в одном человеческом теле. Статья поражала подробностями, от которых тошнота подкатывала к горлу. Она называла магов по именам. До конца войны никто из них не дожил. Совет-просьба магистра тёмных прозвучала с новой силой. – Мы не можем это печатать, Сторк! – заявил Коннор. – Здесь все правда, от первого до последнего слова, – возмутился журналист. – Я сам читал протоколы его экспериментов, он вёл очень аккуратные записи. На него работал целый штат ассистентов, некоторые из них живы по сей день, у меня есть имена как минимум двенадцати... – Не в этом дело! – прервал Коннор. – Я не сомневаюсь в правдивости фактов. Я не хочу это печатать по этическим соображениям. Сторк поджал губы, Коннор выдержал тяжёлый взгляд с заметной долей презрения. Попытался объяснить: – Мы в ответе за тех, чьи имена мы упоминаем в публикациях, за мертвых и живых. Сама тема интересна. Нужно расставить другие акценты. Наверняка, и тёмные экспериментировали в этом направлении? Найдите и такие материалы. Подведите к выводу о недопустимости таких работ, вне зависимости от того, кем они исполнялись. Об ответственности наделённых силой. О необходимой осторожности, с которой эту силу следует применять. И никаких имён. Это всё, спасибо. Сторк молча встал, принялся собирать со стола бумаги жестами, деревянными от гнева. "Уволится, – подумал Коннор. – И пусть." – Кстати, а где вы раздобыли эти материалы? – В архиве Астурианской Коллегии Магии... К псевдостаринному зданию со множеством тёмных готических башен Коннор подъехал уже с четким планом. Его Лель закончил семинарию в период второго мирного договора. Этот период длился с 738-го по 741-й. Он был направлен в горную деревню на берегу озера, знаменитого битвой Северной войны. Таких деревень оказалось целых шесть, хотя может быть не все они существовали до войны. А вот Светлые крепости в том регионе всегда были большой редкостью. До войны их было всего две... Оставалось только найти выпускника семинарии, некромансера, направленного для работы в одну из деревень в пределе двух дней пути от любой из крепостей Света. Получить доступ к архиву оказалось неожиданно сложным делом. В дополнение к удостоверению "Адониса" потребовалось море апломба и высокородного снобизма, упоминание громких имён и вдохновенное враньё о Сенатской комиссии, якобы поручившей ему журналистское расследование на тему Северной войны. А когда он, наконец, занял место за столом с лампой под жёлтым абажуром и даже описал неторопливому сотруднику интересующие его материалы, в кармане его пиджака, рядом с сердцем, задрожал телефон. Коннор остановил машину за квартал до "Одалиски". Объяснил шофёру: – Брет, я хочу, чтобы ты проследил за лимузином, в котором я уеду. Обязательное условие – остаться незамеченным. Если это не удаётся, прерви слежку... Он не слишком рассчитывал на удачу. Но чем Тьма не шутит... В "Одалиске" его ждал сюрприз. Тревер, серьёзный, как прокурор, объяснил новые условия: – Кон, заказчик прислал тебе новую маску. Сказал – обязательно. Если ты откажешься, то мне хоть в петлю. Деньги же я взял уже с него, да уже и потратил сколько-то. Коннор покрутил в руках глухую кожаную маску, закрывающую всю голову, без прорезей для глаз, лишь с тонкими щелями для дыхания, напоминающими жабры. – Кон, что хочешь проси, – заговорил Тревер ещё жалобнее, – так-то я знаю, это противно, даже мои мальчики не любят такого... – Я согласен, Трев, – перебил Коннор. Требование о маске огорчило его. Но он согласился бы на все, лишь бы ещё раз увидеть, нет, почувствовать рядом милого Леля, его мальчика, не понятого никем и никем не любимого... Маску надел на него неприметной внешности шофер, прямо перед заветными дверями спальни, звякнул молнией на затылке, затянул пряжку ошейника, несильно, дышать можно. Спросил удобно ли. Удобно. И страшно, и обидно. Звук открываемой двери, два шага вперёд, другой воздух, другой запах. Прохладная рука обхватила его ладонь, и сильно, и нежно. Я так скучал, хотел он сказать. Спасибо что позвал. Но маска не позволяла говорить. Губы коснулись его ладони, тихий голос прозвучал: – Мой господин... Сегодня ты будешь моим. Кивни, если согласен. Коннор кивнул, быстро, несколько раз. – Спасибо... Спасибо. Я не сделаю тебе больно. Ты веришь мне? Коннор снова кивнул. С него потянули пиджак, сняли туфли, носки. Мальчик раздевал его неторопливо и осторожно, иногда касаясь кожи прохладной сухой ладонью. Когда на нем осталась лишь маска, он не выдержал, мягко притянул к себе Леля, прижал к груди. Почувствовал прерывистый вздох, тяжёлую голову на плече, тонкую ткань рубашки, а под ней уже знакомые вздутые веревки шрамов. Пришлось сжать зубы, чтобы не разреветься в этой ужасной маске. Мальчик мягко выскользнул из его объятий, взял его за руку, повел, тихо приговаривая: – Ты помнишь, здесь кровать, господин... Ещё два шага. Теперь ложись на спину. И ничего не бойся... Вытяни руки над головой. Щелкнули наручники. Коннор подавил приступ паники. Тонкие пальцы коснулись его запястий. – Не слишком туго? Не больно? Он покачал головой. Тихий шорох, запах лаванды, кровать слегка прогибается под весом второго тела. Его мальчик рядом. Ни обнять, ни даже коснуться. Тот сам касается его, гладит его плечи влажной ладонью. Лавандовое масло. От нежных ладоней плывет по телу тепло. Он касается его уже смелее, широко проглаживает бока, живот, снова грудь. Опускается к бёдрам, разводит ноги, массирует колени, икры, ступни. Сгибает в колене правую ногу, приподнимает, проводит ладонью по внутренней поверхности бедра, сжимает ягодицу. Коннор стонет, все тело его пылает, он приподнимает бедра, пытаясь коснуться своего Леля, желая прикосновения. Член его пульсирует почти болезненно. Тёплое дыхание касается головки, ещё мгновение и он кончит... Но узкий ремешок охватывает его плоть, не давая выплеснуться раньше времени, он рычит, звякает наручниками. Снова тонкая ладошка гладит его бедро, будто успокаивая норовистую лошадь, тихий шёпот касается кожи: – Ш-ш-ш-ш... Все будет хорошо... Потерпи немного, господин. Тебе понравится. Лавандовое масло на ягодицах, осторожные пальцы мягко сжимают мошонку, скользят по промежности, касаются ануса, кружат, нажимают... Коннору хочется... Нет, ему не хочется, чтобы его поимели, но хочется большего, чем эти лёгкие прикосновения, чего-то более сильного, более глубокого... Мальчик снова поднимает его ногу и что-то гладкое и совсем небольшое касается его ануса, легко проникает в смазанное отверстие. Коннор вздрагивает всем телом. Ему не больно, нет, тут другое!.. У него нет стоп-слова. Шлюхам оно не положено. Он не хочет!.. Но необычные ощущения стираются, захлебываются в новом восторге: его мальчик обводит головку острым язычком, мягко берет её губами, посасывает слишком осторожно, слишком легко. Коннор поднимает бедра и чувствует давление, пробка, а это должна быть пробка, проникает глубже, заметнее раздвигает стенки ануса. Немного болезненно, но чувство наполненности скорее приятно. Хочется движения, трения. Хочется, чтобы это никогда не прекращалось. Мальчик широко разводит его бедра, сейчас, сейчас это произойдёт... Но ничего не меняется, лишь поцелуи касаются его шеи, груди, живота. Жадные губы прихватывают его соски, втягивают, высасывают, Коннор снова пытается приподняться, чтобы напряжённый член хотя бы коснулся любимого тела... Новые ощущения похожи на прикосновение осколка льда с тонкой гранью. Холодные влажные линии появляются на его шее, груди, животе, на внутренней поверхности бёдер, разглаживаются нежными ладонями, повторяются тёплыми губами, и это почти невыносимо, это больше, чем он может выдержать. Он не заметил, как глубоко вошла в него пробка, зато когда она исчезла, он резко подался вперёд, пытаясь вернуть это горячее присутствие... Его подхватывают под колени. Горячее и твёрдое касается растянутого отверстия, проникает легко и неглубоко, останавливается. Он слышит рваное дыхание Леля, понимает, как трудно ему сдерживаться. Кивает, движется навстречу. Давай же, маленький! Возьми меня, я твой... Войди в меня, наполни, сделай меня целым... Он чувствует его каждой клеткой тела, он наполнен до конца, до самого жаркого предела. Лель начинает двигаться, осторожно и медленно, поддерживая его под ягодицы, Коннор рычит, он не может вынести этой медленной пытки. И мальчик понимает его правильно, еще шире разводит ноги, подхватывает под колени, поднимает себе на плечи. Сильные руки на бёдрах, держат крепко, по-хозяйски, прижимают. Два тела сшиваются в одно. Все быстрее движется в нем твёрдый поршень, будто наполняя его горячим воздухом, ещё немного и он взлетит, или разорвётся на сотни разноцветных лоскутков. Он кричит, из последних сил дергается в руках любимого и слышит ответный крик, такой сладкий. Он не заметил, когда исчез сжимавший его член ремешок. Оргазм оставляет его обессилевшим и счастливым. Лель все ещё в нем, хоть горячая влажность говорит о том, что и он получил разрядку. Но член его мальчика снова начинает наливаться силой, Лель движется короткими и резкими толчками, без ритма, с длинными нестерпимо сладкими паузами, со стонами на выдохе, и громкими, и нежными... А потом он падает на тело Коннора, бьется в судорогах нового оргазма, задыхаясь, выплёскиваясь... А когда исчезает вес его тела, разрывается теплый контакт, Коннор чувствует почти болезненную пустоту. Но сеанс ещё не заканчивается. Мягкое влажное полотно касается его кожи, смывая масло и семя, и пот, оставляя чувство чистоты и свежести. Кожу чуть покалывает, будто от несильных электрических разрядов. Лёгкость и радостная энергия наполняет тело. Звякают наручники, он пытается обнять Леля, но тот ускользает, целует его ладонь. Одевается Коннор сам, мальчик лишь подаёт ему предметы и помогает застегнуть пуговицы рубашки. А потом сильная рука сжимает его ладонь в крепком мужском рукопожатии. И голос, решительный и грустный, говорит: – Спасибо вам за все. Я не забуду вашего дара. Прощайте. Он попытался сорвать маску и не смог. Это сделал шофер. Потом он решительно взял Коннора под локоть и повёл вниз по лестнице. Сопротивление утратило смысл. Коннор почувствовал глубокую и тёмную апатию.