Амальгама

В следующие дни Коннор не выходил из квартиры. Он звонил в Дом Шуит, ему отвечали, что лорд Магистр не принимает. Звонил в "Одалиску", заказов от таинственного клиента не поступало. Больше он ни с кем не говорил. У парадного подъезда крутились какие-то люди, некоторые из них – с фотокамерами. Его имя тоже приобрело известность. А однажды поздним вечером у ограды парка чуть в стороне от его окон остановился лимузин со знакомым радужным сиянием на окнах... Коннор натянул дутую куртку, надвинул на лоб бейсбольную кепку, слетел по лестнице, вышел через черный ход. Там тоже кто-то стоял, но внимания на него не обратили. Коннор перешел на бег. Вокруг дома, через дорогу ко входу в парк, сразу же налево, на узкую дорожку, выход на улицу, лимузин. Едва успел он захлопнуть дверь, машина плавно тронулась. Слежки он не боялся. Ему было страшно другое. Увидеть ненависть на любимом лице. Услышать слова вражды. Ну, что ж, заслужил... На ступеньках знакомого особняка его ждало утро. Низкое солнце блестело в окнах. В первый раз без маски, без тайн. В первый раз в спальне было светло. В распахнутом окне дышала белая занавеска. Неяркие лучи ложились на ковёр со знакомым узором, на столик с плетками, на кровать. Коннор подошёл, ступая несмело, как по весеннему льду. Пол уплывал из-под ног. Взгляд не улавливал общей картины, лишь отдельные фрагменты врезались в сознание: перламутровая белизна кожи, длинные пряди, блеск металла. Широко распахнутые аметистовые глаза, и волнение в них, и мольба. Губы, нервно сжатые в одну белую линию. Коннор сел на кровать, убрал со лба лёгкую прядь. Теплым поцелуем прижался к губам. Он гладил его шею, щеки, затылок, проводил ногтями по скальпу, целовал нежно и жарко, тепло и бесконечно долго, пока не приоткрылись нежные губы, впуская его язык, пока неслышный стон не задрожал где-то в горле. Тогда он, наконец, оторвался от своего мальчика. Стараясь унять волнение, двигаться неторопливо, снял наручники. Отстегнул кандалы с широко разведённых ног, прижался лицом к тёплой ступне. Прошептал, простонал: – Прости меня... Лорд и Леди, что мне делать?... Прости, прости!.. Тонкие пальцы запутались в его волосах, тихий голос, такой знакомый, проговорил тепло и грустно: – Ты ни в чем не виноват... – Как? – вскинулся Коннор и снова встретился с сияющим взглядом. – Как ты можешь это говорить? Я погубил тебя! – Нет! – его Лель, нет, его Аллистер, скользнул по простыне и одним плавным движением оказался рядом, глаза в глаза. – Я все объясню тебе, обещаю. Но сначала... Возьми меня, господин... Коннор не чувствовал желания. Только готовность сделать все, о чем бы ни попросил любимый, заставила его сбросить одежду и опуститься на постель. Но таким знакомым оказалось гибкое тело в его объятиях, таким долгожданным и желанным, так правильно совпадали линии их рук, ног, бедер и плеч, так пьянил запах ночных цветов и звук тихих стонов, так доверчиво раскрывался его любимый, впуская в себя, отдаваясь до конца, прижимаясь, жарко дыша в шею, вскрикивая тонко и страстно... Коннор излился в тесную глубину, до хруста сжав в объятиях любимого. И лишь долгое мгновение спустя заметил, что его партнёр не получил того же удовлетворения. Прокляв себя за несдержанность, он покрыл поцелуями его плечи, соски, плоский живот, прихватил губами розовую блестящую головку небольшого будто сделанного из тонкого фарфора члена... Он никогда не был мастером орального секса, ему нечасто доводилось дарить такие ласки, но он старался сделать так, как нравилось ему самому, прижимал языком к небу, посасывал легко и быстро, попытался взять глубже, в самое горло, постепенно снова возбуждаясь, теряя терпение... Тихий голос дрогнул, задыхаясь: – Я не смогу так, господин... Только тогда он понял, чего ждал от него любимый. Коннор резко перевернул его на живот, поднял бедра, грубо, широко развёл ноги. Шлепнул по ягодице, алая пятерня проявилась на белой коже. В ответ – задыхающийся крик, дрожь покорного тела, такая жутко возбуждающая. Хлёсткие удары покрыли ягодицы и бедра ярким малиновым румянцем, прежде чем Коннор снова вошел в ещё влажное отверстие, крепко, до боли в пальцах, сжимая узкие бёдра, вбиваясь в покорное тело с яростью, похожей на жажду, граничащей с безумием. Почувствовал судорогу, родившуюся в жаркой глубине, дрожь, пробежавшую по бёдрам, услышал тонкий крик и ответил ему собственным рычанием... Аллистер поднялся на колени, приятно привалился к его груди, запрокинул ему на плечо голову, и Коннор увидел улыбку полного блаженства на припухших губах и маленькую слезинку, скатившуюся по виску. Он осторожно уложил на постель обмякшее тело, лёг рядом, обнял, по-хозяйски прижал к груди. Аллистер вздохнул, полно, влажно, улегся поудобнее. Время остановилось, замерло в тихом звуке их дыхания, в тепле переплетённых тел. Через минуту, через час или через год маг поднял голову, взглянул на Коннора слегка пьяными глазами, с улыбкой проговорил: – Пить хочется... Тебе принести? – Принеси... Коннор залюбовался грацией плавных движений, едва заметным жестом, которым маг убрал следы их соития, вызвав уже знакомое приятное покалывание. Коннор сел в постели, подложив под спину подушку. Аллистер принёс два бокала лёгкого белого вина, опустился на постели на колени, сел на пятки, лицом к лицу с Коннором. Тот не выдержал, коснулся его волос, кончиками пальцев очертил линию лица от виска к подбородку. Сказал: – Я так люблю тебя. Я так безумно тебя люблю. – И я – тебя, – ответил маг серьёзно и немного грустно. – Что мы можем сделать? Как защитить тебя? – Никак... Быстрые пальцы коснулись его губ, предупреждая готовый сорваться протест. – Не говори. Это не твоя вина, пойми. Это магия крови. За неё всегда нужно платить. И всегда – не так, как мы хотим. – Аллистер, пожалуйста, сядь рядом со мной, – попросил Коннор, впервые называя мага по имени. – Я так хочу чувствовать тебя. Тот быстро кивнул, устроился у него под боком, Коннор обнял его за плечи, прижался губами к белокурому затылку. – Расскажи мне про магию крови... – С чего начать? – вздохнул Аллистер. – Пожалуй, с Бича. Ты знаешь, Бич – это не совсем оружие, вернее, не только оружие. Я – сильный некромансер... Коннор не сдержался, громко фыркнул, выражая своё отношение к такому выражению. – Нет, я не о том... Просто я чувствую жизнь, даже в самом малом её проявлении. Так вот, Бич – по-своему живой. Не так, как живы люди, или растения, по-другому. Его жизнь так же отличается от нашей, как жизнь вот этого цветка в вазе. Но она есть. Есть душа, очень простая. Её цель – служить мастеру до самого последнего предела. Так вот, Велемир был мастером. Он привязал Бич на крови. В противном случае, этот живой артефакт был бы так же опасен и для него самого. Ценой за его магию крови стала привязанность ко мне. Возможно, в начале он просто увлёкся мною, я был хорошеньким, наверное. Но под конец от меня уже не осталось ничего, что можно было любить. А он и не любил. Я стал его зависимостью. Его наркотиком. И за это он меня ненавидел. – Велемир это?.. – нарушил паузу Коннор. – Прости, – вздохнул магистр. – Я рассказываю бессвязно. Это тот самый светлый паладин, который держал меня в плену. – Яйца бы ему вырвать, этому паладину... – пробормотал Коннор. – Он погиб. Это случилось вскоре после того, как он оставил меня в последний раз. Я это почувствовал, вернее – почувствовал Бич, а через него и я. Он остался без мастера. Я не смог его к себе по-настоящему привязать, хоть и пытался. Но какая-то связь все же возникла. Он перестал меня убивать. Две живые души, запертые вместе в темноте и тишине. Два узника. Мы привязались друг к другу... Каламбур... Аллистер взял руку Коннора, стал перебирать его пальцы, иногда касаясь их губами. Казалось, это успокаивало его. – Именно Бич стал моим проводником. Так нас учили: мертвым нужен проводник. Ты спускаешься к умершему, в его тишину и полную темноту. Ты представляешь себе его живым как можно более ясно. Ты берёшь его за руку и ведёшь за собой, туда, где на выходе из пещеры виден свет. А когда вы оба выходите наружу, на свет, твой мёртвый встаёт. Так нас учили: свет на выходе из пещеры – проводник. Моим проводником был Бич. Я не спускался к мёртвым во тьму, я нёс тьму в себе, я был тьмой. И я видел, как в чёрном небе распускаются чёрные петли Бича, летят беззвучно, падают на землю, рвут её в клочья... И они отзывались мне, вставали, сотни, тысячи... Как от холода передернулись прямые плечи, Коннор теснее прижал к себе любимого, зарылся лицом в светлые пряди, прошептал: – Всё, всё... Уже всё... Тот прижал его руку к груди. Сердце под ладонью билось быстро, неровно. – И я, как тот же Бич. Все, чего я хотел – это найти себе господина. Чтобы отдаться ему душой и телом, ни о чем не жалея, без остатка. Поверить ему без сомнений. Зная, что он никогда меня не оставит и не предаст. Никогда не принесёт мне вреда, не потому что не может, ведь власть его надо мной безгранична. А потому что я ему дорог. Вот такой, изломанный, злодей, убийца, чудовище... Я всегда хотел только этого... – Ты мне дороже жизни, любимый. Ты мой, ты слышишь? – Да, я знаю! – неожиданно горячо согласился Аллистер. – Сколько их было до тебя, противно вспомнить! Я видел их ложь, их трусость, их мелкий смехотворный садизм. Их отвращение... Каждый раз я говорил: никогда больше, никого. А потом не выдерживал, срывался. Понимаешь, это ведь не только секс. Это потребность. Потребность в том, чтобы кому-то принадлежать... Нет, я плохо рассказываю. А потом появился ты. В каждом жесте – господин. И в каждом жесте – забота. Обо мне, о демоне бездны... Разве я заслуживаю такого? Да на моих руках кровь сотен тысяч... Когда мои мёртвые убивали, я убивал с каждым из них!.. Они ничего не чувствовали, но я-то!.. – Не говори так! – торопливо перебил Коннор. – Ты – самый нежный, самый чистый, ты мой мальчик. Аллистер повернулся к Коннору, взял его лицо в ладони. Спросил почти строго: – Как ты сказал?.. Коннор повторил: – Мальчик. Для меня ты навсегда – тот мальчик, который испугался вдовы. Мальчик, идущий вдоль берега озера из Нира в Синий Камень... Аметистовые глаза так близко, и слезы в глазах, такие солёные, и горькие, и тёплые. Через минуту он продолжил: – Это получилось случайно. Несколько капель твоей крови попало мне на губы. Может быть я случайно прикусил, или просто трещинка... Маг коснулся его губ, легко, нежно. – А когда ты ушёл, я заметил, что шрамы с моих губ исчезли. Напрочь. Всего несколько капель твоей крови. Вот тогда я и догадался. Мой светлый господин. Коннор из светлого рода Бардов. – Нет! Коннор отшатнулся, закрыл лицо ладонями. То, о чем говорил его мальчик, это невозможно... Сильные руки отвели его ладони, мягкие губы коснулись переносицы. – Тихо, тихо... Не станешь же ты винить себя за грехи твоего предка, умершего за двести лет до твоего рождения? – Аллистер, а может моя кровь защитить тебя? От этого проклятого истинного имени? Снова прикосновение лёгких пальцев. Тихий шёпот: – Это моё имя, любовь моя. Как от него защитишь? Длилось за окном ласковое утро, серебряным дождём рассыпались по постели светлые волосы, дрожали слезы на длинных ресницах, и так покорно, так ласково сходились на пояснице тонкие щиколотки... Потом Коннор долго целовал красные полосы, оставленные его ремнём на плечах и лопатках. Шептал в тёплые ладони: – Мы научимся делать это по-другому. Без боли, без страха. Я твой господин, а ты – мой. Мы научимся любить, просто любить... Неожиданный металл в знакомом голосе: – У нас мало времени, любовь моя. Дай мне закончить. Пожалуйста. Не было сил разорвать объятия. Коннор опустил голову на макушку любимого. Продолжался трудный рассказ. – Во второй раз я взял твою кровь уже намеренно. Её оказалось достаточно для того, чтобы убрать шрамы с лица и шеи, полностью восстановить зрение. Ты не представляешь, какая это радость – видеть мир своими глазами, а не ощупывать магией. Мне бы остановиться тогда. Когда ты пришёл ко мне в Дом Шуит, взглянул мне в лицо и не узнал меня. Я и хотел, чтобы ты узнал, и боялся. Но я уже любил... Веришь? Я хотел быть целым. Для тебя. Чтобы ты полюбил меня настоящим, без магических ухищрений, без фокусов с памятью, без масок. Магия крови уже связала нас. Я знал, что придётся платить, но не думал, что так... За тебя боялся, дал защиту. Хотел расстаться, но не смог, позвал тебя снова. Сказал себе – в последний раз. Обманул себя – это чтобы убрать шрамы. Знаешь, я вскрыл твои вены, на шее, на запястьях, в паху. Я искупался в твоей крови. Конечно, я все исцелил и поделился силой. И попрощался с тобой. – Неужели смог бы? – тихо удивился Коннор. – Нет, не смог бы никогда. Это сильнее меня, сильнее магии... Но сейчас это уже не важно. Нужно платить цену. – Что же делать? Инстинктивно Коннор сжал объятия и на мгновение почувствовал пульс второго сердца в своей груди. – Мне нужно уйти. Смерть – это не самое страшное. Но если сильные маги объединятся, они смогут меня поработить. А это значит, что баланс магии изменится. Я – очень сильный маг, любовь моя. Но они, все вместе взятые – сильнее. Если светлые объединятся с Аллатами, они смогут меня связать. И тогда – новая война. Смерть Дома Шуит. Репрессии, охота на тёмных, произвол. Без меня Дом Шуит выстоит. Со мной по другую сторону баррикад он обречён. Я стал его слабым звеном. Сама охота на меня, а она уже идёт, необходимость меня защищать и прятать, все это обуза для моего Дома. Я должен исчезнуть, любовь моя. Пожалуйста, пойми... Коннор намотал на кулак длинную прядь, запрокинул любимое лицо. Коснулся нервными поцелуями глаз, виска, губ. – Но ведь ты позовёшь меня? Ты не оставишь меня? Скажи! Я буду ждать. Хоть всю жизнь, слышишь? Я верю тебе. А ты? Ты мне веришь? Ртуть и серебро – его глаза. Ртуть и серебро – амальгама. Стоп-слово. Конец игры. – Я верю тебе, – выдохнул маг. Коснулся заколдованной серёжки, нахмурился. Снял с пальца перстень с крупным аметистом, протянул Коннору. – Твой алмаз слишком маленький... Вот, возьми. Я позову. Если захочешь – услышишь. Они ещё посидели обнявшись, на пороге завтрашнего дня, когда всё уже сказано, всё решено. А потом Коннор услышал зов, безмолвный, невыразимый. Он отозвался в сердце одной тоскливой нотой. – Мне пора, – тихо сказал его маг. – Мои друзья, они должны помочь мне уйти. – Друзья?.. – Маги моего Дома и магистр Авесты. – Я думал, ты его недолюбливаешь... – Нет, что ты. Он хороший. И очень сильный. Просто он ещё молод. Но это пройдёт. Аллистер проводил его к машине. Не было радужного заклятия на окнах, и Коннор еще долго глядел на тонкую босую фигуру в серой длинной робе, замершую на крыльце в сиянии нестареющего утра. И уже дома, когда, закрыв лицо ладонями, он сполз по стенке на пол, почти теряя сознание от невыносимой тоски, он почувствовал лёгкое ментальное прикосновение, очень бережное и тёплое, как прощальный поцелуй.