Человеку свойственно ошибаться

      Мой приятель-коллега Ванька своей внешностью сразу бросался в глаза. Худенький, с торчащими волосами. Грудь была уже моей раза в два, а ноги толщиной с мою руку.       В ФЭС про него читали стихи: «Он тонкий, звонкий и прозрачный, наш Ваня — божий одуванчик».       Все бы ничего, но этот самый «Одуванчик» девушек любил рослых, статных, с формами.       И вот однажды, им с Валентиной Антоновой было объявлено, что они едут в славный город Дивнодольск исследовать скандальную выставку художника Егора Варфоломеевича Сильнюгина.       Позже туда пришлось отправиться и мне с Кругловым.       Приезжаем в «Могилки», это в просторечии, а официально — общежитие Дивнодольского института. Почему «Могилки»? Да просто вокруг корпусов, на склонах справа и слева простирались обширные кладбища, вот студенты и дали новое название своему временному жилью.       Нас, майоров, поселили в кладовке, где уже ютился Тихонов. Это в большом корпусе общежития института, где все мужские комнаты были заняты, а в женские таких мужиков; как мы с Иваном и Николаем Петровичем, не пустили (по известным причинам).       Ну, живем. Три койки, окон нет, доступ воздуха и света через дверь. Духота, комары. Но наш оптимизм был безграничен. Главное вокруг нас денно (и часто нощно) молодые девушки, причем в огромном количестве. Точнее, вокруг меня, т. к. Круглов не обращал на них внимания, а Иван похоже уже в влюбился в кого-то из местных. Валентина явно догадывалась, но хранила молчание, а я безуспешно пытался угадать в кого, показывая Тихонову, на местных институтских красавиц. Но он ходил с кислой миной и заявлял, вздыхая: «Эх, их тьмы, и тьмы, и тьмы, но нет здесь женщины моей мечты». В довершение картины Ванька плохо ел и продолжал худеть. Студенты стали звать его «Махатма Ганди» и смотрели с уважением и сочувствием. Схожесть дополнялась белой майкой, которую я ему подарил.       Шли дни. Я уже серьезно начал опасаться за его здоровье, как вдруг, случилось чудо. Возможно, сам великий Будда узрел страдания отрока и, приняв за своего последователя, помог.       В то утро я сидел после завтрака на крыльце и решал сложную задачу — съел я что-нибудь 10 минут назад или не съел. Память противоборствовала с желудком и вдруг…       Я таким Ивана еще не видел. Этот самый «Махатма» обычно с лицом аскета бурлил, блестел сайгачьими глазами, раздувал ноздри, как бешеный самец гориллы, и хлопал ушами растревоженного африканского слона в атаке, бегущего в страшном возбуждении на объектив кинокамеры. Я инстинктивно напрягся.       Метров за 10 Ваня протрубил, то есть заорал на всю округу:       «Серега, у тебя деньги есть?!» и продолжал скачками, как бы исполняя тройной прыжок, надвигаясь на меня. Его рев как в стоп-кадре заставил застыть на кладбище справа похоронную процессию.       Когда я, почему-то тоже заорал: «Есть!», Ваня уже дышал мне в лицо. Его самого я не видел, так как он был вплотную к моим глазам. Видимо, его спринт остановило мое довольно массивное тело. Удара, правда, я не ощутил.       Отдышавшись, Ванька уже шепотом и, почему-то озираясь, прошипел мне в ухо:       — Деньги есть?       — Есть, а зачем?       У него округлились глаза, отвисла челюсть, потом, что-то пытаясь сказать, он шмякнул губами несколько раз и, наконец, изрек нечто:       — Ты что? Не понял? Притворяешься? А еще другом называешься!       Я посмотрел на него с восхищением:       — Иван! Я тобой горжусь! Ты стал поэтом!       Реакция «Одуванчика» была неожиданной:       — Ты дурак и все!       Он сел рядом и нервно вздрогнул. Мне стало его искренне жалко:       — Слушай, старик, может тебе опохмелиться надо?       Так смотрит только на последних кретинов и убийц одновременно.       — Да, ты дурак.       Меня это заинтересовало и я спросил.       — А почему?       Этот, казалось, такой простой вопрос произвел на Ваню эффект пучка крапивы. Вскочив, он несколько секунд исполнял передо мной танец папуаса, выходящего на тропу войны, потом схватил меня за плечи и опять зашипел:       — Май, балбес, ты ничего не знаешь. Для нее!       — Для кого, черт побери?       — Женщины моей мечты!       Тут уж я просто не выдержал — постучал по лбу, пальцем покрутил у виска и яростно сплюнул на землю, а потом…       Потом полез в карман, сгреб все деньги и молча сунул в Ванькину горячую ладошку. До меня дошло: я просто его не понял. А он вмиг исчез, ну просто растворился. Какое-то время я тупо смотрел на место, где только что был этот псих.       Интересно, кто же мог привести его в состояние, когда его хотя и тщедушное, но материальное тело стало фантомом?       И я отправился на розыск, но ничего особенного не заметил. Жизнь в городе текла так же, как и вчера. Это не было рекой, в которую нельзя ступить дважды.       Все прояснилось к вечеру, когда появился Ваня. Теперь он больше смахивал… Эх, не хочется так говорить о друге, но действительно он был похож на осла, груженого тюками. За спиной у него был здоровенный рюкзак, издающий странные булькающие звуки. На груди висел какой-то мешок. Руки были заняты тяжелыми сумками.       Зайдя в нашу родную кладовку, он рухнул на пол и молча, с надрывом, дышал. Вытащив его из-под рюкзака, я спросил, что он припер. Смахивая пот с лица и еле шевеля языком, Ваня выдохнул:       — Палатка, спальные мешки, надувные матрацы, коньяк, шампанское, сухое, крепленое, водка, шоколад, фрукты и вообще.       — Отлично, — заметил я, — будем кутить.       — Кто это «будем»? — спросил Ванька, — это я для нас принес.       — Ну, хорошо, — согласился я. — Будем втроем, только боюсь, сразу все не одолеем.       — А вам с Кругловым только по бутылке шампанского и выйдет.       — Как это? А остальным не подавишься?       — Да я же тебе, Серег, в сотый раз объясняю, что это для нас с ней. Я ее в лес, к ручью увожу.       — Тьфу, пропади ты пропадом, маньяк сексуальный, — в сердцах произнес я, и пошел работать.       Вскоре ко мне подошел Ваня и, очень даже слишком вежливо, попросил на пару слов.       — Слушай, ты меня за… это, затерзал, — сказал я.       Но он, словно в состоянии кайфа, не обратил на это внимания и эдаким кошачьим жестом повел рукой и тихо произнес:       — Это она!       Метнув взгляд в указанном направлении, я вздрогнул. Да, да, даже я, как говорили «старый бабник», вздрогнул. В нескольких метрах от нас я увидел высокую женскую фигуру, движущуюся в сторону Тихонова. У многих красивые темные глаза, у многих губы пухлые и зовущие, волосы роскошные, фигура статуэтки… Но есть еще что-то, выделяющее из тысяч красивых женщин одну… Стремительная походка, развевающиеся волосы, уверенный, даже, пожалуй, наглый, взгляд… Я не сомневался: это красивая, расчетливая, наглая хищница.       — В-в-ваня, — запинаясь, спросил я. — Кто это?       — Как кто, Света, женщина моей мечты, она в музее работает.       Нет, вы бы видели, как он это сказал!       Словами не выразить, нет здесь нужно было присутствовать.       — А ты себя не переоцениваешь? — вырвалось у меня.       На это Иван только хмыкнул.       Затем, легко навьючил на себя все, что я перечислял выше, приобнял Свету свободной рукой и повел ее по направлению к поляне с ручьем.       «Камикадзе» — мелькнуло у меня в голове, когда я смотрел на эту пару, с нежным воркованием удаляющуюся в лес.       Утром меня в кладовке замучили комары и духота. Вышел на улицу. Зачиналась заря. Около крыльца какие-то парни коптили стеклышки.       — Эй, вы что, психи?       — Сам ты псих, мы с физмата.       — А что, на вашем факультете психов нет?       — До затмение сейчас начнется, понял?       — Понял, — ответил я и пошел досыпать.       В это время в нашу кладовку заплыло нечто. Это был Ваня. Еле передвигая ногами, он рухнул на кровать и чуть слышно произнес:       — Ты шампанское не выпил? Давай.       Сделав несколько глотков; он уронил голову на подушку и захрапел.       Мне было интересно, куда делась Света и все боевое снаряжение. Я разбудил его.       — Она в лесу, спит как убитая, и я спать хочу, а ты меня мучаешь.       И тут у меня мелькнуло, как оправдаться.       Я вытянул за дверь и удостоверился в правдивости физиков насчет затмения. Оно, действительно началось. Бужу опять отключившегося «Махатму».       — Эй, твоя Света целый день в лесу, ты понимаешь? Уже вечер, темнеет…       Ванька вяло пошевелился, спотыкаясь о собственные колени, выполз из кладовки и тупо уставился на окно, за которым действительно темнело       — Ничего не понимаю, я же только что пришел.       — Да, ты пришел на рассвете, так?       — Так…       — Значит было утро?       — Утро.       — Сейчас темнеет, значит уже вечер.       — Вечер, — отозвался Ваня, бредя в задумчивости к своей кровати.       Я-то думал, что он спохватится и побежит за женщиной своей мечты, но он рухнул на подушку и опять моментально уснул.       Я смотрел на него сочувственно, но какой-то бес подталкивал меня довести дело до конца. Вышел в коридор корпуса. Затмение закончилось, опять начало быстро светлеть небо. Ваня спал мертвым сном, и разбудить его стоило большого труда. Как он меня обзывал при этом, чуть не плакал и умолял оставить в покое, лучше не пересказывать, это просто сценой из фильма ужасов. Наконец-то он сел на кровати с закрытыми глазами, покачиваясь как маятник метронома из стороны в сторону. Я пошел в очередную атаку:       — Старик, может ты заболел? Я же тебя предупреждал позавчера…       В ответ сначала — мычание, потом резко открыл сразу глаза и рот:       — Как это, позавчера?       — Ну, ты ушел вечером, пришел утром, помнишь, светло?       — Помню.       — Потом я тебя будил, темнело, был вечер, помнишь?       — Помню.       — Значит ты проспал день. Сейчас опять светает, значит, ты проспал еще ночь. А это значит — день да ночь — сутки прочь. Но это бывает. Вот так же спал сутки мой пес, когда его первый раз водили к даме. Он чуть не умер от переутомления, болел. Вот и ты болеешь. Между прочим, сайгаки от секса иногда погибают, — говорил я Ваньке авторитетным голосом большого знатока.       Он смотрел на меня немигающим, ничего не выражающим совиным взглядом, хотя все его лицо превратилось в сплошной вопрос.       — Да, я вроде бы только что пришел.       — Выйди из кладовки, посмотри…       Ваня вышел и увидел утреннюю зарю во всей красе. Мускулы его физиономии резко отразили все, что пронеслось под взъерошенными волосами и я пожалел об отсутствии видеокамеры. Но видимо были сомнения. Он открыл форточку и крикнул студенткам:       — Эй, вы куда?       — На завтрак, — дружно ответили они.       Это его доконало.       На завтрак Ваня не пошел. И когда я вернулся из столовой, около нашего дома стояла толпа студентов и хохотала.       Я спросил у крайних, что там, в центре…       — Да вот, Махатма ганди с ума сошел.       Я, честно говоря, испугался. Протиснувшись сквозь смех и фразы: «Ну дает! Ну артист! Ну комик!», я узрел Ваню.       Он сидел на своём чемодане и утверждал, что сегодня не 18-е, а 20-е и мы уезжаем в Москву. Было слышно как он доказывал:       — Я пришел — было утро, потом стемнело — вечер. Значит — двадцатое. Едем домой…       Простил мой розыгрыш Иван спустя месяца два, осенью.