***
Фамилия «Волков» была красным флагом для преподавателей и чем-то вроде «шутки для своих» для остального вуза. Как он попал в высшее учебное заведение, было неясно, но еще более туманным было то, как он до сих пор отсюда не вылетел и вообще жив после ежедневных опозданий. Этакий не выделяющийся едва успевающий оболтус волшебным образом удерживался на плаву в жестоком сессионном море, хотя плавал как топор. К разговорам рода «и как он все время выкручивается» или «что он вообще забыл в вузе» парень относился с юмором и не обижался. Знать бы самому, отчего ему иногда «за красивые глаза» рисуют маленькое «удвл» и не пинком выставляют за дверь. И его все устраивало. Парень не просиживал за учебниками все время, вернее сказать, он почти их не открывал, тем самым освобождая время для более важных дел. Теория была для него той еще тягомотиной, зато практика давалась совсем легко, и в то время как однокашники старательно выпиливали гайки, он настрогал пару кило всяких железок и с их помощью отремонтировал, а затем «научил» чайник автоматически включаться в семь утра (на вскипяченный чай сбегались все, кроме самого Волкова), к вафельнице присобачил таймер, чтоб не выходили угольки, а теперь подумывал заставить утюг верещать или добавить что-то вроде «индикатора прожарки», если он еще раз сожжет рубашку. Шкаф у него не резиновый, а бюджет и того меньше. Домой он вваливался тихо, если комнатушку в общаге можно назвать домом. Место проживания было одной большой свалкой из кровати, тумбочки, кучи болтиков, что усеивали едва целый линолеум и вещей, разбросанных за неимением шкафа. Эта халупа не влетала в копеечку, выглядела косо и криво, но ему нравилось. Здесь его никто не донимал, не отвлекал по пустякам, и вообще сразу за дверью был холодильник, который уже пару дней как нужно починить. Потрепанный портфель прилетел на кровать, и парень, вооружившись инструментами, вылетел спасать «ноу фрост». До смены всего минут двадцать, и если снова опоздает, то скорее всего, попрощается с работой. Но он успел. Дважды проехался попой по льду, один раз чуть не влетев в такого же торопыгу, чуть не снес стойку с овощами, срезал через стройку и наконец, остановившись на крыльце, он одернул полосатый шарф и вошел в кафе. Смена с шести до двенадцати — самая напряженная, но он не жаловался, даже когда очередная недовольная клиентка, скривив лицо и отчитав за долгое ожидание, наконец вгрызлась в свой суп. — Тебе стоит взять отгул, — советует подруга по несчастью, когда он, повесив, наконец, табличку «закрыто», без сил разваливается на менее грязный столик и утыкается в него же лбом. «Холодный», — думается парню, и он, наконец, расслабляется. — выспаться и… эй, ты слушаешь? — возмутилась она, наверное, посреди своей длинной тирады, которую он пропустил мимо ушей. — Понял, не дурак, — на автомате выдал он, приоткрыв левый глаз, лениво поднялся, шатаясь аки болванчик и подошел к стойке. — Может, выпьешь? — предложила коллега, протягивая начатую бутылку. Не долго думая, парень забрал емкость с еще прохладным алкоголем и, поморщившись, осушил в три глотка. Усталость, серой тучей нависшая над головой, немного отступила. — Еще? Он не стал отказываться. Ему часто перепадало с кухни от официантки — всегда притащит что-нибудь без суток просроченное, толкнет остатки пива из бара, соскребет его почти неживое тело со стола и как-нибудь да спровадит на улицу. Ей нравилось думать, что он считает ее важной. Ему нравилась бесплатная выпивка.***
Утром он все-таки опоздал. А затем и днем позже, и на следующий день он просыпался не раньше полудня, с инструментами выходил к подтекающему холодильнику, что-то подкручивал, и снова спал. Осенняя хандра не обошла его стороной, даже удобно уселась сверху дырявого одеяла, а он принимал это как само собой разумеющееся и вовсю отдался этому ощущению пустоты. Волков не думал, что будет есть завтра, не думал, как ему влетит в вузе, он вообще не думал, оставшись оболочкой под чуть протекающей крышей. А на улице шел дождь, пару раз с ним заходила официантка, приносила новости и еду. Ей не нравилось спотыкаться об инструменты, которые будто сумасшедший раскидал по комнате. Может, он и был тем сумасшедшим. Она стала заходить реже через неделю, и совсем исчезла к среде. К которой из четырех за месяц, он не знал, но именно в этот день он вышел на улицу, краем глаза приметив календарь на двери. Есть было нечего. И жуть, как хотелось выпить. Никто не починил холодильник и не принес еды, которую можно было по-тихому свистнуть. Все еще стоял холод. И высокие цены. Он не смотрел под ноги, и совсем ускорившись с голодухи, не заметил, как прямо под ноги ему бросилось черное нечто и Волков, споткнувшись, пролетел, а потом и прокатился по корке льда на метр вперед, кое-как приземлившись на задницу. Тем, что бросилось ему в ноги, был не пакет, а подобие собаки, чья шерсть, местами слипшаяся, местами — свисающая клочьями, плотно закрывала глаза, если те вообще были. Это лохматое дворовое нечто, неуклюже поднявшись на лапах неопределенной длины, уставилось на парня, тот уставился в ответ. Гордо выждав паузу и молча упрекнув человека в неуклюжести, нерасторопности и вообще во всех возможных бедах своей собачьей жизни, пес пошел своей дорогой. Пробурчав что-то про себя, парень поднялся с покрытого наледью асфальта, стряхнул с потрепанного пальто крохотные льдинки, и продолжил путь. Оба делали вид, что вышли победителями из этой ситуации, оба шли дальше, словно ничего не произошло. Как-будто все так просто. Тогда он не хотел, чтобы кто-то заходил, так что запер дверь. Он не хотел видеть официантку, и она не появлялась. Он не хотел открывать учебники и, конечно, не брался за книги. Но. Он не планировал провозиться на улице больше десяти минут, однако провел на набережной час, наблюдая за мелкими островками-льдинами. Его нервировало отклонение от собственного желания, и особенно не нравилось то, что это отклонение творит он сам. Казалось, утреннее падение вызвало какой-то сбой, который насильно водит его взад-вперед по мосту, показывает улочки, в которые Волков бы никогда не зашел, и вообще руководит телом против его «хочу». Это самое «хочу» всегда было на первом месте, но сейчас парень позволил невидимому кукловоду руководить ногами. Он обошел пол города. Замерз. Остыл. Но, кажется, протрезвел, потому что следующую ночь посвятил холодильнику и снова опоздал на пару. Ему нравилось думать, что его отсутствия никто не заметил. Или что забыли отметить Волкова как отсутствующего. Или просто забыли. Он снова влился в «жизнь», снова отработал в кафе, снова получил бесплатную выпивку и пару томных взглядов от официантки. Этого хватит.***
Все шло своим чередом. Вуз-дом-работа-дом-кровать. И так по кругу, пока это снова не засело в печенках и не появилось желания снова залечь под грудой одеял. — Если не перестанешь хандрить, я все выскажу начальнику, — «угрожала» официантка, натирая столы после очередного трудового дня. — А может, сама сгоняешь за посудой на склад? — как бы в шутку предложил он, развалившись на соседнем столе и уткнувшись лбом в него же. Тишина висела слишком долго, и поэтому парень, навострившись, поднял голову. — Не вопрос, — она задвинула стулья и отошла к раковине. — И смену за меня отработаешь, — протянул он, уже наблюдая за ее лицом. Девушка продолжала как ни в чем ни бывало полоскать тряпку. — Без проблем, — она не повела бровью. Неудачное время для шутки. Он только хмыкнул, свалив все на их общую усталость после детского дня рождения. И он же чуть не выронил портфель, когда примчался с пары, чтобы забрать новую посуду со склада, а хрупкая официантка оттаскивала уже пустые коробки к мусорному баку. — О, а ты чего сегодня пришел? — удивилась она, сгрузив ношу в помойку. — Я и в одного справляюсь. — Ты чего? — Ну сам же сказал, — нахмурилась она. — Смену отработать. Ну, я пойду, посетители ждут. И официантка ураганчиком унеслась в кафе, куда Волков и направился. Значит, она все-таки проболталась начальнику о его отсутствии, и теперь наметилась не радужная перспектива вылететь с работы, но не успел он постучаться в кабинет шефа, как дубовая дверь сама отворилась, и парень нос к носу оказался с самым страшным человеком на ближайшие полсотни квадратных метров. — Здра… — О, Волков! — удивленно воскликнул мужчина. — Сегодня как посетитель? — Простите?.. — Ну ты ж отгул взял, — чуть нахмурился управленец и, поправив костюм, направился к выходу. — А у меня дела-дела. Парень так и уставился ему вслед.***
Он не мог понять, почему все вокруг решили его разыграть. Всем словно по велению волшебной палочки прошило мозги, и вместо «получающего третьекурсника Волкова» однокашники вдруг увидели если не мажора, то какую-то очень хорошую гадину, которая не гадина вовсе. Раньше парень не задумывался о прогулах или сложных зачетах, мел всякую чушь на опросах, получал свою тройку по теоретической механике и шел себе с миром, а тут его чуть не на руках начали носить. «Конспекты?» Пожалуйста. «Заплатить в столовке?» Не вопрос. «Получить три автоматом, даже не явившись на пару?» Как хочешь. После недельного шока от безотказности как учеников, так и преподавателей, он смирился и начал получать удовольствие от этого глобального сумасшествия, которое вышло далеко за пределы кампуса. Его пропускали без очереди в душ, ему продавали по скидкам в магазинах, уступали место в автобусе, стоило только подумать о неудобстве. Поначалу Волкова это пугало, и он категорически отказывался от всего, что ни предложат, заверял, что не нуждается ни в скидках, ни в подарках, сам усаживал бабулек на место, но не заметил, как перестал. Чужая вежливость — редкое угощение. И оно приелось. Вгрызлось. Он почти не ходил на занятия, а если и посещал вуз, то исключительно для того, чтобы разнообразить день. Он получал бесплатный кофе. Часто заходил к Оле после закрытия, сначала — чтобы помочь с загруженностью, а потом — просто так. Его разом начали приглашать на дни рождения, вечера кино и прочую лабудень, о которой он раньше знать не знал. Все тратили время на учебу, он же выезжал на одном присутствии в аудитории. Кошки больше не обгаживали крыльцо. Говорят, какая-то дворняга разогнала всю свору. Она же иногда выла по ночам. На луну, на год как не работающий фонарь, от скуки — пофиг. Ему нравилась божья шутка, и после очередной попойки он заваливался на кровать — иногда не на свою — и дрых без задних ног.***
Проснуться где-нибудь. Сходить в кафе, в вуз. Запланировать что-нибудь на вечер. Или кого-нибудь. Неважно. Он не заметил изменений в своем поведении, стиле жизни и в общем, пока к нему не подошла очаровательная дамочка в панамке да платьице, на которое была небрежно накинута куртка, которая едва вообще могла согреть. Волков как обычно прогуливался в компании новеньких друзей, и пока те болтали о чем-то своем, вовлекая в беседу и парня, никто не заметил, как на льду оказалась хрупкая женщина, одета если не по-летнему, то слишком легко для сурового ноября. — Ой, — только и выдала она, поскользнувшись на льду. Из ее желтой, в цвет платью, сумочки тут же вывалилось барахло, которое девушки считают вещами первой необходимости (то есть, все, что к полу не привинчено и весит меньше двух кило). Панамка и вовсе отлетела на пару метров, уносимая далеко не осенними порывами ветра. Компания уставилась на нее, как на жирафа в Арктике. — Простудиться не боишься? — поинтересовался один из группы. — Без шапки точно продует, — активно закивала женщина. — Кто-нибудь видел, куда она делась? Но ему эта женщина не нравилась. Он сам не мог объяснить, почему. Он продолжал смотреть на нее сверху вниз и был готов поклясться, что это летнее НЛО за ним наблюдает. Следит, не подавая виду. В то время как народ собирал со всего льда вещички несчастной, пока кто-то бегал туда-сюда за панамкой, Волков не двинулся с места. — Почему ты до сих пор сидишь на льду? — спросил он, пытаясь поймать взгляд женщины, которая почему-то продолжала сидеть на льду. — Встань. — А что, если я не хочу? — она слишком резко вскинула подбородок, наконец, заглянула ему в глаза. Никто за последнее время не смотрел на него так смело, как это она. — Встань, — он вложил максимум убеждения в голос. Казалось, этой словесной перепалки не заметил никто, словно оба человека вдруг стали чем-то отдельным, чем-то неважным и незаметным. Все были заняты каким-то делом, и только он продолжил смотреть на это странное существо сверху вниз, засунув руки в карманы пальто. Она все так же сидела на льду, не испытывая, казалось, никакого дискомфорта, и как-то слишком наивно — нет, хитро — исподлобья сверлила его взглядом. — Не хочу, — по слогам произнесла она. — Ты бы подстригся. У нее вообще все дома? Он почувствовал, как в горле встает ком, а кулаки непроизвольно сжимаются. Что это? Почему она не послушала его? — Ну-с, мне пора, — она глянула куда-то за угол, подскочила на месте, разом выдернув из чужих рук и сумочку, и головной убор, и яркой желтой молнией посреди оледеневшего города метнулась в переулок. Он мог поклясться, что видел там что-то вроде собаки, только совсем лохматое, а потому похожее больше на чудовище. Нет, просто кажется.***
Волков не мог объяснить, откуда взялась эта паника и почему все друзья, что только помогали этой странной женщине, озирались по сторонам и разом разошлись по своим делам. Они какое-то время постояли толпой, и вдруг резко рассыпались, как бисер, каждый в своем направлении. Он уже шел в кафе. Неторопливо. Чуть не срываясь на бег. «Все нормально» — повторял он про себя. «Ничего не изменилось». Разве что в нем самом. Приветливая официантка, кофе за счет заведения. Ему стоило сказать лишь слово — и принесли выпечку. Парень смотрел на это все, как король на свою сокровищницу, и не мог перестать улыбаться. Все в его руках. Это просто случайность. В этот вечер он вернулся в общежитие не один. Сломанный уже год фонарь вдруг заработал, его свет лишь чуть-чуть вторгался в комнатушку; тот воющий на что-то там пес не спешил тревожить улицу в этот раз. Она все так же материлась, в темноте наступая на никем не собранные болты. Много алкоголя, слишком. Он упивался ее пассивностью, наслаждался тем, как каждое даже не сказанное им слово превращается в ее действие. Похоть и… запах перегара. Отвратительный до жути. И от кого это?***
На бесплатном он сэкономил немало, так что сменил опостылевшее общежитие на уютную квартирку поближе к набережной. Раньше до нее нужно было топать полчаса, а теперь на нее, вечно многолюдную, выходили окна, которые приходилось постоянно закрывать. Гул стихал. Он без труда перетащил все свои малые пожитки в обитель чистоты. Чистый, не прогнивший от времени (кожаный!) диван, собственная ванная, личный не подтекающий холодильник, от которого не воняет какой-нибудь тухлятиной, забытой соседом. — Квартирка совсем скромная, — качала головой милая пожилая леди. — Но студенту, который только-только съехал с общаги, лучше не найти. Сейчас дочка моя за границей в общежитии живет, все жалуется, что в ванну никак не попасть и сожители громкие. Ты, наверное, счастлив. Волков не знал, что на это ответить. Он видел обычную неброскую квартиру с потертыми обоями, криво развешанными картинами и пыльными окнами. Место вполне оправдывает средства, ели урезать аренду вдвое. — Раз ты еще на учебе, я не буду брать много, — неожиданно решила старушка. — Все-таки, молодость она на то и дана, чтобы хорошенько поразвлечься. Веселись, студент, только не разгроми тут все. Я буду этажом выше. Скрип двери. Щелк. Волков придирчиво осмотрел жилище, прошелся вдоль деревянных полок с какими-то сувенирами и фотографиями, пошарил на кухне. Ему были заботливо оставлены пельмени, сода и почти просроченные котлетки, такой себе корм. И двух зол выбирая меньшее, парень решил никогда больше не открывать морозилку и пойти поесть в какой-нибудь ресторан. Он лег на кровать, по размерам точно такую же, что и в общаге, только в разы мягче. Включил телек, пощелкал каналы. Оставил какой-то фильм. Вышел на балкон, оглядел большой людный мост, рассмотрел несколько примечательных прохожих. Снова плюхнулся на кровать, попытался смотреть фильм. Он никак не мог понять, что не так. Почему не может расслабиться. Почему так тихо. Сделал погромче, но как об стенку горох. Клацая по кнопке, дошел до 100. Никто не громыхал перестановкой, музыкой, не пытался в который раз прибить полку ровно, на кухне не трещал и не подтекал холодильник. Происходящее на экране и (кажется) разрывающийся динамик пытался до него достучаться, но тщетно. Для него здесь было чертовски тихо. Не было звука. Цвета. Запаха свежевыстиранного белья. Так не пойдет. Хозяйка спустилась на чай (захватив блюдечко конфет) через час, но никто не торопился открывать ей дверь, хотя внутри определенно что-то громыхало. Через два часа в дверь начали ломиться прочие обитатели дома с просьбой убавить, наконец, громкость, но их никто не слушал. Пришлось старушке брать запасные ключи и отпирать квартиру, которая оказалась пуста. Чемодан с вещами студента так и ютился на пороге, квартира ничуть не изменилась с ее последнего визита, разве что кровать была примята, да работал телевизор. — А время идет, — как бы невзначай бросила она, щелкая пультом. Шум, наконец, прекратился. Ваза с карамельками нашла свое место на столике. — Как бы тебя не сожрал собственный дар. Пес в ее ногах, больше похожий на огромную черную лохматую мочалку, невнятно тявкнув, отправился за дверь.