Двойное противостояние

... Я резко распахиваю глаза, их тут же начинает жечь. Рот рефлекторно открывается в болевом крике и наполняется водой. Я стремительно захлёбываюсь, пытаюсь поднять голову, но не могу — неведомая сила удерживает меня, убивает меня! Беспомощно машу руками, и в этот момент неизвестный за волосы выдёргивает мою голову из воды. Проморгавшись и прокашлявшись, обнаруживаю себя стоящим на четвереньках перед наполненной почти до краёв ванной, вода из которой разлита по всему полу. Тем временем мучитель дёргает меня за волосы, разворачивая лицом к себе. Не знаю, кто это. Одет в тёмно-фиолетовый костюм, с чёрным бронежилетом и чёрными же наручами. На голове — маска с тепловизионными очками. Идентифицировать личность невозможно. Как и ответить на вопрос: во что Двуликий ввязался на этот раз?! — Я повторю свой вопрос. Ты кому-нибудь говорил? — хватка становится жёстче. — О чё... — закончить не успеваю: ответ явно не устроил этого типа. Одним движением руки неизвестный солдат вновь топит меня. Что, кстати, несложно: из-за того, что левые части губ сгорели начисто, я не могу закрыть рот полностью. Вода стремительно проникает между зубов, но я держусь до тех пор, пока боль в лёгких не становится невыносимой. Тогда голова инстинктивно начинает мотаться. Уперевшись руками в пол, пытаюсь освободиться, но не могу, не могу! Против воли вдыхаю воду, захлёбываюсь и вновь оказываюсь вытащен. — Ну что, воспоминания всплывают? Не отвечаю — кашляю. Понятия не имею, сколько ещё выдержу, но точно недолго. Нужно понять как можно скорее, с кем имею дело, и что ему от меня требуется, поскольку последнее, что я помню — это как после перестрелки пил в баре и внезапно отключился. Но пытающему нужно явно что-то другое... — Кто ты такой? Чего ты хочешь? — стараюсь говорить как можно спокойнее. Вода ещё стекает по лицу, и мысли о новом погружении вызывают мерзкую слабость во всём теле. — Можешь называть меня Чёрный Паук. Я хочу знать: рассказывал ли ты кому-нибудь об УЗК-16? И лучше не лгать. Возможно, за правду я даже оставлю тебя в живых. Ну? Отвечай! — он бьёт меня лицом о бортик ванной. Несильно, но кровь из носа идёт и капли, падая в прозрачную воду, оставляют вокруг себя размытые красные следы. Я же понимаю одно: живым отсюда не выберусь в любом случае. Очевидно, Двуликий что-то узнал — что-то, что знать не положено. Что-то, за знание о чём убивают. Но, прикончив меня, неизвестный не поймёт, передал ли я ещё кому-то секретную информацию. Ответ на этот вопрос есть только у Двуликого, который отключился под водой, а значит, разбираться со всем этим дерьмом придётся мне. — Я бы помог... но, во-первых, мы оба знаем, что ты меня прикончишь сразу же, как только получишь ответ. Во-вторых, — набираю в лёгкие побольше воздуха, готовясь к очередному погружению, — я ничего не помню и даже не понимаю, о чём идёт речь. — УЗК-16. Ты ведь из-за него пришёл в кадастровое управление. Припоминаешь? А как я тебя вышвырнул из окна? Ума не приложу, почему ты до сих пор жив. Но не расскажешь то, что мне нужно, твоё везение закончится здесь и сейчас. Он бьёт мыском сапога по солнечному сплетению, от чего в глазах темнеет, а из лёгких стремительно вырывается набранный воздух. Я задыхаюсь без воды. Подняв за шиворот, бьёт в здоровый глаз — если выживу, будет огромный синяк. Тем временем Чёрный Паук протаскивает меня через половину квартиры, понятия не имею, чьей, и швыряет на кровать. Наваливается сверху, удерживая ногами мои руки и достаёт из-за пояса тонкий острый нож. Я вырываюсь, но кончик лезвия неумолимо приближается к левому глазу — тому, который не получается закрыть. — Я тебе всю роговицу выскребу, если не ответишь на вопрос, — Чёрный Паук в ярости. Я же в отчаянии: умереть вот так вот, не зная, за что! Двуликий, как же я тебя ненавижу. Помимо воли голос становится умоляющим. Ничего не могу поделать: лезвие в миллиметре от глаза, и мне страшно. — Это не ложь... послушай, ты ведь читал моё досье. Такой термин как «диссоциативное расстройство идентичности» о чём-нибудь говорит? Во мне живут две личности, и сейчас ты пытаешь не ту! Разбуди Двуликого и спрашивай с него. Меня же пытать — напрасная трата времени... Лезвие замирает в нескольких миллиметрах от глаза. Меня трясёт, по лицу течёт то ли холодный пот, то ли вода, то ли кровь — не знаю. Страшно. Когда клинок отстраняется, я перевожу дух. Поднеся ладонь к переговорнику, мой линчеватель явно кого-то слушает, после чего негромко произносит: «есть доставить в лабораторию» — и вновь тянется ко мне. Это шанс. Один на миллион. Свободной рукой хватаю его за шею и изо всех сил бью лбом в нос, после чего сбрасываю с себя. Пытаюсь встать, но он производит захват. Мимо — моя рука выскользает до того, как смыкаются пальцы. Мчусь на кухню — там должны быть ножи, и в миллиметрах от моего виска в стену вонзается сюрикен. Слышу передёргивание затвора. Хватаю самый большой кухонный нож. Выступив из-за дверного косяка, он открывает огонь. Я не прячусь — некуда. Молюсь, чтобы не зацепило и с силой оттолкнувшись, падаю на скользкий кафель в чёрно-белую клетку. Проскользив животом по холодному полу в сторону своего мучителя, вонзаю нож ему в ступню, тут же прыгая в сторону. Вовремя: в то место, где я был секунду назад, вгрызаются пули. Чёрный Паук орёт от резкой боли. Смотря прямо, вижу входную дверь и, главное, ключ в ней! Ударив мучителя ребром ладони по горлу, я бегу так, как не бегал ещё никогда... за Двуликого не отвечаю. Открыв зверь, сворачиваю налево — в сторону лестничной клетки и, перескакивая через четыре ступени, мчусь вниз, оставляя страшную квартиру Чёрного Паука позади... Город встречает ночной темнотой и холодом. Куртку с меня сняли, а мокрая сверху футболка является наихудшей защитой от свирепых порывов ветра. Уже через минуту я начинаю дрожать, а в голове беспомощно мечется лишь одна мысль: скорее в тепло. Нужно согреться. Озираюсь по сторонам, но все заведения закрыты. Метрах в тридцати замечаю одиноко припаркованный под излучающим мрачный жёлтый свет фонарем тёмно-фиолетовый Форд Фокус. Нервно улыбаюсь, чувствуя, как стучат друг о друга зубы. Машина — то, что нужно. Выбив стекло и поколдовав с контактами, завожу двигатель, первым же делом включая печку. Да... находясь непонятно где, с подбитым глазом, абсолютно без вещей, в угнанной машине, я ощущаю себя словно в раю. О тепло, прекрасное, живительное тепло! Дрожь постепенно спадает. Я еду по полупустой улице. Часы на панели показывают 4:30 утра. Хочется спать, но возвращаться в квартиру не вариант: наверняка там поджидает полиция. Появляется неплохая идея припарковаться где-нибудь на обочине и прикорнуть на заднем сидении, но её сменяет лучшая. Дождавшись зелёного сигнала светофора, поворачиваю направо, прокручивая в голове слова извинений за столь поздний визит... ... К моей огромной радости, в ответ на трель звонка раздались приближающиеся шаги. Шебуршит замок,затем второй. Входная дверь открывается, и тут же я сгибаюсь от острой боли в паховой области. Схватив за руку, меня затаскивают в квартиру, где, выполнив подсечку, заваливают лицом в пол. Рука завёрнута за спину так, что ещё немного — и мне будет больно. Ну, не так, как секунду назад. Хотя... — Тебе-то Двуликий что сделал?! — я в отчаянии. Единственный человек, которому сейчас можно доверять, с которым я пересекался по долгу службы и в неподкупность которого искренне верю, сейчас прижимает меня к полу неизвестно за что! — Что сделал? Ты мою жизнь едва не разрушил. Мразь, тварь, скотина! И ещё имеешь наглость приходить сюда после того, что было? Я звоню своим, — не отпуская меня, свободной рукой Рене Монтойя берёт с полки трубку радиотелефона и начинает набирать номер полицейского участка. — Постой, не делай этого. Я всё объясню! — от отчаяния хочется выть сильнее, чем от боли. Ещё никогда я не чувствовал себя таким омерзительно-жалким и беспомощным. Все вокруг хотят причинить мне боль, а я даже понятия не имею, за что именно! — Рене, я не хотел... точнее, может, и хотел, но это был не я... и ради всего святого, отпусти! Я не трону тебя, клянусь! Очевидно, голос мой звучит сейчас совсем уж по-идиотски: Рене отпускает завёрнутую руку, давая возможность встать. Поднявшись, вижу направленное на меня дуло пистолета. Ну конечно. — Занято. Твою ж... — она ругается и набирает номер повторно. — Прошу, не звони. Я на мушке и не могу причинить тебе вреда, — в знак безоговорочной капитуляции поднимаю обе руки. Помешкав, Рене сбрасывает номер. Пистолет не убирает. — Ты — чудовище, — в голосе её презрение граничит с отвращением. Я понятия не имею о том, что совершил, но уже ненавижу себя за это, — зачем пришёл? Говорю как есть, хоть и понимаю, что это не самая лучшая идея. — Мне нужна твоя помощь... Она в ярости. Кричит что-то о доверии, о разрушенной жизни, о каких-то подставах. Я едва не отнял у неё всё... Ничего не помню. Умоляю выслушать, дать мне шанс. Ради правосудия. Ради того, за что она борется. Клянусь, что не причиню вреда, и наконец, она сдаётся. — Говори, — Рене садится в кресло. Пушку не опускает. А я рассказываю, как очнулся летящим из окна кадастрового управления. Как после проснулся за десять минут до перестрелки. Как пошёл напиться в бар, а когда очнулся — меня топил некто Чёрный Паук. — Затем вот получил от тебя по яйцам... не бей больше, ладно? Рене кладёт пистолет на стол, глубоко вздыхая. Не знаю, какие мысли формирует сейчас её мозг, но агрессия явно сходит на нет, что весьма радует. — Не буду. Ты и впрямь выглядишь отвратительно. Пойдём, поищу лёд, приложишь к глазу... Есть хочешь? Хочу. И даже очень, о чём ей и сообщаю. Помимо этого я чертовски устал. Приняв пакетик с кубиками льда и приложив его к заплывающему глазу, вытягиваюсь на большом мягком диване. Необходимо проанализировать все последние события, выстроить гипотезы, продумать план дальнейших действий... но я просто лежу, постепенно проваливаясь в сон. Когда Рене погрела еду, я уже отключился.