Метемпсихоз

Тишина, которая повисла в воздухе, такая плотная, что ее можно потрогать руками. На пару мгновений Клинт забыл, как нужно дышать, потому что он ожидал чего угодно, но только не упоминания о дурацких цветах, которые он, между прочим, уже пару дней как забросил. Нейтан выжидательно смотрел на него, и лицо его не выражало ровным счетом ничего. Клинт смотрел в ответ изумленно, лихорадочно просчитывая, каким образом Нейтан узнал. Игра в гляделки ему быстро надоела, он сморгнул, чувствуя, как веки царапают пересохшие зрачки. - Откуда? – хрипло спросил Клинт. - Откуда – что? – невозмутимо поинтересовался Нейтан. - Откуда ты узнал об этих треклятых лилиях? - Ах, ты об этом… Ну, я выращиваю их на балконе уже лет семь, так что… - Нейтан улыбнулся почти виновато. – Клинт, скажи, ты все-таки их поливаешь? - Какого?.. – начал заводиться Бартон. – Об этом вообще никто не знал! - Ну, извини, мы же договаривались честно. Я и ответил честно. А ты вообще не ответил. Клинт проигнорировал выпад, успев увидеть, как едва заметно дрогнули пальцы на левой руке Нейтана. Может, последствия допроса. А может, он просто нервничает. А почему он нервничает? - Есть всего два варианта, - начал Бартон. – И они оба мне не нравятся. - Так озвучь, мне тоже интересно. Клинт не стал реагировать на шпильку. - Первый – ты каким-то образом смог прослушать мой телефонный разговор с Фьюри. Без понятия как ты пробился через двойное шифрование, но ты и без того смог удивить меня в хранилище. - Хорошо, - кивнул Нейтан. – Неверно, но идея правильная. А какой второй вариант? - Что бы знать о том, что творится у Фила в квартире, нужно в ней побывать. И это гораздо проще, даже с сигнализацией. Ты должен был влезть внутрь. Да ведь ты и влез! – осенило вдруг Клинта. – Несколько дней назад, ты был там, ночью, я помню! Нейтан молчал, не оправдываясь и не подтверждая догадку Клинта. Но тому и не требовалось никаких доказательств, он уже понял все сам. Точнее, решил, что понял. - Твою мать, я же помню! Я думал, мне приснилось! Ты стоял в гостиной, смотрел на меня. Что, скажешь, это не ты был? - Нет, не скажу, - медленно произнес Нейтан. – Я там был, вот только я думал, что ты спишь. - А я и спал, - брякнул вдруг Клинт. – Не надо было так таращиться, придурок. И раз ты считаешь себя самым умным, то зачем спрашивать меня про эти дурацкие цветы? - Чтобы ты ответил, наконец. Неужели так сложно? - Да пошел ты! – взорвался Клинт. – Ты вламываешься в чужие дома, ты устраиваешь переполох целой организации, а теперь еще и это представление, в котором я участвовать не желаю! Так нравится играть? Играй с кем-нибудь другим! Не надо лезть в мою жизнь, урод! Клинт почти не отдавал себе отчета в том, что именно выкрикивает Нейтану в лицо. О камерах и прочих следящих устройствах он вообще успел позабыть, поглощенный горячей, удушливой ненавистью к этому парню. Несколько простых, малозначимых фраз вывели его из себя не хуже оплеухи, и Клинт уже физически не способен был оставаться адекватным. Где-то глубоко одна его часть, что всегда начеку, услужливо сообщила, что Ник был прав, не допуская его к Нейтану. Потому что ярость за обман, за попытку влезть грязными руками в его жизнь, в его любовь, за идиотский способ выяснения правды, ярость эта искала выхода. Клинт был почти рад, что здесь и сейчас нет больше никого, на ком он мог бы выместить свою злость. Никого и почти ничего. Несчастный стул отшвырнут мощным пинком куда-то назад, чтобы развалиться на части. А сам Бартон что есть силы ударил кулаком в стекло, потому что больше он сделать сейчас ничего не может. Боль отрезвила его на третьем ударе, и кулак сполз уже не всухую, а соскальзывая по размазанной на стекле крови. Бартон едва успел сообразить, что он не разбил руку, он просто сорвал пластырь, второпях налепленный Старком. Клинт поморщился, разжал кулак, да так и остался стоять, опираясь горящей ладонью о холодное и по-прежнему целое стекло. Кровь разошлась некрасивыми, розоватыми потеками, но ничего опасного в этом не было. Правда, Нейтан вскочил со своей койки и подлетел к стеклу почти с паникой на лице, когда это увидел. - Не надо! – выдохнул он, глядя на руку Клинта. - Не надо – что? - Бить по стеклу не надо. Ты руку разбил. - Тебе-то какое дело? – Клинта почти передернуло от озабоченности, просквозившей в его голосе. – Я же не тебе в рожу зарядил. - Я не люблю, когда тебе больно, – очень тихо прошептал Нейтан, глядя в глаза Клинту. – Я не люблю этого, ты же знаешь. Ладонь Бартона все еще лежала на стекле, и он вздрогнул, когда Нейтан протянул свою руку к ней, словно дотрагиваясь. Всего несколько мгновений они касались друг друга сквозь толщу стекла. Всего несколько мгновений они смотрели прямо друг на друга. Всего несколько мгновений Клинт искал в чужих серых глазах хоть что-то знакомое и в тоже время боялся там это найти. О чем думал Нейтан, было известно только ему самому. Наваждение схлынуло так же стремительно, как и навалилось. Клинт одернул руку, словно обжегшись, и отвел взгляд. Ему очень не нравилось то, что Нейтан нащупал в нем слабину. Он будто знал, как и чем можно вывести Бартона из себя, знал, знал, знал… Он будто знал Бартона. Вот в чем дело. Клинт хмыкнул на неожиданную мысль. Вот оно как. Что же, несколько часов пристального изучения его досье, пара дней слежки, выяснение подробностей личной жизни и вуаля – Клинта Бартона можно читать, как открытую книгу. Можно бы снова разозлиться, что им пытаются манипулировать, но злость ушла, оставив место усталости. Ему надоело играть. И подыгрывать он тоже не собирался. Вместо этого он хотел сделать то, зачем собственно, пришел. Спросить. - Кажется, мы слегка отклонились от первоначального плана, - заметил он. - Какого плана? – спросил Нейтан, и в его голосе Бартон услышал отголоски собственной усталости. - Вопрос – ответ. - Тогда спрашивай. Хотя ты сам… - Нейтан не договорил, махнул рукой и вернулся обратно в койку. Кажется, ему хватило ума не провоцировать Клинта вторично, но и интерес к разговору он будто потерял. Впрочем, Бартон не имел представления об актерских талантах Нейтана, и решил не обращать внимания на кислую физиономию последнего. - Вопрос первый. Как ты влез в архив? - Я же уже рассказывал вашим мясникам, - закатил глаза Нейтан. – Я знал коды на замках, знал время смены караула, да я вообще все там знал. Я был в хранилище раз сто, и могу пройти по нему с закрытыми глазами. - Вот как? – хмыкнул Клинт. – Ну, я видел, как ты летящей походкой выносил документы. Впечатляет. Нейтан, кажется, едва сдержался, чтобы не высказаться в резкой форме, но ограничился только выразительным взглядом. А Клинт, обретший уверенность в себе вновь, ощутил к тому же и охвативший его азарт охотника. Он вдруг захотел докопаться до сути, которую так тщательно скрывал Нейтан. - Из первого вопроса вытекает второй. Почему именно эти документы? Почему ты вынес мое личное дело и дело Коулсона? - Да нипочему, я просто не смог придумать приличной причины забраться в архив, - Нейтан откинулся на подушку, перестав смотреть на Клинта. – Мне было нужно, чтобы взлом не просто зафиксировали. Мне было нужно, чтобы именно ты его заметил и заинтересовался. - Именно я? – переспросил Бартон. - Ну а кто же еще? Зачем мне кто-то еще, Клинт? Чего я, по-твоему, могу хотеть? - Забраться через меня в Щ.И.Т., - неуверенно предположил Бартон. - Нашел проблему. Та же Романофф с этой целью справляется на порядок лучше. - Серьезно? Ну а даже если бы я обратил внимание на кражу своего личного дела, что дальше? - Дальше? – Нейтан пожал плечами. – Я собирался попытаться объяснить тебе, кто я такой. Ты бы нашел меня, я не сомневаюсь. - О да. Но все твои грандиозные планы благополучно полетели коту под хвост. - Да. Потому что ты оказался в архиве. Да еще и полез мне навстречу. - А мне надо было в сторонке постоять, подождать? – прищурился Клинт. – Тогда почему ты не напал на меня? Ты же вполне мог хотя бы попытаться уйти, так почему не ушел? - Клинт, ты совсем идиот? – Нейтан приподнялся на локте и уставился на Бартона с подозрением. – Я – напасть на тебя? Ты себе это вообще представляешь? - Да легко. У меня богатое воображение. - Только мозгов для воплощения не хватает, - пробормотал Нейтан. – этот разговор не имеет смысла уже потому, что ты не веришь мне, и даже не хочешь поверить. - А с чего бы? - Да ни с чего, но ты даже мысли не допускаешь, что я не лгу! – Нейтан сам уже почти кричал. – Ты даже не помнишь, что я обещал никогда тебя не трогать. Никогда. И что ты мне доверял… - Заткнись, – очень тихо сказал Бартон. – Заткнись, ясно тебе? Не смей даже говорить об этом. Ты не Фил Коулсон. Ты никто. И не тебе говорить о том, что он мне обещал. - Но откуда-то ведь я знаю? Клинт растерялся. Ведь он действительно знает. О таких вещах, которые нельзя найти в досье, потому что им там неоткуда взяться. О словах, которые невозможно уловить чужому, потому что они очень личные и если начать допускать, что их знает кто-то посторонний, то можно идти сдаваться с параноидальным психозом в соседнюю палату. Потому что жить с ощущением бесконечной слежки за спиной Бартон не сможет. Но Нейтан знал. Нейтан говорил ровно теми же словами, которыми говорил или мог сказать Фил. И Клинт вдруг посмотрел на него чуточку иначе, не так, как смотрел, впервые увидев на мониторах охраны, не так, как разглядывал через непрозрачное стекло камеры, не так, как наблюдал за допросом. Не так, как смотрел, когда вошел сюда полчаса назад. Он честно пытался увидеть иное в нем. А Нейтан смотрел на него в ответ. И от сквозившей в его глазах безнадежности у Клинта шел мороз по коже. - Допустим, всего на минуту, - произнес Клинт, запрещая себе вспоминать о камерах. – Допустим на минуту, что ты говоришь правду, - он не смог выговорить «что я тебе верю». – И в чем же заключается эта правда? - Правда? А ты поверишь тому, что я скажу? - Я же сказал, допустим. - То есть – понарошку? – усмехнулся Нейтан. - Вроде того, - кивнул Клинт. – Просто предположим. - Нет, – жестко отрезал Нейтан. – Нет. Так не пойдет. Ты или веришь мне, или можешь проваливать отсюда на все четыре стороны. Я не теорему из геометрии тебе доказываю, ясно? Я не хочу, мне надоело. Клинт даже оторопел немного от этой отповеди. Он почему-то действительно ожидал, что Нейтан будет всеми правдами и неправдами доказывать свою тождественность с Филом Коулсоном. И когда он просто послал Бартона подальше, потому что ему, видите ли, надоело, это оказалось, мягко говоря, неожиданно. Клинт недоуменно поглядел, как Нейтан демонстративное отвернулся к стене, и пожалел, что не может сейчас войти внутрь и как следует встряхнуть щенка за грудки. Такой нервотрепки ему не устраивали уже давно. И это пренебрежение внезапно оказалось очень обидным. Бартон даже не смог уловить, когда это он стал таким чувствительным, но его взбесило, что его ставят в столь узкие рамки. На языке вертелось множество эпитетов, не всегда цензурных, но все, как один, обидные. И пока он думал, как бы позлее выразиться, с языка слетел вполне предсказуемый вопрос: - Как ты выжил? * * * - Ты понимаешь, что провалил операцию и подставил под удар всю нашу агентуру в Мексике? - Что, прости? Я еще и виноват? Да плевать я хотел на твоих агентурных крыс! Никто из них не был в том пекле, и не они вытаскивали мальчишек оттуда! - Эти, как ты выразился, крысы бывают в местах более грязных и опасных, чем твое привычное местообитание. И именно эти крысы предоставили нам информацию, где тебя искать. - Предоставили, да. После того, как сдали меня с потрохами. Меня и кучу ребятни – очень чистая работа. - А ты думал, все так просто? Я не имею права рисковать людьми, пусть даже и такими. Но из-за тебя наша разведка, по сути, потеряла два года работы в регионе. - Если для такой работы нужно быть тварью, которая убивает детей, то я не особо жалею, что они теперь мертвы. - Мертвы. Благодаря тебе. Что, гордишься? Мог бы спасибо сказать, если бы не один из них, я бы сейчас подписывал на одно заключение о смерти больше. - Спасибо? Их там не было, Фил! И тебя там не было! Ты даже не представляешь, что там творилось! И я лучше еще раз повторю, то, что сделал, чем буду стоять и смотреть. - Вот как? А ты подумал о последствиях? О том, что эти несколько мальчишек – цена за спасение тысяч и миллионов других детей? И что теперь нам придется начинать с самого начала, потому что ты не утерпел? Потому что ты такой честный, весь в белом, а все вокруг в дерьме, так? - Да пошел ты подальше нестроевым шагом, Коулсон! Ты вообще ничем от них не отличаешься, только костюмом с галстуком! - Не отличаюсь? Ну спасибо, я мог ожидать таких слов от кого угодно, но не от тебя. - Ха! Давай, скажи, что если мы спим вместе, то я должен стать твоей копией, что я тоже должен жрать эту мерзость и говорить, как мне нравится, давай! Ну же, агент Коулсон, что же вы! Неужели вам не это было нужно? Оперативник, который весь такой послушный, который каждому приказу подчиняется, да еще и в постель его можно затащить! Что, я не прав? - Клинт, остановись… - С какого перепугу? Правда глаза режет? Хотя о чем я, ты же непробиваемый у нас, да? Что тебе мои претензии, утрешься и дальше пойдешь! - Клинт… - Заткнись, ясно! Не смей меня по имени называть! Не смей!.. - Клинт, успокойся, прошу. Все закончилось. - Отвали! Не трогай меня! Не трогай! Не смей… - Тише, тише… Хватит, прекращай… Все уже закончилось, слышишь? Успокойся… Все уже случилось. Тише… * * * Нейтан молчал, наверное, минуту. По мнению Клинта, придумать правдоподобный ответ можно было и заранее, и смысла держать глухую оборону вроде как нет. Ну, разве что, из упрямства, которым, как выяснилось, страдает Нейтан. И да, Клинту было очень интересно, что же парень выдаст на этот раз. Все сказанное ранее звучало вполне себе убедительно, но при этом с трудом проверяемо. А вот загвоздка с этим «Метемпсихозом», будь он неладен… Но едва Бартон успел задуматься об этом, как Нейтан заговорил. - Я не знаю, - сожалеющее пожатие плечами. - Чего? Как это не знаешь? – не понял Клинт. – Да это же самое главное, что хотят узнать все, от директора до последнего аналитика! - А я этого не знаю. - Зашибись. И какой тогда во всем этом смысл? – продолжал недоумевать Клинт. - Смысл? – поднял бровь Нейтан. – А я обещал смысл? Да нет, только честность, если не ошибаюсь. - Хороший выход. Удобный, - съязвил Клинт. – взять и сказать, что не в курсе. Ну подумаешь, был мальчик Нейтан, стал дядя Фил. Мелочь какая. Каждый день случается. - Ты зря иронизируешь. Если бы я знал, то даже не стал бы возиться с проникновением в архив, а просто пришел с доказательствами к тебе. - Да ладно? – не унимался Бартон. - Но доказательств ведь нет? И ты честно не можешь сказать, почему и как это произошло. - Отчего же? – в словах Нейтана засквозил металл. - Я не могу объяснить – почему. Но вот рассказать как – вполне. Хочешь послушать? Клинт не ответил, да это и не требовалось. Кажется, у Нейтана тоже отказали тормоза, потому что голос его стал совсем тихим, а безнадежность уступила место тихой ненависти. Не конкретно к Бартону. Ко всем вообще. - Рассказать, каково это – умирать? Когда ты стоишь, еще живой и вполне себе здоровый, а в следующую секунду тебя протыкают, как бабочку иголкой? Как ты глотаешь собственную кровь, чтобы хоть что-то сказать? Как на тебя смотрят с такой жалостью, что действительно проще умереть, лишь бы не видеть этого? Знаешь, Клинт, это очень интересно. Врагу не пожелаешь. Лучше молчать, решил Бартон. Лучше молчать, любое лишнее слово сейчас либо сорвет у Нейтана (Нейтана?) крышу, или хуже, замкнет его внутри. Лучше молчать. - Может, ты даже представляешь, что это – просыпаться после. Когда был и тоннель, и медные трубы, и ангельские голоса. Когда уже все. Я знаю, ты многое пережил, из разных мест выбирался, я помню. Тогда попытайся понять, если можешь. Ты открываешь глаза, даже шевельнуть ничем не получается, даже дышать сам не можешь. Ничего не можешь. И робко так надеешься, что все, тебя спасли, все будет хорошо. И где-то внутри тебя грызет – только бы не инвалидом, только бы не валяться бесполезным куском мяса. Лучше сразу обратно. А потом выясняется, что нет, это не самое жуткое. Когда тебя называют чужим именем, когда ты в зеркале видишь чужое лицо. И голос, и тело – это все не твое. Ты никто и не понимаешь, что правда, а что – порождение твоей агонии. И вот тут, Клинт, тут и начинается хаос. Ты пытаешься доказать, что тебя зовут Филлип Коулсон, что ты вообще не понимаешь, как тут оказался, а тебя привязывают к койке и заставляют думать, что ты безумец. Что это все неправда, тебе приснилось просто. Что все тебя желают добра, нужно только признать, что ты – какой-то парень по имени Нейтан и должен слово в слово повторять за ними. И забыть, забыть, забыть, это ведь не правда, это просто бред. Клинт… - у него сорвалось дыхание от быстрой речи, но он тут же продолжил. – Клинт, ты бы смог отказаться? От прошлого, от воспоминаний, от боли и радости, что твои и только твои? От себя и от меня? Ты бы смог, Клинт? Скажи! Пожалуйста… Бартон ничего не мог сказать. Не потому, что не хотел. Не мог. От комка в горле, от нахлынувшего волной предательского ощущения сочувствия. От понимания. От чего-то еще, что жгло изнутри, где-то у сердца. Пыталось прорваться наружу, но не могло. И стучало, стучало в висках как взбесившийся метроном. «Фил. Фил. Фил…»