Метемпсихоз

Да, я редиска. Да, я написала продолжение, хотя всем сказала, что не буду этого делать. Да, тут то, чего очень многие ждали и хотели. Нет, я никому ничего не обещала. Я просто выдала то, что родилось еще во время 10 главы. И выдам еще эпилог, в котором расставлю все по местам. Да, будет эпилог. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Есть люди, которые любят лето больше, чем зиму. Есть люди, которые больше любят зиму. С весной и осенью ситуация не вполне однозначная, но и у них найдутся свои фанаты. А есть взбалмошные личности, которым в январскую стужу хочется тепла и бродить босиком по траве или мокрому асфальту. А в июльское пекло хлебом не корми, дай поиграть в снежки. Никакой определенности. Бартон был именно из такого, последнего типа. В промозглом, унылом феврале ему хотелось весны, наверное, потому, что весной у него и Фила еще все было хорошо, не было никакой иномирной угрозы, не было коварных богов, что подчиняют себе и убивают исподтишка. А сейчас, когда он ехал в пропыленном насквозь джипе по безжизненной, выжженной злым солнцем tierra de encanto, ни черта, кстати, не очаровательной, ему хотелось вернуться обратно во времени. В тот самый, проклятый простудой и бдениями на крышах февраль. В тот самый день, когда он вдруг поверил, что Фил к нему вернулся. В тот самый день, когда они вот так же ехали подальше из родной шарашки, искать свободу и немного счастья. Вместо этого он, скрипя песком на зубах, целеустремленно чешет по Нью-Мексико в одном очень знакомом направлении. Август, жара адская, пот ест глаза поедом и кондиционера в машине, конечно же, нет. Магнитолы, даже самой примитивной – тоже. Всех развлечений Клинту оставалось наблюдать за перекати-полем да следить за уровнем бензина. Единственным утешением ему были воспоминания. Он ехал той самой дорогой, которой однажды возвращался с Филом после эпичного мордобоя Тора и железной махины под названием Разрушитель. Зачем он вдруг отправился в Нью-Мексико, он бы и сам не смог объяснить. На волне ностальгии люди склонны делать и не такие глупости. Бартон прекрасно понимал, что это для него, бегающего по стране, словно волк от загонщиков, попросту опасно. За полгода, что прошли с того дня, как он сбежал от Коулсона, не было минуты, чтобы он ощущал пристальный взгляд, буравящий спину. Паранойя в таких тепличных условиях цвела и хорошела. Но она же и спасала его все это время. И вот настала она, крайняя степень напряжения. Волку надоело упираться в кумачовые флажки на пути, и он решил пройти под ними. И пусть его следы охотники рано или поздно найдут. Лучше, если поздно. Хотя, если раньше, то так даже проще – бегать Клинту надоело. Инстинкт самосохранения не то чтобы отказал, но завалился спать, предоставляя хозяина судьбе. Судьба (или собственное скудоумие) пинками пригнала его в Нью-Мексико. А если быть точным, то в небольшой мотельчик, всего-то в нескольких десятках миль от того места, где не столь давно рухнул Тор, а следом за ним Мьельнир. Собственно, к молоту они и ехали с Филом, точнее, к наспех оборудованному полигону рядом. А по пути решили переночевать в унылом, задрипанном номере. От которого воспоминания остались не менее теплые, чем от самой дороги. Впереди показался городишко. Бартон сбавил скорость – разбираться с местным шерифом или кто тут вместо него у него желания не было. Мотель оказался на прежнем месте и даже не был похож на руины, только одна из букв в названии куда-то пропала. За стойкой портье сидел все тот же старичок, которого интересовал лишь бейсбол по телевизору. Забирая у него ключи, Бартон задумался, а не тот же самый матч он сейчас смотрит? Почему-то Клинт решил, что это крутят запись, а дедок попросту ностальгирует. Поднявшись в номер, он первым делом запер дверь изнутри, забросил сумку с вещами и оружием под кровать, а затем только выдохнул. Кажется, все нормально. Это был тот же самый номер, в котором они с Филом когда-то остановились. Те же канареечные стены, те же корявенькие натюрморты на них, тот же средней замшелости ковролин. Даже запах был прежний. И кровать. Двуспальная, разумеется, это Фил себе уяснил строго после их первой общей ночи. Клинт ничком рухнул на нее, подтягивая к себе подушку. Носом втянул аромат, источаемый постелью, и удовлетворенно хмыкнул. Вполне вероятно, что ее не меняли с его прошлого визита. Интересно, а все остальное тоже осталось на прежнем месте? Он сполз с кровати, забрался в шкаф и едва сдержал смех. Нет, в номере, может и убирались иногда, но как-то так вышло, что тут подобралась своеобразная библиотека, которую горничные до сих пор не удосужились выбросить. Диккенс по-прежнему мирно соседствовал с потрепанным номером Плейбоя, которого Бартон избегал касаться из брезгливости. «Графиня и садовник» тоже оказались тут, и даже получили в довесок «Графиню и сантехника». Бартона слегка перекосило от подобного мезальянса, к тому же он слабо себе представлял, как там, в графствах, с канализацией. А еще ему вдруг стало интересно, кто был тот тип, что собрал в кучу эту коллекцию. Решив, что «Оливер Твист» проживет без него и в этот раз, Клинт решил помучить несчастного сантехника. Впрочем, с первых же страниц выяснилось, что не особенно он несчастный. Прочитав пассаж, посвященный нежным отношениям ножек графини и неожиданно мягких ладоней труженика вантуза и разводного ключа, Клинт решил, что много потерял в этой жизни, и в следующей обязательно пойдет по стопам Марио или Джо-водопроводчика. Фигня в том, что чтение нисколько не отвлекло от собственных мрачных мыслей. Глазами Клинт скользил по страницам и даже успевал понять примерно треть из прочитанного, но при этом мысленно был далеко-далеко. Впрочем, далеко – это уже какая-то определенность. Клинт не знал, где, но знал – с кем. Он бросил попытки вникнуть в текст, отложил книгу и откинулся на подушку. Потолок номера был скучен. Хотя, если вдуматься, то по количеству и частоте задумчивых взглядов, обращенных к ним, с потолками могут посоперничать разве что окна автобусов. Поэтому Бартон таращился в потолок, бездумно болтая ногами, и потихоньку приходил к выводу, что уже не уверен, выдержит ли взятый темп еще хотя бы пару месяцев. А еще он жутко, до сжатых кулаков, до зубовного скрежета и закушенных губ, скучал по Филу. По его теплу, мягким взглядам, по рукам, зарывшимся в волосы. И чем дальше, тем чаще Клинт ловил себя на мысли, что воспоминания о прежнем Коулсоне и том, который целовал Бартона в камере, постепенно сливаются в одно, рождая в голове новый, цельный образ. Клинт с облегчением принял то, что по ночам видел во сне серые глаза, тощую фигуру и мальчишескую ухмылку, а не мертвого агента Коулсона с глубокой раной в груди. Иногда он просыпался и резко вскакивал на кровати, слепо шаря рукой рядом с собой и никого не находя, а придя в себя, рычал в подушку от бессилия. Бартону было плохо в одиночестве, он сбросил фунтов двадцать за шесть месяцев, постоянно курил и хлестал кофе литрами, а перманентная мания преследования действовала на организм отнюдь не благотворно. Поглядывая изредка на свое отражение, Клинт думал, что выглядит еще хуже, чем в феврале, спустя полгода после похорон. В общем-то, не только хандра заставила его сюда приехать. Еще были воспоминания о дурачествах, что они устраивали на этой самой кровати, о разговоре, что случился здесь же. Ноющая, режущая в груди тоска по Филу, от которой никак не избавиться, а забыться алкоголем или травкой не позволяло желание выжить. И надежда. Слабая, бессмысленная надежда. Бартон знал, что Коулсон не станет прятаться вечно. Возможно, какое-то время, пока здравый смысл в лице Старка сможет удержать его на месте. А потом он сорвется и начнет метаться по свету. И Клинт отчаянно хотел, чтобы это было не просто так, чтобы Фил искал его. Не просто искал, а чтобы нашел. Опасно, очень опасно для обоих – показываться там, где когда-то уже бывали. Но ничего поделать с собой Бартон не мог – он слишком устал, слишком измотался и уже инстинктивно тянулся в знакомые места, чтобы хоть на день ощутить себя живым. Например, сюда, в этот старый мотель. Через какое-то время созерцания потолка Клинт поймал себя на мысли, что у него закрываются глаза. Стоило лечь спать, наверное. Долгая дорога и жара сменились прохладным номером и возможностью сделать передышку. Бартон слабо помнил, как добрел до душа, как едва не отключился, блаженствуя от бьющей по коже воды. Единственное, что четко отпечаталось в памяти – то, как он осторожно выглядывал из-за занавесок, выискивая что-нибудь подозрительное на полуденной улице. Не нашел и потому позволил себе расслабиться и забыться тяжелым, давящим сном. Ему приснилось… Ему приснилось, что он спит. Снова. Нет, сюжета как такового у сна не было. Скорее, это были ощущения, за которые Клинт цеплялся, не давая себе провалиться в темноту. Ощущения шершавых простыней под ладонями, клубящегося по углам мрака, стук ветра в стекло и скрип плохо закрытой дверцы шкафа с книгами. Клинт опять видел себя со стороны, лежащим в кровати гостиничного номера, мечущегося из стороны в сторону. Только в этот раз никого рядом не было. Он был один, одновременно в двух ипостасях. Как ни странно, эта двойственность не сводила его с ума и казалась вполне естественной. Так же, как и то, что сейчас в дверь должны постучать. Обязаны были постучать. Он физически чувствовал, что там, за дверью, кто-то стоит. Черт побери, да не кто-то! Это был Фил, Клинт знал это откуда-то и больше всего на свете сейчас хотел, чтобы он постучал, а затем вошел, а дальше… А дальше он бы рехнулся от радости, наверное. Негромкий, но настойчивый стук оказался столь явным, что Бартон не сразу сообразил, что уже не спит. Несколько секунд он сидел на кровати, вцепившись в простыню и тупо уставившись прямо перед собой, а потом до него дошло, что да, так и есть, действительно стучат. Сердце сделало паузу, а мир качнулся и сделал полный оборот, когда он подскочил с кровати, путаясь ногами в одеяле, бросаясь к двери. Дверь распахнулась, а Бартон даже не успел задуматься, что поступил опрометчиво, кинувшись открывать не пойми кому, будучи в бегах и вроде как прячась. Одно успокаивало – те, кто мог прийти за ним сюда, вряд ли стали бы стучать. В лицо пахнуло сквозняком. Клинт, еще не до конца проснувшийся, неуверенно улыбнулся, предвкушая, что это, например, стучал Фил. Разумеется, это был не он. В номер ломилась уборщица-мексиканка, размахивая радужной щеткой для пыли и что-то жизнерадостно лопоча. По биологическим часам Клинта было раннее-раннее утро, и потому он вспомнил свои не слишком богатые навыки испанского и высказал уборщице все, что о ней думал, а думал он мало хорошего. Уборщица гортанно выдала что-то обиженно-испуганное и поспешила ретироваться. Клинт раздраженно захлопнул дверь, прислонился к ней лбом и прикрыл глаза. Глупо было надеяться, что Фил появится здесь так просто, как чертик из табакерки. Глупо, но так хотелось. Бартон вздохнул, отлепился от двери, обернулся… И замер, боясь спугнуть наваждение. Рядом с окном, почти сливаясь с темными, пропыленными занавесками, стоял Коулсон. * * * «Фил, у меня слишком мало времени. Прошу, не бросайся догонять меня, как только это прочтешь. За мной следят, чтобы найти тебя. Я не хочу, чтобы ты опять попал в камеру. Какое-то время нам стоит побыть порознь. Не ищи меня и не бойся, меня они пока не тронут. И сделай все, о чем попросит Старк, он уже в курсе. Я надеюсь, мы сможем увидеться, как только все утрясется. Я надеюсь, мы вообще сможем когда-нибудь увидеться… Прости меня, пожалуйста. Я буду скучать. Клинт. P.S. Я люблю тебя. P.P.S. Не вздумай умирать, пока меня не будет рядом. И когда буду – тоже не вздумай» * * * - Я же закрыл окно, - хрипло выдавил из себя Клинт. – Закрыл, я точно помню. - Плохо закрыл, значит, - сообщил Фил, разглядывая номер, избегая встречаться взглядом с Клинтом. – Мне понадобилось всего полминуты. Клинт не ответил, жадно пожирая глазами фигуру Коулсона, облаченного в привычный черный костюм с чуть распущенным галстуком и закатанными рукавами. Фил за эти месяцы ничуть не сдал, напротив, выглядел вполне внушительно. Стал чуть шире в плечах, порядком оброс и даже избавился от впалых щек. Бартон с тоской подумал, что разлука никак на нем не сказалась, скорее, даже наоборот. Коулсон сделал пару шагов от окна, по-прежнему не глядя на Бартона. Тот, все еще не отошедший от шока, шагнул навстречу, сгорая от желания сграбастать Фила в охапку, но в этот момент Коулсон поднял взгляд и это пригвоздило Клинта к месту не хуже Торова Мъельнира. В глазах Фила плескалась та же самая усталость, что сводила с ума Клинта. И тоскливое, загнанное выражение в них никак не могло быть замаскировано внешней уверенностью. Но поразило Бартона не это. Поразила разочарованность, с которой Фил взглянул на него. Как будто он чего-то ждал, а Клинт этих ожиданий не оправдал. - Привет, кстати, - вяло произнес Коулсон. – А то мы что-то даже и не поздоровались. - Привет, Фил, - отозвался Бартон, лихорадочно соображая, в чем дело. – Я… я скучал, – пробормотал он, не придумав ничего более адекватного. - Я тоже, - просто ответил тот. – Тоже очень скучал. Жаль, не получилось увидеться раньше. Как ты? - Сойдет для кризиса. Могло быть и лучше. Фил присел на кровать, а Клинт все никак не мог приблизиться к нему. - Фил, я не понимаю, что происходит? - Зато я, к сожалению, понимаю прекрасно, что со мной и с тобой происходит, - одними губами улыбнулся Коулсон. – Мне следовало раньше догадаться. - О чем догадаться, Фил? – недоуменно поинтересовался Бартон. - Да все о том же, - Коулсон потер ладонями лицо, растрепал волосы и стал будто младше. – Это же ненормально – считать, что человек сумеет остаться прежним, пройдя через ад реинкарнации. Знаешь, тело – это очень много. Не привычки и условные рефлексы, а химия, какие-то внутренние процессы в мозгу, оно ведь вместе со мной не пришло в это тело, а осталось там, на Хелликарьере. Сюда пришла только моя память, ну, может еще и характер, - он невесело усмехнулся. – Все остальное, увы, мертво. Кажется, ты это раньше меня понял, раз не пожелал заново привыкать… - Ты этого от Старка понабрался? – недовольно перебил его Клинт. – Про химию, мозг и прочую научную ересь? - Неважно, - поморщился Фил. - Главное, до меня дошло наконец, почему ты тогда ушел и.. И до сих пор не выходил на связь, хотя мог. - Еще как важно. Я убью Старка, если встречу, - пообещал Бартон. – Я сбежал, потому что за нами следили. И к тому моменту, когда мы сидели и жевали пончики, на меня уже вышли. Я просто заметал следы. - Полгода? – иронично отозвался Коулсон. – За это время можно было пешком сгонять в Гватемалу, как ты и собирался. - Да, полгода! – повысил голос Бартон. – Чтобы убедиться в безопасности. И в Гватемале я не был, не хотел светиться на границе. И… и какого черта, Коулсон? Что за херню ты себе там надумал? Бартон не выдержал, быстро подошел к Филу и присел перед ним на корточки, взяв его ладони в свои. Коулсон заметно напрягся, но ничего не предпринимал, предоставляя инициативу Клинту. А тот пытливо смотрел ему в лицо, пытаясь поймать взгляд и понять. - Фил? – негромко позвал он. - Фил, что с тобой? Ты что, решил, будто я тогда тебе не поверил? Что я сбежал, потому что испугался? Фил, я ведь был там с тобой, в камере, ты чего? Думаешь, я бы позволил кому-то к себе прикоснуться, если бы не доверял? - Дело не в доверии… - начал Фил и замолчал. - А в чем же еще? – удивился Бартон. - Дело, не в доверии, а в том, кем я стал. Я не тот Фил Коулсон, к которому ты привык, с которым ты познакомился много лет назад, не тот, кого ты когда-то… - он не договорил. – Я иной, Клинт. - Не тот, кого я когда-то полюбил? – медленно закончил за него Бартон. – Ты это в виду имел? Фил промолчал, но по его лицу вполне можно было понять, что да, именно так он и думал. - Знаешь, ты один из самых здравомыслящих и хладнокровных людей, что мне известны, - задумчиво произнес Бартон. – И потому я даже не сомневался, что уж кому-кому, а тебе не составит труда разобраться. Понять меня и не делать поспешных выводов. Наверное, я действительно резковато тогда сбежал, но Фил, ну пойми, наконец, я хотел тебя уберечь! Сам посуди, ты бы не дал мне уехать одному, ты себя знаешь! Бартон все больше срывался на эмоции, пытаясь донести до Коулсона мотивы своего поступка, но тот будто не слышал. И тогда Клинт сделал то, о чем мечтал последние полгода – обхватил его и прижал к себе изо всех сил, пряча свое лицо у него на груди. Фил замер на мгновение и Клинт ощутил, как он едва заметно дрожит и сдерживает срывающееся от волнения дыхание, а затем обнимает Бартона в ответ. - Я скучал, - прошептал Клинт. – Я жутко скучал, Фил, ты даже не представляешь… Хотя, - он фыркнул. – Ты, скорее всего, как раз представляешь. Ты мне снишься по ночам. Такой как есть, как сейчас рядом со мной – снишься. Пальцы Коулсона вплелись в волосы Клинта, перебирая пряди, и тот шумно выдохнул, удерживая стон удовольствия. - Тогда, в камере, я не просто тебе поверил. Я знал, что это ты. Не спрашивай, откуда знал, я все равно не смогу объяснить. Но уже тогда я был уверен в этом на сто процентов, - Клинт поднял голову. – Фил, посмотри на меня. Посмотри! Их взгляды скрестились и Бартон вдруг потянулся вверх, ловя губы Коулсона своими. Вкус поцелуя вышел чуть горьковатым от дорожной пыли, что Коулсон успел нахватать, пока добирался сюда, но ничего слаще на свете сейчас для Клинта не было. Разве что… Тело почуяло поблизости что-то родное и тут же пожелало этим родным обладать. Клинт разорвал контакт и отстранился всего на миллиметр, чтобы прошептать: «Я люблю тебя». Еще один поцелуй и снова шепот: «Слышишь меня? Я тебя люблю». Бартон продолжал целовать Коулсона, а руки его будто зажили своей жизнью, забираясь под рубашку, нащупывая там горячую, как железо на солнце, кожу, поглаживая каждый квадратный дюйм, до которого могли добраться. Хотелось погрузить ладони вглубь этой кожи, самому нырнуть в нее, ощутить в себе, и раствориться, чтобы быть рядом всегда, не отпускать от себя больше никогда. Как ему только могла прийти в голову эта мысль – отпустить и уйти самому? Дурак, какой же он дурак… - Сам такой, - шепнули Клинту на ухо, и тут он понял, что последнюю мысль озвучил вслух. – Не смей больше так поступать, Клинт. Не надо. - Не буду, - пообещал Бартон. – Прости меня, Фил. Я идиот… Я никуда больше не уйду без тебя, - он потерся носом о подбородок Коулсона. – Честное слово, - он ощутил, как чужая ладонь скользнула по его спине, щекоча лопатки. – Если что, будем делить все проблемы пополам. Плечом к плечу, против всех… Рука тут же убралась с лопаток, а Бартона отодвинули чуть назад, чтобы можно было посмотреть на него в упор. Тот, не сразу понявший, что же такого он сейчас сказал, помалкивал, разглядывая в серых глазах собственное удивленное отражение, и только потом до него дошло. Именно это Коулсон хотел услышать от него. Не только сейчас, не только полгода назад и даже не годом раньше. Давно, когда между ними еще только зародилось нечто большое и теплое, что можно было делить только на двоих. И это лишь Бартона проблемы, что додумался он озвучить сию мысль лишь теперь, пусть уже давно она назревала где-то в подсознании. Хотя, глядя сейчас на благодарную улыбку Коулсона, Бартон не ругал себя, что тянул так долго. Пусть. Главное, он сказал. Главное, его услышали. Он чуть потянул Коулсона за галстук, чтобы тот наклонился, и поцеловал. Не как все разы до этого, легко, будто спрашивая, а глубоко, медленно, чувственно, касаясь своим языком чужого, стараясь за один вдох захватить как можно больше, кусая губы Коулсона и свои собственные. Странное желание раствориться никуда не делось, напротив, окрепло и разрослось внутри еще больше. Бартон с трудом заставил себя оторваться, чтобы дать Филу отдышаться и вдохнуть воздух самому. Коулсон тяжело дышал и Бартон ни черта не понимал, что за странное выражение застыло в его глазах, предпочитая думать, что внутренне он сейчас Коулсона понимает куда лучше, чем снаружи. А внутри, он был уверен, Фил точно так же горел от желания. Увлечь его в новый поцелуй, от которого голова шла кругом и глаза закрывались, чтобы не дать сойти мозгу с ума, оказалось совсем не сложно. Оторвавшись от Фила для очередного вдоха, Бартон понял, что ему мало. Губы горели, но этого было недостаточно, хотелось большего. Ум отказывался работать, и Клинт на чистой интуиции понял, что ему сейчас нужно сделать. Руки снова зажили своей жизнью, расстегивая пуговицы на брюках Коулсона, глаза заблестели, как у больного лихорадкой, а невинная и одновременно пошлая улыбка не желала сходить с лица. Фил сразу сообразил, что нужно Бартону, но мешать не стал, давая ему возможность все сделать самому, как он хочет. - Я хочу тебя, - тихо произнес Бартон. – Я хочу тебя всего, как есть, целиком, прямо здесь и сейчас. Внутри себя и неважно как. И я тебя получу. Только попробуй меня остановить. - И не думал даже, - усмехнулся Коулсон, но Клинт его, кажется, даже не услышал. - И вообще, сейчас моя очередь. - Ты о чем? - Как о чем? – удивился Бартон, запуская руку в чуть приспущенные боксеры. – В прошлый раз ты сказал, что хочешь все сделать сам. Теперь моя очередь. - Ну ты даешь, Клинт Бартон, - пробормотал Коулсон, откидываясь назад и упираясь руками в матрас, чтобы не рухнуть от ощущения сильной ладони на своем члене. - Расслабься, - посоветовал Клинт. – Вспомни, как я делал это в первый раз. - В первый раз мне показалось, что ты хочешь меня заживо съесть, - хмыкнул Фил, стараясь, чтобы голос не дрожал. – А во второй ты… Черт, Клинт! Коулсон вскинулся от неожиданности, когда Клинт взял в рот почти до самого конца, не тратя время на предварительные ласки, сжал кулаки, сминая покрывало, и издал клокочущий звук. Клинт улыбнулся бы ему, если бы мог, и если бы губы не были заняты тем, что скользили по чувствительной коже, обжигая ее и обжигаясь сами. Язык инстинктивно толкал головку члена и успевал обвести ее по окружности при каждом движении Бартона назад. При каждом движении вперед Клинт был занят тем, чтобы заглотить как можно глубже – в данный момент этого Бартону хотелось больше всего. И с каждой минутой ему было все сложнее удержаться и не пустить в ход зубы, будто он действительно желал устроить своеобразный акт каннибализма. Впрочем, мысленный контроль, не дающий потерять разум и хоть немного не прикусить кожу, возбуждал не хуже, чем безумное наслаждение, что читалось на лице у закрывшего глаза Коулсона. Занятый процессом, Клинт даже не успел уловить момент, когда сам возбудился настолько, что ткань его собственного белья начала раздражать уже только своим наличием на теле. Он осторожно, чтобы вдруг не кончить от неожиданности, коснулся себя, чуть надавил на бугор, выпирающий из трусов, а затем, стараясь не отвлекаться от основного занятия, сжал свой член. От одного движения перед глазами замелькала цветная метелица, а дыхание перехватило. Он замер, приходя в себя и понимая, что если сейчас продолжит в том же духе, то для него все закончится очень быстро и это будет нечестно по отношению к Филу. Тот, озадаченный тем, что Бартон остановился, чуть приподнялся, приоткрыл глаза, мутные и не особо осмысленные. Бартон просунул руку ему под поясницу, для удобства и чтобы быть ближе, и снова принялся за работу. Коулсон от нетерпения двинул бедрами и Клинт ухитрился побить собственный рекорд, едва не задохнувшись от чужой плоти в глотке. Головка щекотнула нёбо, и Коулсон тут же отозвался на это стоном сквозь зубы. Клинт решил его немного поддразнить, снизив темп, и начал работать языком и губами чуть медленней, сосредоточившись на том, чтобы без внимания не осталась ни одна деталь стоящего колом органа. Каждая выпирающая вена была изучена, и не раз. Но больше всего Бартон хотел понять, что за вкус он ощущает, когда раз за разом втягивает в себя член Фила. Что бы Клинт там не говорил Филу, но ему самому было в новинку происходящее сейчас, и было просто интересно изучать это тело и его реакции, сравнивать с тем, что было раньше, стараясь сделать все так, будто лучше быть уже просто не может. Но кроме любопытства и возбуждения внутри него разрасталось во все стороны почти забытое чувство – граничащая с собственническим эгоизмом нежность. Хотелось, чтобы этот момент не заканчивался, чтобы Фил сходил с ума, не пытаясь себя контролировать, как всякий раз, когда они были вместе. Хотелось доказать, что ничего страшного в том, чтобы отпустить себя, нет. Хотелось, чтобы этот человек принадлежал только ему и только с ним был… таким. Бартон старался изо всех сил, не отвлекаясь на себя и даже мысли не допуская о том, чтобы опустить руку вниз и начать ласкать себя. Только если попросит Фил, да и то можно будет поспорить. К тому же Коулсону явно сейчас было не до того. Он закусил губу и зажмурился, в остальном почти не меняясь в лице, будто не ему сейчас отсасывал Соколиный глаз. Клинта это немного разозлило. Немного – ровно настолько, чтобы вконец обнаглеть, просунуть свободную руку под рубашку, погладить грудь и пальцами чуть сжать правый сосок Коулсона. Тот ошеломленно распахнул глаза и Бартон вновь поймал себя на том, что ему хочется улыбнуться, так потрясающе это выглядело. Рука переместилась, чтобы повторить тоже самое с левым соском. Этого хватило. Фил не выдержал и сорвался, привстав и двинувшись вперед нижней половиной тела. Бартон успел увидеть полыхнувший в его глазах голод с легкой примесью сумасшествия. Успел увидеть, прежде чем правая ладонь Коулсона вцепилась в его затылок и резким рывком притянула к себе, заставляя Клинта взять так глубоко, что он действительно чуть не подавился. Он вроде недавно думал, что побил свой рекорд? Показалось. Кажется, сейчас он вообще станет олимпийским чемпионом в этом виде спорта. Ну, или ему поможет в этом Коулсон. Добившись своей цели – заставив Фила потерять контроль над собой - Бартон постарался расслабиться и закрыл глаза, сконцентрировавшись на пылающих огнем губах и такому знакомому клубку внизу живота, стараясь не особенно париться над тем фактом, что его сейчас совершенно похабно трахают в рот. Единственное, что было важно, так это личность того, кто это делал. Личность Клинта вполне устраивала. Ситуация тоже. Но он все еще сдерживался, чтобы не начать трогать себя, будто предвидя, что это все – только прелюдия. Фил стонал уже открыто, ничего и никого не стесняясь. Раскрасневшийся, с катящимся со лба потом, тяжело дышащий, как успел отметить Клинт, мельком открывший глаза, он растерял налет привычной цивилизованности и казался молодым кроманьонцем. Бартон и сам негромко постанывал, но негромко настолько, что полностью терялся за резкими стонами Коулсона. А тот наращивал скорость толчков и совершенно не заботился ни о чем. Бартон все чаще сглатывал слюну и продолжал держаться, замечая, что головка члена уже не щекочет, а откровенно душит и давит. В этом тоже было свое, извращенное удовольствие, знать, что можешь дышать в полную силу, но при этом терпеть давление, и ловить свой, только себе понятный кайф и умудряться даже чуть посасывать на грубые рывки, что распирают глотку. На минуту погрузившись в свои ощущения, Клинт пропустил момент, когда Коулсон вдруг начал работать с методичностью отбойного молотка. Такое пропустить в принципе было сложновато, но Бартон сумел, а когда опомнился, Фил уже все быстрее, выдыхая стоны через раз, двигался бедрами ему навстречу. Внутренняя поверхность щек, язык, горло и все остальное было истерзано атакой, но Бартон по смутно знакомому признаку – набухшей чуть больше головке, понял, что Коулсон уже почти на пике. Не то, что бы его слишком это беспокоило – он был готов принять все, что мог дать Фил, просто потому что хотел до конца распробовать нового, еще не познанного до конца Коулсона. Но в последний момент тот все же смог удержать себя и отстранил Бартона. Впрочем, Клинт заподозрил, что это просто какой-то застарелый рефлекс, потому что ничем и никак иначе себя он не проявил. Но, так или иначе, кончать Коулсон решил себе в руку, а не куда-то еще. Бартон, которого так беспардонно отстранили от кульминации, уселся было на пол прямо перед Коулсоном, но потом решил, что оргазм тот будет испытывать в компании страдающего от стояка Клинта, встал и, глядя ему прямо в глаза, облизнул губы, показывая самый краешек языка. Того самого языка, от которого Фил только что слетел с катушек. Этого зрелища Коулсону оказалось достаточно. Он дернулся, выгибаясь в спине так, словно собирался сделать мостик. Бартон успел его подхватить и рухнул на кровать вместе с ним, удерживая в руках сотрясающееся от экстаза тело. Фил тихо стонал, взрыкивал, когда его касался Клинт, шептал его имя, улыбался и Клинт улыбался в ответ. Несколько минут оба пытались отдышаться, а потом просто лежали. Точнее, просто лежал Фил, а Клинт давал ему передышку и старательно не думал, что дико хочет разрядки. - Мне еще нужно тебя в чем-то убеждать? – спросил Бартон, когда Фил чуть успокоился и занялся тем, что вытирал руку о простынь. - Можно ты будешь повторять это почаще? – фыркнул тот. – Мне показалось, я еще не все осознал. - Да хоть каждый день, - оскалился Клинт и чуть боднул Коулсона в грудь. – Каждый день по несколько раз, пока меня не свалит старость. - Да что ты знаешь о старости, сопляк? – шутливо возмутился Фил. - А ты что знаешь? – парировал Клинт. – Ты молодой, здоровый организм, который способен несколько раз за ночь и вообще… - Клинт, - угрожающе спокойно спросил Коулсон. – Ты хочешь сказать, что раньше это не я устраивал тебе такой марафон, что ты не мог сидеть неделю? - Ничего я не хочу сказать, я вообще тут просто так… - под пристальным взглядом Бартон чуть стушевался и признался: – Ну ладно, я просто дразнился. Простишь? - Ты невыносим, Клинт! – искренне рассмеялся Фил. - Да я в курсе, спасибо. Повторяй это почаще, мне очень нравится. - Да хоть каждый день, - произнес Коулсон, привставая на локте. – По нескольку раз, – он придвинулся к Клинту, нависая над ним. – В любой момент, если попросишь, - он невесомо поцеловал Клинта и последние слова произнес почти ему в губы. – Главное, ты попроси. Или намекни. - Знаешь, - хриплым голосом отозвался Бартон. – Кажется, мы сейчас говорим не о том, чтобы ты называл меня задницей. - А о чем? – с наигранным любопытством спросил Фил. - Ты меня понял. - Это просьба? – уточнил Коулсон. – Или намек? - Это требование, Фил! Или ты сейчас меня трахнешь или… - Или что? - Не знаю, еще не придумал. - А, ну раз так, я пока подожду, мне очень интересно, чем бы ты мог мне угрожать. - Зацелую до смерти, - мрачно пообещал Клинт. - Ого, это опасно! – усмехнулся Фил. – А если наоборот? – он нагнулся к шее Бартона и начал оставлять на ней метки одну за другой. – Ты выдержишь? – еще одна метка, чуть выше, на линии челюсти. – Я не слышу ответа, Клинт. - Фил, пожалуйста, хватит, - попросил Бартон, который уже не мог терпеть и жмурился от каждого укуса. – Не мучай меня. - А вот это уже больше похоже на просьбу, - удовлетворенно кивнул Коулсон, начиная раздеваться. Бартон с сумрачным восхищением наблюдал, как Фил избавляется от пиджака, обуви, надоевших уже брюк, оставаясь в полурасстегнутой рубашке. Затем он встал на колени, чуть потянулся, помогая Клинту приподняться и, не дав ему опомниться, начал целовать, спускаясь от уже упомянутой шеи вниз, к груди и плоскому, поджарому животу. Бартон глухо заворчал от нетерпения, выгибаясь навстречу. На мгновение Фил остановился, вдыхая запах кожи Клинта, а потом невыносимо медленно стал стаскивать с него белье. Тот сглотнул, вспомнив практически все их совместные ночи, когда Коулсон делал так же. - Клинт, - вдруг поднял голову Фил. – А у тебя есть что-нибудь, ну?.. - он неопределенно повертел пальцами. – Потому что если нет, то ты действительно не сможешь неделю сидеть, а нам сейчас не до того. - Сумка, под кроватью, - выдохнул Бартон. – Боковой карман, там найдешь. - Угу, понял, - Фил увлеченно начал копаться в указанном направлении. – Может, у тебя там и резинка есть? - Нет там ничего такого, - буркнул Бартон. - Да? То есть смазка есть, а всего остального нет? – иронично отозвался Коулсон, вынимая необходимое. - Ты на что рассчитывал в пустыне, Сокол? - Да ни на что! – сердито проворчал Бартон, садясь на кровати. – Это для лука!.. - А, то есть это машинное масло, - с пониманием сказал Фил. – Ну что ж, Старк бы оценил, думаю. - Фил! – окончательно разозлился Клинт. – Ты совсем? Ты решил меня довести, да? Это не машинное масло, это… Бартона грубо заткнули поцелуем, не дав закончить гневную тираду. Пару секунд он повозмущался, а потом плюнул и решил, что как-нибудь отомстит Филу за эту пытку. Однажды. Не сейчас. Сейчас ему внезапно стало хорошо, когда Фил провел указательным пальцем от основания члена по всей длине, большим пальцем надавливая на головку. Бартон шумно вздохнул. Пытка сладкая, приятная, но от этого не менее пытка. - Перевернись, - мягко скомандовал Коулсон. Клинт послушно встал на колени, расставив их пошире, и закатил глаза, услышав за спиной смешок. Коулсон провел ладонью по его спине, спускаясь по ней вниз, задержавшись на минутку на двух ямках поясницы, раскрытой пятерней чуть сжал кожу, вырывая у Бартона очередной сдавленный стон. Оттуда он спустился дальше, к ягодицам, а точнее, к расселине между ними. Провел пальцем по ней, задевая вход и чуть надавливая на него. Клинт выгнул шею, стараясь хоть что-то сделать. Затем его коснулось что-то холодное и Клинт непроизвольно дернулся в сторону, но Фил удержал его, схватив за бедро. - Тише, тише, это просто я, не бойся, - успокоительно прошептал он. – Не волнуйся, все будет хорошо, обещаю. Ты просто отвык. Клинт кивнул, потому что говорить ему не хотелось совершенно. А когда первый палец Фила, чуть вкручиваясь, вошел в него, ничего цензурного он бы и не сказал. Коулсон дал ему немного времени, чтобы привыкнуть к ощущениям, и неторопливо начал сгибать и разгибать палец. Бартон, сам того не ожидая, выматерился от нахлынувших от ощущений. Коулсон лишь хмыкнул на это, добавив второй палец. Бартон снова негромко ругнулся, на сей раз от ощущения холодного, жидкого огня, который в него вливали. Мышцы саднило, хотелось сжаться и отползти в сторонку, чтобы не было так больно, но вместе с тем еще больше хотелось насадиться на эти пальцы, как можно глубже, чтобы они достали до чувствительного бугорка внутри. От этого его удерживала рука Коулсона, сжимавшая бедро до синяков и удерживающая на месте. Бартон застонал, когда добавился третий палец, заерзал, тяжело дыша. - Фил, не будь сволочью, - через силу выдавил он. – Хватит, я больше не могу. Сделай уже это!.. - Если я потороплюсь, ты сам завтра будешь об этом жалеть, - наставительно произнес Коулсон. - А если не поторопишься, я сдохну прямо сейчас, и тебе будет стыдно, - почти прорычал Бартон. - Только попробуй, - тонко улыбнулся Коулсон. Видимо, решив, что Клинт прав и тянуть больше нет смысла, Фил прекратил терзать того понапрасну. Он несильно надавил на бедра Клинта, заставляя расставить его их еще шире, склонился и начал рассыпать по спине новые метки-засосы, придерживая за живот. Клинт подставил ему затылок и получил еще одну порцию жестких поцелуев. О том, что все это – отвлекающий маневр, он не догадался даже тогда, когда член Фила прикоснулся к раскрытому отверстию. Дошло до Бартона только тогда, когда внутрь него толкнулся уже не один палец, не два и не три, а нечто более ощутимое, что недавно он успел попробовать на вкус, а теперь… Теперь он тоже пробовал, но уже совершенно по иному. Бартон вскрикнул, и вопреки всему прозвучало это как-то жалко. Или жалобно, как показалось Коулсону, который тут же застыл. - Клинт? – обеспокоенно спросил он. – Что не так? - Все нормально. Продолжай. И не вздумай останавливаться!.. - А ты выдержишь? – подначил его Фил. - Спрашиваешь, - тихонько отозвался Бартон. Фил выполнил просьбу – он больше ни разу не остановился и ни о чем не спрашивал Клинта. С первого движения мастерски сумев войти именно под тем углом, как нужно. А Клинт постарался не изображать изнеженную девицу, сжал зубы… И понял, что ему, на самом-то деле, все нравится. Что боль ушла, заменившись странным, жгучим наслаждением. Странным? Нет, просто забытым, старательно вытесненным из памяти месяцами одиночества, когда от одного только воспоминания хотелось выть и лезть на стену. И с каждым толчком в его тело память, почти окостеневшая, оживала, расцвечивая прошлое и настоящее. Для Клинта, давно примирившегося разумом с новой внешностью Фила, наступил миг, когда с этим могло окончательно примириться и тело. Человек – это кусок крови и плоти, это набор электронных импульсов в мозгу, это гормоны и генетический материал. Все сразу и вместе с тем – ничего из этого. Человек – это та крайне нестабильная субстанция, что веками бередит умы людей своей непознаваемостью. Та неуловимая сущность, из-за которой воевали ангелы и демоны на небесах, а люди – на земле. Человек – это то, что для простоты принято называть душой. Конечно, ни о чем таком Клинт не раздумывал. Некогда, да и не до того было. Он не раздумывал, не рассуждал и не анализировал. Он же не Тони Старк, в конце концов. Он не искал ответ, потому что и вопрос толком не успел придумать. Он просто понял это в тот краткий миг, когда Фил сумел загнать его на метафорическую вершину. Не чувствуя тела, не понимая, кто он, где он, что делает, Бартон испытал нечто, сродни катарсису, и от этого мир посветлел и рассыпался миллионами разрядов. Для простоты это состояние у людей принято называть счастьем. В прожаренной солнцем пустыне, в старом мотеле, на раздолбанной от времени кровати, рядом с человеком, которого любил, Клинт чувствовал именно это. Он был счастлив.