***
Византия любил времяпровождение с детьми. Геракл, например, был тихим подростком, увлекался науками, так что его опекун мог часто поговорить на интересные им темы. С племянниками же он виделся редко, обстоятельства не позволяли. Его встречи с маленькими родственниками не были долгими, что и являлось одной из причиной, почему Константин был так уверен в своей любви к детям. Но когда его непонятного, после игры, цвета плащ окончательно порвался и потерялся в лесу, империя понял, что пора пересмотреть свои взгляды. Хотя смеющиеся дети были в восторге от их игры. — Эй, Оль, я сегодня лучше стреляю! — сказал сестре радостно Иван. — Ещё бы! Буйко Костя! Я сейчас так стрелу запущу, что вы её в жизни не найдете! — закричала Оля. Византия захотел завыть. Он уже потерял свою стрелу и безрезультатно искал её в незнакомом лесу. Войны он привык выигрывать стратегией, сила — не его сильная сторона. Хотя, если он играет с детьми, то почему бы не использовать свои сильные стороны и тут? — Хорошо! Константин поднял валявшиеся ветку и камень. После чего снял испорченный плащ и замотал камень в него. — Ну, так любой может. А ты попробуй в меня попасть! — крикнул он и побежал. Очутившись в месте, которое хоть как-то похоже на поляну, он подкинул камень в плаще вверх. Предмет с шумом рассек воздух, ломая сучья деревьев. Империя знал, что Оля повернулась на шум и обратила внимание на яркий грязный предмет. Она была слишком умна, чтобы стрелять в него, как Византия и ожидал. Когда плащ и камень упали, послышался свист. Константин улыбнулся. Его отец не особо занимался обучением сына, веря в священное понятие «самообразование». Однако некоторым вещам всё-таки научил его. Например, как сбивать стрелы на лету. Не то, чтобы обычной стрелой можно было убить воплощение, но всяк чувствовал себя лучше, зная, что шансы потерять сознание от кровопотери уменьшились. Палка разломала стрелу пополам. Византия подобрал её обломки. — Мимо! — крикнул он, зная, что дети видели его небольшой трюк. Вскоре они появились на полянке, с любопытством смотря на Константина. — Как ты это сделал? — спросила Оля, которая была уверена, что попадет. — Годы тренировок, — усмехнулся империя. — А плащ зачем было кидать? Тебя и так было слышно, — спросил Иван. — Понимаете… — Константин подобрал с земли потрепанный предмет, — он уже умер как вещь после нашей игры в лесу. Но каждый, даже вещь, хочет верить, что его смерть не была напрасной, — изрек лже-философию Константин. Дети ненадолго задумались, смотря на грязную ткань. — А что ты ещё можешь делать? — спросил Иван. — Я пишу прекрасные фрески… — не мог не похвастаться империя. — Нет, я про войну! — уточнил Ваня. — Ах, об этом… — Константин задумался. — Я неплохо держу оборону крепостей. — А мама рассказывала, как Владимир перехитрил тебя! — сказала Оля. Иван захихикал, а Константин закрыл глаза, напоминая себе, что с детьми нужно быть терпеливым. — Понимаете, это не совсем так… Тогда внутри крепости был предатель… Так со всеми может случиться… — терпеливо объяснил он. Дети озадачено переглянулись. — Со мной не случится, — уверенно заявил Иван. Оля кивнула. — Это точно. Мы любим свой народ, он не может предать нас. А если такое и случится, то у нас есть Наташа, мама и папа! Они нас никогда не покинут, а значит, что мы никогда не будем полностью преданы, ну только чуть-чуть, — сказала она, обнимая брата. Ваня хихикнул, обнимая сестру в ответ. Константин с грустной улыбкой смотрел на них, не желая спорить со счастливыми детьми. — Эй, гуляки, идите сюда, обед готов! — донесся со стороны дома отдаленный голос Китая. Дети тут же отпустили друг друга, побежав навстречу таинственным блюдам, а Константин пошел, не ожидая от обеда ничего доброго. Яо, позаимствовавший передник Руси, стоял рядом с накрытым столом, держа на руках перепачканную в муке, но довольную Наташу. Оля тут же забрала сестру и повела её умываться. Ваня с интересом смотрел на блюда. В середине стола стояла большая деревянная тарелка с горячими, как ребенку показалось, булками. Только приглядевшись, он понял, что это тесто, а в него завернуто мясо. Посыпанное сверху травами, блюдо и выглядело, и пахло восхитительно. Также уже были расставлены тарелки с непонятными для ребенка предметами. Он взял вещь, напоминающую маленькую стрелу без наконечника и перьев, но всё же немного заточенную, и спросил: — Что это? — Приборы для еды в моей стране, куайцзу, — ответил Ван, довольный тем, что ему удалось заинтересовать ребенка. — Ква-юзд-у, — попытался повторить название нахмурившийся ребенок. Китай улыбнулся. — Можно просто «палочки для еды», — сказал он. — Ты что, с собой их таскаешь? — спросил Константин, занимая место во главе стола. — Нет, я вырезал их из веток, — пожал плечами Яо, — не волнуйся, щепок нет. — Спасибо, не успокоил, — огрызнулся Византия. — Буйко, а что ты с самоваром делал? — спросила вернувшаяся с Наташей Оля, осматривая бедную утварь. — Ничего такого, из-за чего он мог бы сломаться, — заявил Китай. Он считал, что если предмет не сломался, то ничего запретного он с ним не сделал. Этот подход к имуществу запомнился детям надолго. — Кстати, Костя, ты масло взял? — Твою стряпню ничего не спасет, — вздохнул империя. — Давайте уже есть, а то остынет, — предложил голодный Иван, прерывая чуть было не начавшуюся словесную перепалку империй. Воплощения сели за стол. Китай коротко рассказал, как правильно есть палочками. Византия не стал даже слушать, сразу взяв вилку и ложку. Оля последовала примеру крёстного отца. Наташа решительно взяла в руки палочки. Иван, недолго думая, наточил одну палку и, насаживая на неё манты, ел их. Яо, громко рассуждая о странных европейских обычаях, хвалил Наташу, хотя у неё мало что получалось. Но все, даже Константин, признали, что Ван готовит вкусно. — А десерт будет? — поинтересовалась Наташа, почти успешно съевшая палочками обед. — Сейчас сделаю! — радостно сообщил Яо, убирая со стола грязные тарелки. — Это будут «фрукты в апельсиновом соку»! — А апельсины ты тоже из дерева вырежешь? — поинтересовался язвительно Константин. — Нет, я немного изменю рецепт. Многих фруктов тут нет… Ну, я возьму яблоки и груши, а вместо сока жареное молоко… — рассуждал вслух Яо. — Жареное молоко? — удивились дети. — Он в своей стране что только не делает, — сочувственно кивнул Византия и обратился к азиату: — Знаешь, мне эту стряпню религия есть не позволяет. — Как хочешь, — пожал плечами Яо, — а вы? — А мы одной религии с ним, — ответила за всех Оля. Младшие горячо закивали в подтверждение её слов. — Мне же легче, — сказал Ван, снимая передник, знаменуя тем самым снятие с себя кухаркиных обязанностей.***
Уже на следующий вечер, после того, как детей порадовал своей кухней Константин, а Яо развлек их китайскими играми, настала пора укладывать детей спать. Китай рассказал им пару сказок, Византия спел колыбельную, чем-то похожую на оду. После этого дети уснули, а две империи вышли на улицу. Поздняя летняя ночь встретила их прохладой и стрекотом кузнечиков. Они сели на крыльцо, и Византия молча достал из мешка, который он взял с собой, маленькую бутылку вина. Они некоторое время сидели так, мирно уничтожая содержимое сосуда. Вдруг раздался звон подков, и два всадника показались во дворе, остановив лошадей. Страны молча встали и подошли к приезжим, помогая Ярославе и Дархану спешиться. Китай позаботился о лошадях, пока Византия провел хозяев в дом, ставя на стол бутылку и стаканы, разливая содержимое. Русь вопросительно посмотрела на дверь. Константин кивнул. После этого девушка отпила из стакана, расслабляясь. В дом зашел Яо, присоединившись к ним. Некоторое время никто ничего не говорил. — Как прошли эти два дня? — тихо спросила всё-таки славянка. — Хорошо. Они молодцы, — ответил Китай. — Умные дети, — кивнул Византия. — Есть в кого, — заметил Дархан. Русь улыбнулась. — А вы как? Сделали то, что хотели? — спросил Византия. Лица хозяев помрачнели. — Нет, — коротко ответил Брагин. — После смерти Мстислава никто из князей не признает власть другого, каждый хочет получить больше земель и влияния, — задумчиво сказала девушка. — И эта поездка… — Да, не удалась. Скоро опять будет междоусобица. Я пережду её с детьми тут. Извините, я устала с дороги, спокойной ночи, — с этими словами Русь встала из-за стола и ушла в другую комнату, аккуратно закрыв дверь, стараясь не разбудить детей. Дархан проводил её грустным взглядом. — Что с ней? — спросил Константин. — Раздробленность, безвластие, слабость… — перечислил Брагин. Состояние жены беспокоило его, но он не мог ничего с этим сделать. — Обычно на состояние страны это так не действует, — заметил Китай, — да, физически страна слабеет, но Ярослава душевно подавлена. Она так переживает из-за междоусобиц? Он и Византия вопросительно смотрели на Дархана, который молчал, собираясь с мыслями. — Её брат... – вскоре начал он, — вы же знаете, как она привязана к нему, — империи кивнули. – Он постоянно ей писал, она отвечала… Их переписка длилась века. Но последние три года он перестал отвечать на её письма. В комнате повисла тишина. — Ты думаешь, он… — Я не знаю, — перебил Константина Брагин. – Он ушел в плавание и не вернулся. Халльдор упоминал, что собирается в долгое плавание. Раминта пишет, что будет ждать его. И Ярослава ждет и верит. — А что с его детьми? – спросил Китай. — Мы давно их не видели. Но, судя по слухам, у них всё хорошо. Они снова замолчали. После Византия наполнил стаканы, и воплощения выпили, не чокаясь, не решаясь произносить тост за здравие или за упокой.***
И всё же не только пропажа брата лишала Русь сил. Князья, за неимением сильного центра, стали укреплять отдельные княжества, не заботясь о благополучии государства в целом. Казалось, жизнь страны превратилась в одну непрекращающуюся междоусобицу. Половцы хоть и перестали быть серьёзной угрозой, но активно участвовали в княжеских войнах. Это привело к тому, что страна разваливалась на самостоятельные княжества. Ярослава болела. Обычная слабость вскоре переросла в лихорадку. Участвовать в усобицах князей она не могла, Дархан, не отходивший от неё, не имел на это права, а дети были слишком малы для этого. И даже несмотря на то, что Киев находился в упадке, семья не стремилась уехать в процветающие княжества, довольствуясь относительно спокойной жизнью в любимом городе. О походах Чингисхана они знали из рассказов торговцев да писем Яо, где он упоминал о завоеваниях младшего брата. Последнее письмо было отправлено под конец 6725 года**. В нём сообщалось, что Чингисхан захватил его северные земли, взяв в плен тысячи людей, разграбив города. Ван предупреждал, что монголы собираются в поход на запад, и советовал собирать войска для обороны. Тогда Русь, пересилив себя, объявила съезд князей, где попыталась убедить своих людей объединиться против надвигающейся угрозы. Слова страны услышали, но вместо объединения был заключен договор с Волжской Булгарией да половцами. И лишь в 6731, когда войска Субэдея и Джебе подошли близко к границам страны, князья объединились для совместного военного похода. К ним присоединились половцы. Ярослава надеялась, что эта битва сплотит её людей. Брагин же был другого мнения, но вслух свои опасения не выражал. Всё, вся дальнейшая судьба страны решилась в тот момент, когда почтовый голубь принес известия об исходе битвы. Русь сама вышла за письмом, и, внимательно прочитав его, нарочито спокойно сказала стоявшему позади Дархану: — Собираем вещи и вечером уезжаем во Владимир. Они проиграли, — и уже шепотом добавила, — было больно. Брагин кивнул, возвращаясь домой, быстро сообщая эту новость детям, зная, что Русь не любит, когда кто-то видит её слёзы.***
Ивану нравился город Владимир. Он был в нём множество раз, как и во многих своих городах, только в последние сто лет они провели в своем доме, в окрестностях Киева. Сейчас же они жили в этом городе почти пятнадцать лет. Он немного скучал по Зузе, который решил остаться и ждать их возвращения, но это был единственный недостаток. В ближайших лесах было много добычи, а с некоторых пор родители отпускали его с сестрой охотиться одних. Он вообще стал больше времени проводить с Олей, потому что родители часто отсутствовали дома, пытаясь объединить князей. Наташа же, зная любовь старших к охоте и боям, взяла на себя многие хлопоты по хозяйству, стараясь быть полезной семье. Конечно же, и Оля, и Ваня помогали ей, как могли, но оба считали, что еду лучше добывать, чем покупать, а потому часто уходили охотиться. Иван так же полюбил ходить к дружинникам князя. Воины любили хвастаться перед ним своим воинским искусством, обучая его новым приемам. Оля иногда приходила с ним. Детей часто хвалили, говоря, какими замечательными воинами они станут, когда вырастут. Ивану не нравилась эта фраза. Он и так рос два с половиной века, но до сих пор был похож на восьмилетнего ребенка. Иван многое знал и умел, но все всё равно относились к нему, как к ребенку. Он где-то услышал, что его с сёстрами взросление означает смерть его матери. Иван не против был всегда выглядеть маленьким. Он против, чтобы к нему так относились. Годы шли в напряженном ожидании нападения. Руси почти удалось объединить князей. Ей просто не хватило времени. Когда пришло сообщение о том, что монголы собирают войска для удара, они не были готовы. Князья, не сумевшие объединиться, выбрали оборонительную тактику, стараясь не дать своим княжествам пасть под натиском монгольского войска. Но некоторые князья отправились со своими дружинами в Углич, чтобы, собравшись с силами, разгромить войско монголов. Ярослава и Дархан остались во Владимире, собираясь возглавлять оборону города. Детей они хотели отправить с последними беженцами в Киев, так как монголы продолжали поход на север. Никто из детей не спорил, хотя они и желали остаться рядом с родителями. И до них дошла весть, что Москва разорена, и монголы направляются к Владимиру. Детей решено было отправить с отъезжающими купцами в тот же день, когда была получена печальная новость. Одна купеческая семья согласилась взять детей на свой воз. У Золотых Ворот было множество повозок, спешащих покинуть город, а у родителей и детей — время попрощаться. Русь дала детям последние наставления, и, едва сдерживая слезы, обняла их. Дархан был сдержанней в своих эмоциях, но Иван не мог не заметить его подавленность. Родителям было трудно отправлять их в Киев одних, но у них не было выбора. Они в последний раз попрощались, дети сели на воз, и их повезли прочь. Иван наблюдал за родителями. Бледная Ярослава, закутанная в шубу и платок, плакала. Дархан, одетый в меховые доспехи, обнимал её, прижимая к себе, стараясь поддержать. Когда Брагин заметил взгляд сына, то сделал свободной рукой жест, будто сжимает кулон на шее. Иван тут же дотронулся до груди, где под рубахой находился отцовский подарок. Родители уже скрылись из виду, а Иван всё сидел, задумавшись, не опуская руку. Его мама была воплощением так же, как и он. Его батя был воплощением. Но почему только их, детей, отправляют подальше от сражений? Они такие же воплощения, как и они. Они тоже имеют право защищать свой народ. Он вспомнил Польское княжество, Вука и других родственников, которых ему пару раз приходилось видеть. Они были едва ли старше его, но все относились к ним как к взрослым. Иван не против был выглядеть, как ребенок. Он был против, чтобы к нему так относились. Иван хотел поступать, как настоящий взрослый. Он спрыгнул с повозки в снег и, несмотря на возмущенный крик сестер, побежал к Владимиру, утопая в придорожных сугробах. Он схватился за шарф, что подарила ему сестра накануне. Иван будет сам выбирать. И он выбрал остаться и защищать свой народ.***
— Они близко. Иван с батей переглянулись и посмотрели на Русь, которая, прислонившись к стене городского укрепления, смотрела вдаль. Поле, покрытое снегом, дорога, по которой никто теперь не решался ездить, — вот и всё, что было видно из-за стены, построенной вокруг города. Но Ярослава видела на своей земле куда больше, чем Дархан мог себе представить. Он хотел её о чём-то спросить, но девушка вдруг быстрым шагом пошла к лестнице, попутно выкрикивая указания. Иван спешил за ней и батей, наблюдая за мамой. Русь уверенно шла вперед, в лихорадочном возбуждении отдавая приказы дружине, широко размахивая руками, активно жестикулируя ими, если забывала нужное слово, помогая себе говорить. Вскоре ребенок понял, что что-то не так. Щёки Ярославы покрыл лёгкий румянец, хотя даже в самую лютую зиму такого не было. Иван посмотрел на батьку, который непонимающе наблюдал за женщиной. — Бать, что с ней?.. — тихо спросил он. Дархан ничего не ответил. Вместо этого он подошел к Руси, попытавшись привлечь её внимание. Это удалось лишь после того, как он схватил жену за руку. Ярослава остановилась, с непониманием смотря на него. Он приложил руку к её лбу и охнул. — У тебя жар. Пойдем в избу, я… Договорить он не успел. Ярослава потеряла сознание, и он подхватил падающее воплощение. Воцарилась тишина. — Влад, — подозвал он одного из дружинников. К нему подошел молодой человек, готовый выполнить любой приказ. — Отвези её в Новгород. Нечего больной в обороне города участвовать, — он осторожно взял её на руки и передал человеку. Иван ещё долго смотрел на дорогу, по которой унесли его мать. — Бать… Что с ней? — повторил он свой вопрос. Брагин вздохнул. Он не мог сказать Ивану, — хотя он наверняка это чувствовал, — что Русь давно болела из-за разногласий князей, что сейчас, когда землю и города разоряют монголы, всё стало ещё хуже, что его мать просто может не выдержать, что… — Я не знаю, — ответил он. А вечером того же дня отправил из города с послом и Ивана. *** Козельск с первого взгляда понравился мальчику. Он никогда прежде не был в этом городе, и жалел, что причина его появления здесь нерадостная. У города было одно из лучших положений для обороны, и посол оставил воплощение тут, надеясь, что Иван будет в безопасности. Так и было некоторое время. Иван жил в покоях двенадцатилетнего князя Василия, бродил по городу, и молился о скорой встречи с родными. Так продолжалось месяц. А потом началась осада Козельска. Благодаря располагавшему к длительной обороне положению, жителям удалось продержаться два месяца. Два месяца люди жили в страхе за свои семьи, с малой надеждой, что дружина князя спасет их. Но потом к монголам пришло подкрепление. С помощью осадных машин захватчикам удалось пробить брешь в стене, но горожане смогли отбиться от монгольских воинов. А ночью было решено попытаться уничтожить осадные устройства. На это дело пошли все защитники города. Ивана оставили подле малолетнего князя, для защиты. И хотя с виду они могли казаться ровесниками, горожане могли доверить ему жизнь Василия. Оба не спали всю ночь, молясь за успех своих людей, рассказывая друг другу истории заграничных купцов да небылицы. Иван понял, что всё пропало, когда услышал треск пожара. Он вскочил с пола, на котором дети сидели, и посмотрел в окно. Город горел. Ивану вдруг стало очень больно. Будто бы сердце взяли в железные тиски и сдавили. Не привыкший к таким ощущениям, он согнулся, кашляя. — Что с тобой, Иван? — спросил князь, придерживая друга за плечи. Воплощение посмотрело на него и вдруг выпрямилось, не обращая внимания на боль. — Нам надо бежать, — сказал Иван. Бежать, так далеко, как они могут. Спасти князя, найти родителей — вот то, что ему сейчас нужно было сделать. Но как же мешает эта боль… Он взял Василия за руку и побежал к выходу из покоев, не обращая внимания на суету и крики нянечек со слугами. На улицах царил хаос. Женщины с заплаканными лицами беспорядочным роем бегали между домами, у многих на руках были маленькие дети. Вдруг Иван с ужасом понял, что на улице нет мужчин. Все отправились на вылазку, да, но неужели все погибли?.. Иван не стал долго размышлять и, покрепче сжав руку друга, побежал к городским стенам. Он старался не обращать внимания на крики людей. Он понимал их боль. Он чувствовал её, и это пугало. Воплощение почти добралось до городской стены, когда путь преградил монгол: весь в саже, с кривой ухмылкой на безбородом лице. У Ивана из оружия был лишь засапожный нож, который ему дал кузнец. Мальчик выхватил его и замер. Хоть он и умел драться, но никогда ещё ему не приходилось убивать человека. Его батя предупреждал, что когда-нибудь придется взять в руки оружие для защиты народа, но Иван не думал, что это произойдет так скоро. Ему было страшно и больно. Он не хотел этого, как и не хотел смерти этих людей. Монгол замахнулся своей саблей. Иван подскочил к нему, пригнулся и нанес один точный удар в горло. Противник упал. Воплощение обернулось к князю, который потрясенно, чуть ли не с испугом, смотрел то на труп, то на испачканного в чужой крови друга. — Пойдем, — Иван, не обращая внимания на тошноту от содеянного, вновь схватил его за руку, и они снова побежали к стене. Он знал, что им стоит пробраться через разрушенное место и бежать прочь. Воплощение надеялось, что у них получится. Они забежали за угол очередного дома, и он обрушился, перегородив им путь назад. Дети побежали дальше, но за очередным поворотом оказался высокий для монгола человек в долгополой шубе и в шапке с лисьей опушкой, с длинной тонкой косой. Он обернулся и с безразличием в золотых глазах посмотрел на стоящих перед ним детей. Иван загородил собой князя, держа перед собой нож, стараясь выглядеть грозно. — Не смотри так на меня, — монгол взял в руки саблю и стал медленно подходить к детям. — Не моя вина, что вы сегодня умрете. Вините в этом ваших бояр, отказавшихся подчиниться Бату-хану***. Из-за их гордыни вас ждет смерть. Иван внезапно одним прыжком оказался возле монгола, попытавшись так же перерезать ему горло. Удар блокировали. Противник, казалось, удивился проворности ребенка, но тут же ударил его в живот ногой. Иван согнулся, стараясь не упасть, стараясь сделать вдох. Послышался быстро затихший крик. Воплощение посмотрело в ту сторону. Монгол стоял над трупом маленького князя. Иван снова почувствовал боль. Он сильнее сжал нож, и попытался вновь убить противника. Его снова блокировали. Секунду они стояли, скрестив оружия, и мужчина обратил внимание на необычный цвет глаз Ивана. Глаз, что смотрели на него с ненавистью. — Понятно. Так ты сын Дархана и Ярославы. Наслышан, наслышан, — монгол замахнулся для удара, и Иван отпрыгнул назад, непонимающе смотря на него. — Ты их знаешь? — спросил он, внимательно следя за движениями противника. — Знаю. Мне следовало бы представиться. Алтан Улус, воплощение великого монгольского государства. Иван с удивлением посмотрел на воплощение захватчика. — Уходи с наших земель! Ты убиваешь наших людей, разоряешь наши города. Уходи! Алтан не обратил никакого внимания на его слова. — Знаешь, не могу понять, на кого ты больше похож: на отца или мать? Следовало получше рассмотреть их, пока была такая возможность… Иван почувствовал, что ему стало трудно дышать. Сердце бешено стучало, отдавая болью. — Что ты с ними сделал? — Твой отец попал в плен после взятия Владимира, и сейчас его доставили в Золотой Город. Раз уж он был воплощением города, то пусть им и остается. А вот Русь умерла. Как же эта река называлась? Сити, что ли?.. — Врешь! — крикнул мальчик, стараясь не плакать. — Она воплощение! Воплощение сильного народа! Она не могла так просто… — А ты знаешь, что нужно для смерти воплощения? — спросил Улус. Иван отрицательно покачал головой. — Скоро узнаешь. Но не сейчас. Мне интересно, что из тебя получится. До встречи. Алтан развернулся, оставляя Ивана наедине со своей болью. Мальчик понял, почему это было странно. Это не была боль от потери друга или матери, хотя и это пришло позже. Это была боль его народа. Он чувствовал каждую рану, каждую смерть, горе каждой семьи. Это была боль его народа, который хотел мести. Иван не заметил, как это превратилось в его собственные чувства. *** В тот год Козельск был сожжен дотла. Монгольские воины убили всех жителей, разграбили дома и ушли, оставив после себя разруху. Иван не забыл этот год и вряд ли забудет.