***
«Любезной сестре Ольге. Пишу это письмо с великой радостью, ибо снова имею возможность поддержать тебя, пусть и на расстоянии. Мысль, что мне приходится оставлять тебя в одиночестве, пусть и в родном городе, печалит меня. Но в Москву тебе приехать я не позволю, слишком велика опасность нового набега Орды. Хоть Киев тоже под угрозой нападения, но я надеюсь в случае угрозы перехватить его войско, а потому не смогу сам приехать к тебе. Это вынужденное решение удручает меня, но другого я не вижу. Как там Наташа? После того, как я узнал, что ты отослала её на запад, я переживаю за неё. Хоть там сейчас спокойно, и мы не позволим Алтану приблизиться к ней, мне тревожно. Она младшая из нас и выглядит совсем как ребенок. Я не представляю, что может с ней случиться во время пути, и как её приняли в отдаленных землях. Я не желаю говорить это, но после смерти матушки многое изменилось. Люди стали другими. Изменились мы. Я не ошибусь, если предположу, что ты чувствуешь боль людей? Я тоже. Знаешь, если задать этот вопрос Наташе, когда мы её найдем, то, боюсь, ответ будет положительный. Боюсь — ибо это означает начало разлуки. Но не надо о грустном! Батя говорил мне, что настоящие страны вольны делать что хотят, и никто не может помешать им. Когда-нибудь мы станем такими. Обещаю. Сначала я спасу его, а потом приеду за вами. Я знаю, у нас не получится жить как раньше… Без матушки уже ничего не будет как прежде. Но это не значит, что впереди только грусть, верно? Отправляя это письмо, с нетерпением жду ответа, надеясь в дальнейшем поддерживать с тобой связь. Всегда твой брат, Иван.» Иван подождал, пока чернила высохнут, после чего скрутил бумагу и обвязал веревкой. Надев шуб и валенки, он вышел из избы и пошел по скрипучему снегу окольными тропинками, дабы не привлекать к себе внимания. Через городские ворота он прошел спокойно — не пропустить его не могли. Дальше его путь пролегал через тропинку, наполовину занесенную снегом. Казалось, в последние годы сама природа не мучила славян жуткими холодами, словно жалея. И отойдя от города достаточно, чтобы быть уверенным, что его никто не увидит, он тихо позвал: — Деда Мороз… Призрак зимы не заставил себя ждать. Медленно воплотившись перед Иваном, он хмуро посмотрел на ребенка. — Иван… Уж не заболел ли ты? Иван покачал головой, хотя его бледное лицо и темные круги под глазами говорили об обратном. Но тот, кто чувствует всю боль народа в трудные времена, не мог выглядеть иначе. — Береги себя. Я не могу потерять ещё и тебя. — Я знаю, деда. Он неловко обнял его, будто бы боясь, что от этого движения Мороз может исчезнуть. — Мне так одиноко, деда. Я не могу увидеть сестер — им здесь опасно находиться, а уехать отсюда я не могу — люди верят, что со мной они получат свободу. Батька в плену, а матушка… — Иван, едва договорив слово, всхлипнул. Мороз осторожно погладил внука по голове, боясь причинить боль своей силой. — Я понимаю. Но это пройдет. Я не могу видеть мертвых, также как и подойти к Золотому Городу, где держат Дархана — не позволено мне природой ходить где угодно. Но сестер твоих я могу навестить. — Тогда… — Иван отстранился от Мороза, достал письмо и передал его, — это для Ольги. Она в Киеве. Я не знаю, где Наташа, где-то на западе, но где именно... — он резко замолчал, собираясь с мыслями. — Я боюсь. Я так боюсь, что с ней что-то случилось, что я не смогу её защитить. — Я понял, — сказал Мороз. — Я передам письмо, а потом тут же отправлюсь на поиски Наташи. Не волнуйся за неё. Она не пропадет. Только не она. Иван в последний раз обнял деда. После Мороз исчез, оставив после себя следы на земле. Пошел густой снег. Слипшиеся в полете снежинки падали на его лицо и тут же таяли, оставляя после себя чувство приятного холода. Ивану казалось, что этот холод вытягивает его эмоции, как хорошие так и плохие, будто в неловкой попытке утешить. Ивану казалось, что забирают саму душу. Но так действительно было проще. Намного. Прежде, чем вернуться обратно, он тихо прошептал «спасибо, дед».***
В Орде Дархан быстро понял, что он тут пленник и монголы будут при каждом удобном случае напоминать ему об этом. И хотя он вновь стал номинальным воплощением Тмутаракани, а ныне Матрики, жил он всё равно как пленник. Вместе с ним в шатре были Волжская Булгария, Хотен, да останавливался Китай, когда приезжал в Орду. В отличие от прочих воплощений, у него отняли только северные территории. Это давало ему определенную свободу действий. Бату-хану Яо всё же старался на глаза не показываться, но между братьями постоянно шли яростные споры. Обычно спокойный монгол начинал кричать про свои права, Ван тоже срывался, и в итоге братьев приходилось растаскивать, дабы обошлось без травм. Только Китай мог так открыто выражать своё отношение к Орде. Остальным пленникам приходилось хуже. Только Хотен смог более-менее приспособиться, замыслив приобщить монголов к своей культуре. Барсай же приобщилась к алкоголю. Дархан же занялся мелкой торговлей, благо, что Золотой город располагался вблизи судоходных рек, что позволяло даже пленникам, под присмотром, разумеется, торговать по мелочи. Брагин очень тщательно собирал все новости с запада. Он слышал про разорение Киева и победы Александра, но не знал, где именно его дети. С Ордой Дархан предпочитал не говорить, хотя монгол периодически снисходил до разговоров с ним, независимо от желаний еврея. Брагин сильно беспокоился за детей, но ничего изменить не мог. Не мог и избавиться от разъедавшего разум чувства вины. Он не сберег Русь, позволил убить её. Если бы он защитил Владимир, если бы убил Улуса, если бы не позволил взять себя в плен… Слишком много «если бы», чтобы смириться с утратой любимой. Однако, после смерти великого князя Ярослава Бату-хан отправил письмо Александру Невскому, с указанием явиться за великокняжеским ярлыком к нему. Казалось, город замер в ожидании решения князя: примет ли он предложение Бату-хана и Московское княжество станет подчиненной Орды или же соберет войско и даст бой врагу? Дархан не знал, что из этого хуже. Дни проходили в ожидании решения князя. И вот, летом того же года, послы сообщили, что князь приближается. Сопровождающие его люди не могли по численности превзойти войско монголов. Будет мир. Дархан не мог дождаться приезда Александра. Ведь кто-то, скорее всего Ольга, стала преемницей Руси, а значит, должна была приехать вместе с князем. Увидеть дочку, расспросить её, обнять — мечты, которыми Дархан жил некоторое время. И вот, когда в Золотом городе, утром жители были готовы встречать князя, Дархан старался выбрать место, с которого ему будет удобно увести своего ребенка и обнять, вдали от лишних глаз. Его поиски прервал монгольский воин, перекрыв копьём ему дорогу. — Нельзя, — сказал он, отвратительно ухмыляясь. Брагин нахмурился. — Я не спрашивал разрешения. Я хочу видеть, кто… — Нельзя. Приказ таков. Возвращайся в шатер, — он уже хотел подойти ближе, как вдруг Дархан развернулся и побежал прочь от воина, надеясь найти место, где охранники его не достанут. Он не мог пропустить эту встречу, он не мог упустить этот шанс, он не… Он не смог долго прятаться. Монголы повалили отчаянно сопротивлявшееся воплощение, скрутив ему руки. Брагин всё равно продолжал вырываться, пока громкий спокойный голос не спросил: — Что тут творится? Дархан узнал голос Орды. — Брат, прикажи своим людям отпустить Дархана. Они не имеют права вести себя так с воплощением, — голос Китая прозвучал также холодно, как и голос монгола. — Я сам решу, что мне приказывать моим людям, — огрызнулся Орда. — Итак, почему вы схватили Матрику? Дархан поморщился. Это имя ему не нравилось, но кого это волновало? — Он ослушался вашего приказа и пытался наблюдать за приездом князя, — отчеканил монгол. Алтан улыбнулся. — А, так вот что. Значит, ты хочешь увидеть издалека князя… Или того, кто приедет вместе с ним? Дархан промолчал. Отвечать Улусу он не хотел. — Отведите его в шатер и проследите, чтобы он не выходил, — отдав приказ, Алтан ушел. — Я обязательно расспрошу того, кто придет, что с ними происходит. Что им передать? — спросил Китай. Дархан посмотрел на него взглядом воплощения, которому предстоит десятилетиями ждать встречи с детьми. У которого пытались отобрать последнюю надежду в этом мире. Он мог бы пытаться сопротивляться, бежать, драться, но понимал, что ничего бы этим не добился. Его желание обнять своего ребенка, — то, что в обычной повседневной жизни происходило каждый день, — теперь было нереальным. Никто не позволит ему проявить свои чувства. Чувства, что не выразить словами. — Передай им, чтобы не сдавались. Брагину пришлось ждать Яо до вечера. Всё это время он не находил себе места от волнения. Тысяча незаданных вопросов кружились в его голове, но задать их было некому. Весь день снаружи доносился радостный шум. Дархан очень надеялся, что встреча проходила хорошо. Барсай уже не интересовалась новостями извне, а Хотан не забывал язвить. Наконец-то в шатер вошел Ван. — Идем. Они вышли за границу лагеря-города. Монголы пропустили их, не желая перечить империи. Вскоре Китай остановился, надеясь, что тут их не смогут подслушать. — Они уже… — Уехали, — сказал Китай, сочувственно глядя на друга. Брагин закрыл глаза. — Я так и знал. — Это был Иван, — сообщил Яо. Дархан изумленно на него посмотрел. — Подрос твой мальчик, нечего сказать. Окреп. — Так значит, преемник он… — задумчиво проговорил Дархан. — Было бы чего перенимать, — вздохнул Китай, усаживаясь на валун. — Ты уж прости, но после Ярославы мало чего осталось. Княжества, которые терпеть друг друга не могут… Не думаю, что они когда-нибудь смогут вновь стать единым целым. — Значит, не зря они появились… — пробормотал огорченный Брагин. Перемены в привычном мире происходили слишком стремительно, чтобы с ними можно было смириться. — Так где?.. — Оля в Киеве, помогает его отстраивать. Наташа на западе, там сейчас относительно спокойно. Ну, а Иван с Невским в Москву поедет, если князю вручат ярлык… — Хорошо, — отозвался еврей. — Они живы. Это хорошо… Так они сидели ещё некоторое время, и каждый думал о своём. Дархан таил в себе надежду вновь воссоединить семью, а Китай — вернуть свои земли. На это требовалось время, возможно, века. Но пока они не были готовы сдаться, маленький огонёк неповиновения не мог потухнуть. Даже если мысль о невозможности увидеть детей изнутри убивала Дархана.***
Иван никогда не думал, что жизнь государства будет такой тяжелой. Он понимал, что гнет Орды осложнял его задачу в тысячу раз, но людям от этого не было легче. Их родственников увели в плен, плодородные земли истоптали, заставив при этом платить большую дань. Боль отдельного человека была нестерпимой мукой. Иван же чувствовал боль каждого человека. Так не могло продолжаться вечно. Однажды терпение народа должно было лопнуть, словно гнойный нарыв. Иван понимал это. Ужасное предчувствие беды росло каждый день, но он ничего не мог с этим поделать. Всё началось с острой боли, вырвавшей Брагинского из сна. Иван упал с кровати, схватившись за рубаху на груди. Дышать стало больно, а жгучее чувство сосредоточилось в одной точке, будто бы уничтожало его изнутри, опаляя разум. На шум прибежала служанка. — Позови… Князя, — приказал ей княжество, после того, как она помогла ему лечь на кровать. Княжество Московское не знал, сколько времени прошло. Ему казалось, что боль длится уже годы. Иногда, что он ушел в забвение. Иногда, что он умер, и это есть ад. Но вскоре к нему пришел князь, Иван, прозванный народом Калита. — Князь… Неужели на нас напал Орда? — спросил Брагинский, с трудом садясь на кровать. — Нет. Восстание в Твери. Я уже принимаю меры. Скоро восставшие понесут наказание, — сказал князь, с грустью смотря на свою страну. — Но можно же найти другое решение! Это же наши люди. Нельзя так! — Иван хотел подняться, но вместо этого почти упал, благо Иван Данилович вовремя усадил воплощение обратно. — Отдохните. Вы сейчас не можете ничем помочь им, — с этими словами он пошел к двери. — Стойте! Я запрещаю это делать. Вы должны слушать меня, иначе… Иван не успел договорить. Последнее что он видел, был вышедший за дверь князь. После он провалился в темноту. Восстание в Твери 1327 года было жестоко подавлено Московским князем Иваном Калитой.***
Дархан проводил свои дни в молчаливом напряжении, постоянно чувствуя на себе презрительные взгляды монголов, по-прежнему развлекая себя мелкой торговлей. Это был единственный способ отвлечься от отравляющих разум мыслей о семье. Другие воплощения тоже худо-бедно пытались справляться со своим положением. Хотан постоянно ходил, словно тень прошлого себя, по лагерю, пытаясь разговаривать с воинами, высмеивая плененные воплощения, будто считая себя выше их. Дархан не мог не заметить, как с каждым годом тускнеет его взгляд, всё сильнее сутулятся плечи. Воплощение теряло себя, и это был вопрос времени, когда половец упадет и не сможет подняться. Но хуже всего было Барсай. Пристрастившись к алкоголю, она старалась добыть его любыми способами. Алтан, сначала пытавшийся бороться с этой пагубной чертой пленницы, в конце концов просто всеми силами ограничил для неё доступ к этому напитку. Барсай, не смотря на все старания монгола, всё равно умудрялась доставать себе запретные напитки. Орда, плюнув, смотрел на это сквозь пальцы, утешая себя тем, что Булгария, напившись, не буянит. Дархан, знавший девушку немного лучше, знал, что просто так это закончиться не может. Предчувствие, к сожалению, не обмануло. Всё началось в то утро, когда, проснувшись, еврей не обнаружил Барсай на её привычном месте, отсыпавшуюся после очередной попойки. Уже тогда он почувствовал нехорошее ощущение надвигающейся беды. В лагере было всё, как обычно, оживленно. Сновали между пестрых шатров монголы, занятые своими делами. Брагину казалось, что все вокруг счастливы. Что лишь его это чувство обделило. Монголы жили семьями, но еврей только в кошмаре мог представить, что его дети очутятся здесь. В этом и заключалась проблема. Его дети не здесь. Ему здесь не место. — Матрика! Дархан, поморщившись, обернулся на возглас. Орда, явно злой, приближался. Монголы вокруг почтительно склонились. — Что случилось? — спросил Дархан, не понимая, что могло вывести монгола из себя. Холодный ком внутри неприятно болел. — Где Барсай?