Посолонь

      — Где Барсай? — потребовал ответа Алтан, положив руку на саблю. Брагин нахмурился.       — Я не обязан следить за ней, — огрызнулся он.       — Отвечай! Это приказ, — сказал Орда, едва сдерживая свой гнев. Еврей решил не злить его.       — Я не видел её сегодня. — «А если хочешь, чтобы кто-то льстил тебе и восхвалял, дабы умерить твой гнев, то иди к Хотену, он это умеет», — добавил про себя еврей. Улус смерил его недоверчивым взглядом и ушел.       До вечера Дархан чувствовал растущее напряжение в лагере. Все бегали, обыскивали шатры, допрашивали людей, всеми силами пытаясь найти Булгарию. Брагин находился, от греха подальше, на своем обычном месте, недалеко от лагеря, постоянно чувствуя на себе взгляд приставленного охранника.       Когда уже ночь опустилась на землю, и пора было возвращаться, к нему подошел воин.       — Великий Алтан вызывает тебя к себе.       «Великий Алтан может идти в пень», — мысленно ответил Дархан, но под присмотром монголов таки пошел к Орде.       Он ждал его возле шатра хана. Возле него был Хотен, тоже под присмотром воина, чем был весьма недоволен.       — Барсай сбежала.       Дархан почувствовал, как сильно забилось его сердце. Сбежала? Как? Куда? Её же убьют! Брагин не мог поверить в услышанное, и тем не менее давно знал, что это может случиться.       — Она давно выпивала с двумя охранниками, — продолжил Орда, — а этой ночью принесла алкоголь покрепче, споила их, и сбежала.       Дархан, мысленно аплодируя такому плану побега, помрачнел, не сомневаясь, что утром головы охранников будут висеть в центре лагеря.       — Сегодня же мы отправляемся на поиски. Вы двое пойдете со мной.       — Как приманка или как заложники? — пробубнил Дархан, но монгол, к сожалению, его услышал.       — В зависимости от ситуации, — усмехнулся он.       — Тебя можно сразу казнить следом, — зло улыбнулся Хотен. Его воспаленные глаза нездорово слезились.       — И тебе того же, соседушка, — вздохнул Дархан.       Им дали лошадей, и они выехали из лагеря. С ними, помимо Алтана, было ещё несколько монголов и охотничьих собак, взявших след Барсай.       Воплощение, похоже, отправилась на север, стараясь выйти к устью реки, чтобы сбить преследователей со следа. Но водный путь охранялся монголами, а бесчисленные притоки не могли обеспечить надежного прикрытия.       Всю ночь и весь следующий день без отдыха они шли по её следу, пока он не вышел на большую дорогу, где ни одна собака не смогла бы из миллиарда запахов учуять нужный.       Дархан старался не смотреть на Орду. Он знал, что Алтан заметит улыбку на его лице. Но вместе с тем еврей страшно хотел увидеть лицо монгола в тот момент, когда тот понял бы, что его провели.       — Пошлите воинов в ближайшие города. Найти её, — хриплым голосом приказал Алтан, и воины тут же подчинились. Орда с пленниками вернулся в лагерь, а послле очень долго строил планы по поимке Барсай.       Безрезультатно.       Это произошло одиннадцать лет спустя.       Дархану казалось, что с пропажей Барсай из лагеря изъяли важную часть, которая делала его пребывание в нём немного уютней. Хотен, единственный его сосед по шатру, теперь безостановочно сыпал колкостями в сторону еврея. Сам половец совсем стал плох. Всё реже выходил он к монголам, предпочитая лежать на скудной подстилке. Хоть он и умирал на глазах Дархана, но тот не испытывал к нему сочувствия. Слишком много зла причинил он им в прошлом.       В тот день Дархан сидел на своем обычном месте, приторговывая мелочью. Покупателей не было, и еврей откровенно скучал. Вдруг к нему подошел бедно одетый путник, с виду мальчик пятнадцати лет, который тщательно старался скрыть своё лицо.       — Тебе чего? — вяло спросил он, не рассчитывая на хороший торг.       — Вы не выглядите, как монгол, — тихо произнес он, снимая капюшон. Лицо путника показалось Дархану смутно знакомым.       — Ты тоже на него не похож, — уклонился от ответа он. — Чего тебе надо?       — Вы — Йоханан?       Еврей вздрогнул. Это имя он давно сменил, дабы оно не выделялось в Азии, где он провел большую часть своей жизни. О нём упоминал он редко, и случайный путник не мог его знать.       — Кто ты? — тихо спросил он, хотя смутно догадывался об этом.       Мальчик улыбнулся.       — Значит это вы! Хорошо, — он принялся что-то искать в своих вещах, пока, наконец, не вытащил сложенное письмо. — Это вам. Прочитайте в одиночестве и никому не говорите о том, что вы узнаете, — сказав это и вручив удивленному еврею письмо, он быстро растворился в толпе людей.       Письмо он смог прочесть лишь вечером.       «Дорогой друг!       Пишу это письмо в надежде, что оно дойдет до тебя. К тому времени я буду уже мертва.       С того момента, как я сбежала из лагеря Орды, я жила лишь одним желанием — добраться до дома. Ты, наверное, уже догадался — у меня есть сын. Алтан не знает этого, и я буду счастлива, если и впредь это знание останется для него недосягаемым. Я оставила его совсем в юном возрасте, чтобы воевать с Ордой, но в итоге оказалась в плену. И все эти годы я готовила побег, хотя знала — вернувшись, я умру.       Так уж пошло, что мой мальчик, Ильнар, стал воплощением того, что от меня осталось. Я никогда не была сильной страной. Вся моя надежда на то, что он сможет сохранить мой народ. Именно поэтому я пошла на такой шаг.       Ты — не такой. Ты сможешь выжить, я в это верю. И твой сын, Иван, преемник большинства земель Руси, верно? Он сможет покончить с этим. Я верю.       Не знаю, когда ты получишь это письмо. Извини за то, что рассказала Ильнару о тебе, хотя это уже не имеет значения. Ты же всегда хотел вернуть старое имя, верно?       Помяни меня. И прощай.       Навечно твоя, Барсай.»       Дархан сжег письмо в первом же костре. Написанное заставило его о многом задуматься. «Не волнуйся, Барсай. Я обязательно помяну тебя вместе с Яо и Константином, за большим столом, когда всё это закончится», — пообещал он, хотя не знал, сможет ли сдержать своё слово.

***

      Москве надо бороться.       Это Иван понял, когда очередной пожар уничтожал его город, выжигая вечный шрам боли на его теле. Шрамы… За последнюю сотню лет они паутиной покрыли тело Ивана. Его людей убивали, угоняли в рабство, заставляя скорбь кровавыми ранами расцветать на теле воплощения. Убийство, грабеж, оскверненные земли… Самые болезненные были пожары. Он ненавидел эту всепоглощающую боль.       Народу надо бороться. Иначе никак.       Боль была за всё и всегда. За каждую битву, за каждый спор, за малейшее желание быть свободным. Как и сейчас, когда московский князь отказался выплачивать дань, Орда просто приказал сжечь город, предварительно разграбив ближайшие земли. Иван хотел защитить свой народ, но не мог подняться с земли. Слабость народа стала его слабостью. Ненависть народа стала его ненавистью. Но он, они, были беспомощны, словно дети.       Им всем надо бороться. Надо выжить.       Иван скучал по сестрам. Он не знал, где они, не знал, хорошо ли им, не знал, в безопасности ли они. Он всю жизнь прожил с ними, и теперь его пустой дом заставлял воплощение чувствовать себя ужасно одиноким. Он боялся за батю, который снова попал в плен. Дархан сам рассказал ему когда-то, что он уже провел сто лет в неволе. И что лучше умрет, чем снова позволит себя пленить. Иван боялся, что он опоздает, и Дархан исполнит эту угрозу. Дядя Китай, крёстный Византия… Иван давно не видел их. Яо пытается договориться с Ордой, у Константина проблемы с каким-то южным государством. Они перестали быть гостями в их доме. Ушли те времена, когда они могли часами с ними играть. Он надеялся, что когда-нибудь они снова все вместе смогут собраться и… и что всё будет похоже не прежние времена.       Ложь.       Уже ничего не будет как прежде.       Больше всего Иван скучал по матери. Тоска и боль потери съедала его изнутри, и он не знал, как с ней справиться. Не знал, как его сильная мать, которая всегда всех побеждала, могла так… Исчезнуть. После её смерти мир будто бы потерял какую-то важную часть, которая объединяла всех вместе.       Но надо бороться. Со всеми ранами, чувствами, что он испытал за последние сто лет…       Надо бороться. Или умереть.       Иван сжал в руках амулет, прося дать ему сил… ***       Никто тогда не думал о том, то эта битва навсегда станет алым пятном в истории. Две стороны хотели лишь победы. Одна из них боролась за право повелевать, другая — за право свободы.        Сильные полки уже почти сблизились друг с другом, когда один из татарского войска выехал вперед, похваляясь своей силой. Это был Челубей, один из лучших печенежских воинов. Не могло такое нахальство остаться без ответа. Александр Пересвет иноком из полка Владимира Всеволодовича, вышел вперед, готовый принять его вызов. И погнали войны коней своих друг на друга. Два полка замерли, беззвучно спрашивая «кто победит?..», ибо они могли определить исход битвы.       Двое воинов, пронзив друг друга, свалились с коней и умерли, предоставив судьбе решать, кто победит.       Двое воинов упали замертво. Тысячи сердец забились в унисон, тысячи рук сжали оружие, тысячи криков пронзили воздух. Два военачальника отдали приказ. Две страны почувствовали боль потери и желание своих людей сражаться до конца. И лишь одно воплощение, желавшее оказаться там, находилось за много миль от этого поля.       Кони пустились в бег, два ряда воинов столкнулись.       И начался ад.

***

      Москва. Дархан запомнил её маленькой деревенькой, что подобно другим деревням примкнет к более сильным княжествам. Поэтому сейчас, смотря на неё, он искренне хотел удивляться и радоваться её успеху.       Не мог.       Алтан стоял сбоку, возле связанного воплощения.       Это был первый раз, когда пленника выпустили так далеко из Золотого Города. К шатру, где находился Дархан, зашли люди с приказом проводить его до монгола. Хотен зло усмехнулся. Орда же, не утруждая себя объяснениями, связал его руки спереди веревкой и дал сносного коня.       Месяц длился их путь. Месяц Дархан ежеминутно ожидал смерти. Он знал, что Улус проиграл Ивану, и ожидал, что его желание мести отразится на нём. Каждый день проходил в страхе. Что с ним сделают? Отправят по частям сыну? Будут использовать при торге? Но все догадки опровергались. Орда не может быть таким мелочным. Всё не может закончиться так просто.       Орда обошел Рязань, взял Серпух, и приблизился к Москве.       Москва. Маленькая деревушка, ставшая великим княжеством, где сейчас находился его сын. Дархан смотрел на неё и чувствовал, как внутри зреет темное чувство скорой беды.       — Удивительно, что готовы в отчаянии сотворить люди, — задумчиво проговорил Алтан.       — Ты считаешь, что Московские князья стали сильными из-за отчаяния? — спросил Дархан, которого молчание Орды настораживало.       — Я считаю, что у них не было выбора, — ответил он, посмотрев на пленника холодным взглядом золотых глаз. — Пора тебе вернуться в лагерь. Скоро начнется осада.       Дархан послушно ушел. У него не было выбора, у него не было права узнать, где сейчас его сын и что монгол собирается делать. Это убивало его изнутри, но он никак не мог изменить своё беспомощное состояние. Два дня прошли в муке неизвестности. На третий день по всему лагерю разнеслась весть: Москва взята. Тысячи убитых. Город разграблен, сожжен, осквернен. Дархан, сидя на земле, слышал разговоры монголов о славном побоище, а перед глазами возник образ сына. Побитого, униженного. Если бы ему только дали шанс избавить его от страданий…       Но у него не было шанса изменить это.       На следующий день монголы двинулись в обратный путь, а Дархан, видевший город, где был Иван, снова не смог увидеть сына.

***

      Этот день Иван ждал долго.       Встреча была назначена в окрестностях Калуги. Он приехал раньше, когда солнце ещё не было в зените, чтобы быть уверенным — он успел вовремя. Потому что не явиться на эту встречу он не мог.       Они знали, что на берегу Оки есть старый дом. Дом, в котором когда-то они остановились всей семьей, возле ещё возникающего города. Тогда, сотни лет назад, всё было иначе.       Иван оставил жеребца пастись на поляне, а сам подошел к обветшалому дому. Большая часть его сгнила, остальная поросла травой. Брагинский не знал, что он ожидал тут увидеть. Воплощение подошло ближе к постройке и услышал неясный шум. Он осторожно приблизился к порогу бывшего дома. Послышалось рычание.       — Не бойся. Покажись, — попросил он, зная, что ни одно дикое животное на его землях не нападет на него.       Зашуршала трава, и перед Иваном показалось маленькое, человекоподобное существо, поросшее зеленой шерстью. На воплощение недоверчиво смотрели большие желтые глаза с вертикальными узкими зрачками. Это существо было похоже скорее на духа, что по воле случая напоминает человека, но Иван быстро понял, кто перед ним.       — Уйка? — позвал он домового, что жил в этой избе в годы Ваниного детства. В этом доме часто останавливались проезжие, так что Уйка не чувствовал, что его покинули. Всё прекратилось каких-то двести лет назад. Брагинский задумался: а сколько домов оказались заброшены, потому что в них некому жить? В одной только Москве Иван знал сотни домов, которые ещё с прошлого пожара не восстановили, хоть прошло уже больше полувека. Не восстановились ни люди, помнившие, чем грозит им неповиновение, ни Иван, получивший страшные ожоги, которые уже никогда не затянутся. Но даже такая трагедия не могла заставить его народ потерять волю к борьбе.       Уйка, поняв, кто перед ним, подкрался, будто животное, жалобным взглядом смотря на Ивана. Ваня присел и погладил его. Тот замурлыкал. «Совсем одичал, — подумал Брагинский, — и вряд ли уже сможет стать прежним».       Он вспомнил, как долго искал Зузю, которого они забрали во Владимир. После того, как он окончательно поселился в Москве, он смог на неделю уехать во Владимир, где искал своего домового. Город сильно изменился за такое короткое время, так что это было не просто. Нашелся Зузя в придорожной канаве. С тех пор он живет в доме Ивана, в Москве.       Тут он услышал стук копыт. Одичалый домовой вздрогнул и убежал. Иван выпрямился, чувствуя, как бешено стучит его сердце. Они здесь.       Он медленно, будто реальность сгустилась вокруг него, обернулся. На дороге с коня слезали две девочки. С этого расстояния он не узнал бы их, если бы заранее не знал, что они придут сюда. Брагинский почувствовал, что готов расплакаться. Он не сдвинулся с места, пока сестры шли к нему, стоя возле разрушенного дома с улыбкой.       — Ну здравствуй, Ваня, — сказала Ольга, когда сестры подошли к нему. Ольга за два столетия превратилась из маленькой девочки в юную девушку. Она, как всегда, была с непокрытой головой, прекрасной русой косой, в простой рубахе и суконных штанах да обычных онучах. Одежда её была в хорошем состоянии. Иван подумал, что теперь она ещё больше похожа на мать, и от этой мысли ему сделалось грустно.       — Привет, брат, — поздоровалась Наташа. Она сильно подросла, но до сих пор выглядела как ребенок. В отличие от сестры, Наташа была в богато расшитом сарафане.       — Привет, сестры, — сказал Иван. А потом обнял их.       Иван не хотел отпускать их, хотя знал, что у них впереди целый день вместе. Всего лишь день. Калуга была на границе между его землей и Литовским Княжеством. С ним, Торисом Лоринайтисом, Брагинский уже воевал пару раз. Вся проблема была в том, что пока Иван пытался защититься от Орды, Торис объявил владения Ольги и Наташи своей территорией. Иван знал, что Торис не будет обижать своих подданных, и вид сестер сегодня только подтвердил это. Сам Иван приехал в поношенной одежде, и сестры наверняка заметили это. Им пока что лучше остаться под литовским присмотром, пока Орда всё ещё не побежден. Так они хотя бы всегда будут вместе, будут всегда хорошо одеты и накормлены, и Ивану не придется переживать за них. Брагинский понимал необходимость такого решения, но всё равно болезненно переносил разлуку с сестрами.       Они провели весь день вместе, обсуждая случившееся с ними за последние двести лет. Ольга рассказала, как защищала, а потом помогала людям отстраивать Киев. Она хотела приехать к брату в Москву, но поняла, что не сможет оставить город. Она нужна там. Спустя какое-то время она поняла, что чувствует волю этого народа. После этого она уже не могла бросить город, и стала бороться за его благополучие, надеясь в будущем вернуться к брату.       Наташа же совершила опасный путь по лесам, пока не остановилась в одном маленьком городе. Там она спокойно жила какое-то время, пока Торис не присвоил эти земли себе. Хотя обижать ребенка, он, конечно, не стал, постоянно присылая Наташе богатые подарки.       Иван же сухо рассказал про пожар в Козельске, как он после этого нашел Александра и отправился с ним к Бату-хану в надежде найти батьку. При упоминании Дархана они загрустили. Его действительно не хватало. После Брагинский коротко описал его борьбу с Ордой, и попытки освободить батьку. Чтобы избежать неловкого молчания, Оля пошутила, что он как ребенок, раз не может расстаться с её шарфом даже летом       — Я не расстанусь с ним, пока не верну нам былое время, — сказал Иван.       — После смерти мамы его не вернуть, — с грустью сказала Наташа.       — Ни маму, ни дядю, ни тетю Раминту мы уже не вернем, — сказала Оля, — но зато, когда-нибудь, мы сможем собраться за одним столом с батей, вуйко Яо и Константином.       Иван кивнул, грустно улыбнувшись. Он знал, что Ван потерял свои северные владения и периодически приезжает в Орду, чтобы присматривать за Дарханом с Болгарией. С Византией же всё сложнее. Ещё до того, как Орда убил Русь, Константин страдал от набегов крестоносцев. Но даже в таком плачевном положении он умудрился завалить Ивана письмами, где выражал свои соболезнования, подбадривал крестника, обещал при первой же возможности помочь ему. Иван по мере возможности отвечал на них. И хотя не все его письма дошли до Византии, два воплощения были рады поддерживать друг друга в трудный момент.       — Когда-нибудь так и будет, — пообещал Иван, сжимая в руках подаренный батей амулет.       Он ещё не знал, что не сможет сдержать это обещание.