Мам, не поверишь: я не хочу свой день рождения. Это страшно. А знаешь почему? Потому что мне исполнится двадцать один и я стану совершеннолетней. И это, как оказывается, не так круто, как я хотела. Сколько себя помню, я мечтала о том моменте, когда стану окончательно, официально взрослой, когда достигну этого совершеннолетия, словно веря, что что-то резко изменится. Я стану самостоятельной, умной, уверенной, но на самом деле… Это значит совсем другое: я выйду замуж, я стану женой… Мама, мне дышать тяжело! Сейчас на часах 05:45, а у меня сна ни в одном глазу, потому что я знаю, что не хочу сегодняшний день. Хочу просто сбежать или не расти, потому что… Это глупо, я знаю. Это очень глупо, но я не могу взять себя в руки и принять это. И я… я ведь уже согласилась, приняла его предложение, все решено и обговорено, и я от Джонса так, как от Нила, не отделаюсь никогда. Он другой, он совсем другой. Он опасный, он властный, он… Я не знаю, какой он на самом деле, потому что, я уверена, это лишь маска, маска холодного человека, который хочет, чтобы его видели, на самом же деле он другой. Я хочу в это верить, иначе… Иначе я не выдержу. Я уже не выдерживаю. Я в ловушке. И мне страшно, мамочка. Скажи, что я справлюсь. Помоги мне. Одна я просто не справлюсь… Дай мне знак, что я не одна, или я упаду, оступлюсь и не найду сил встать.
Эмма не двигалась, глядя в одну точку, лишь сокрушенно выдыхала и сжимала челюсти, смаргивая слезы. Успокоиться не получалось, и она, резко вскочив, запустила дневником в стену, упав на ковер и обхватив горящую голову руками. Головная боль давила, лишая возможности легко дышать, и она подползла к батарее, обхватив колени руками, стараясь дышать как можно ровнее, не позволяя себе плакать. Но слезы жгли, жгли с такой силой, что она, несмотря на все усилия, в конце концов расплакалась как ребенок, уткнувшись лбом в согнутые колени. Очень хотелось пить, а батарея неприятно обжигала бок, но она была просто не в силах двинуться с места, чтобы хотя бы доползти до кровати. Ужас перед неизвестностью сковал ее, и Свон крепче сжала челюсти, ненавидя себя за слабость, умоляя прекратить и взять себя в руки, но продолжила сидеть, скрючившись, в углу комнаты. Там она и уснула, свернувшись клубочком и прижав колени к груди. Ее сон был тревожный, тяжелый, она морщилась, беззвучно что-то бормотала, сжимая и разжимая кулаки, ежась от непонятного холода. Не было ощущения, что она отдыхает, потому что она все еще была напряжена. Около десяти часов утра в дверь кто-то громко постучал, и Эмма, резко открыв глаза, дернулась, влетев виском в край батареи. Поморщившись и сонно зевнув, она вскочила, покачнувшись на неустойчивых ногах, кое-как подвязала халат и рывком открыла дверь, застыв на пороге. — Доброе утро и с днем рождения, — вежливо улыбнулся Киллиан, пройдя в комнату, и крепче перехватил широкую вазу, из которой разве что не вываливались нереальной красоты красные розы, которых было такое количество, что Эмма даже не взялась посчитать. — Точнее с совершеннолетием, что куда важнее, — добавил он, поставив вазу на стол и, удостоверившись, что та не упадет, повернулся к ней, окинув ее с ног до головы оценивающим взглядом. — Милый халат, только, думаю, тебе все-таки стоит по меньшей мере причесаться. Да и переодеться не помешало бы: гости явно не оценят подобный креатив со стороны виновницы торжества. Только сейчас до Свон дошло, что она стоит перед будущим мужем в короткой ночной рубашке до середины бедра и тонком шелковом халате, даже не завязанном. Волосы свалялись после сна и напоминают комок соломы, лицо раскраснелось, на щеке проступило красное пятно, глаза все еще сонные и полные непонимания. Да уж, действительно королева красоты. Однако она нашла в себе силы завязать пояс, наскоро собрать волосы в конский хвост и, повернувшись к нему, осведомиться даже немного грубо и высокомерно, сверкнув глазами. — А что ты здесь делаешь так рано? У тебя же постоянно дела. — Не в день рождения своей невесты, — легко отозвался он, и она застыла, не в силах вдохнуть хотя бы раз, ощущая, как легкие горят от нехватки кислорода. Она могла лишь смотреть на него, открыв от изумления рот, и часто моргать, в то время как он, казалось, не испытывал ни малейшей неловкости, даже немного насмехаясь над ее изумленным видом. Что-то было не так, и Свон отчаянно пыталась понять, что изменилось за несколько дней, но не находила ответа. Но потом Джонс медленно подошел к ней и, остановившись в непозволительной близости, коснулся ее щеки, убрав за ухо выбившуюся прядь. Его дыхание обожгло лицо, и она сглотнула, поджав губы, уловив запах кофе. — К тому же, — тихо добавил он, наклонив голову набок, — в нашу последнюю встречу я… не очень хорошо себя с тобой повел. Я был, пожалуй, даже груб и хочу извиниться. Просто… — он помолчал, на мгновение опустив глаза, потом продолжил, пожав плечами, — я считал, что если я все это умею, то почему ты не должна? Это глупо — придерживаться стереотипов, что женщина должна все делать по дому, но будет неправильно, если заниматься домашними делами буду я, а не ты. — Но… Разве ты не держишь горничных? Или слуг? — А зачем? У меня есть горничная, но она может что-то убрать или приготовить, если я поздно возвращаюсь домой или вымотался на работе. Я не хочу использовать чей-то труд, если могу сделать это сам. А мы с тобой — будущая семья, единый организм. Тебе просто придется всему этому научиться. — Я боюсь, — вдруг выпалила Эмма, поджав губы, и покраснела до корней волос, смаргивая слезы. Она не ожидала, что ее прорвет на такую искренность, но возможности забрать слова назад уже не было. Он осекся, нахмурившись, и она продолжила дрожащим голосом, нервно кусая губы и сцепив пальцы в замок. — Я боюсь того, что будет. Боюсь больше всего на свете. А вдруг я не справлюсь? Вдруг мне рано… рано становиться частью семьи? Мне страшно, я боюсь будущего, потому что я не вижу его. Я… я правда ничего не умею, ты прав, прав был, когда говорил, что я должна учиться жить, но я не думаю, что когда-нибудь… — она замолчала, зажмурившись, и потом встретилась с ним взглядом, с болью прошептав: — Просто ты в любом случае получишь гарант чего-то там, я не особо понимаю, зачем тебе нужна жена, но ты получишь то, что тебе нужно. А… а я? Я ведь фактически отдаю себя тебе, при этом не получая ничего взамен. У меня, судя по договору, будет полное отсутствие свободы. И… Что получу я? Киллиан поджал губы, глядя на свои руки, что-то обдумывая. Между его бровей пролегла складка, и Эмме вдруг дико захотелось разгладить ее пальцами. Он стоял слишком близко, она видела тонкий шрам у губы, родинку возле уха, трещинки на губах, каждую ресницу, чувствовала запах его одеколона, и это было просто невыносимо. Но потом он решительно вскинул голову и произнес жестко, скрипнув зубами. — Меня. Его ответ был как удар под дых, и Свон пошатнулась, обхватив себя руками, с трудом находя в себе силы нормально дышать и не падать, хотя слабость охватила все ее тело. Это было слишком… слишком интимно, слишком странная, неловкая, многозначительная фраза, и она не понимала, за что ей именно зацепиться. Однако глаза Джонса горели каким-то странным, темным, пугающим светом, и она могла лишь судорожно облизать губы, напоминая себе о необходимости дышать. — Допустим, — осторожно ответила она, не поднимая головы, потому что боялась, что не сможет нормально говорить, если встретится с ним взглядом, — но я ведь все еще могу отказаться? У меня есть право выбора, я могу… могу просто… Почему я должна это делать? — раздраженно осведомилась она, ненавидя себя за то, что не может подобрать нужные слова. — Хотя бы потому, что ты хочешь меня, Эмма. Всегда хотела. С того самого первого поцелуя после магазина, — сипло пояснил он, пожав плечами, и слабо улыбнулся. — Я видел твои глаза и сейчас могу сказать с уверенностью, что, если бы я тогда предложил продолжить наше общение, ты не отказалась бы. — Я… я не такая, ты не прав… — густо покраснела она, сжав руки в кулаки, но он лишь криво усмехнулся. — Я вижу, когда мне врут. И я уверен, что по приезде домой тебе пришлось менять белье, — к нему вернулась его прежняя, немного наглая и саркастическая информация, лицо расслабилось, в глазах проскользнул намек на скуку, и Киллиан на мгновение закатил глаза. — Но не думай об этом, лучше переодевайся и спускайся вниз, скоро придут твои друзья. Я приеду чуть позже. С днем рождения, — повторил Киллиан и, вскользь коснувшись губами ее щеки, покинул комнату, притворив за собой дверь.***
Позволяя служанкам вносить последние штрихи в ее наряд, Эмма стояла неподвижно на низенькой табуреточке, глядя в одну точку перед собой, и изо всех сил старалась не съесть всю помаду с губ, потому что Ингрид только недавно в третий раз добавила очередной слой, недовольно посмотрев на нее. Но она просто ничего не могла с собой поделать от страха и волнения. Ей хотелось бросить все, забиться в угол и плакать, прижав к груди блокнот. Но вместо этого она должна была терпеть присутствие девушек, то и дело просящих ее повернуться или поднять голову. Светлые волосы Свон по настоянию отца уложили в аккуратный, изящный пучок на затылке, покрытый мелкими завитками, и закололи небольшой резной заколкой с неброским цветком. А платье… Эмма понимала, что, будь она спокойна, она бы с ума сходила от мысли, что оно может в любой момент с нее соскользнуть, но сейчас все ее существо занимали совсем другие проблемы, гораздо более глобальные. Белоснежное, гипюровое платье плотно облегало ее тело, подчеркивая изгибы, тонкие бретельки придерживали его на плечах, в то время как спина девушки была обнажена практически полностью. Шлейф вился за ней серебристой дорожкой, напоминая снег, еще больше подчеркивая красоту ее наряда. Сейчас она с трудом помнила свой день рождения, который был всего полтора месяца назад, словно прошло несколько лет. Она не могла вспомнить, что было на столе, кто приходил ее поздравить, кто звонил, что ей подарили, все это размылось в ее памяти, став единым целым. Остался только слабый поцелуй на щеке да 210 роз в ее комнате, которые, вопреки всему, продержались на удивление долго, встречая ее каждое утро своей красотой и запахом. Киллиан тогда пришел уже поздно вечером, когда гости собирались расходиться и на столах почти не осталось еды, отвел ее в сторону, попросив уделить ему минуту внимания, и надел на ее руку изящный, тонкий серебряный браслет с бриллиантами, который, по ее меркам, стоил целое состояние. И сейчас, ожидая момент, когда она должна будет выйти к алтарю перед десятками гостей, Эмма снова и снова нервно вела пальцами по цепочке на руке, пытаясь успокоиться. И это почти помогало, если бы переживания не захлестывали ее с новой силой. — Вам все нравится, мисс? — послышался голос Ингрид, и Свон, вскинув глаза, почти равнодушно скользнула взглядом по своему отражению и торопливо кивнула, слабо улыбнувшись на долю секунды. — Да, все отлично. — Может, что-нибудь добавить? Больше туши? Румяна? Или, может, поменять тени? Освежить помаду? — Все хорошо, — с нажимом произнесла она, скрипнув зубами, и женщина послушно отступила, опустив голову. — Помоги мне, — сжав ее ладонь, она, придерживая длинную юбку, прошла по комнате и опустилась в кресло, закрыв лицо руками. — Но платье, мисс… — начала было сокрушенно служанка, но Эмма лишь сверкнула глазами, и та, кивнув, покинула комнату, прикрыв за собой дверь. Она сидела, почти не меняя положения, лишь едва заметно покачиваясь взад и вперед, сжав руки в кулаки. Дорогое платье, шикарная прическа, идеальный макияж, элитные духи, уникальная обувь, созданная специально для нее по заказу, маникюр, прекрасный букет, ожидающий ее на комоде у двери — все это не интересовало ее. Мыслями она уже неслась туда, где у покрытой цветами арки ее ждал будущий муж. Дрожь пронеслась по ее телу, и Свон резко вскочила, когда открылась дверь и в комнату вошел Голд в дорогом темно-бардовом костюме. — Скоро твой выход, дорогая, — произнес он с таким вдохновением, словно это была его свадьба. — Ты готова? — скользнув взглядом по ее лицу, Роберт нахмурился, сложив руки на груди. — Надеюсь, ты не собираешься что-то вытворить, чтобы сорвать свадьбу? Уже поздно отступать, ты должна это понимать. — Я понимаю, — кивнула она, не поднимая головы, и медленно покачала головой, — просто… разве ты не должен сейчас говорить мне, что надеешься, что я буду счастлива, что оторвешь ему голову, если он сделает что-то не так со мной, что я всегда смогу приехать к тебе и ты будешь меня ждать? — она встретилась с ним пустым взором. — Так же, вроде, все отцы говорят. Разве нет? — Эмма… — он поджал губы, вытянув их в линию, и, покачав головой, сел рядом с ней, — я… я не думаю, что мне стоит это говорить. Ты прекрасно знаешь, почему мы делаем все это, ты росла с осознанием, что когда-то это случится. Но в то же время… — он помолчал, нахмурившись, потом достал из внутреннего кармана небольшой футляр и повертел его в руках, — я пришел сюда не только ради того, чтобы проводить тебя. Я должен тебе это передать… от твоей матери, — тише добавил Роберт, и Эмма резко вскинула глаза, на мгновение перестав дышать, и взяла трясущимися руками коробочку, боясь и в то же время страстно желая ее открыть. — Дело в том, что она просила передать тебе это в день твоей свадьбы, как подарок. Когда-то я сам, будучи женихом, подарил ей его, но позднее она решила, что он должен быть у тебя. Я лишь выполняю ее просьбу. Сморгнув слезы, она осторожно открыла крышку и шумно выдохнула, проведя пальцами по небольшому кулону, на котором был искусно вырезан лебедь. Взяв цепочку в руку, она подняла украшение, внимательнее рассматривая его, и Голд, протянув руку, кивнул, показав, чтобы она повернулась к нему спиной. — Эмма, я… — произнес он, закрепив застежку, и поморщился, — просто помни, что ты… — слова не шли, и он, собравшись, продолжил уже грубее, — я очень надеюсь, что тебе хватит ума не опозорить меня в высшем обществе. Не для этого я так долго сгибался под другими, чтобы потом они же меня опустили еще ниже. Это понятно? — Конечно, отец, — просипела она, закусив губу, и, когда он встал, отходя к двери, сжала в руке кулон, жестко сжав челюсти. Через минуту в дверь постучались, и Ингрид сообщила, что все готово. Вмиг в комнату набежали служанки и, подняв Эмму, в последний раз расправили ее юбки, освежили помаду, закрепили фату и отступили в сторону, счастливо улыбаясь. А дальше — туман. Свон не помнила, как сжимала локоть отца, как шла, качаясь на высоких шпильках, как рисковала выронить букет, как то и дело наступала на платье, как слезились глаза, как она уже по привычке улыбалась всем вокруг, идя мимо рядом с отцом к украшенной арке, в упор глядя на Киллиана, точно так же смотрящего на нее, и не видя его из-за пелены слез, застлавших глаза. Она словно сквозь вату слышала слова священника, торжественное перешептывание гостей, шелест листьев, и очнулась только, когда Джонс, взяв ее дрожащие и холодные ладони в свои руки, начал говорить, медленно, спокойно и уверенно, четко выговаривая слова. — Я, Киллиан Джеймс Джонс, беру тебя, Эмма Анна Свон-Голд, в свои законные жены. В присутствии Бога, нашей семьи и друзей я предлагаю тебе своё сердце и торжественно обещаю быть твоим верным спутником в болезни и в здравии, в хорошие времена и в плохие, в радости и в горе. Я обещаю любить тебя безоговорочно, поддерживать тебя в твоих целях, чтить и уважать тебя, радоваться вместе с тобой и горевать, лелеять тебя, пока мы оба будем живы. Слабо улыбнувшись, она облизала губы и, собравшись с духом, одним комом выдохнула свою клятву, стараясь не думать, что она может ошибиться и оказаться посмешищем перед этими людьми. Хотя ей сейчас было уже все равно. — Я, Эмма Анна Свон-Голд, беру тебя, Киллиан Джеймс Джонс, в свои законные мужья. В присутствии Бога, нашей семьи и друзей, я обещаю прислушиваться к тебе и быть с тобой в болезни и в здравии, в хорошие времена и в плохие, в радости и в горе. Я обещаю любить тебя безоговорочно, поддерживать тебя в твоих целях, чтить и уважать тебя, радоваться вместе с тобой и горевать, лелеять тебя, пока мы оба будем живы. Дальше что-то сказал священник, но Эмма не слушала его, глядя в блестящие глаза Киллиана, который, взяв кольцо, надел его на ее палец, и она повторила его движение, с дрожью поняв, что золотое колечко отлично смотрится на его руке. — Объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту. Без фаты она почувствовала себя совсем беззащитной, почти нагой, и неосознанно поежилась, когда он убрал ее в сторону, открывая ее лицо. Сделав небольшой шаг вперед, Джонс подался к ней и, положив ладонь на ее затылок, прижался к ее губам целомудренным, практически официальным поцелуем, который даже близко не стоял с их первым. И она даже не успела толком ответить, как он уже отодвинулся, сжав ее дрожащую ладонь. Раздались бурные аплодисменты и крики толпы, поздравления, смех, и все смешалось в один сплошной клубок. Свон лишь отдаленно помнила, как ехала в лимузине, ощущая, как бедро Киллиана прижалось к ее бедру, как они танцевали посреди свадебного шатра, как практически каждые полчаса Руби, которая напилась в первый же час, требовала, чтобы они поцеловались, как их губы едва соприкасались, даже не размыкаясь, как они даже не смотрели друг на друга, почти не притрагиваясь к еде, как он периодически делал глоток шампанского, а она налегала на воду, пытаясь успокоиться, как на них сыпались поздравления, словно конфетти, практически без остановки, как… Крепко зажмурившись, Эмма вцепилась побелевшими руками в раковину, глядя на свое отражение. Серая, почти восковая кожа, остатки макияжа, синяки под глазами, сухие, потрескавшиеся губы и страх в глазах. Взяв себя в руки, она наскоро приняла душ, переоделась в новую ночную рубашку с кружевной накладкой, накинула на плечи халат и, кое-как заплетя волосы с косу, зашла в спальню, застыв на пороге. Это теперь ее жизнь, ее обязанности, ее будни. Она будет засыпать и просыпаться здесь, на этой постели, в этой комнате, с этим мужчиной. Она услышала шум воды из ванной на третьем этаже и, скинув халат, забралась на кровать, прижав одеяло к груди. Свон не знала, что ей делать, поэтому вцепилась в книгу, лежащую на комоде, и, открыв ее на середине, попыталась читать, вскоре выяснив, что это бесполезно. Через некоторое время в комнату вошел Киллиан в обычных серых свободных штанах с немного влажными волосами, что-то проверил в своем телефоне, открыл дверь на балкон, впуская свежий воздух, и лег на другую половину кровати, закинув руку за голову. Эмма не шевелилась, стараясь даже дышать как можно тише, кося на него краем глаза. Потом он, зевнув, коротко кивнул в ее сторону и, взбив подушку, повернулся спиной к ней, поправив одеяло. — Спокойной ночи, Эмма. Она открыла рот, едва не выронив книгу из ослабевших пальцев, но потом закусила губу, не позволяя словам сорваться, и, положив книгу на комод, сползла ниже, откинув голову на подушки. Ненавистные слезы снова стали жечь глаза, и она, озлобленно вытерев их, повернулась на другой бок, обхватив руками подушку. Она слышала, как Джонс напрягся, не получив от нее ответа, и, изогнув губы в ухмылке, закрыла глаза, надеясь, что сможет уснуть.