Холодным мужчинам

      Конечно, Киллиан даже не надеялся на то, что Эмма поймет его сможет простить. Это бы походило на какое-то волшебство, а если он что и уяснил за свою жизнь, так это то, что существует только жестокая реальность без грамма магии. Всегда нужно готовиться к худшему, чтобы потом, когда оно настанет, не было так больно. И он ожидал, что она сорвется, что набросится на него с претензиями, которые были более чем заслуженными, но в то же время в глубине души оставалась крохотная надежда, что она даст ему шанс все объяснить и извиниться.       Но она не дала.       Впрочем, и этот ее поступок он более чем хорошо понимал — слишком много всего вылилось на нее одним махом, чтобы она была готова продолжать обсуждение. Больше всего сейчас ей было нужно разобраться в том, что она узнала, по-максимуму разложить все по полочкам, понять, как она относится к полученной информации. И только после этого она, возможно, будет готова поговорить с ним. И то крайне маловероятно.       Остановившись возле окна, Киллиан взял с подоконника бокал с бурбоном, сделал небольшой глоток, провел языком по деснам и прикрыл глаза. Несомненно, решение скрывать от Эммы правду до последнего было не лучшим, что он делал в своей жизни, но на тот момент он думал, что поступает правильно, но теперь… Он заслуживал все это — и ее гнев, и презрение, и уход, и чувство вины вперемешку с одиночеством. Это был его персональный ад, и он понимал, что должен находиться в нем.       Прислонившись спиной к подоконнику, Киллиан поправил рукава рубашки, пытаясь хоть как-то занять себя, собрался убрать руки в карманы, но, нащупав неровный небольшой предмет, достал из кармана обручальное кольцо Эммы. В голове вспыхнуло воспоминание, как она с перекошенным от гнева лицом стащила его с пальца и отдала ему. В этом жесте было столько символизма, что сердце снова сжалось — она действительно оставила его, оставила вместе с этим кольцом все, что их связывало. Просто стерла этим жестом их прошлое, их историю… И это было невыносимо.       Вновь убрав его в карман, Киллиан опустошил бокал, наскоро промыл его в раковине, оставил сушиться и пошел на второй этаж, стараясь не акцентировать внимание на том, как тихо стало в его доме. Он отпустил прислугу на один день, решив, что ему нужно побыть одному, что было нелегко, особенно если учитывать тот факт, что Дэвид звонил ему с промежутком в десять минут и слал столько сообщений, что рисковал остаться на нуле. Но Киллиану нужно было личное пространство, и он не отвечал на звонки и смс.       Остановившись в коридоре, он помедлил пару секунд, а потом, прекрасно понимая, что это было плохой идеей, направился в сторону детской, открыл дверь и остановился на пороге, прислонившись к дверному косяку. Кроватка, манеж, оставленные игрушки… Киллиан прикрыл глаза и нарисовал картинку, которая была всего несколько дней назад: Уилл сидит в своей кроватке, раскачивая ее и что-то невнятно мыча, Эмма, устроившись поблизости на стуле, широко улыбается и пытается читать ему сказку, но в итоге сдается, откладывает книгу и, подхватив сына на руки, прижимает его к себе. Потом поднимает голову, встречается с мужем взглядом и легким движением головы подзывает его к себе.       Киллиан вздрогнул, качнул головой, пытаясь отогнать видение, закрыл дверь и вернулся в свой кабинет, потом остановился посреди комнаты и глубоко вздохнул, прислушиваясь к пустому дому. Ему потребовались годы, чтобы привыкнуть к одиночеству и принять его, сколько ему потребуется теперь, чтобы снова принять то, что он снова на мели?       Первым желанием было поехать к Миле и поговорить с ней, но он быстро отмел эту идею, решив, что не хватало ему только окончательно раскиснуть и еще, чего доброго, начать пить. Завтра нужно было идти на работу, и он не желал показывать окружающим, что с ним что-то не так. Для всех он должен выглядеть точно так же, как всегда — спокойным, уравновешенным человеком, который вызывает уважение.       Пододвинув стул, Киллиан опустился на него и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза. Конечно, он должен был рассказать все Эмме, а лучше говорить правду каждый раз, как появлялась проблема, тогда бы не было вчерашнего взрыва. Они бы вместе разбирались и с ДНК, и родством, и прошлым, и, возможно, она бы поняла его желание отомстить Голду за мать. Но молчание сломало все, и он поплатился за то, что скрывал от нее правду слишком долго.       Завибрировал его мобильный, и он, посмотрев на экран, скрипнул зубами, увидев номер матери. Он прекрасно понимал, зачем она звонила ему — для того, чтобы узнать, как закончилось их дело. Он очень четко видел, что ей будет абсолютно все равно на то, какие последствия имела их игра — для нее главным был тот факт, что Голд разорен и сломлен, все остальное же не имело значения, и это злило.       Отключив мобильный, Киллиан снова встал и, подойдя к окну, посмотрел на улицу. Дэвид снова и снова твердил в тот вечер, что он должен поехать к Эмме и поговорить с ней, извиниться, признать свою вину… Будто он не сделал это. Каждую минуту этого дня он изводил себя тем, что ругал свою нерешительность, потому что, если бы ему хватило ума рассказать всю правду, сейчас бы было иначе.       Наверняка, они бы поссорились, но Эмма бы точно не ушла и, самое главное, не забрала Уилла с собой. Поджав губы, он провел рукой по волосам и прислонился лбом к холодному стеклу, прикрыл глаза и уперся руками в подоконник. Он всегда мечтал о ребенке, мечтал стать отцом, и когда Мила сказала ему о том, что она ждет ребенка, он был самым счастливым человеком на свете. Он помнил, как они ждали Альфреда, как часами говорили о том, что его может ждать в будущем, как мечтали, верили в то, что он вырастет прекрасным человеком. А потом — выстрел, и все погрузилось во тьму на долгие годы.       Пока не появилась Эмма.       Качнув головой, словно пытаясь привести себя в порядок, Киллиан покосился на стол, на котором стояла их с Эммой фотография с их отдыха в Вегасе, и на его губах появилась легкая улыбка. Они были там такими настоящими, такими свободными, искренними, молодыми, и Эмма… Пройдя по комнате, он взял с руки фоторамку и провел рукой по лицу женщины, продолжая улыбаться.       Она была такая смешная, веселая, абсолютно безбашенная, но между тем безумно притягательная, ее бешеная энергетика не отталкивала, а наоборот манила. Он коснулся кончиками пальцев своих губ — их покалывало от воспоминаний о вкусе ее губ. Он помнил их объятия, поцелуи, их ночи и ранние пробуждения, ее смех, теплое дыхание над утром, безграничное доверие в зеленых глазах… Которое он предал так жестоко. — Идиот…       С легким хлопком поставив рамку на стол, он, помедлив, достал из комода упаковку сигарет и зажигалку, прошел на балкон и, прислонившись к перилам, закурил. Он ненавидел эту привычку, но иногда рука сама тянулась к сигаретам, и он не мог устоять. Он не ловил какого-то кайфа от того, что травил себя, что выдыхал едкий дым, что морщился от неприятного вкуса — он делал это только ради того, чтобы хоть как-то занять себя. Завтра предстоял трудный день на работе, и он хотел дать себе еще один вечер относительного спокойствия.       Не в силах сидеть на одном месте, Киллиан, потушив сигарету, распрямился и спустился на первый этаж, прошел по комнатам, но в какой-то момент, поняв, что мечется из одного угла в другой, не находя себе места, опустился на диван в гостиной и включил телевизор, но даже не посмотрел на него. Все его мысли занимали Эмма и Уилл, и как бы он ни пытался отвлечься на что-то другое, ничего не выходило.       Куда она поехала? Скорее всего в Роберту, куда еще? Он нахмурился, подумав о том, что она могла обратиться за помощью к Грэму. Вспомнив, что он как-то уже ударил его, на душе стало немного спокойнее, но лишь на пару мгновений. Была ли Эмма в состоянии так быстро перекинуться с одного мужчины на другого? Хамберт вполне неплохо зарабатывал, его любило высшее общество, он умел подстраиваться под людей, так что мог вполне обеспечить все, что ей нужно.       Конечно, сейчас у нее появился собственный бизнес, который при хороших обстоятельствах должен давать неплохую прибыль, но на данный момент трудно сказать, что у нее нет финансовых проблем — скорее всего она посчитает себя слишком гордой, чтобы просить деньги у отца, а Грэм… Нужно быть слепым, чтобы не понимать, что этот идиот без ума от нее и сделает все, что она попросит.       Воображение нарисовало картину, как Грэм опускает Эмму на кровать, прижимая ее к себе и исследуя ее лицо губами, и ему стало тошно. Моргнув, Киллиан переключил канал и, свесив ноги с дивана, провел рукой по волосам и взлохматил их, возвращая себя в реальность. Нет, она не могла так поступить. Если ни с ним, то, по крайней мере, с Уиллом.       Или Нил? Могла бы она возобновить с ним отношения? Когда Киллиан появился в ее жизни, Эмма планировала выйти замуж за этого высокомерного урода, и, вроде, ее все устраивало. Была ли она способна ради денег и обеспеченности согласиться вернуть их отношения? В горле встал ком, и он прошел на кухню, налил себе воды и залпом опустошил весь стакан.       Нет, это было за гранью реальности. Как бы Эмма ни была обижена на него, как бы он ни оскорбил ее своей ложью, сколько бы информации на нее ни вылилось, она не была способна так поступить. Какая-то другая женщина — возможно, но не его Эмма, не его жена, которая долгие месяцы менялась на его глазах и не переставала удивлять.       Он не знал, чего ему ожидать от будущего, слова Дэвида о разводе сильно зацепили его, потому что в таком случае встал бы вопрос о том, с кем останется Уилл, и эти разборки сделали бы только хуже, еще сильнее рассорив их, а ему казалось, что сейчас отношения между ними и так находились на грани. Однако он знал одно — он бы ни за что не отдал ей ребенка. Возможно, это стало бы крестом на всем, что их объединяло, но он не мог снова лишиться сына, это было выше его сил. — Какой же ты дурак…       Он взъерошил свои волосы, дернул головой, отгоняя мысли о том, чтобы снова закурить, и зашел в комнату Эммы. Она почти ничего не взяла, схватив что-то по верхам, и большая часть ее вещей осталась на своих местах. Ее духи на туалетном столике, одежда в шкафу, белье в комоде… Эта комната пахла ею, пахла ее смехом, ее открытости миру, ее чувствами.       Я люблю тебя. В голове возник ее голос и взгляд в тот момент, когда она, глядя на него так искренне, призналась ему в своих чувствах так открыто и просто, не кривя душой и не играя. Эмма была так естественна и прекрасна в тот момент, что он с трудом мог дышать, пытаясь осознать то, что она сказала ему. Киллиан понимал, что ей было страшно в тот момент — страшно признаваться первой в чем-то настолько важном, но она сделала это. Не зря говорят, что, признаваясь в любви, человек дает другому в руки оружие, которое может тебя убить. и он понимает, что его судьба находится в руках этого человека, но он не бежит, а наоборот подходит еще ближе, чтобы выстрел не ранил, а убил на месте.       И он правда убил ее, растоптал, разорвал в клочья ее признание, ее веру в него, фактически послал ее чувства, отмахнувшись от них, как от чего-то, не имеющего значения. Хотя на самом деле ему хотелось обхватить ее руками и шептать, шептать, шептать до хрипоты о том, что он тоже любит.       Все уже давно стало слишком серьезно, вся эта месть, желание проучить Роберта — все это отошло на задний план, и Киллиан просто жил Эммой, дышал ею, давился новыми эмоциями, с каждым днем все больше и больше отпуская прошлое. Она помогала ему стать лучше, открывала ему глаза на мир, хотя он был старше, но рядом с ней это не имело значения. Он любил быть частью ее мира, любил следить за ее движениями, любил слушать ее голос, любил наблюдать за тем, как она мыслит и размышляет — во всем этом была своя особая прелесть, и он не мог не улыбаться, особенно в те моменты, когда она сидела с Уиллом.       Именно в те моменты, когда Киллиан заставал ее с ребенком, он любил больше всего. Обычно Эмма старалась ради него выглядеть как можно лучше — красилась, выбирала одежду, возилась подолгу с волосами, все ради того, чтобы увидеть его восхищение. Но он больше любил ее, когда она была с сыном — когда, лохматая, ненакрашенная, в обычной футболке и шортах, она сидела прямо на ковре и показывала Уиллу игрушки, так заливисто смеялась, трясла волосами и так улыбалась, что у него щемило сердце. Его Эмма, девушка, которая вернула его к жизни. А он ей врал. — Трус! — пнув ногой ножку кровати, Киллиан запустил пальцы в волосы и зажмурился, хрипло дыша через нос. Кашель прорвался сквозь зубы, и он прижал кулак к губам, зажмурившись. Когда горло перестало ныть, он посмотрел на часы, обдумывая пришедшую в голову идею. Он вполне успевал обернуться допоздна, чтобы успеть выспаться перед работой, если, конечно, он вообще уснет.       Тряхнув головой, он наскоро переоделся, взял все необходимое и, написав Джеймсу, чтобы он подогнал машину, вышел на улицу. Нужно расставить все точки над «i» хотя бы в плане Мэри, чтобы с ней было покончено, а Эмма… Им обоим нужно время все осмыслить.

***

— Что ты сделал?! — голос Мэри подскочил, и Киллиан слабо поморщился, продолжая сверлить взглядом ковер. — Ты серьезно?! После всех этих лет, после ухищрений, на которые мы пошли ради того, чтобы добиться нашей цели, в последний момент ты просто сдался и отменил все, чего мы добились?! — Да, мама, — жестко отозвался он, подняв голову, — в последний момент я отказался от этой затеи, вернул Роберту все деньги, что забрал в прошлый раз, и отменил всю процедуру. Навсегда. Распустил людей, которых нанимал, так что с этим покончено. — Но… — Я понимаю, — он встал на ноги, сверкнув глазами, и она отпрянула, немного испуганно глядя на него, — для тебя имеет значение только то, что месть не удалась, но ты даже не спросила, чем все это обернулось для меня. Хотя, думаю, тебе будет не интересно узнать о том, что от меня ушла Эмма, что она забрала Уилла, что мы на грани развода, — Мэри побледнела и тяжело опустилась в кресло. — Но это ведь все не важно, правда? Главное, что Роберт остался при деньгах, а ты — не отомщенная. — Киллиан, я… — Не надо, правда, — отмахнулся он, убрав руки в карманы, — я знаю, что ты никогда не принимала ее, выводила из себя, оскорбляла, а она терпела столько, сколько могла. Я бы, наверное, никогда не узнал о ваших ссорах, если бы не эта чертова пресса. Эмма не виновата в том, что ее отец бросил тебя много лет назад, и она не должна была расплачиваться за его ошибки, но ей пришлось. — Что случилось? — поднявшись, она осторожно коснулась его плеча. — Расскажи мне, Киллиан… — Что случилось? — он горько усмехнулся. — Она влюбилась в меня, а я ее предал. Врал ей все это время, причем врал в глаза, использовал в своих целях, а она верила в то, что у нас что-то может получиться. Но в итоге в тот момент, когда она была по-настоящему уязвима, я предал ее веру, — голос Киллиана сошел на нет, и он провел языком по сухим губам.       Качнув головой, он сел на диван и, откинувшись на спинку, прикрыл глаза, вцепившись руками в колени. Мэри молчала несколько секунд, потом села рядом, сжала его холодную, немного дрожащую руку и взволнованно посмотрела на его бледное, измученное лицо. Вспомнив, каким он казался молодым, счастливым и загорелым, когда она видела его в прошлый раз, ей стало страшно от этого дикого контраста — он словно постарел и осунулся, напрочь растеряв все, что приобрел. — Ты… ты любишь ее? — негромко спросила она, мягко поглаживая кожу на его руке. Веки Киллиана дрогнули, он открыл глаза и, посмотрев на нее, слабо улыбнулся. — Ты ведь из-за нее отказался от мести Роберту, верно? — Ты не видела ее лица в тот момент, когда она говорила со своим отцом, — отозвался он, глядя ей в глаза, — она… она так переживала за него, за его здоровье, так боялась его потерять… Ее слезы были такими искренними, а боль такой настоящей, что я просто не смог ничего сделать. Я просто понял, что прошлое должно оставаться в прошлом, потому что в настоящем женщина, которая является для меня всем, сгибалась от боли и страха за своего отца. — Ты правда полюбил ее, — словно не веря, прошептала она, и Киллиан, поднявшись, отошел к окну, помолчал с минуту, тщательно подбирая слова, а потом, подняв голову и глядя на дождь снаружи, ответил негромко: — Я люблю ее слишком сильно. И… и если для нее будет лучше жить без меня, я отпущу ее.