Wings of Angel

POV Фрэнк Он летел. Джерард летел. Всё получилось. У меня перехватило дыхание, когда в холодном свете вышедшей из-за туч луны я увидел летящего высоко над землёй парня. Моего Ангела. Такого прекрасного, словно сошедшего с картины великого художника. Такого недостижимого и далёкого, и такого родного. Я смотрел на него и не мог сдержать счастливой улыбки. Сейчас, когда Джерард парил в небе, всё казалось таким правильным. Вроде бы вся наша жизнь стала одной сплошной ошибкой, когда в наших генах появилась мутация, но странная судьба свела нас всех вместе. Такой неправильный Джерард, неспособный принять себя таким, какой он есть; такой неправильный я, желающий помочь всем, кому возможно; такие неправильные мутанты, которых не принимают в обществе… Но почему-то именно здесь мы все обретаем счастье и самих себя. Я облокотился на капот машины и задумался о том, как сильно изменилась моя жизнь за последние… сколько? Три или четыре месяца? Я приехал в школу в середине июля, а сейчас была середина ноября, и это время полностью изменило мою жизнь. Я ехал сюда с другого конца страны, чтобы научиться защищать себя, а нашёл нечто гораздо большее. Я стал преподавателем, обнаружив, что это действительно нравится мне гораздо больше, чем экономика, которой я обучался в университете. Другие телекинетики стали мне как вторая семья, к которым я всегда мог прийти за советом. Я встретил друзей, всегда готовых прийти на помощь. Я обрёл врага, ненавидящего меня за моё счастье. Но самое главное — я нашёл любовь. С самого начала меня тянуло к Джерарду. Моё странное желание помогать всем и каждому буквально тащило меня к нему, чувствуя всё его одиночество и боль, с которыми парень ни с кем не хотел делиться. Даже то, что я случайно узнал о его мутации, не сблизило нас, лишь напугав Джерарда. Он так боялся вновь стать изгоем, что был готов умолять меня никому ничего не говорить. Вот только ему не нужно было умолять. Я всегда был готов на всё ради него. Но если бы не случай, повлекший за собой смерть множества людей, между нами так бы и осталась непреодолимая стена, построенная из страха, недоверия и воспоминаний. Интересно, когда Профессор попросил меня заниматься с Джерардом, он знал, что так получится? Или он сделал так, чтобы просто помочь парню выжить? Да это и неважно сейчас. Важно лишь то, как мы сблизились друг с другом. Как я старался заслужить доверие Джерарда, будто приручая его, как пугливого котёнка, которого все бросили. Как пытался скрыть свои чувства и не бояться расставания. Как вздрагивало моё сердце каждый раз, когда парень падал, пока пытался вновь научиться летать. И как оно замерло, когда Джерард поцеловал меня. Казалось бы, всё должно было быть наоборот: я старше его, опытнее, тот, кто уже знает, как вести себя в отношениях, и именно я должен был сделать первый шаг. Но я так боялся навсегда потерять Джерарда, что не заметил его чувств. И какое же счастье, что парень оказался настолько погружен в эйфорию из-за того, что смог снова взлететь, что его страх отступил. Я до сих пор точно не знаю, как описать свои эмоции в тот момент. Восторг, замешательство, смущение… все это перемешалось в моём сознании, лишая возможности ответить. И этим я чуть не разрушил всё волшебство того момента. А потом, когда мы сидели в моей комнате, я понял, что такое счастье. Иметь возможность прикасаться, целовать, обнимать, шептать ласковые слова на ухо любимому. Всё в Джерарде казалось мне идеальным. И в утро того дня я даже подумать не мог, что моя жизнь так изменится. Когда я проснулся на следующий день, я боялся, что всё это оказалось просто сном, таким прекрасным, но, увы, несбывшимся. Но когда я поднялся к Джерарду, чтобы спросить, будем ли мы вечером тренироваться, и увидел его радостную улыбку, которая так редко появлялась на его лице, я понял, что всё произошедшее было реально. В тот день мы много говорили. Слишком много недосказанного было между нами. Я рассказал Джерарду о том, как влюбился в него, практически сразу поняв природу своих чувств. Он же поведал мне о своих терзаниях и сомнениях, о том, как долго пытался убедить себя в том, что он не испытывает ко мне ничего, кроме простой благодарности. Мы немного поговорили о наших жизнях. Но в основном мы обсуждали границы наших отношений. Я понимал всю важность этого момента для Джерарда и предоставил ему самому решить, насколько далеко он готов зайти и рассказывать ли об этом ещё кому-то. Я ожидал услышать его ответ, поэтому лишь кивнул, молчаливо соглашаясь никому не рассказывать о том, что происходит между нами. Я верил, что однажды мы придём к этому, и был готов ждать столько, сколько Джерарду будет нужно. Правда, от многих мутантов всё равно не укрылось то, что отношения немного изменились, став чем-то большим, чем учитель-ученик. Особенно злился Мэтт. Наша дружба окончательно исчезла, оставив после себя лишь ненависть со стороны Пиромана. Я не знаю, как его сестре удавалось контролировать его, но лишь благодаря Кейт, наша школа ещё не была сожжена дотла. Я опасался того, что скоро парень просто не выдержит и убьёт кого-нибудь. Я видел отражение своей обеспокоенности на лицах других преподавателей, когда на тренировках Мэтт с ещё больше агрессией испускал струи пламени. Один раз Тейлор даже сказала, что, возможно, ему следовало бы покинуть школу. Именно тогда я понял, что учителя не контролируют ситуацию. Сила Пиромана стала слишком велика, но он так и не научился её контролировать. В мире не так много вещей, которые могут быть опаснее злого, неуправляемого мутанта четвёртого уровня, и все это понимали. Другой границей Джерарда было личное пространство, которое он всё так же высоко ценил, и я уважал это. Мы всегда проводили время либо в саду, либо в моей комнате, где нам никто не мог помешать, но я всё так же не видел жилища парня, куда он уходил каждую ночь, не рискуя оставаться со мной наедине. И я абсолютно понимал его. Насколько бы мы ни сблизились за последнее время, страх всё ещё преследовал Джерарда. Он так и не рассказал мне о своём прошлом, но шрамы у его крыльев говорили о многом. Он боялся, что ему вновь причинят боль. Что я причиню ему боль. Несмотря на все тренировки, я всё равно был быстрее и сильнее Джерарда, и если бы я захотел, то с лёгкостью бы смог сделать с ним всё, что пожелаю. Он бы не смог сопротивляться, особенно если бы я применил телекинез. И я понимал, что мне предстоит долгий путь перед тем, как я смогу заполучить его полное доверие. Но я был готов к этому. К тому же, Джерард не запрещал касаться и целовать себя. Единственное, что он попросил, это не целовать его спину, когда я один раз попробовал сделать это. Это был единственный раз, когда парень попытался избежать моих ласк, и больше я даже не пытался проделать нечто подобное, довольствуясь лёгкими прикосновениями кончиками пальцев. Я чувствовал дрожь моего Ангела, когда проводил руками по старым и относительно свежим шрамам. Он не врал, когда говорил, что крылья — самая чувствительная часть его тела, вот только не упомянул, что это относится и к коже вокруг них. И теперь почти каждый день я наслаждался тем, что разминал мышцы Джерарда, пока он расслабленно лежал на моей кровати. Я даже поверить не мог в то, что мы так быстро сможем дойти до такого, но, кажется, парень оценил всё удовольствие от того, как кто-то забирает всю боль после интенсивной тренировки. А я был только рад. Когда я видел, как Джерард буквально плавится под моими руками, я понимал, что в такие моменты был по-настоящему счастлив. Но кроме личной жизни существенные изменения произошли и в школьной. Практически полностью был заселён второй корпус, а штат преподавателей наконец-то стал полным. Почти все из тех, кто был в отъезде, вернулись в школу, а опытные и сильные мутанты из вновь прибывших отправились на поиски тех, кому нужна помощь. Теперь всех студентов начали тренировать более узконаправленно, сократив количество общеобразовательных часов и увеличив тренировочных занятий. Многих мутантов старше шестнадцати лет начали тренировать ещё жестче, чтобы повысить их уровень. Отбор кандидатов производился весьма тщательно, потому что не все могли справиться с усилившимися способностями. Но меня сочли достойным. Разделение мутантов на пять уровней весьма условно, но при этом широко используется даже обычными людьми. Первый уровень — это мутанты с физической мутацией, которая ничем не помогает им в жизни, поскольку они практически не отличаются от обычных людей. В нашей школе таких было всего несколько: семилетний мальчик с рогами, девушка с чешуёй вместо кожи, пожилой мужчина с когтями и еще пара человек. Их мутация не может быть скрыта, она всегда с ними и существенно может испортить жизнь. Единственный её плюс — иногда её можно использовать в драке или что-то подцепить. Джерард в последние годы тоже считался мутантом первого уровня, но едва снова научился летать — перешёл на второй. Это мутанты с физическими изменениями, которые позволяют им в некотором смысле менять среду обитания или свою внешность, и все остальные мутанты с самыми минимальными возможностями. В школе таких большинство. Это и Эрика, девушка с жабрами, и Джерард, и оборотень-волчица Алиса, и маленькая Джуди, и Джереми с Виком, и Гейл, метающий колья. Второй уровень — самый распространённый, большинство мутантов с ним и рождаются, и дальше всё зависит только от них. Как правило, перейти на третий уровень можно ещё за время обучения в школе, а вот выше — уже вряд ли. Чтобы перейти на третий уровень, телепаты должны уметь хотя бы временно подчинять себе разум чужого человека, а телекинетики — либо удерживать в воздухе один огромный предмет, вроде того стеллажа, с которого прыгал Джерард, либо много мелких предметов длительное время. Для всех других видов мутаций, особенно очень редких или уникальных, границы были свои. Именно на третьем уровне я находился. Обычно мутанты с физическими способностями не поднимались выше второго уровня, поэтому их было не так много. Недавно прибывший парень-перевёртыш, способный принять любое обличие в нашей школе был вообще единственным. Кроме него я сходу мог вспомнить только Летучую Мышь и других крылатых, у которых были ещё какие-то способности. Но выше третьего уровня из них не поднимался никто, так что в основном на третьем уровне находились те, кто работал с окружающими нас предметами, энергией или людьми. Четвёртый уровень принадлежал тем мутантам, кто обладал большой силой и мог существенно влиять на мир вокруг себя. Таким мутантом с недавних пор стал Мэтт, чьей силы бы хватило на то, чтобы выжечь всё на несколько километров вокруг, почти все преподаватели и несколько недавно прибывших мутантов. Двое из них работали с окружавшей их энергией, перенаправляя её себе на пользу и часто превращая в нечто материальное, ещё один был телепатом, трое — телекинетиками, один из которых меня тренировал. Ну и самый сильный уровень — пятый. В нашей школе таким был только Профессор. Он мог проникнуть в мысли любого на расстоянии сотен километров, перекроить чужое сознание, как сделал это со мной и Джерардом, мог управлять большим количеством людей и многое другое. Он шёл к этому не одно десятилетие, но теперь по праву считался одним из самых могущественных мутантов нашего времени. Обычно переход на другой уровень занимал не один год, чем выше — тем дольше. Я сам тренировался ещё до приезда в школу и за почти десять лет не сильно усердных занятий смог перейти на третью ступень. А теперь должен был перейти на четвёртую всего за несколько недель. Четвёртый уровень для телекинетиков был очень чётко обозначен — нужно уметь поднять в воздух живое существо. Неважно какое, мышь или слона, это всё приходит с опытом. Но тело человека или животного — это не бездушное вещество, а живой организм, который постоянно функционирует, даже будучи парализованным ядом или телепатом. Телекинетик должен буквально пустить свою энергию по чужим венам, влиться между клеток тела и захватить власть над мышцами. Мужчина, рассказавший мне об этом, сказал, что у него ушло на это семь лет, и то только потому, что он был рождён с третьим уровнем. Двое других говорили про десятилетие. Но, к сожалению, время — это роскошь, которой сейчас у меня нет, поэтому, пока мои телекинетики перемещали по классу книги и стулья, я пытался поднять в воздух, или хотя бы обездвижить хомяка, которого специально для этой цели пришлось купить в городе. Это было не очень гуманно по отношению к бедному животному, и сначала я сильно переживал из-за этого, но когда спустя две недели хомяк всё так же меланхолично копался в опилках, пока я гипнотизировал его взглядом, я понял, что у этого грызуна гораздо выше шансы умереть естественной смертью, а не из-за того, что я случайно уроню его с высоты стола. Джерард всячески поддерживал меня, как и я его. Теперь наши тренировки стали проходить в гораздо менее напряжённой атмосфере, исчезла вся та неловкость, которая присутствовала в нашем общении несколько месяцев подряд. Мы всё чаще и чаще понимали друг друга без слов, и я начал задумываться о том, чтобы начать тренироваться как боевой двойке. Тогда я всегда смогу быть рядом. Я не сказал Джерарду о своих страхах и готовности сделать всё, чтобы он пережил следующие месяцы. Я не хотел, чтобы он волновался. К тому же, я был почти уверен, что он попытается отговорить меня от этого. Парень и сам прекрасно понимал, что очень уязвим. Я поёжился от холода, когда ветер усилился. Судя по всему, собирался дождь, тучи сгущались всё сильнее, закрывая луну, и тёмный силуэт Джерарда, едва различимый в ночной мгле, начал приближаться к земле. Когда он мягко приземлился, по инерции сделав ещё пару шагов, я быстро подошёл к нему и накинул на его голые плечи мантию. Парню всегда было холодно, хотя, как говорил Призрак, должно было быть с точностью до наоборот. Все, кто поднимался в небо, обычно были более устойчивы к различным капризам природы, чтобы иметь возможность летать даже в самое жуткое ненастье. Но, кажется, Джерарду было суждено во всём ломать все правила. Когда мы сели в машину, и парень сделал несколько глотков из взятого с собой термоса с горячим чаем, он, наконец, заговорил: — Последние несколько лет я даже не думал, что смогу когда-нибудь вновь взлететь. Но сейчас, когда я поднялся так высоко, я понял, чего был лишён так долго. Ты не представляешь, на что это похоже. Словно весь мир стал таким далёким, и ты один на один с первозданной стихией, несущей тебя далеко отсюда. Всё кажется таким неважным, даже ты сам. Всё, что ты можешь чувствовать — потоки ветра и взмахи крыльев. Такое невероятное ощущение свободы, — Джерард замолчал, пока я всё так же вёл машину в сторону школы, не будучи до конца уверенным, что на это можно ответить. В полной тишине мы доехали до школы и после того, как я загнал машину в гараж, мы пошли ко мне в комнату. Я не стал включать большой свет, ограничившись двумя светильниками на стенах, погружая помещение в мягкий полумрак и создавая приятную атмосферу. Джерард сел на край кровати, пока я настраивал радио и убавлял громкость, надеясь найти какую-нибудь ночную программу. Спокойная музыка заполнила пространство, но Джерард нарушил затянувшееся молчание: — Я хотел сказать спасибо, — он не смотрел мне в глаза, отводя взгляд в сторону. — За всё. За то, что ты не оставил меня одного. За то, что всегда был рядом, даже когда я отталкивал тебя. За то, что согласился помочь мне. За то, что поддерживал меня. За то, что не оттолкнул. За то, что сейчас ты со мной. — Ты не должен благодарить меня, Джи, — тихо сказал я, садясь на кровать и осторожно убирая пряди с лица Джерарда, заправляя их ему за ухо. — Всё это я делал, потому что хотел. Потому что влюбился в тебя. — Я знаю, но… — парень замялся, нервно теребя край своей мантии, — мне бы хотелось как-нибудь отплатить тебе. Но мне абсолютно нечего тебе предложить, кроме себя, поэтому… — Джерард неожиданно поцеловал меня, практически сразу углубляя поцелуй. Он залез руками мне под футболку, и его холодные пальцы касались моей кожи. И именно этот жест выдал его страх. Джерард дрожал, и я мягко отстранил его от себя, заглядывая ему в глаза. — Тише, Ангел, — я аккуратно взял его за запястья и поднёс его руки к своим губам. — Ты не готов к этому. И ты ничего не обязан делать, пока действительно не захочешь. — Но я хочу! — горячо начал убеждать меня Джерард, и я улыбнулся такой горячности парня. — Я готов к этому, и мне действительно хочется попробовать. — Нет, Джи, — я поцеловал его кисти и чуть крепче сжал их в своих руках. — Ты поймёшь, когда будешь готов. Тебя захлестнут самые разные эмоции, ты будешь поглощён страстью и желанием, а страх отступит, сменившись волнением. Лишь когда ты полностью мне доверишься, мы перейдём эту черту. И ни мгновением раньше. Поверь мне, так будет лучше. — Я… Ладно, хорошо, — Джерард легко сдался, только подтверждая этим мои слова. Если бы он не боялся, он бы не отступил от своего. — Тогда… Поцелуешь меня? — тихо спросил он, пока его щёки покрывались едким румянцем. И я не мог ему отказать. Мы целовались медленно и тягуче, словно в первый раз пробуя губы друг друга. Я чувствовал привкус шоколада, так любимого Джерардом, и улыбнулся в поцелуй. Такие мелочи создавали то, что называют любовью. Такой неправильной и такой прекрасной. Мне казалось, что время замерло. Весь мир отошёл на задний план, всё, что сейчас имело значение, было то, что сейчас мы были вместе. Лишь тепло такого знакомого тела в моих объятиях, трещинки на таких любимых вечно искусанных губах и общее дыхание. Но стук в дверь разрушил всё волшебство этого момента. Нехотя оторвавшись от растрёпанного Джерарда, я пошёл открывать, встав в проёме так, чтобы парня было не видно. Передо мной стояла заспанная Тейлор. Она явно была не в духе, вокруг нее постоянно потрескивали небольшие электрические заряды. — Доброй ночи, Фрэнк, извини, что отвлекаю, но Профессор велел всем преподавателям быть у него в ближайшие десять минут. Это связано с войной. Что-то срочное, — женщина дождалась моего кивка и пошла стучать в следующую дверь. Из других комнат потихоньку начали выходить остальные учителя. Вернувшись к себе, я увидел, что Джерард лёг на кровать и разглядывал прикроватную тумбочку, иногда осторожно касаясь предметов пальцами. Я вздохнул, понимая, что продолжить прерванный поцелуй нам сейчас не удастся. — Профессор собирает, — ответил я на вопросительный взгляд парня. — Что-то срочное, я должен идти. — Да, я понимаю, — Джерард не смог скрыть грусти в своём голосе и быстро поднялся. Он не успел снять мантию, так что сразу пошёл к двери. — Я пойду к себе. До завтра, Фрэнк. — До завтра, — я накинул на себя толстовку и тоже вышел из комнаты, глядя вслед скрывшемуся за поворотом парню. Встряхнувшись, я пошёл к кабинету Профессора. В относительно небольшом помещении уже были все учителя. Многие из них зевали, пара человек даже не стала заморачиваться с тем, чтобы надеть что-то кроме халата, некоторые выглядели так, словно ещё даже не ложились. Сам Профессор что-то негромко обсуждал с Тейлор и Вагнером, одним из самых старых учителей, который преподавал обращение с энергией и материей. Насколько я знал, он был первым, кто стал официально работать в этой школе, и был близким другом Профессора. Спустя пару минут Профессор встал из-за стола и вышел в центр комнаты, где его окружили другие учителя. В воздухе повисла напряжённая тишина, все понимали, что ничего хорошего сбор в середине ночи предвещать не мог. К счастью, в этой комнате все умели контролировать, чтобы ничего не разрушить из-за стресса, но даже этим опытным мутантам было тяжело. — Коллеги, — вздохнув, начал Профессор, — все вы знаете о том, что ситуация в мире с каждым днём всё менее благоприятна для нас. Взрыв во Франции был первым решительным шагом, с тех пор была лишь травля. То, что до нас до сих пор не добрались, лишь чудо, но буквально пару часов назад приехал курьер. От правительства. Он передал письмо и сказал, что такие же письма получили все руководители школ и просто известные своими действиями мутанты. Правительство хочет подчинить себе мутантов и изолировать тех, кого они посчитают опасными. Я допускаю возможность, что мутантов захотят использовать как боевую силу в случае вооружённых конфликтов. — Но мы же выше границ, — сказал кто-то из учителей. — Мутанты как одна семья, неважно, на каком языке мы говорим и как выглядим. — Их это не волнует, — ответил Профессор. — Правительства нескольких стран создали особый совет «По борьбе с мутантами». Они предлагают встречу и мирные переговоры, иначе, как они утверждают, мутанты будут истреблены. Скорее всего, эти переговоры затянутся на несколько месяцев, потому что обе стороны понимают риск, если дело дойдёт до боёв, и будут стараться прийти к решению, которое устроит всех. Я связался с мадам Агрест из Франции, а также с Летучей Мышью и некоторыми другими мутантами. Все они согласились, что переговоры, к чему бы они ни привели, необходимы. — И когда Вы уедете? — спросил я. — Начало переговоров назначено на середину декабря, но уеду я уже завтра. Мне нужно встретиться с другими мутантами и узнать, насколько далеко готовы зайти власти, чтобы подавить нас. Я уверен, что этот месяц отсрочки нужен им гораздо больше, чем нам. Думаю, они назначили переговоры только сейчас, потому что до этого тренировали своих солдат на бои не с людьми, если переговоры закончатся не так, как им хочется. А все преследования были лишь способом напугать нас, чтобы мы сразу сдались. — Тогда почему мы не можем ударить первыми, пока мы сильнее? — поинтересовался кто-то. — Потому что я не хочу жертвовать невинными в войне, которой есть шанс избежать, — жёстко ответил Профессор. — Но если нам придётся драться за свою свободу, мы будем готовы. С завтрашнего дня школа официально переходит на чрезвычайное положение. Сократить количество общеобразовательных часов, все силы на практику способностей и занятия по самообороне. Всех, у кого есть шансы повысить уровень, тренировать по усиленной программе. Мои обязанности разделят Тейлор и Вагнер. Обо всём, что мне удастся узнать, я буду немедленно сообщать. — Вы сказали, что все мутанты, получившие письмо, встретятся ещё до начала переговоров. Вы не боитесь, что власти просто отловят вас по одному, лишив мутантов наших лидеров? — раздался ещё один вопрос, волнующий всех. — Всех не поймают. На то мы и лидеры, чтобы не сдаться так просто. К тому же, как было верно подмечено, мы сильнее многих. А та информация, которую мы можем раздобыть, может сыграть решающую роль, ради этого стоит рискнуть, — Профессор оглядел учителей и сказал: — Если вопросов больше нет, то все свободны. Завтра вам передадут новое расписание. Преподаватели начали расходиться, негромко обсуждая эти весьма неутешительные новости. Все понимали, что даже если переговоры будут идти месяцами, идеального решения не будет никогда. Слишком разные у нас с властями цели. Они хотят армию, а мы хотим жить свободными. И именно сейчас я осознал одну страшную вещь: Теперь мы действительно на войне. И больше не стоял вопрос «будет ли сражение». Теперь вопрос был «когда». Когда мой мир расколется?